Некуда бежать

Все эти мужчины в пальто и женщины в шубах перемещаются в тесную душную комнату, где заседает комиссия – заместитель руководителя Инспекции, который и держит пламенную речь, призывающую всех увеличивать зарплату в разы, и еще пять человек – для протокола, группа поддержки.

Из толпы раздаются робкие вопросы:

– А какую нужно сделать зарплату, чтобы больше не попадать сюда?

– Достойную! Нужно показать, ту зарплату, которую платите!

– А кто определяет, какая зарплата является достойной? – громко вопрошает крашеная блондинка с бюстом четвертого размера, кутаясь в шиншилловую шубку и переминаясь с ноги на ногу на высоких каблуках в сапогах от «Mia Donna».

– Госкомстат.

– А где можно эти данные посмотреть? – матерый бухгалтер Зинаида Васильевна, знающая все руководство Инспекции по имени отчеству и дате рождения, не собирается просто так сдаваться.

В толпе начинается шевеление. Все, как по команде, достают свои «паркеры» и готовятся записать дату и название документа, но ответа в этом заседании им не дождаться – никто из сотрудников Инспекции, ответственных за наставление предприятий на путь истинный в части уплаты ими НДФЛ и ЕСН, и в глаза не видел такого постановления.

Просто должна быть зарплата не меньше пятнадцати тысяч, и точка.

Один из посетителей с ехидной улыбкой вполголоса спрашивает: «А у вас-то у самих какая зарплата»?

Почему-то его вопрос повисает в тишине и звучит громче всех остальных.

Происходящее напоминает «Аншлаг», и было бы очень весело, если бы не так грустно…

Двадцать четыре ноль-ноль. Я снова за рулем. Машина летит по свободному шоссе, упиваясь ночной свежестью и урча, как настоящий советский «Запорожец». Уже третий день с ней что-то не так. Под капотом что-то шумит и хрипит, время от времени переходя в затяжное надрывистое клокотание. Уже третий день я стараюсь передвигаться медленно, благо вездесущие пробки позволяют не разгоняться, но сейчас дорога «шепчет»: «Дави на газ… Все будет джаз…» Или это играет радио?..

Мне хочется парить над дорогой, и в этот момент мне уже почти все равно, что произойдет…

Около дома все перегородили, вокруг горы бетона, заборы, стройматериалы и красные фонари сигнальных маячков на пути из темноты к теплому уюту почти налаженного быта.

Я сбрасываю скорость, и через несколько секунд скорость сбрасывает меня – хлопок – и машина останавливается как вкопанная. Спустя мгновение – начинает плавно скатываться под уклон… Резко дергаю ручник. На улице холодно и безлюдно.

Перепрыгивая через бетонные балки, присыпанные хрустящим снегом, последний километр до дома преодолеваю пешком. Оглядываюсь: одиноко и сиротливо грязно-красная машина прижимается к обочине, тщетно пытаясь согреться. Сердце сжимается. Все кончено. Летом умерла моя старая собака – ей было четырнадцать. Я не поехала попрощаться с ним – вечные дела. Только потом – увы, слишком поздно! – я поняла, что потеряла своего самого преданного и верного друга.

Сегодня не стало моей машины. Ей десять, из них, пять – неразлучных – в моих руках. И я отчетливо сознаю, что это конец.

Сколько ни барахтайся, всему отпущен свой срок. А я все плыву против течения, надеясь не быть выброшенной на обочину, хотя весь вопрос в том, многое ли от меня зависит?

Если бы Тот, кто правит балом, хлопнул в ладоши чуть раньше, когда я мчалась по скользкой дороге, купаясь в собственных мечтах и не обращая внимание на предсмертные хрипы АКПП, вернулась бы я домой?

Вхожу в квартиру.

– «Альмера» сломалась.

– Что, совсем?

– Она встала и не едет. Я оставила ее на дороге.

– Нужно вызвать на завтра эвакуатор и – в сервис.

– Может, не стоит уже ее чинить? Это встанет очень дорого.

– А что делать-то с ней? Починим, хоть за какие-то деньги продадим. Шестьдесят тысяч тоже на дороге не валяются.

– И то правда. Мне за них работать месяца четыре, при хорошем раскладе.

