Алое восстание

– Значит, ты не лучший и выиграли опять золотые.

Только не это. Угрюмо киваю.

Протягивая мне миску, Танцор объясняет правила:

– Здесь две карты: на одной – серп жнеца, на другой – ягненок. Вытащишь серп – проиграл. Вытащишь ягненка – удача твоя.

Вот только голос его отчего-то дрогнул на «ягненке». Так, раскинем мозгами. Раз это испытание, то удача вообще ни при чем. Проверяют, насколько я умен, и задачка явно с подвохом. Не иначе обе карты с серпом – только так от меня что-то может зависеть. Ну да, все просто. Усмехаюсь, глядя ему в глаза. Все подстроено, но я к такому привык. Обычно играю по правилам, но только не в этот раз.

– Ладно, играю. – Сую руку в миску, вытаскиваю карту, но ему не показываю. Серп. Танцор не сводит с меня глаз. – Я выиграл!

Он тянется посмотреть, но я быстро сую карту в рот, жую и глотаю. Потом достаю из жестянки другую карту. Снова серп.

– Ягненок был такой вкусный с виду, не смог удержаться, извини.

– Ну еще бы, – весело скалится Танцор, бросая миску на койку. Он снова добродушен и весел, ощущение угрозы исчезло начисто. – Знаешь, Дэрроу, почему мы Сыны Ареса? У древних римлян Марс был богом войны, воинской славы и чести и так далее – только все это обман. Марс – всего лишь более романтическая версия греческого Ареса. – Он затягивается сигаретой и протягивает другую мне. Генераторы за стенкой уютно бормочут, табачный дым наполняет легкие, заволакивая взгляд приятной пеленой. – Арес был тем еще ублюдком – богом насилия, кровопролития и вероломства.

– Значит, называясь его именем, вы намекаете на реальное положение дел в Сообществе? Хитро.

– Ну, вроде того. Они хотят, чтобы мы забыли историю. Большинство ее и не помнит, да и не учились толком. Знаешь, как золотые пришли к власти? Это было несколько веков назад. Они называют это Покорением. На самом деле всех, кто сопротивлялся, просто вырезали. Обращали в пыль города, континенты. Не так уж много лет назад уничтожили целый мир, Рею, закидали ядерными бомбами. В их крови течет гнев Ареса, а мы – сыны этого гнева.

– Ты и есть Арес? – спрашиваю вполголоса.

Миры. Они уничтожили целые миры. Но ведь Рея куда дальше от Земли, чем Марс. Насколько я помню, это один из спутников Сатурна. За каким чертом им понадобилось бомбить что-то в такой дали?

– Нет, не я, – отвечает Танцор.

– Но ты его человек?

– Я принадлежу Гармони и своему народу. Я ведь, как и ты, из шахтерского клана. Колония Тирос. Разве что повидать больше успел. – Он смотрит мне в глаза, качает головой. – Ты думаешь, Дэрроу, что я террорист? Но я не террорист.

– Разве нет?

Танцор откидывается назад и затягивается сигаретой.

– Представь себе стол, на котором сидят блохи. Прыгают себе и прыгают, кто выше, кто ниже. Потом приходит человек и накрывает их всех стаканом. Теперь они могут прыгать только до дна стакана, не выше. И даже если убрать стакан, блохи все равно не станут прыгать выше, потому что привыкли и думают, что стеклянное дно на своем месте. – Танцор задумчиво выдыхает дым. Глаза его горят красными угольками, почти как кончик сигареты. – Так вот, Дэрроу, мы те блохи, которые прыгают выше других. И я покажу, насколько выше.

Снова гулкие коридоры с ржавыми стенами, лязгающий металл под ногами. Подходим к такому же ржавому цилиндру лифта. Ветхий механизм скрипит и визжит, поднимая нас вверх. Танцор оборачивается:

– Ты поймешь, Дэрроу, что жена твоя погибла не напрасно. Наши зеленые друзья помогли перехватить запись казни и вклиниться в общепланетную трансляцию с ее полной версией. Все кланы ста тысяч шахтерских колоний на Марсе и все население городов услышали ту песню…

– Да ладно заливать, – ворчу я, – колоний и вполовину столько не наберется.

Танцор не слушает и продолжает:

– Песню выучили все, а твою жену называют Персефоной.

Я вздрагиваю и смотрю ему прямо в глаза. Нет. Ее зовут Эо. И никакой она не символ. Она не имеет никакого отношения к этим бандитам с их дурацкими кличками.

