Полная версия
Комната одиночества
Александр Волков
Комната одиночества
Роман
Член Союза писателей России. Лауреат премии им. Л. Н. Толстого (2003 г.), премии «Общественное признание» (2006 г.). Живет в Севастополе
Родился 7 марта 1957 года в Керчи.
Проходил срочную службу в Вооруженных Силах СССР. Окончил Ленинградскую военно-медицинскую академию им. С. М. Кирова. Служил в специальном центре подготовки летного состава Черноморского Флота в качестве специалиста по выживанию в экстремальных условиях.
После увольнения в запас врачебную практику совмещал с тренерской деятельностью. Подготовил ряд призеров европейских и мировых первенств по боксу, в числе которых был и обладатель двух поясов чемпиона мира в профессиональном боксе. Автор серии научных публикаций по медицинской тематике.
Как литератор дебютировал в 1988 году в коллективном сборнике крымских авторов. В 1992 году вышла первая книга «Комната одиночества», куда вошли роман и рассказы. Публиковался в крымских и украинских альманахах и литературных сборниках: литературно-историческом альманахе «Севастополь», антологии творчества севастопольских авторов «Море», литературно-художественных журналах «Радуга» и «Склянка часу», коллективном сборнике крымских авторов «Крымский рассказ».
В 2006–2013 годах выпустил несколько книг прозы: «Серый пепел и алмаз», «Трактир на солнце», «Чужой», «Из жизни боксеров», «Я пишу блюз», «Глубокий выдох». Повести «Седьмой враг» и «Желтый лев, белый пес» были переведены на украинский язык.
Предисловие
Когда читаешь роман Александра Волкова «Комната одиночества», то с первых страниц становится ясно, что это произведение лежит в русле распространенной литературной традиции – исповедальной психологической прозы. Поневоле вспоминаются «Страдания юного Вертера» Гете, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, повести раннего Василия Аксенова. Несмотря на временную и пространственную разницу, несмотря на разновеликость авторских имен, эти книги роднятся следующим – молодые главные герои пребывают в пограничном состоянии, они переходят из детской или юношеской среды обитания во взрослую жизнь. Открывают мир заново. Они на собственной шкуре проверяют, что такое зло, добро, дружба, предательство, любовь и ненависть. То и дело перед ними встает проблема выбора, а это значит – возникает необходимость совершать душевную работу. И здесь, на переходном рубеже, происходит завершающая корректировка характера, его становление. Герои этих книг подобны легким суденышкам, вышедшим в штормовое море, в район, опасный скрытыми течениями и подводными скалами.
Главный герой «Комнаты одиночества», свежеиспеченный лейтенант, выпускник военно-медицинской академии, прибывает в отдел кадров Черноморского флота для дальнейшего распределения. Он прекрасно подготовлен теоретически, имеет небольшую практику и мечтает работать в современном госпитале, где вскоре без сомнения станет выдающимся хирургом. Хорошо бы сразу – заведующим секцией, но «…на худой конец, можно просто хирургом, только была бы возможность резать, резать, резать…» В его голове еще звучат слова клятвы Гиппократа, а память хранит наставления профессоров-преподавателей о высоком предназначении профессии врача. Но, увы. Вместо военно-морского госпиталя его направляют водолазным врачом в крохотный дивизион аварийно-спасательной службы, расположенный на окраине СССРовской империи, в городе Поти. Но уже на пути к месту назначения молодому врачу выпадает случай проявить себя. В автобусе одному пассажиру становится плохо – тропическая духота не совместима с алкоголем, происходит остановка сердца. Главный герой – единственный врач на весь автобус. Самое верное дело – прямой укол в сердце. В чемоданчике имеется шприц и ампула адреналина, но нет необходимого для этого случае хлористого кальция. И тогда главный герой принимает простое, но единственно верное решение. «… я подсунул грузину под лопатки чью-то сумку и как двину ему по грудине кулаком. Повезло, нужно отметить. Когда я наносил удар, все отпрянули, а какой-то идиот стал меня за руки хватать. Но пострадавший, труп этот, захрипел, заворочался, в общем, ожил. Хватило механической дефибрилляции».