– И зачем тебе вообще работать? Занялась бы ребенком, а то все носишься днем и ночью со своими бумажками… Ни на нас с Миленой, ни на себя времени не хватает. Посмотри, на кого ты похожа…

Женя подвел меня к зеркалу. Правда оказалась ужасной: крашеные сосульки волос, распластавшиеся вдоль лица в беспокойном хаосе, черные круги под глазами, раскосые волоски бровей, практически встретившие друг друга на переносице. Плюс ко всему накопленная бессонными ночами усталость покрасневших глаз, и опущенные от бессилия руки.

– Тебе ведь всего двадцать семь. Подумай, может стоит уйти с работы… Я уже забыл, как ты улыбаешься…

На следующий день я написала заявление. Я рыдала, подписывая его у курирующего зама. Рыдала от бессилия, от невозможности что-либо изменить… От того, что подвожу черту под этой частью жизни, кусочек которой я навсегда оставила в этих картонных, сухих стенах.

– Алиса, останься. Я знаю, ты устала. Я и сама много раз хотела уволиться, но оставалась. Ты нужна здесь. Ты знаешь, что и как нужно делать. Давай, будем это делать!

– Нет, я уже не могу остаться. Мы с мужем так решили, – мямлю я сквозь слезы.

«Кровью, как в Метрополитене, – выхода нет!»…

Бессонница, словно пытка, истощает силы, изматывает душу и выхолаживает разум. Я пытаюсь отречься от окружающего, представить себя в храме перед иконой. Окунаю взгляд в пламя свечи, и слезы медленно катятся по щекам. Моя душа закостенела, покрылась слоем грязи, золы и пепла. Она погребена под порывами страстей и невыносимыми, невыполнимыми желаниями. Она погрязла в ненависти, отчаянье, апатии и тоске.

Я не могу уснуть! И хотя бы одна достойная мысль промелькнула в голове! Нет… Только обида, жгучая обида на всех и вся!

Но стоит усилием воли попытаться усмирить разыгравшуюся бурю отчаянья и безразличия, как взгляду открывается истина – мне есть, что терять!

Рядом любимый муж, дочка сопит, уткнувшись носиком в подушку. Есть бумага и ручка – мои лучшие друзья…

Мне все еще есть, что терять, но я с упрямым безумством сокрушаюсь о том, что уже потеряно.

Я ушла с работы, уволилась из Инспекции сразу же после своего дня рождения, не дождавшись пару недель до Нового года и упустив грандиозный Новогодний подарок, приготовленный государством!

Тамошним пройдохам выдают не меньше, чем по полмиллиона рублей. Всем подряд. Закрадываются смутные сомнения, что больше получили как раз те, кто меньше всего этого заслуживал.

Получили не за то, что сделали что-то лучше, а лишь за то, что приходили на работу, курили у входа и разносили сплетни по коридорам. Те, кто уже отчаялся что-либо сделать ушли, и ничего не получили, хотя результаты года добыты их бессонными ночами и днями без отдыха.

Я могла бы получить гораздо больше, чем полмиллиона, – ведь была замом! Но я их не получила. Отработала восемь лет и ушла, не дождавшись две недели. В этом противоречии вся моя жизнь – отдавая слишком много сил, сдаваться, когда уже близка оплата. Вместо нее – расплата…

Ночь. Бессонница… балконная дверь нараспашку. Звезды светят в не зашторенное окно, светят, но не греют… Отчаянное желание понять, как же стоит все-таки жить? Понимание приходит. Оно идеально. Только я реальна. Опутана пороком, словно паутиной. И нет сил больше бороться, – хочется все больше и больше укутываться в темное покрывало, скрывая взгляд от ярких солнечных лучей, не в силах оторвать невидящих глаз от пламени свечи…

Я уже не молю Бога о прощении, потому что сама не в силах себя простить, мне осталось только пасть на колени и рыдать. Навзрыд, взахлеб… Надрываясь, утопая в слезах. Только слез нет. Уже нет даже слез.

Секс. Острое желание сменяет тупая боль. Вспышка света и снова темнота. Растворяясь в нем я снова и снова теряю себя. Меня уже почти нет. Сгусток эмоций, противоречивых амбиций, нереализованных возможностей и растраченной любви.

Дочь доверчиво прижимается к моему плечу. Что-то похожее на нежность, подбирается к сердцу. Но и это его уже не спасает. Оно – лед.

Лед под колесами. На деревьях. В душе. На дворе Рождество. Праздник. Слышно, как ангелы поют на небе. В воздухе витают отголоски небесных песнопений, эхо радостных возгласов, счастливых улыбок.

Холодная, как лед, машина. Руки примерзли к рулю. Одометр показывает три шестерки.

