Бегство из психушки

Глава 4. Побег

Когда Софья вошла в кабинет ответственного дежурного по больнице, тот смотрел телевизор сидя на диване, протертом до ниток седалищами нескольких поколений психиатров.

– Анатолий Иванович, разрешите мне еще раз сходить на седьмое отделение и посмотреть, как себя чувствуют мои больные.

– Почему же вы не думали о своих больных раньше, когда проводили им сеансы гештальт-терапии? Ее нет в перечне лечебных процедур министерства здравоохранения, рекомендованных для лечения вялотекущей шизофрении.

– В этом перечне скоро не будет и самой вялотекущей шизофрении. Я хочу еще раз осмотреть своих больных и откорректировать их лечение.

– Но согласуя его со мной – с ответственным дежурным по больнице.

– Тогда нужна будет ваша подпись под назначениями, чтобы было ясно, от чего именно изменилось состояние больного в ту или иную сторону.

– А вы, оказывается, крючкотвор и перестраховщица! Никогда бы не подумал такого о молодом враче. Перестраховщиками становятся намного позже, с появлением отрицательного опыта, – Фильчаков выпятил нижнюю губу и укоризненно покачал головой. – Всего в параграфы и пункты не впишешь и не втиснешь! Главное лекарство для больного – это сочувствие, доброта и внимание врача. Ладно, экспериментируйте на своих больных, как на кроликах, и назначайте им лечение сами, раз уж вы такая самостоятельная. Хм! У вас редкое сочетание бесшабашности с прагматичностью и холодным канцелярским расчетом. Психологи говорят, что бесшабашность приводит к психологическому срыву, а холодный расчет переходит в цинизм. Перед вами открывается прекрасная перспектива – стать циником с сорванной психикой! А где же ваш молодой порыв, где стремление помочь больному, жертвуя собой, где отчаянность и бескомпромиссность? Их нет! Они остались в нашем поколении, которое, недосыпая ночей, питаясь всухомятку, неделями не видя семьи, разработало для вас лечебные методики, их испытало и преподнесло вам на блюдечке, мол, берите, пользуйтесь, применяйте! Скажу вам как коллега коллеге, как психиатр психиатру, что наше поколение все свое время тратило на больных, отрывая его от так называемых радостей, удовольствий и наслаждений. Мы думали над судьбами больных в ущерб собственной судьбе. Мы отдавали все свои силы, чтобы вернуть больных к полноценной жизни, ибо чем больше отдаешь, тем больше получаешь! А что оставите следующему поколению вы, молодые? Наши подписи под назначениями вашим больным? Чтобы построить здание, нужен крепкий фундамент. Этот фундамент знаний и опыта заложили мы, ваши наставники. Вы же сомневаетесь в его прочности и строите свое здание на песке. Ливень действительности размоет песок, и хлипкое здание, построенное на нем, обрушится и погребет вас под своими обломками. Берегитесь! Не окажитесь среди руин!

Софья заметила, что самую простую мысль Фильчаков, бывший парторг больницы, топил в словесном потоке, приправленном пионерскими лозунгами и прописными истинами. «Сочетание демагогии, ограниченности и детской наивности», – определила Софья умственный уровень Фильчакова.

– С вашего разрешения я все-таки схожу на свое отделение.

– Идите, идите, исправляйте свои ошибки, – Фильчаков укоризненно покачал головой и обреченно махнул рукой, – а я пока новости по телевизору посмотрю. Узнаю, что еще демократичного произошло в нашей стране, что еще ценного мы приобрели кроме молодых специалистов, ловящих нас на каждом слове.

Софья направилась к своему отделению.

Седова спала на кровати в дежурке и, когда Софья проходила мимо, всхрапнула и повернулась на другой бок.

Софья открыла ключом дверь в палату № 2. Кошкаров и Вородкин спали.

– Поднимайтесь, вам надо отсюда уходить! – сказала Софья каждому из них на ухо.

В дверь кто-то осторожно постучал. Софья подошла к двери и спросила:

– Кто там?

– Это я, Виталий, – тихо ответил молодой голос.

– Виталий? Тебе чего?

– Я все знаю и хочу вам помочь. Я давно помогаю этим двум москвичам, а они делятся со мной своими бедами.

– Мне не нужна твоя помощь.

– Нужна, нужна. Вы одна не справитесь.

