Предлагая читателю эту небольшую книжку, я испытываю некоторое затруднение в определении ее тематики. По образованию я специалист в области философии. Но моей излюбленной проблемой во все большей мере становился человек, что определило мой дрейф в сторону психологии. Это стало ясно, когда я написал книгу «Твой рай и ад: Человечность и бесчеловечность человека».

Вместе с тем, сложилось так, что около 15 лет тому назад я оказался одним из учредителей «Русского гуманистического общества» (с 2001 г. – Российское гуманистическое общество). Моя работа как «организованного» гуманиста постоянно требовала практичности, в том числе и в вопросах психологии человека, его внутреннего мира и роли в нем мировоззрения. Российское гуманистическое общество – это специфическая организация. Она объединяет людей не по профессиональному или партийно-идеологическому принципу, а по мировоззренческому. Основополагающие принципы современного светского гуманизма складываются из критического мышления, научной картины мира и общечеловеческих моральных, интеллектуальных и экзистенциальных ценностей.

Учитывая критику в свой адрес в ХХ в., современный гуманизм, особенно внимательно следит за тем, чтобы не стать очередной «духовной» обузой для человека, очередной утопией и идеологией. С другой стороны, он, как одна из современных версий антропоцентрического мировоззрения, во избежание превращения в нечто эгоцентричное, нарциссическое или перфекционистское, вменяет себе в обязанность держаться в рамках здравого смысла и не уходит ни в область эзотерического и трансцендентного, ни в область элитарного.

Границы этих требования предполагают максимально ясное и трезвое понимания феномена человека, выяснение того, чем он может быть помимо мировоззрения, профессии и совокупности социальных ролей, что есть собственно человек как человек, не обремененный многообразными содержаниями внутреннего мира или даже культурными традициями. Иначе говоря, встает задача прояснить, с чего начинается человек, как он становится человеком, каково его аутентичное бытие или существование.

Для гуманизма этот поиск важен и по его внутренним причинам: ему нужно четко знать, каково его отношение к человеку, на каком основании он может сказать ему: попробуй примерить к себе меня как мировоззрение. При этом гуманизм должен сказать ему, чем он – как «изм» среди других «измов» – хорош и чем плох. Возможно, даже опасен, если захочешь стать и быть гуманистом. Но чтобы сказать это, важно знать, кому гуманизм говорит это. Что такое в этом смысле «пред» или «внемировоззренческий» человек, к которому он идет со своими, как предполагается, ценностями и возможностями? Насколько правомерно гуманистическое предложение, гуманистический проект для человека?

Многим такая постановка вопроса о человеке покажется неправомерной, невозможной или идеалистической. Но, утрируя их возражения, можно сказать: «Человек есть то, что он ест, пьет, слушает, видит, носит в себе, на себе…». Но так мы никогда не дойдем до человека.

Я исхожу из определенного метафизического предположения, что человек – это прежде всего личность, нечто не редуцируемое, имеющее в себе что-то такое специфическое и базовое, что составляет если не его неизменную природу, то его актуальный, данный здесь-и-теперь потенциал, собственно человеческую жизненную силу, разворачивающуюся как становление и бытие человека.

Если это хотя бы отчасти справедливо, то тогда нужно представить себе общую картину «архитектуры» человека, его внутреннюю динамику. А с практической точки зрения важно предложить минимальные психологические, интеллектуальные и мировоззренческие процедуры становления и роста личности, хотя бы во имя ее свободы и аутентичности, во имя ее возможности и права самой стать и быть собой.

Вот почему читатель найдет здесь и философию, и психологию, и мысли о гуманизме, и даже феноменологическую (не нормативную) «технологию» программы «стать собой».

НЕМНОГО ИСТОРИИ О ПЕРЕХОДЕ ОТ ИДЕИ К ЧЕЛОВЕКУ

Если живешь относительно долго (кажется, я могу это сказать о себе – уже 70), то обретаешь историю. Свою собственную, в том числе и историю идей, обитающих в сознании. Некоторые из этих историй короткие, некоторые длятся десятилетиями, меняясь, перерастая в другие или врастая в другие, даже противоположные по содержанию. Процесс этот понятен и вполне прост. Если думаешь о чем-то, и это не дает тебе покоя, то не исключено, что находится решение, открывается какое-то продолжение хода мысли, возникает цепочка решений, а с нею – история идеи или проблемы.