– Ее имя – Эо. Она наша, из Ликоса!

– Теперь ее знают все, Дэрроу. Люди помнят старую легенду о девушке, которую отнял у ее родных бог смерти, но так и не смог сделать своей навечно. Она стала вечно юной богиней весны и каждый год возвращается из подземного царства. Красота дарует жизнь даже из могилы, и память о твоей жене не умрет никогда.

– Моя жена никогда не вернется. – Я отворачиваюсь, не желая продолжать разговор. С этим типом спорить бесполезно: ты ему слово, он тебе десять.

Лифт со скрипом останавливается, и мы выходим в узкий туннель, который ведет к другому лифту, блестящему и ухоженному. У двери дежурят двое Сынов Ареса с лучевиками. Снова долгий подъем.

– Да, не вернется, – продолжает Танцор, – но ее красота и голос никогда не умрут. Эо верила во что-то большее, чем она сама, и смерть придала ее голосу силу, которой не было при жизни. Она была чистой душой, как и твой отец, Дэрроу. Мы с тобой не такие, как они. Мы пачкаем руки кровью и пятнаем свои души, в святые не годимся, но без нас песня Эо так и не зазвучала бы нигде, кроме Ликоса. Только нашим грубым и грязным рукам дано воплотить мечту чистых сердец.

– Ближе к делу, – перебиваю я. – Чего вы хотите?

Танцор пожимает плечами:

– Ты уже однажды пытался умереть. Не хочешь попробовать еще раз?

– Я хочу… – Чего же я в самом деле хочу? В памяти всплывает холодное золотое лицо, отстраненный равнодушный взгляд, ленивый голос. – Хочу убить губернатора! Он не должен жить, когда Эо лежит мертвая. Судья Поджинус, Страшила Дэн… Их я тоже убью.

– Значит, месть, – вздыхает Танцор.

– Ты обещал помочь.

– Я обещал справедливость. Месть – пустое, Дэрроу.

– Я сам пустой. Помоги мне убить губернатора!

– Дэрроу, ты слишком низко летаешь. – Лифт ускоряется, у меня закладывает уши. Подъем кажется бесконечным. – Нерон Августус всего-навсего один из золотых сановников. – Танцор протягивает мне темные очки. Надеваю их с колотящимся сердцем. Мы поднимаемся на поверхность. – Ты должен смотреть шире.

Лифт останавливается, двери разъезжаются в стороны – и я слепну, несмотря на очки.

Зрачки превратились в точки. Зажмурившись, жду, пока привыкнут глаза. Ожидаю увидеть яркий прожектор или факел, но ничего такого нет. Свет идет словно бы со всех сторон, из далекого и невероятно мощного источника, и врожденный инстинкт подсказывает: это изначальный источник жизни – солнце. Я вижу дневной свет. Весь дрожа, выхожу из лифта. Танцор идет рядом, он молчит, только заговори он, я все равно едва ли услышу.

Странное помещение, я такого даже представить себе не мог. Под ногами не металл и не камень – дерево, как на картинках с Земли, и пол покрыт великолепным мягким ковром с тысячей оттенков цвета. Стены из красного дерева, на котором вырезаны деревья и олени. Откуда-то доносится нежная мелодия, и я шагаю вперед, к источнику света.

Одна из длинных стен просторного высокого зала – стеклянная. Ослепительный солнечный свет отражается бликами от приземистого черного ящика с белыми клавишами, из которого и исходит музыка. Дальше, по ту сторону стекла, находится что-то совсем уже странное. Спотыкаясь о ковер, спешу туда и падаю на колени, прижимая руки к холодному стеклу. Из груди вырывается невольный стон.

– Теперь ты понимаешь, – произносит Танцор. – Нам лгут.

За стеклом раскинулся город.

9

Ложь

Шпили высотных зданий, парки и сады, реки и фонтаны – город мечты, голубых вод и цветущей зелени, – и это на якобы бесплодной планете, где нет ничего, кроме гиблых пустынь! В передачах нам показывали какой-то совсем другой Марс. Место, непригодное для жизни? Нет, это средоточие лжи, богатства и баснословной роскоши.

Раскрыв рот, я наблюдаю невероятные картины.