Виталий, фельдшер приемного покоя добываловской психушки, начал ухаживать за Софьей в тот же день, когда она появилась в больнице. Он постоянно дарил ей цветы, а как-то пришел к ней домой и прочитал свое стихотворение о неразделенной любви. Софья достала из холодильника бутылку коньяка, и они с Виталием ее выпили. Это его удивило. Еще больше его удивило то, что она молча взяла его за руку и повела в спальню. Потом она узнала, что он не пропускает ни одной новой юбки, появившейся в больнице. При случае она сказала ему, чтобы он забыл о ее минутной женской слабости. Он тихо ей ответил, что с главврачом ее слабость длится намного дольше, и получил звонкую оплеуху.

Они старались не попадаться друг другу на глаза, а при встречах сухо здоровались.

Софья открыла дверь и впустила Виталия в палату.

– Вы хотите устроить им побег, – Виталий показал пальцем на койки, где лежали Кошкаров и Вородкин. – Не бежать им надо, а утопиться в озере и спрятать концы в воду!

– Что?!

– Вы меня неправильно поняли, Софья Николаевна. Мы просто оставим на берегу Добываловского озера их одежду и прощальную записку. А потом спрячем их куда-нибудь, пока о них не забудут.

Кашкаров и Вородкин поднялись с постелей.

– Проснулись? – спросила Софья. – А теперь скажите, кто из вас знает академика Владимира Андреевича Нежкова?

– Я лежал у него на обследовании в московском Институте психоневрологии. После трех месяцев осмотров неврологов, психиатров, электроэнцефалограмм, рентгенограмм черепа и позвоночника мне поставили диагноз «вялотекущая шизофрения» и направили лечиться в закрытую психиатрическую больницу в Корецкое. На моем направлении стояла литера «Д». В Корецком больница покруче этой, и, если бы не доктор Вишнякова, я бы там пропал. Вишнякова сказала мне, что литера «Д» означает «диссидент» и с этим клеймом выбраться из психушки невозможно. Она перевела меня в Добывалово, чтобы мой след потерялся. Сегодня Нежков узнал меня, но мы с ним нормально поговорили, и он обещал завтра же выписать меня из больницы.

– Сейчас вам надо отсюда бежать.

– Почему?

– Нежков поручил мне написать на вас посмертный эпикриз. Вы обречены.

– Куда же мы побежим?

– Для начала вы поживете у меня, а потом мы что-нибудь придумаем.

– Нет, нет, – возразил Виталий. – Жить вы будете в пустующем доме моего деда в деревушке Яблонька. Это недалеко отсюда – пешком дойдем. Чтобы вас приняли за сезонных рабочих, начнете чинить крышу этого дома – она здорово прохудилась, стены утеплите, смените электропроводку, зимний туалет оборудуете. Отпустите бороды, загорите и приживетесь в этой деревне как свои. В этой деревне всего две старухи живут, остальные либо умерли, либо разъехались.

– Кошкаров – художник, а Вородкин – поэт, вряд ли они умеют работать топором и пилой.

– Научатся, это дело нехитрое. Трудотерапия восстановит им психику лучше любого лекарства. Их, как утопленников, среди живых искать не станут. Раз вы поэт, то и напишите прощальное письмо, – обратился он к Вородкину. – Мол, мы с другом устали от жизни, не видим в ней смысла и не хотим больше мучиться. Прощайте и простите. Придумайте что-нибудь пожалостней, так чтобы слезу прошибало.

Вородкин достал бумагу и шариковую ручку, спрятанные в ножке кровати, и, стоя на коленях, стал писать на табуретке. Писал он медленно, обдумывая каждое слово.

– Вот и все, – протянул он Виталию листок.

Виталий прочитал прощальную записку и уважительно покачал головой:

– Сильно написано, я и сам чуть не расплакался. А теперь нам пора.

Они вышли из палаты.

– Идите вперед, – сказал Виталий Софье. – Я сейчас.

Он бесшумно проскользнул в дежурку и вернулся оттуда с ключами, которые вытащил из кармана спящей медсестры Седовой. Осторожно, на цыпочках они прошли к входной двери, Виталий открыл ее ключом, и все вышли на улицу. Виталий снова закрыл дверь, и беглецы растворились в темноте.

Глава 5. Пустующий дом

Пустующий дом в деревушке Яблонька находился на берегу озера, у мелководья, поросшего камышом.

Они вошли в пятистенок, и Виталий зажег свечу.

– Раздевайтесь догола, – сказал он Кашкарову и Вородкину. – Оденетесь вот в это, – он достал из скрипучего славянского шкафа старую одежду и бросил ее на пол.

Пока Антон и Алексей подбирали себе одежду, он взял их больничное облачение, прощальную записку и пошел по берегу в сторону психбольницы. В зарослях, подходящих к самой воде, он бросил одежду беглецов на землю, а их прощальную записку придавил к камню ключами, украденными у Седовой.

Возвращаясь к дому, Виталий услышал голос Алексея Вородкина.