Есть у меня одна такая история, начало которой трудно вспомнить, но хорошо знаю, что возникла она из смутной неудовлетворенности относительно любых мыслей или идей. Наблюдая за жизнью идей, я понял, что идея, с одной стороны, как таковая бессильна, а с другой, – кажется всесильной, когда «овладевает массами». Но после некоторого периода идейного (идеологического или «духовного») насилия над ними она неизбежно терпит фиаско, будучи и в начале этого насилия над людьми и при своем издыхании извращенной и де факто признающей бессилие реализовать себя. И хотя мысль о немощи мысли перед лицом бытия и ее негативной мощи в отношении людей казалась слишком неопределенной, она обрела поддержку, упав на тексты Шестова, неустанно обращавшего внимание на «власть идей».

Перемены в России конца прошлого – начала нынешнего, XXI века также обострили вопрос об идеях, их трансформациях в индивидуальном и общественном сознании. Так, остро переживалось крушение идеи «научного социализма» и вообще марксизма как «науки» и «высшего достижения мировой культуры». Это переживание было полярным: почему такой властной оказалась в России идея марксизма-ленинизма или социализма (как ни крути, а верили в нее глубоко и массово), но, с другой стороны, почему идея «научного социализма» могла быть так чудовищно извращена в ее практике. Ведь если так обращаться, скажем, с идеями фундаментальных естественных наук, то они просто «не позволят» так практиковать себя – будет полный абсурд и крах эксперимента с самого его начала.

Скажут, так и получилось в СССР. Потому он и развалился. Может быть поэтому, может быть не поэтому. Не в этом здесь дело. Вопрос в другом: возможно ли в принципе истинное понимание марксизма (как и любого учения или идеи) и его «истинное» воплощение в жизнь. Мне кажется, нет, и я об этом писал. Во-первых, марксизм – не наука и даже более того – местами что-то весьма мессианское, агрессивное и насильническое, даже мрачное, во-вторых, ни одна из идей – даже «естественнонаучная» – не имеет внутренней защиты от ее извращения в практике применения и реализации.

Вот это последнее и занимало меня в период крушения СССР1.

Другим направлением моих размышлений об идеях была ситуация в отношениях межу идеями и личностью, в сознании которой обитают идеи2. Как быть свободным человеком, не подчиняться диктату идей и в то же время быть разумным человеком, иметь богатое содержанием мировоззрение, хранить в сознании, своем «идейном багаже» как можно больше идей, нужность которых трудно отрицать?

Что интересно, в России это мало кого волнует. Думаю, что мы все ещё недостаточно внутренне (да и внешне) свободны и осмотрительны, чтобы озаботиться этим. Странно, но на Западе об этом тоже мало думают. Видимо потому, что обошли эти темы юридически (а не мучились, как я, осмыслить их философски). Вместе с тем наши западные соседи настолько «естественно» и постепенно усвоили правило быть собой как свободными, критичными и ответственными существами, что и не заметили, как обрели относительно высокую степень внутренней свободы без философских рефлексий и когнитивных исследований в этой области, т.е. практически, эволюционно-исторически.

Результат оказался весьма эффективен: чувство свободы, достоинства, некое особое – естественно критичное, осторожное и прагматичное – отношение к идеям у людей в зрелых демократических обществах налицо. Но что особенно важно – они оставили позади себя эпохи религиозных и светских «идеократий», обществ, которые деспотически манипулируют внутренним миром людей с помощью той или иной идеи, идеологии. Освободившись от откровенного господства той или иной идеологии, они вступили в эпоху социального, идейного, идеологического и культурного плюрализма, перманентного разговора, обсуждения и обмена идеями – соответственно компромисса, консенсуса, полилога, договоренностей и т.д. – внутри сообщества. Можно сказать, что, не потеряв единодушия в общем и в каких-то фундаментальных принципах (это и обеспечивает национальное, государственное и общественное единство, духовное здоровье страны), люди Запада нашли способы сохранять, обогащать и главное – понимать и защищать разнообразие стилей жизни и мировоззрений как на уровне групп, так на уровне личностей. Соответственно утвердился и идейный плюрализм как норма, едва ли не как самый верный способ сохранения динамического социального равновесия и свободы, достоинства человека, независимо от того, каковы его убеждения. Оттого и терпимость, некая дистанция свободы по отношению друг к другу, гражданское, морально-правовое уважение к человеку так естественны в условиях реальной демократии.