Куда ни глянешь, в воздухе парят люди: золотые и серебряные, других цветов не видно. Они похожи на богов, и их изящные гравиботы ничем не напоминают уродливые громоздкие башмаки наших стражей в шахтах. Вот мимо окна пролетает юноша – загорелый, стройный, грива золотистых волос полощется за спиной на ветру. Держа в руках две бутылки вина, он направляется к висячему саду на высокой пирамидальной крыше. Он уже пьян и вихляется из стороны в сторону. Один наш забойщик, когда в его скафандре отказала воздушная система, дергался и извивался очень похоже, пока не задохнулся. Этому до смерти далеко – он хохочет во все горло и выделывает в воздухе кренделя, уворачиваясь от четырех визжащих девиц в полупрозрачных обтягивающих нарядах. Все они не старше меня, но ведут себя как придурки.

Я ничего не понимаю.

Среди домов видны освещенные магистрали, над которыми снуют воздушные корабли от крошечных флаеров, как называет их Танцор, до солидных яхт. Нижние уровни, заполненные автомобилями и пешеходами, пестрят светящимися символами различных каст – желтыми, синими, оранжевыми, зелеными, розовыми и десятками других цветов и оттенков. Разномастные потоки текут, складываясь в немыслимо сложную иерархическую структуру, – трудно поверить, что все это придумали люди. Улицы петляют меж гигантских зданий из стекла и камня, похожих по виду на древнеримские храмы из исторической передачи, только построены они для настоящих богов.

Город тянется на сколько хватает глаз, и лишь кое-где на самом краю можно разглядеть пятна травы и леса на голой красной поверхности планеты. Высоко над городом загадочно мерцает, словно магический барьер, гигантский прозрачный пузырь, еще выше – синее небо, усеянное звездами. Терраформирование завершено.

Светлое будущее, обещанное нашим потомкам, давно наступило.

Вся моя жизнь – ложь.

«Пионеры Марса, смелые первопроходцы, мы жертвуем собой ради нации, но скоро наш труд на благо человечества будет вознагражден…» – и прочий осточертевший бред Октавии Луны. Слабые цвета ждут, когда мы сделаем планету пригодной для жизни? Они давно уже здесь! Земляне переселились на Марс и расположились тут в комфорте, а нас оставили горбатиться и гибнуть в шахтах, поддерживая фундамент их империи! Эо была права. Мы – рабы Сообщества.

Танцор тем временем уселся в кресло позади меня и ждет, когда ко мне вернется дар речи. Он произносит короткую команду, и стеклянная стена темнеет. Город по-прежнему видно, но свет больше не слепит глаза. Черный инструмент – кажется, он называется пианино – тихо наигрывает печальную мелодию.

– Они называли нас единственной надеждой человечества, – говорю я тихо. – Земля, мол, перенаселена, и только наша самоотверженность может всех спасти. А значит, готовность к жертвам, дисциплина… «Послушание – главная добродетель»…

Хохочущий золотоволосый бог уже расположился в висячем саду. Девицы лезут к нему с поцелуями. Их ждут вино и всевозможные удовольствия.

– На Земле осталось мало людей, Дэрроу. Еще семь веков назад они начали переселяться на Луну. Сильная гравитация и плотная атмосфера Земли затрудняет вывод на орбиту, и поэтому Луна стала главным космическим портом, через который происходила колонизация планет Солнечной системы и их спутников.

Я в изумлении таращу глаза:

– Семь веков?

Танцор кивает:

– Тогда, кстати, и начал складываться нынешний порядок. В космосе каждый глоток воздуха на счету, его нужно заслужить, поэтому без дисциплины никак. Появились первые профессиональные касты, образовалось Сообщество. Алые отправились добывать топливо для будущих колоний – на Марс, потому что здесь самые крупные залежи гелия-3, без которого невозможно терраформирование.

Хотя бы в этом они не соврали.

– И что, на них уже можно жить? На этих других планетах?

– Все мелкие спутники и бо́льшая часть планет, за исключением, само собой, газовых гигантов, уже заселены. – Танцор вздыхает. – Так вот, еще на ранней стадии колонизации лунным богачам стало ясно, что Земля приносит им одни убытки. Им надоело подчиняться корпорациям и платить налоги земным государствам, которые к тому времени ослабли. Луна восстала, золотые захватили власть. Земля попыталась вернуть утраченное и проиграла. Та война вошла в историю как Покорение. Экономика Луны и ее значение как порта продолжали расти, а Сообщество стало превращаться в то, чем стало сегодня, – в империю, стоящую на спинах алых.

Я смотрю на текущие разноцветные реки внизу. Людей так много, что их трудно различить с высоты, тем более что смотреть вдаль я не привык и глаза утомились от яркого света.