Я лечу по льду. Вспоминаю про права. Роюсь в сумке – и тут дикий холод пробегает по всему телу. Их нет! Роюсь в памяти – нашла. Они дома. Это немного успокаивает, но при виде гаишников бросает в дрожь. Деньги – в карманах брюк. На мне – джинсы. Без денег и документов скольжу по накатанному полотну… Слава Богу – километраж изменился – 667. Уже спокойнее. Включаю музыку погромче и качусь. В пропасть.

Зажигаю свет. Просто бессонница. Просто был тяжелый день. Просто нужно встать на колени и прочитать молитву. Хотя бы одну. Но это не так просто!

Я выговорилась. Отдала все мысли ветру. И теперь моя душа, словно пустой котелок из-под прокисшей похлебки, история болезни с вырванными под корень и разорванными в клочья листами. Ничего. Абсолютный вакуум внутри. И теперь снова нужно ждать, пока он наполнится слезами и желчью, надеждами и страстями. И ЛЮБОВЬЮ, которая – я верю – спасет меня! Должна спасти. Нас всех.

Господи! Ну почему же я такая несуразная, почему???

Я еду в фитнес. Лето у меня не в подарок. Впрочем, как и зима, и весна и осень. За все уплачено по полной. VIP-карточка в кармане. На новой машине. На мне норковая шуба. Волосы, точно как у Ксении Собчак. Ноги обуты в дизайнерские сапоги. Отчего же так тошно на душе?

Пытаюсь припарковаться, с трудом пробираясь сквозь навороченные «Порши», стильные «Ягуары» и стальные «Хаммеры» и сбрасывая при этом больше калорий, чем за всю предстоящую полуторачасовую тренировку… В связи с чем, на тренировку я решаю не идти…

Вместо тела, предпринимаю отчаянную попытку заняться душой – и еду в церковь, но там я тоже чужая. Мои грехи делают меня чужой. Мои страсти не сгорают даже в пламени свечи.

У входа в храм женщина с детьми просит подвезти их до метро.

– Я только свечку поставлю… Я быстро.

Я иду в церковь, ставлю свечи у иконы Божьей Матери. Выхожу – их нет. В этот самый момент понимаю, что у меня «кризисные» дни и в церковь было нельзя…

Господи, но почему я перестала тебя слышать??? Я уже никого не слышу. Даже себя.

Сижу в машине и бесцельно смотрю вдаль. Сквозь пелену доносится гудок. И еще. Это сигналит водитель припаркованной рядом машины.

– Женщина с детьми уже уехала!

– Спасибо.

Я выхожу из оцепенения и нажимаю на педаль, нарушая ПДД, пересекаю сплошную и мчу домой. У метро чуть не сшибаю новеньким полированным бампером помятую «Газель», отъезжающую от бордюра. Матерюсь про себя. Смотрю на стадо машин, копошащихся на дороге около входа в метро, и возникает ощущение, будто я Буратино, который попал в Страну дураков…

Звонит телефон. Маша. Со старой работы.

– Представляешь, Галина Ивановна хочет с моих шестисот тысяч сто пятьдесят себе в карман!

– Отдай и успокойся – я вообще ничего не получила. В этой жизни за все нужно платить, – хорошо, если деньгами…

– Ты думаешь, стоит отдать?

– Конечно!

– Жалко!

– А мне, думаешь, не жалко, – столько корячиться, и ничего не получить! А что делать?

– Ладно, еще позвоню Тане, посоветуюсь… Пока!

В полном ауте продолжаю дорогу до дома – я, конечно, полагала, что такие деньги внесут в жизнь Инспекции еще больше зависти, сплетен и пересуд, но не думала, что дойдет до такого… Впрочем, каждый живет, как может… Я попыталась переключить внимание на дорогу – и вовремя, – прямо посреди проезжей части стояла бабулька и пыталась разобраться в сотовом телефоне, решив, видимо, что проезжая часть – самое подходящее для этого место.

Кое-как объезжаю старушку и слегка задеваю серенький «Hundai»… Путаюсь в кнопках, машина глохнет, коробка блокируется… Молодой человек за рулем пораненного авто помогает справиться с растерянностью и с машиной… Предлагает не терять времени и разъехаться с миром. Мое авто застраховано, а он работает в сервисе, – так что благополучно разъезжаемся. Повезло.