Толпа, в основном это были грузины, приходит в возбуждение. Они готовы боготворить спасителя. И, наверное, поклонениям не было бы конца, если бы наш герой не повез больного в ближайшую больницу, оставив пассажиров на обочине дороги.
Город Поти, водолазный дивизион. Здесь царят запустение и скука. Работы по профессии практически нет. Командир дивизиона человек неплохой, знающий специалист, но волею обстоятельств превратившийся в алкоголика. Наш герой ищет людей, близких по духу, и не находит. Вот и приходится иметь дело с такими пьяницами, как капитан третьего ранга Бондаренко, все его зовут просто Кешик…
Выбранная форма повествование от первого лица добавляет роману искренности, достоверности и позволяет ярче нарисовать непростой характер главного героя.
Исповедальному письму свойственны метания и рефлексия. Молодой человек не видит перед собою столбовой дороги. Куда ни глянь, везде темные пугающие переулки, хлябь и туман. Приходится двигаться на ощупь. Довольно часто совершаются промахи. Но даже шаг в правильном направлении вызывает в душе сомнения – туда ли мне? И герой размышляет, анализирует события, собственные поступки и свое душевное состояние. Ведет разговор с самим собой.
Существует мнение, что Армия, вернее, ее состояние – это жизнь страны в разрезе. Видны все пласты – здоровые, ослабленные, больные и мертвые. И, если тебе удается подробно рассмотреть и тщательно зафиксировать существующее в Армии положение вещей, то считай, удалось заполнить карточку клинического состояния общества. Герою Александра Волкова это удалось в полной мере. Он снимает гриф «совершенно секретно» с самого главного секрета Советской армии – ее морального разложения.
Главный герой по натуре не борец за справедливость. Не Дон Кихот. Его не уличишь в излишней пассионарности, и бунтарский дух ему не присущ. Поступки, суждения и оценки главного героя соответствуют его же характеру. Порой они удивляют своей нелогичностью, а то и вообще выламываются из привычного нравственного ряда. Иногда он изображает из себя чуть ли не родственника некоего генерал-майора Адама, который шел на выручку Паулюсу, в другой раз, сидя в местном ресторане, может запустить бутылкой шампанского в компанию грузин, которые, как ему кажется, потешаются над ним. Но что поделаешь? С одной стороны это можно объяснить юношеским максимализмом, с другой – ну, и характерец у этого парня!
Он этакий сапсан с подрезанными крыльями, человек настроения, грозовая туча, плывущая по горизонту. Он может спокойно пройти мимо драки, не вмешиваясь в нее, а может завестись с пол-оборота по копеечному поводу и такого натворить, ни приведи Господи. Оттого и попадает в разные сомнительные истории. Сомнительные в том смысле, что эти истории плохо заканчиваются для него. Позже, анализируя тот или иной инцидент, он и сам приходит к выводу, что действовал не лучшим образом. Вот идет суд чести офицерского состава – задача приструнить Кешика, который уже всех достал своими пьянками. Но наш герой против Кешика ничего не имеет, напротив, он благодарен бывшему командиру, ведь тот разрешил два дня в неделю работать в госпитале, не напрягал по мелочам. Но, когда приходит очередь выступать, главный герой не защищает Кешика, а поддерживает заранее сформированное предложение – понизить воинское звание. «Когда я сел, то было так стыдно, что хотелось, чтобы пол провалился…», – тут же признается он.
Главный герой – пристальный наблюдатель, поначалу он удивляется бардаку, открывшемуся взору. Вот начальник кожно-венерологического отделения госпиталя подполковник Куницын. Это тип меньше всего интересуется военными пациентами, что с них возьмешь? Зато местные товарищи к нему толпой валят – они и платят щедро, и всегда можно зайти к ним домой, в гости, напоят, накормят бесплатно.
Или взять хозяина дома, у которого главный герой снимает комнату. Зовут его Важа, он исправно трудится на заводе. Хороший, в общем-то, человек, щедрый, общительный, но тоже свои проблемы, жалуется квартиранту: «…получили металла на три ракеты на подводных крыльях, две построили, а на третью железа уже нет… На шабашку пошло». «А как списывать будете?» – интересуется герой. «На ржавчину… Сегодня шабашки мало, только пятьдесят рублей… Лист толкнул налево… Надо много листов».