– Софья Николаевна, пожалуйста, я вас очень прошу, отведите меня обратно в больничную палату. Я не дописал цикл баллад. Они спрятаны под линолеумом в углу.

– Вашей психике нужны только малые формы – эпиграммы и четверостишия, в крайнем случае – басни, а поэмы ее разрушают, – ответила Софья. – Вы заметили, что все авторы поэм немного не в себе?

– Сейчас я затоплю плиту, – сказал вошедший в дом Виталий, – мы с вами попьем горячего чая с малиной и ляжем спать. А вы, Софья Николаевна, идите в больницу. Вы дежурный врач, и вам надо быть на рабочем месте.

Софья пошла в больницу. Кабинет ответственного дежурного был пуст. Софья прилегла на диване в комнате отдыха и незаметно для себя уснула.

Ее разбудил телефонный звонок. Софья взяла трубку и посмотрела в окно. Светало.

– Вас беспокоит медсестра Седова. В дверь седьмого отделения стучится фельдшер Изеринский, но я не могу ему открыть, потому что у меня пропали ключи. Придите, пожалуйста, и откройте ему дверь своим ключом.

– Хорошо, я сейчас.

Софья поднялась с дивана. Из комнаты отдыха она прошла в кабинет дежурного врача. На столе лежала записка:

«Софья Николаевна! Вы спали, и я не хотел вас будить. Отдохните. Я сделаю обход больницы один. Отв. деж. Анатолий Фильчаков».

Софья пошла к седьмому отделению. У входных дверей стоял фельдшер Изеринский. На нем был белый халат с закатанными по локоть рукавами, руки с вздутыми венами цепко держали контейнер со шприцами и ампулами.

Изеринский улыбнулся, блеснув железной фиксой.

– Доброе утро, Софья Николаевна. Галка Седова куда-то ключи подевала, так что пришлось вас будить. Вы уж простите ее, непутевую.

– А вы зачем сюда пришли? – спросила Софья.

– Как это зачем? Уколы вашим буйным больным делать, по распоряжению самого акадэмика. Должен заметить, что в акадэмике чувствуется настоящая армейская хватка, думаю, что званием он не ниже полковника. Очень твердый мужчина, хоть и стар. Но, как говорится, старый конь борозды не портит. Он мне очень напоминает генерала Юрия Петровича Кукурузу, который лежал у нас на третьем отделении. Тот, бывало, выйдет из своей палаты в коридор и начинает командовать медсестрами и санитарками: «Смирно! На месте шагом марш! Направо! Прямо! Налево! Ложись! Упал, отжался! Встал! Упал, отжался!»

– А какие препараты назначил академик моим больным?

– Кошкарову – коголог с аминазином, а Вородкину – просто аминазин. Говорит, что в самой Москве так психов лечут.

«Через два-три часа после укола аминазина с когологом сердце останавливается, словно от приступа стенокардии, – подумала Софья, открыла дверь своим ключом, и они вошли в седьмое отделение. «А потом я напишу посмертный эпикрызм спрячу концы в воду»

Из темноты появился Фильчаков и вошел в отделение вслед за ними.

У двери стояла Галина Седова. Ее полуседые волосы были взлохмачены, выцветшие глаза провалились в глазницы, помада на губах – съедена.

– Даже не знаю, куда подевались мои ключи. Они у меня всегда в застегнутом кармашке юбки лежали.

– Как себя ведут буйные больные? – спросил Фильчаков, словно не расслышав оправданий Седовой. – Вы за ними наблюдали?

– Ведут себя тихо. Спят, наверное.

– Наверное! Точно вы, конечно же, не знаете. Вот сейчас мы и посмотрим на творческий союз сумасшедшего художника с умалишенным поэтом!

Фильчаков решительно пошел ко второй палате. Все пошли вслед за ним.

– Открывайте, – сказал Фильчаков Софье.

– Путь поспят, я к ним утром зайду. Не надо их будить.

– Уже утро. Открывайте!

Софья открыла дверь.

Палата была пустой. Все уставились на аккуратно застеленные койки.

– Как это понимать, Софья Николаевна? Где вверенные вам больные? – спросил Фильчаков.

– Меня здесь с утра не было. Как вы знаете, я сегодня дежурю по больнице. На отделении была только медсестра Седова.

– Галина Ивановна, вы слышали какой-нибудь шум? Не могли же буйные больные исчезнуть беззвучно.