Чтобы попасть домой, мало найти местечко для машинки где-нибудь в радиусе полукилометра от подъезда, нужно еще и нащупать замочную скважину в полутемном коридоре – соседка по площадке экономит электроэнергию и периодически выкручивает лампочки, чтобы лишний раз не разбазаривали энергетические ресурсы государства, отбирающие последние копейки из ее кармана.

С трудом пробираюсь по заваленному тапочками и игрушками коридору, открываю дверь в ванну и забираюсь под душ…

Нужно передохнуть – мне еще предстоит забрать дочку из садика. И только это нежное создание способно превратить такое заурядное дело в ДЕЛО, выматывающее все нервы…

Захожу в сад. Тишина. Уже хорошо. Медленными перебежками, чтобы не встретить заведующую или еще кого-нибудь, кого уже успел за день достать мой ребенок, я стараюсь не замеченной попасть в группу. Дверь закрыта. Кушают. Хорошо, что мой ребенок перестал швыряться едой. Когда ее перестали насильно заставлять есть. Я прекрасно поняла свою дочь. Заставьте меня глотать то, что не нравится, – тоже запущу парочкой продуктов кому-нибудь в физиономию. Хотя мне – двадцать семь. А ей – всего лишь пять. Маленький ребенок, который пытается отстоять свои детские права.

Вспоминаю первые месяцы мучений – крик с шести утра, торопливые сборы, пробки, истерики в саду. После того, как несколько дней она не спала, а носилась по детскому саду с воплями плененных индейцев, меня пригласили в кабинет заведующей.

Я готовилась к предстоящему разговору весь вечер. Милена должна была адаптироваться, она просто обязана ходить в садик! И это было нужно в первую очередь не мне, а ей самой. Я по нескольку раз позвонила психологу и невропатологу, выверяя правильность линии своего поведения, сверяя собственные эмоции с научными познаниями в области человеческих взаимоотношений.

И вот я в кабинете. Валерьянка не помогает. Сердце колотится как бешеное. В руках у меня договор – садик, в общем-то, не государственный и достаточно дорогой. Деньги мы вносим исправно. Договорных обязательств не нарушаем. Это придает мне уверенности.

– Боюсь, ваш ребенок не может посещать детский сад, – прямо так, в лоб, начинает Ольга Викторовна.

– Что значит, не может? – я готова подпрыгнуть на стуле.

– Милена очень умненькая, одаренная девочка, но она совершенно не умеет себя вести. Она кричит с утра до вечера. Валяется по полу, когда вы ее приводите. Другие родители жалуются.

– Вы знаете, если бы у меня был спокойный, адекватный ребенок, я бы не стала отдавать по двадцать тысяч в месяц за детский сад! Да и хватает здесь таких детей, как моя Милена!

– Вы правы, детей сложных много. Но такая, как Ваша, – единственная в своем роде! Ей нужно в специализированный садик!

– И какой же это, по Вашему, должен быть садик?

– Такой, где все сотрудники имеют психологическое образование и опыт общения с трудными детьми!

– Не спорю, Милена иногда может вести себя неадекватно, – и очень часто, – думаю уже про себя. – Но ваша задача, как педагогов и воспитателей скорректировать ее поведение. Я общалась с психологом. Моему ребенку нужно посещать детский сад. Коррекция поведения возможна только в рамках групповых занятий. Причем, занятий в детском саду, где ребенок учится самостоятельно взаимодействовать с другими людьми. Без помощи мамы или папы, – я получила четкий инструктаж от своего психолога и старалась в разговоре его придерживаться.

– Вы понимаете, Ваша дочь требует очень много внимания. Фактически, воспитатель должен заниматься только с ней. В ущерб другим детям.

– Ольга Викторовна, я, между прочим, предупреждала, что ребенок сложный. Тем не менее, вы ее приняли в сад. Если вы не можете принимать всех детей, устраивайте собеседования, приглашайте психологов или каких-то других специалистов, которые будут производить отбор детей! Вы фактически признаетесь в своей неспособности справиться с ребенком, несостоятельности, как педагога. Впрочем, договор у меня на руках. Заключен он сроком на год. И этот год ребенок будет ходить в садик. Если нужно, психолог, с которым мы общаемся, может подъехать и дать Вам свои рекомендации относительно того, как выстраивать отношения с моим ребенком, – сердце бешено колотилось, но я не теряла надежды удержать себя в руках.

И еще, я попрошу, чтобы в ее присутствии ваши сотрудники не обвиняли ее в неадекватности и неумении себя вести.

– Такого не может быть!