В противоположность такому положению дел, большинство россиян все еще считают, что есть такие идеи, точнее одна, русская идея, которая должна «господствовать» в обществе, чтобы оно стало наконец-то счастливым или благополучным. Надо только найти ее и сделать всеобщей.3 На деле таких идей не существует. Т.е. может быть они и есть в книжке или в голове, но не в жизни. Какие только идеи не получали свою власть над людьми! Претворялись в жизнь. Итог был одинаково печален – все заканчивалось либо застоем и гниением, либо революциями. Непонимание роли идей в жизни аналогично нашим заблуждениям относительно разделения властей, обязательной выборности и периодической смене власти. Многие считают это необязательной, пустой формальностью, мол, разделение властей – формальная фикция, только усложняющая и бюрократизирующая общество. Смена власти – глупость, так как новая тоже будет «хапать», тогда как старая уже «нахапала», вот есть «хороший» человек во власти, пусть он всегда при ней и будет.

Но оказывается, что без этой простой и казалось бы излишней социальной механики свобода и демократия, рациональная организация общественной жизни невозможны. Выскажу мысль, способную возмутить многих: в этих случаях именно сам принцип разделения властей и смены выборной власти важнее тех лиц – «хороших» ли или «плохих», – которые выбираются и меняются. Главное, чтобы они свободно и демократично выбирались и обязательным образом менялись.

И тогда изменения к лучшему не заставят себя ждать. (Не буду развивать эту мысль, отсылаю интересующихся к любому элементарному учебнику по политологии.)

Большинству россиян приоритет права и закона кажется неприемлемым равнодушием и рассудочностью в отношениях между людьми, бездушием и холодностью, ригоризмом и скукой… Можно согласиться, что налет всего этого есть в отношениях между собой у европейцев или американцев. Но неоспоримы и преимущества. Это как правильная температура в помещении: и не слишком жарко, чтобы не расслабляться, и не слишком холодно, чтобы замерзнуть. Но ничего существенного люди там не утратили: ни чувств, ни сердечности отношений, ни умения радоваться, ни бдительности в отношении сохранения своих прав и свобод, ни гражданской активности и т.д.4 Они обрели в итоге зрелое и прочное чувство ответственности, надежности отношений, уважения человека и его собственности, понимание важности «игры по правилам», высокой значимости профессионализма, хорошего качества труда и т.д.

Но опять-таки не это главная моя тема. Главная – вопрос об идеях и их судьбе в сознании и жизни человеке, вопрос об их роли в судьбе человека. Подозреваю, что для большинства такая формулировка представляется неясной или непонятной. Но нужно набраться терпения, ведь не исключено, что нам удастся прояснить в этой области кое-что важное для жизни каждого из нас, независимо от того, кто мы по профессии, что думаем об окружающем и какой образ жизни ведем.

Если вернуться к моей истории о роли идей и их отношении ко мне и о моем – к ним, то нужно сказать, чем кончилась для меня вся эта разборка. Долгое время я «боролся» с идеями моего внутреннего мира, обуздывая их, развивая систему контроля и мониторинга этой области моего сознания. Я старался (стараюсь и сегодня) быть критичным и скептичным, вырабатывать умение запускать в мышление как можно больше разных и конкурирующих идей, чтобы заставить их хотя бы бросаться друг на друга, и меньше тем самым – не меня. Но все время сверлила мысль: ну хорошо, загонишь ты свои идеи в нечто вроде «зоопарка», будешь с ними обращаться как со слугами, может быть, добьешься от них послушания, но кто в тебе будет задавать программу работы с идеями. Да и сами эти установки и принципы работы с идеями разве не являются некоторой идейной программой? Если идеи нас программируют, то кто, если не идеи, могут или должны программировать идеи так, чтоб лишить их диктаторских притязаний? Есть ли в человеке какие-то качества или инстанции, которые могут управлять идеями благотворным для него образом? А вдруг программирование идей и управление ими в принципе невозможно без идей? Тогда круг замкнется и из него не будет выхода.