Постепенно главный герой привыкает к этому бардаку и сам становится его действующим лицом. Но, оставаясь наблюдателем, он продолжает подробно фиксировать все, что видит. Он умен, остроумен. Он прекрасно понимает, что обречен быть втянутым в болото провинциальной трясины. Он хотел бы ему противостоять, но в силах ли?
Крушение идеалов главного героя вовсе не похоже на падение зданий-близнецов торгового центра в Нью-Йорке 11 сентября. Оно, это крушение, происходит незаметно и медленно. Как будто древесный жучок выедает сердцевину по миллиметру. День за днем, день за днем. Будь главный герой более равнодушным, мог бы легко превратиться в чеховского доктора Ионыча и лечить пациентов от всех недугов одними и теми же пилюлями, а еще лучше спиртом, или, как его называют, шилом. Благо С2Н5ОН рекой льется через его крохотную амбулаторию. Но нашего героя спасает молодость и пока не утраченная вера в собственную мечту – стать хирургом.
Он обрисовывает не только контуры главных событий, но подробно вычерчивает мельчайшие детали городского быта, служебных будней и даже темные уголки той комнаты, которую позже назовет Комнатой одиночества. И, странное дело – из этой, казалось бы, необязательной мозаики складывается и вырастает перед нами огромная, многоцветная картина эпохи. Быт перерастает в бытийность.
Главный герой романа «Над пропастью во ржи» Холден Колфилд болезненно ощущает любую фальшь, притворство, показуху. Окружающая жизнь до краев наполнена «сплошной липой». «Господи, до чего я все это ненавижу!» – восклицает Колфилд. Сэлинджер предугадал 17-летнего героя-одиночку, у которого остро развита физиологическая тоска по неподдельности. А вскоре возникнет целое поколение молодых людей – хиппи, поколение, которое придаст западному обществу пассивно-протестный характер и едва ли не до смерти перепугает почтенных родителей. А роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи» станет Библией хиппи.
«Комната одиночества» роман, в котором Александр Волков не повторяет путь своего учителя и кумира Сэлинджера. Но совершенно очевидно, что Волков принимает эстафету и развивает его метод, используя один из приемов под названием «поэтическое описание безобразного». Это, как пандемия. Бациллы абсолютного зла расползаются по стране, превращая еще вчера нормальных людей в нравственных уродов, человека за человеком, семью за семьей, один социальный слой за другим.
И это было написано А. Волковым в те времена, когда нам казалось, что социализм, строй, при котором мы родились, вечен. А страна, состоящая из 15 братских республик, это незыблемый монолит.
И тут появляется главный герой, лейтенант, глазами которого прозреваются огромные скрытые полости. В них-то спустя несколько лет, ухнут все эти вечные монолиты.
А сам лейтенант, выпускник медицинской академии, еще стерильно чистый, со светлыми помыслами, окунувшись в пораженное общество, хватает свою бациллу. Шаг за шагом он будет двигаться от полюса добра к полюсу зла, минуя все нравственные пределы. Александр Волков угадает в своем главном персонаже героя будущего времени – существо, которое без страха и без угрызений совести перекусит горло любому, кто встанет на его пути к баблу.
Романы не изменяют мир. Но есть такие писатели, которым удается, что называется, произвести выстрел с завязанными глазами и попасть в «яблочко». Возможно, это случайность. Но нельзя исключать, что в подобных случаях мы имеем дело с людьми, которые обладают сверхчувствительной сенсорной системой. Эти люди способны ловить сигналы, которых не замечает большинство. И тогда на свет появляются книги-предвестники. Такие, например, как «Над пропастью во ржи» или «Комната одиночества».