– Еще как может! У меня очень чуткий ребенок и очень болезненно реагирует на такие разговоры. Так как насчет психолога?

– Думаю, мы постараемся справиться сами. Но Вы должны понимать, что нам очень нелегко.

– За это мы и платим, – я глубоко вздохнула и вышла из кабинета.

Все это время я пыталась мило улыбаться и сохранять самообладание, но нервы были на пределе. Претензии предъявлялись к самому дорогому, самому беззащитному, что у меня было – моему ребенку. И я понимала, что отчасти они оправданы.

Милена даже меня часто выводила из себя. Как она вела себя в саду, я не видела, но когда я приходила, она выбегала из группы и начинала валяться по полу, отчаянно брыкаясь и хаотично размахивая руками, и при этом вопила так, что хотелось зажать уши руками, но не получалось, потому что нужно было ухватить это бьющееся в истерике существо, одеть, вывести из сада и усадить в машину.

И все это на глазах изумленных мам, бабушек и нянь, которых дети встречали объятиями и поцелуями…

Когда я запихивала ее в машину, прохожие оборачивались, а кое-кто и останавливался. Я не обращала на них внимания. Пыталась не обращать. Она отстегивала ремень безопасности и прыгала по всей машине, наполняя салон снегом и грязью, а иногда и вовсе лупила ногами по торпеде, сшибая коробку передач на полном ходу…

И сейчас я ждала в раздевалке свое сокровище, собрав волю в кулак, надеясь на лучшее, но готовясь к худшему.

Дверь приоткрылась и из группы выпорхнула хорошенькая маленькая девочка с зелеными глазками и озорными косичками. Она улыбнулась, чмокнула меня в щеку и… ни с того, ни с сего начала валятся по полу.

В раздевалке никого не было. Я пыталась сохранять спокойствие и разговаривать на отвлеченные темы. Дите лежало на полу и наотрез отказывалось одеваться.

Я кое-как впихнула ее в зимний комбинезон и за шкирку потащила на улицу. Все это сопровождалось жутким криком. Когда мы вышли за ворота сада, я уже дала волю чувствам – хорошенько встряхнула ее и швырнула в сугроб. С размаху. По щекам лились слезы. Наверное, я заслужила это наказание, но сил терпеть уже не было.

Я вспомнила притчу про крест, который дается каждому по его силам. Взяла вырывающийся теплый комочек – который весил уже около восемнадцати килограммов – на руки, прижала к себе и поцеловала. Втолкнула в машину. Заблокировала двери. И стала кричать, – молчать я уже не могла. Терпение кончилось. Осталось отчаянье. И крик. А потом тишина.

Я, стиснув зубы, молила Бога о помощи. Мы выезжали на Волоколамку.

Ребенок превратился в ангела.

– Мамочка, не плачь. Представляешь, меня Гоша пригласил на день рождения.

– Да??? Когда? – я повернулась к дочке, чтобы услышать ответ. Но вместо ответа – услышала стук. Каким-то чудом моментальная реакция моей ноги вдавила педаль тормоза в пол… спустя мгновение я уже смотрела вперед – «девятка» передо мной остановилась с аварийкой.

Милена включила свою «аварийку» и начала истошно вопить…

Я вышла из машины, боясь смотреть, что же там? Первой мыслью было то, что муж снова будет кричать. А я снова буду чувствовать себя дико виноватой. Хотя такое случается со всеми. Время от времени. У меня же приключения постоянно…

Я обреченно взглянула на «девятку», но ничего не разглядела. Впрочем, на улице уже стемнело. Но владелец авто тоже не заметил повреждений. Зато он услышал, как кричала Милена.

– Ну что, разбегаемся? – спросил он.

Я от радости даже не нашлась сразу, что ответить. Последовала пауза.

– Если Вы не против, – я наконец-то догадалась произнести что-то вразумительное после нескольких секунд замешательства.

– Да у меня все в порядке. И у вас вроде тоже. Поаккуратнее с ребенком!

– Спасибо, – я с облегчением вернулась в машину и захлопнула дверь. – И все-таки мир не без добрых людей!

Милена тут же успокоилась, когда узнала, что ДПС ждать не придется. И, как ни в чем не бывало, продолжила прерванный разговор.

– Завтра. В «Стар Гэлекси». Это где «Твой Дом», который и ночью, и днем. Поехали выбирать ему подарок.

– Ты обещаешь, что не будешь плакать и устраивать скандалов? – я смотрела на ангельское личико, и мне очень хотелось верить, что покупка подарка обойдется без эксцессов.