– Алые на Марсе уже пятьсот лет, а остальные начали прибывать два века спустя, когда мы уже поколениями трудились в шахтах. Поначалу они обитали в городах под куполом, пока остальная поверхность продолжала обустраиваться. Теперь купола демонтируют, жить можно везде. Элита алых работает уборщиками и ремонтниками, в полях и на заводах, а остальные, кроты, остаются внизу на положении рабов. В городах нам танцевать запрещено, свободно говорить – тоже. Преступившие закон просто исчезают, а те, кто склонил голову перед Сообществом и смирился с предназначенным ему местом среди прочих цветов, живут более-менее вольно.

Танцор выпускает клуб дыма.

Перед моими глазами разворачиваются, как наяву, картины грандиозной колонизации множества миров одновременно с преобразованием самого человеческого вида. Тяжелые шаги истории втоптали мой народ в рабство, опустили на самое дно Сообщества, в грязь. Эо вечно твердила что-то в этом роде, но всей горькой правды так и не узнала. Подобного жалкого существования она и представить себе не могла. Теперь понятно, откуда у Сынов Ареса такой яростный фанатизм.

– Пятьсот лет… – Я потрясенно качаю головой. – Это, черт возьми, наша планета!

– Мы заслужили ее, – кивает Танцор, – в поте лица.

– Как нам ее вернуть?

– Только кровью. – Добродушная отеческая улыбка сменяется хищной.

Эо была права, без драки не обойтись.

Она была голосом моего народа, так же как мой отец. Кем придется стать мне? Карающей дланью? Трудно себе представить, что она, такая чистая и полная любви, хотела толкнуть меня на это, но так оно и есть. Я думаю о последнем танце своего отца, о матери, Лианне, Киране, Лоране, родителях Эо, дядьке Нэроле, Барлоу – обо всех, кого люблю. Как трудна их жизнь и как коротка… теперь я знаю почему.

Вспоминаю слова Танцора и гляжу на свои руки, грубые, изрезанные, обожженные. Они становились нежными от любви Эо. Теперь ее нет, и руки огрубели от ненависти. До хруста сжимаю кулаки, костяшки пальцев белеют, как ледышки.

– Что я должен делать?

10

Ваятель

У нас была соседка, смешливая девчонка лет пятнадцати, мы выросли вместе. Она так любила своего юного мужа, что, когда того обварило в забое и ожог загноился, пошла в Гамму и продала свое тело за антибиотики. Муж ее не был таким сильным. Встав на ноги и узнав обо всем, он прихватил с работы тесак и выпустил покупателю кишки. Дальше понятно. Девочку звали Лана, она была дочерью дядьки Нэрола. Теперь ее нет в живых.

Пока Танцор разбирается с делами, сижу в пентхаусе – так называет их дом Гармони – и смотрю телик. Щелчком пальца гоняю каналы один за другим и все думаю про ту историю… У того типа из Гаммы ведь тоже была семья, он точно так же всю жизнь копался в земле, как и я. Прел в скафандре, толкался в душевой и никогда не видел солнца. Потом получил от щедрот Сообщества пакетик лекарств, и поглядите, что вышло. Вот же хитрые гады, как ловко они разжигают ненависть между нами, по сути братьями. А ведь стоит только нашим прознать об этой краденой роскоши наверху, кланы объединятся. Шахтеры – народ вспыльчивый. На что будет похож их бунт? Думаю, на ту сигарету Даго: гореть будет ярко, но недолго.

Я спрашивал Танцора, почему Сыны Ареса подкинули в трансляцию только запись казни, не лучше ли было показать всем, что творится на поверхности планеты.

– Потому что любой мятеж сейчас подавят за считаные дни, – объяснил он. – Нам придется избрать другой путь. То, что нельзя разрушить снаружи, надо подрывать изнутри. Мы не террористы, наша цель – уничтожить систему.

Когда он сказал, чего хочет, меня разобрал смех. Кто я такой? Пылинка. На одном только Марсе тысяча городов. Космос патрулируют флоты бронированных монстров, напичканные ракетами, которые способны расколоть планету, как орех. А дальше Луна с ее десятикилометровыми дворцами, откуда Верховный консул Октавия Луна со своими преторами и императорами правит всей Солнечной системой. Даже Повелитель Праха, создавший новый мир из осколков взорванной им Реи, признал себя вассалом Октавии. Ей верно служат двенадцать всадников-олимпийцев, легионы ауреев и бессчетные, как звезды, полчища черных – и это только элита! Серая полиция патрулирует города и обеспечивает неприкосновенность иерархии. Белые контролируют систему правосудия и следят за чистотой идеологии. Розовые развлекают и ублажают высшие цвета. Серебряные занимаются финансами и логистикой, желтые – медициной и естественными науками, зеленые – развитием технологий. Синие покоряют звезды. Медные – бюрократы. Каждый цвет имеет свои функции, по-своему укрепляя могущество золотых.