Персонажам романа «Комната одиночества» еще предстоит дожить до сегодняшних дней. Впереди их ждет смута перестройки и буря дикого капитализма, которая промчится по стране, сметая привычные смыслы и оголяя жестокую правду. Правду о соотечественниках, о коллегах по работе, о соседях по улице, о нас самих, в конце концов. Мы еще долго будем удивляться – почему так ожесточился мир? Ведь совсем недавно, лет 20 назад, казалось, что мы застрахованы государством от нищеты, от социального неравенства, от морального унижения, мы можем спокойно почивать на этих гарантиях, пока Господь ни призовет на небеса.
Что же случилось? Почему в одночасье лопнули привычные конструкции, и все обратилось в прах? Почему векторы наших главных жизненных приоритетов развернулись едва ли не 180 градусов? Ведь не могло же это произойти по мановению волшебной палочки. А люди – вершители перемен, они, ведь, тоже где-то должны были созревать, набирать силу на каких-то черноземах.
Давайте обратимся к персонажам «Комнаты одиночества» и всмотримся в их поступки, вслушаемся в их мысли и слова. И что в результате? А в результате начинает казаться, что попадаешь в театр абсурда. Например. Два милиционера на мотоцикле ловят пьяницу и везут в вытрезвитель, но за несколько метров до заведения получают от него деньги и отпускают. Тот направляется восвояси, однако на подходе к дому его снова хватают, но уже другие стражи порядка, правда, на том же мотоцикле. Так повторится много раз, пока пьянице не придет в голову переплатить впятеро за то, чтобы его отвезли сразу домой. Или другое. Старпом корабля предлагает молодому врачу-лейтенанту найти покупателя для сбыта наркотиков. «Не поможешь наркоту толкнуть? Все поделим пополам!» Отказать напрямую как-то не по-мужски. Приходится изворачиваться, врать: «Знаешь, друг, ничего не выходит! Покупатель есть, но мне на хвост особисты сели, так что хочешь, с покупателем сведу, сам отдувайся». Это надо было видеть, как старпом побледнел, радуется главный герой благополучному исходу.
Или такой случай. По оплошности команды посажен на мель корабль в дельте реки. Командование поднимает шум, ставит спасателей на уши. Но руководитель спасателей делает все для того, чтобы потянуть резину – через пару дней начнется сезон штормов, работы придется свернуть, а до весны корабль уйдет в ил по самую рубку, и все забудут про него. Так оно и случается.
Герой «Комнаты одиночества» приходит к выводу, что те нравственные принципы, на которые, якобы, ориентируется вся страна, на практике оказываются горстью тлена, пустотой, иллюзией. Реальная жизнь в воинской части, в госпитале, в городке идет по своим дремучим законам.
Посмотришь, посмотришь на этих персонажей, и становится ясно – вот они, предтечи тех самых людей – вершителей будущих перемен. И вот он чернозем, на котором вызревали эти люди. Многие из персонажей романа наверняка станут в будущем теми крутыми господами, для которых основной закон жизни – беспредел. Может быть, не сам начальник медицинского склада, воришка Виктор Петрович, или не сам замполит Воронин, а их сыновья, глядя на отцов, блестяще усвоят родительский урок и легко перестроятся в обществе, где главной почитаемой святыней станет газовый вентиль.
Александр Волков опередил время, и, возможно, сам того не ожидая, произвел вскрытие тела любимой родины и поставил точный диагноз – пациент скорее мертв, чем жив. И тех слабеньких потуг к продолжению жизни, которые удалось зафиксировать в организме, хватит ненадолго.
В «Комнате одиночества» мы находим истоки сегодняшнего миропорядка и поэтому при чтении романа возникают фантомные душевные боли. Боли от того, чего уже нет, что кануло в Лету четверть века назад, но продолжает тревожить.
Мы не видим себя со стороны, поэтому наша самооценка часто бывает завышенной или искаженной. Но есть одна штука, вроде индикатора, она позволяет определять, чего мы стоим на самом деле. Жизнь постоянно, каждый день и каждый час заталкивает нас в социально-нравственную (или безнравственную) матрицу, что бы мы приняли надлежащую форму, удобную для общества, чтобы не выделялись, не казались белыми воронами. Рано или поздно мы примем эту форму, нас затолкают в матрицу по самые уши. Но продолжительность и сила нашего сопротивления – вот блистательный показатель. И главный. Об этом, может, только об этом и стоит писать. Об истории нашего поражения. Об этом и написана патологически честная книга Александра Волкова «Комната одиночества».