– Да, мамочка. Только не отвози меня домой. Я с тобой хочу.

– Хорошо, но если ты начнешь устраивать сцены, – я отвезу тебя домой и оставлю с бабушкой.

– Ладно.

Мы приехали в «Детский мир». Милене нравились огромные коробки за приличные деньги. Я не могла сейчас себе позволить купить такой подарок и пыталась привлечь внимание дочки к чему-то более земному. Наконец, игрушки были выбраны.

– Мама, а мне мы что-нибудь купим?

– Милена, мы же договорились. Мы выбираем подарок для твоего друга. У нас дома и так полно игрушек.

– Я хочу вот это! – Милена схватила коробку с русалочкой. На коробке сияла надпись – для детей старше одного года.

– Это же для маленьких!

– Нет!!! Я без нее не уйду, – ребенок уже валялся на полу.

Я взяла дочку на руки, и мы вышли из магазина. Ни с чем.

Снова впихнула ее в машину и, словно с сиреной, доехала до дома. Сдала на руки свекрови и быстро сбежала вниз по лестнице. У выхода из подъезда были слышны вопли обиженного ребенка. Мне казалось, я сейчас сойду с ума. О том, что может приключиться на Дне рождения, я старалась не думать.

На следующий день мы с криком выходили из дома. Вырвались из тесного коридора в еще более тесный «предбанник», основательно ударив дверью по соседской двери.

Соседка, которая стояла на вечном посту у своего глазка, незамедлительно выскочила и начала воспитывать моего ребенка. Я знала, что это бесполезно. Молча преодолела еще одну дверь, и мы оказались на лестничной клетке. Вслед послышалось «маленькая дрянь, ты у меня еще увидишь…». Я поняла, что стоит приобрести кляп и воспользоваться им при первом же удобном случае…

Разговор с соседкой состоялся вечером. Она схватила меня за руку и начала кричать. Муж позвонил участковому. Я к этому моменту успокоилась и не хотелось усугублять проблему. Хотя, наверное, зря. Но это было вечером.

А пока мы ехали с дочкой в «Твой Дом» под музыку «Love радио» и весело болтали, словно не было суматошных сборов и разборок.

– Гоше пять лет исполняется?

– Да, как и мне.

– Какие вы уже большие! Вы будете сидеть отдельно, а родители будут отдельно, хорошо?

– Нет, мама! Я тебя никуда не отпущу!

– Милен, ну ты же уже большая… – я попыталась слабо возразить в надежде, что дочь изменит своему минутному настроению.

Но она и не собиралась сдаваться.

– Нет, мамочка. Ты всегда должна быть рядом.

Дети собрались в отдельной комнате, а родители примостились в кафе неподалеку. Милена упорно не отпускала мою руку, глядя мне в глаза испуганными глазенками.

– Я буду здесь рядом. Иди, потанцуй. Смотри, какой веселый дядя.

Клоун уже развлекал малышей какими-то нехитрыми конкурсами. Дети улыбались и смеялись. Пришлось и мне поучаствовать в конкурсах. Вместе с детьми. Наконец они уселись за стол. Я шепнула Милене на ухо, что мне нужно отойти на секундочку. На секундочку она разрешила. Я выскользнула за дверь с твердым намерением больше не оказываться по ту сторону праздника. Присоединилась к родителям.

– Вы что будете, чай или кофе?

– Чай, пожалуйста.

Меня представили остальным гостям. Я как всегда, ни одного имени не запомнила. Хорошо еще, что Гошина мама оказалась моей тезкой, и я могла обратиться к ней по имени.

– Как ваши успехи в плаванье?

– Да, никак. Четыре раза сходили и заболели. Да и потом, инструктор ей не понравился – моя дочь сказала, что заниматься будет только с мужчиной…

– У нас примерно тоже самое, только наоборот.

– Ой, а я хожу на стэп, у нас там такой мужчина! – к разговору присоединилась мама Саши. Благо, все посещали один и тот же фитнес клуб, и общих тем для разговора оказалось предостаточно, – такие пляски устраивает! Да и я уже тоже отплясываю, как профессионал.

– А я в тренажерный зал хожу, у меня тоже инструктор ничего! – пытаюсь поддержать игривый тон легкого женского разговора.

– А кто у тебя? – мы уже переходим на «ты».

– Алексей Воробьев.

– Знаю такого, только мне больше нравится Паша Тарасов. Я иногда тоже беру индивидуальные занятия.