О некоторых цветах я прежде и понятия не имел. Чего тут только не показывают – соблазнительных красоток в модной одежде и причудливых уродцев с биомодификациями, почти потерявших человеческий облик, женщин с такой гладкой кожей и идеальной грудью, что они кажутся представительницами иного вида, и мужчин с искусственно нарощенными мышцами, мужчин, которые похваляются своими телесами, как девица побрякушками.

Что может противопоставить всему этому шахтер из Ликоса, будь он хоть трижды проходчик?

Мои размышления прерывает голос Танцора, он стоит в дверях.

– Гармони пришла, нам пора.

Спускаемся втроем на гравилифте. Снова пытаюсь спорить:

– Я хочу драться! – Знаки на руках у меня подкрашены, волосы тоже, в глазах яркие контактные линзы. В форменном балахоне вольных алых и с инструментами уборщика на плече никто не распознает во мне ржавого крота. – Ваше задание не по мне, я просто не смогу, да и никто не сможет!

– Ты сказал, что готов выполнить любое задание, – холодно отвечает Танцор.

– Но это… – И в самом деле, только полный псих может за такое взяться, но я не смерти боюсь, а того, что Эо меня не узнает. Не хочу явиться к ней демоном ночного октоберфеста. – Поищите кого-нибудь другого, а мне лучше дайте лучевик или бомбу!

– Мы тебя вытащили специально для этого, – хмурится Гармони, – и больше ни для чего. От тебя зависит самый грандиозный проект Ареса, о котором он мечтал с самого начала.

– Скольких уже вы для него вытащили?

Гармони бросает взгляд на Танцора, тот молчит. Она отвечает за него:

– Мы знаем про девяносто семь, и все провалились. Ни один не выдержал обработки.

– Ни хрена себе! И что с ними стало?

– Умерли… – Она пожимает плечами. – Сами или попросили о смерти.

Криво усмехаюсь:

– Эх, зря дядька Нэрол доставал меня из петли…

Танцор хватает меня за плечо и разворачивает к себе:

– Послушай, Дэрроу… Послушай меня! Да, им не повезло, но ты-то совсем другой. Я нутром чую!

* * *

От взгляда в ночное небо, исчерченное контурами небоскребов, кружится голова и подкашиваются ноги. Мир вокруг будто шатается, опрокидываясь в бездонную глубину космоса. Я поспешно опускаю глаза и стараюсь внушить себе, что это просто еще один туннель, как у нас из поселка на форум.

Ночная жизнь Йорктона – так называется город – не перестает меня изумлять. Вдоль улиц рядами тянутся разноцветные светящиеся шары. Здесь сектор высоких технологий, вдоль дороги струятся непрерывные видеополосы, и люди в транспорте и на движущихся пешеходных дорожках подолгу застывают с опущенной головой, словно трости с изогнутой рукояткой. Из-за ярких огней вокруг светло почти как днем. По пути встречаются все новые незнакомые мне цвета. В этом секторе чисто: бригады алых уборщиков выполняют свою работу быстро и аккуратно.

Шагаем втроем по узкой полосе, отведенной алым, она не движется, как другие. Неподалеку полоса для медных, пошире. Там идет женщина, и видеоканалы на ходу перестраиваются, показывая ее любимые программы, но если поблизости оказывается кто-то из золотых, все мигом гаснет. Случается это редко: они предпочитают гравиботы. Медные, черные, серые и серебряные тоже имеют право летать, если получили специальную лицензию, но лицензионные гравиботы громоздки и неудобны.

Прямо под ногами вдруг появляется реклама крема от ожогов: женщина странно худосочных пропорций украдкой приподнимает полу красного кружевного халата и наносит крем на голое тело в таком месте, где едва ли кому-то приходилось обжигаться. Я вспыхиваю и отворачиваюсь, потому что видел обнаженной лишь одну женщину в своей жизни.

– Придется тебе забыть о скромности, – хмыкает Гармони, – иначе никакая маскировка не поможет.