Виктор Лановенко, член СП России
1
У кадровика были глаза человека, которому хочется находиться так далеко от своего рабочего кабинета, что и не видно. Позже я узнал, где именно, но тогда на меня уставились два безразличных ко всему глаза, и через некоторое время я расслышал:
– Фамилия?
Я назвался. Как мне казалось, произнес свою фамилию достаточно громко. Но массивная голова с мраморным лицом старого гипертоника даже не шелохнулась – ясно, что работа для такого в тягость, а ведь мог хотя бы улыбнуться, чтоб к разговору расположить.
Потом:
– Где хотите служить?
Как я разволновался тогда! Кто с трепетом не ожидает этого вопроса: «Где хотите служить?» Конечно, в госпитале, в хирургическом отделении, младшим ординатором, для начала, или заведующим секцией анестезии и реаниматологии, на худой конец, можно просто хирургом, только была бы возможность резать, резать, резать… Но это не для таких, как я, ведь отец у меня не консул, а мать не потаскуха. Поэтому тактику я выбрал простую: проситься на подлодку, на ту консервную банку, из которой света белого не видно, или на какую-нибудь береговую должность. А что, с лодки, говорят, лучше перевестись, и льготы всякие, есть за что страдать. А на берегу чем хорошо – можно частенько срываться со службы и бежать в госпиталь, чтоб в нем мозолить, глаза нужным людям.
– Или лодка, или берег! – я выпалил эти слова так, будто тренировался в их произношении всю жизнь.
Но все оказалось сплошными условностями. Эта разъевшаяся морда даже бровью не повела, налитые кровью глаза не сдвинулись с места, ни шепота, ни смешка, ни хмыканья. В этой голове уже все было решено заранее, и зря я составлял тактический вариант! Все разбилось о жестокую схему: кому куда нужно!
– Поедете в Поти, больше береговых должностей нет!
В Поти, это где? И как меня не насторожил такой быстрый ответ? Ведь я не первый, кто просится на берег, почему же до меня никто не согласился поехать служить в Грузию? Впрочем, я тогда проявил некоторые признаки неудовольствия, но довод:
– Там госпиталь есть, в котором работы хоть отбавляй!
Этот довод доконал меня.
– Согласен, в Поти.
Когда я выходил из кабинета, кадровик не смотрел мне вслед и не произносил слов прощания, тупо уставившись в окно. Ждал, когда закончится рабочий день, чтобы поскорее оказаться в темном прохладном зале заведения, в котором я встретил его через два года, случайно, конечно. Тоже жара загонит поправлять свое расшатанное частыми визитами просителей всех рангов здоровье холодным пивом или еще чем-нибудь.
Я прикрыл дверь и в темном гулком коридоре спросил первого попавшегося военного с погонами, на которых звездочек было больше, чем у лейтенанта:
– Как служба в Поти?
Это был каплей в рубашке с засаленным воротником. Каплей тут же выпалил:
– О! Потиец! Прекрасно!
Черт его разберешь, что этот каплей хотел сказать. Больше я никого не стал спрашивать, мне ужасно захотелось смыться из этого штаба, да и из города как можно дальше, тем более, появилась должность, ведь я согласился где-то там служить!
Мне уже обрыдла наша гостиница, и жара, и уборщицы с потасканными лицами, и весь персонал, и буфет с мерзкой едой, да и Олег с Серегой, чтоб они провалились. Какого черта они потащились в этот сволочной ресторан? Зачем? Баб, видите ли, захотелось. И чем все это закончилось? У Олега не оказалось денег, а Серега их никогда не имел. Теперь мне ясно, что рассчитывали па меня, я приехал попозже остальных, думали выпить на дармовщинку. А почему я должен за всех платить?
Вышли покурить, я, правда, не курю, еще чего не хватало, собственными руками себя травить. Так вот, вышли покурить, а Серега насупился и говорит:
– Раз нет ни бабок, ни баб, уносим ноги!