– А чего тут гадать? – заговорил Изеринский. – По-моему, тут усё ясно. Когда Галина делала укол одному буйному, другой буйный под шумок вытащил у ней из кармана ключи. Она впопыхах этого даже не ощутила. Видать, он бывший фармазон, в смысле щипач, ну этот, который по карманам шастает. Мы тут таких, как он, видали-перевидали. Хоть он и псих, а прежнюю прохфесию не забыл. Недаром говорят, что талант не пропьешь. Надо этих чудиков вокруг больницы пристально поискать, далеко они уйти не могли. Ночью автобусы не ходют. Думаю, что они где-нибудь у кустах прячутся, а утром на восьмичасовом автобусе постараются смыться, чтобы улизнуть, а потом исчезнуть и пропасть. Помню, у нас у армии тоже один случай, – он сделал ударение на втором слоге, – был – пропал замполит полка, так мы его у жены полковника прямо у теплой койке нашли. Что было – словами не опишешь! Этот самый полковник Рясновский достает из кобуры…

– Александр Петрович, об этом вы расскажете нам в другой раз, – перебил его Фильчаков, – а сейчас мы пойдем искать беглецов.

– Разрешите мне, как человеку, служившему у армии фельдшером у звании старшины и повидавшему не только учения, но и боевые действия, организовать поимку беглых больных. Для начала надо мобилизовать санитаров и фельдшеров у количестве не менее шести человек и каждому обозначить сектор поиска. Как нас учит боевой опыт, меньше шести секторов эхфекта не дают, но и большее количество этих самых секторов нецелесообразно, потому что поисковики начнут путаться друг у друга под ногами и мелькать перед глазами, заслоняя обзор поиска. Сектора, соприкасающиеся друг с другом радиусами, уходят у пространство, окружающее больницу, на расстояние, увеличивающееся по мере поиска беглецов до тех пор, пока мы их не обнаружим и не обезвредим. Согласно двенадцатому пункту устава, так ведется поиск объекта, перемещающегося по пересеченной местности у неизвестном направлении вне зоны видимости и вне зоны досягаемости. Устав и будет служить нам руководством к действию, потому что он, несмотря на краткость, охватывает усе стороны не только армейской, но и цивильной жизни. Анатолий Иванович, вы как ответственный дежурный по больнице, я бы даже сказал, ночной главврач, силой убеждения, а если потребуется, то и принуждения, в смысле – приказа, соберите санитаров на исходной позиции у седьмого отделения, руководимого доктором Валко Софией Николаевной, ее воинского звания не знаю.

– Раз уж вы вызвались организовать поиск беглецов, то сами пройдитесь по больнице и отберите толковых санитаров и фельдшеров. Только Мишку Березняка не брать: он слишком туп и умудряется развалить любое дело в самом начале. Кроме того, Березняк слишком высок и будет издалека заметен, словно каланча. Ему бы только в волейбол играть. И скажу вам откровенно, что его писклявый бабский голосок, которым он постоянно повторяет «более не менее», меня раздражает.

Фельдшер Изеринский пошел к корпусам больницы отбирать команду для поиска беглецов.

Через два часа отобранные им санитары и фельдшеры стояли у седьмого отделения. Среди них особо угрюмым видом выделялись Стас Мазур, Николай Ковба и Юрий Портнов. Фельдшер Виталий Литвак стоял в сторонке.

Изеринский с легким матерком, как и положено старшине запаса, объяснил санитарам и фельдшерам обстановку и определил каждому их них сектор поиска.

– Я в этих секторах не очень-то понимаю, ты мне лучше по-простому скажи, от чего и до чего мне искать бежавших психов. Скажем, от этого дерева вон до той калитки, – сказал Изеринскому Стас Мазур, не отличавшийся развитым пространственным воображением.

Изиринский подошел к нему и что-то тихо прошептал, щекотно дыша в самое ухо.

– Нет, нет, не надо, я и так все понял, – ответил Мазур и вприпрыжку побежал к своему сектору поиска, поблескивая потной лысиной.

Нежков, Соколов, Фильчаков и Софья расположились в кабинете врача седьмого отделения у зарешеченного окна, выходящего на озеро.

– Вялотекущая шизофрения может обостриться от любого, даже незначительного фактора, поэтому с такими больными всегда надо быть начеку, – начал свой обычный словесный понос Фильчаков. – То, что у нормального человека вызовет лишь легкую улыбку, у вялотекущего шизофреника может вызвать бурю реактивных отклонений, которые можно разделить на неврозы и психозы. Грань между ними настолько хрупка, что…

Высоконаучные рассуждения Анатолия Ивановича прервал стук в окно. Все повернули к нему головы.

Сплющив о стекло нос и губы, в окно смотрел фельдшер Александр Петрович Изеринский.

– Они утопли у водах Добываловского озера! – прокричал он. По его лицу стекал пот с кровью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.