Но в какой-то момент пришел ответ: это дело могут и должны взять на себя наши естественные потребности.

ОТ ИДЕЙ К ПОТРЕБНОСТЯМ

Ответ показался неплохим. Хотя бы потому, что потребности – это что-то изначально мое, особенно если речь идет о базовых естественных потребностях. Потребность – не пришелец, она рождена со мною и во мне как способ выживания в условиях планеты Земля, в фундаментальных условиях бытия природы. Конечно, потребности историчны и эволюционны, но это мало что меняет в онтогенетическом смысле. Вот идеи – это пришельцы, их – великое множество, целые вселенные, даже противоположные по своему содержанию и смыслу, и я перед ними – просто букашка, ничто. Повторю: они такие разные, вплоть до противоположности, что мысль о том, что есть «хорошие» идеи, а есть «плохие», начинает буксовать, поскольку мы можем видеть счастливых людей, руководствующихся «плохими» (с точки зрения «наших» идей) идеями и несчастных, живущих по «хорошим» идеям. Мало этого. Идеи без стука приходят и иногда уходят как безответственные часовые со своего поста, обрекая человека на беззащитность, на одиночество, точнее на ситуацию, когда ты один на один с этим бесконечным огромным миром, который есть не-Я.

А вот потребность – это исконно мое, изначально присутствующее во мне как часть моей жизни. Потребность – это совсем не идея. Если я ищу смысла, то это выражение именно моего собственного желания, потребности, в ней нет никакой идеи, а есть выражение меня как человека. Подавляющее большинство потребностей, если не все, в своей изначальной данности суть способы моего

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Одним из выражений этого интереса стала статья «Возможно ли демократическое понимание марксизма?» (Вестн. МГУ. Серия «Философия». 1991. № 6.).

Под идеей в данном тексте я буду иметь в виду понятие, слово (или даже образ) для обозначения и презентации какой-либо действительности, феномена или процесса, а также некое единство содержания, которое так или иначе заключает эта идея, и безусловной идеальности ее формы. В дальнейшем, возможно, пойдет разговор о таких идеях, которые уже в своем формальном выражении не относятся к какой-либо реальности, т.е. им ничего не соответствует. Например, идея дкргираща, написание которой на русском языке получилось в результате хаотичного движения моих пальцев по клавиатуре. Маловероятно, что этому слову что-нибудь соответствует в действительности, которую называют бытием, хотя есть и такие измерения мира, в которых оно законно существует. Но и об этом позже. Не рассматриваются здесь и такие идеи, которые заключают в себе содержания, заведомо не существующие. Это прежде всего достаточно большая группа псевдонаучных терминов, попросту лживые понятия, которые изобретают либо лжеученые, либо адепты различных паранормальных верований: «тонкие поля», «аура», «карма», «энергетика» (как некая сверхъестественная сила, а не в смысле «энергетическая промышленность») и т.д.

Здесь важно не путать идею и закон, точнее, конституцию, которая будучи «верховной» – отсюда и положение о верховенстве закона – перестает быть собственно идеей, а становится социально-правовой реальностью, поставленной людьми над самими собой. Закон тем самым превращается в социальную объективность, которую нужно просто знать и которой нужно подчиняться, как мы подчиняемся или учитываем в своей жизни законы природы. Единственным в данном случае существенным отличием принятого в обществе юридического закона от физического состоит в том, что первый может меняться в соответствии с предусмотренными для этого законами. Здесь понятно и то, что речь идет о законах, принятых свободным путем, с соблюдением необходимых демократических процедур.

Когда я смотрел телерепортажи о саммите «двадцатки» (начало апреля 2009 г.) я не мог не поражаться высокой политической активности демонстрантов, десятками тысяч выходивших на улицы «хоронить» капитализм. Да, социализма в их сознании, думал я, много больше, чем у тех из россиян, которые ненавидят демократию, либерализм, капитализм и называют себя советскими людьми, сторонниками социализма и марксизма. И это, пожалуй, не мировоззренческая проблема, а проблема качества мировоззрения человека, его общей интеллектуально-психологической и гражданской зрелости.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

На страницу:

Перейти

1 из 1