И сам пошел быстро так, что и бросить его нельзя, и остаться уже поздно. Ну, я тоже пошел, а Олег вскоре перегнал нас. Побежали по каким-то улочкам, широченным каменным лестницам и все вверх, вверх, а потом вниз. Я думал, вернемся в гостиницу, хватит приключений на вечер, так нет, этот идиот Серега затаскивает нас в какое-то кафе, усаживает за стол, роется в своих карманах и достает помятый червонец.
– Вот, – говорит, – нашел. Добавляйте.
Ну я добавил, а что было делать? И вообще, как я мог забыть, что Серега еще тот тип, еще в «системе» он только и делал, что «залетал», только и видно было, как старшина курса ведет его с гауптвахты.
Вот совсем недавно я встретил и того, и другого. Олег уже чуть ли не флагман, а Серега, ведущий терапевт в корабельной группе усиления. Вот и думай, кто из кого может получиться. Когда встретились после стольких лет пребывания в разных местах, то поговорить было о чем. Это сейчас, а тогда я их просто ненавидел.
В тот злополучный вечер я был в белых брюках и пестрой рубашке. Наутро решил их продать, слишком заметная упаковка. По городу пройдешь, точно кто-нибудь засечет и сдаст в милицию. Так вот, я подошел к дежурной по этажу и говорю:
– Не купите барахлишко? Фирма! И недорого. Знаете, неизвестно сколько ждать приказа, нужен сармак.
Этажная в ответ:
– А за сколько?
Тертая стерва.
Я нахмурил брови, чтоб не думала, что я полный чайник в делах спекулей, и говорю:
– Назначайте свою цену, торговаться не буду.
Ну, эта тетка и сунула мне за все сотню, сквалыга, да еще говорит напоследок:
– Остальное, лейтенантик, на флоте заработаешь! Военные много получают, особенно если плавают. Вы плаваете?
– Конечно, плаваю! – ответил я. – Только вернулся из похода, держали экономическую блокаду у берегов Занзибара.
И пошел прочь. А эта дура, этажная или коридорная, черт их разберет, мне вслед захихикала. Дура, одно слово.
Так вот, барахлишко-то я продал, а все равно по улицам ходил с оглядкой. Сереге что – у него железные нервы, да еще портрет как у Поля Робсона, врач называется. Помню, рассказывали в «системе», как Серега в пивбарах пиво зарабатывал: подведет кто-нибудь из собутыльников его к столу и говорит:
– Давайте поспорим на две кружки пива, что вы не отгадаете его профессию?
За столиком сразу:
– Спорим! Да у него на лице все написано! Спорим! Бьют по рукам, и начинается:
– Откинулся?
– Нет! – две кружки Серега с королями забирает.
– Шофер?
Еще две кружки. Далее – слесарь, грузчик… А как-то его профессию определили как водопроводчика. Вот смеху, говорят, было. Позже, уже к выпуску, Серегу чаще всего определяли как профессионального бомжа. Только однажды, как мне рассказывали, пришлось пиво выставлять Сереге с компашкой – на мента нарвались. И даже не на мента, а на курсанта ихнего училища. Посмотрел тот будущий постовой на Серегин портрет в натуре и говорит, как приговор читает:
– Врач!
Вот так.
В общем, причин смыться из города русской славы у меня было предостаточно. И когда мне старый гипертоник предложил Поти, я даже обрадовался. Захотелось покоя и тишины, а то, не дай Бог, менты повяжут.
В общем, через несколько дней, которые пришлось ожидать до получения приказа, я провалялся на койке в гостинице. Серега и Олег, конечно, теребили:
– Пошли на Солнечный? – или: – Пошли на Хрусталку?
Но я наотрез отказывался. Эти местные пляжи уже осточертели. И когда я получил приказ, то в тот же день ринулся к новому месту службы.
Все.
Когда пронырнули под горками в этих бесконечных тоннелях, стало легче дышать. И вообще, я заметил, что стоит куда-то поехать, как сразу становится легче на душе. Как будто сидя на одном месте тебя кто-то душит или кишки выматывает, или еще что-нибудь нехорошее вытворяет.
Я валялся на верхней полке и размышлял на тему: «Куда я еду»?