– Срамота, – бурчу я.

– Просто реклама, детка. – Смеясь, она переглядывается с Танцором.

Над нами неспешно пролетает золотой, совсем старик, я таких старых еще не видывал. Мы почтительно склоняем головы и умолкаем.

– Здесь, наверху, за работу платят даже алым, – объясняет Танцор, – немного, но достаточно, чтобы приручить. Все свои деньги они тратят на товары, которые, как их заставляют думать, им нужны.

– Как и прочим трутням, – шипит Гармони.

– Так они не рабы? – спрашиваю я.

– Рабы, которые не в силах перестать сосать из титек этих ублюдков.

Танцору трудно идти с нами вровень, и я замедляю шаг, несмотря на недовольное ворчание Гармони.

– Все устроено в интересах золотых, – говорит он, – развлекательные программы, деньги и подачки в седьмой день каждого земного месяца, чтобы приучить к постоянной зависимости. При этом создается видимость свободы. Если насилие для золотых – своего рода спорт, то манипулирование массами – форма искусства.

Мы входим в район, где обитают низшие цвета. Здесь шумно, нет размеченных пешеходных дорожек, витрины светятся электронной рекламой зеленых. Если выложить недельную зарплату, можно за один час провести целый месяц в альтернативной реальности. Двое зеленоглазых коротышек плутоватого вида, с лысиной, утыканной металлическими шипами, и бегущей цифровой татуировкой подмигивают и приглашают в какой-то Осгилиат. Другие заведения предлагают банковские услуги, биомодификации и средства гигиены. Реклама сыплет цифрами и непонятными названиями. Такого столпотворения мне видеть еще не приходилось.

Розовые вывески борделей вновь заставляют меня краснеть. В открытых витринах стоят в соблазнительных позах женщины и мужчины, поигрывая электронными ценниками. Цифры меняются, учитывая спрос. Пышнотелая девица окликает меня хриплым чувственным шепотом, я отворачиваюсь. Помимо живых людей здесь стоят и машины, покрытые искусственной плотью, они дешевле. Под их призывное бормотание Танцор объясняет мне, как работают деньги. В Ликосе они не в ходу, хватает простого обмена на бухло и сигареты.

В городе есть всякие районы, в том числе и для высших цветов, куда остальным вход заказан, только по приглашениям. Попасть к золотым или медным – великая честь, зато любой медный может сколько угодно ошиваться в барах и борделях алых кварталов или торговаться на шумном базаре, в недра которого мы сейчас углубляемся.

В воздухе висит тяжелая смесь запахов человеческих тел, еды и автомобильных выхлопов. Среди тесных проулков и проходов мне легче, чем на широких улицах, к открытым пространствам и звездам в высоком небе надо еще привыкнуть. В лабиринтах базара тоже горят фонари и мелькает реклама, но все равно царит сумрак. Толпа галдит и напирает со всех сторон, а неряшливые дома, ощетинившиеся балконами и связанные паутиной переходов, будто сходятся над головой. Здесь сыро и грязно и крабы почти не попадаются. По словам Танцора, на базаре есть места, куда не стоит соваться даже черным.

– Чем больше людей, тем легче человечество раскалывается, – говорит он.

Странное ощущение, когда в толпе никто тебя не знает и никому нет дела до тебя. В Ликосе на каждом шагу сталкиваешься с теми, кто с тобой рос, с кем ты дрался, за кем ухаживал, а здесь кто-нибудь налетает на тебя в толпе и даже не думает извиняться. Не нравится мне город, одиноко тут как-то.

– Нам сюда. – Танцор показывает на низкий вход в каменной стене, над которым мерцает летящий электронный дракон.

Перед дверью высится массивный бурый страж с обонятельным имплантатом в носу. Приходится ждать, пока он обнюхает нас. Человек-гора, рядом с ним даже Танцор смотрится хиляком.

– Краска в волосах! – Страж кивает на меня. – Ржавье.

Из-за пояса у него торчит лучевик, в рукаве нож – это видно по движениям руки. На порог выходит еще один бурый, у того в карих глазах мерцают рубиновые наносхемы.

– Что с ним? Хочет пройти? – Бугай сплевывает. – Хорош пялиться, не то выну из тебя печенку да толкну на рынке.

Он думает, что я нарываюсь, но я всего лишь заинтересовался его рубинами. Чтобы успокоить, улыбаюсь и подмигиваю, как у нас принято, но он выхватывает нож. Видать, здесь и правила другие.