Последняя победа

Александр Прозоров, Андрей Посняков

Последняя победа

© Прозоров А., Посняков А., 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Глава I

Осень 1585 г. П-ов ЯмалНовый острог

Природа замерла в предвкушении живого рассвета. Затаились стрекозы, перестали горланить жабы, остановили свой стрекот кузнечики. Только из леса, от которого тягуче расползался острый смолистый аромат, то и дело доносилось вялое чириканье какой-то сонной пичуги. Второе, колдовское, солнце уже давно жарко светило юной чародейке в спину, но Митаюки-нэ словно не замечала его ослепительных лучей. Она неотрывно смотрела на водную гладь под стеной острога – холодную, недвижимую, почти черную, и потому кажущуюся бездонной.

Наконец далекий горизонт зарозовел, потом налился желтизной, яркостью – и из-за него поднялось настоящее, живое солнце, что каждый день покидало небеса, дабы с рассветом возродиться снова. Найдя просвет между темными кронами деревьев, с юга на север стремительно расстелилась сверкающая дорожка – и в тот же миг залив ожил, покрылся рябью, заиграл, заплескался, заголубел и наполнился движением.

– Проснулся… – прошептала Митаюки, зябко кутаясь в меховой плащ.

Девушке нравилось встречать рассвет здесь, на южной башне северного острога, вознесшейся над морскими просторами. Очень нравилось. Но удавалось это далеко не всегда. Ведь летом ночи слишком коротки, чтобы владычица здешних земель успевала выспаться, а зимой… В своих новых владениях ведьма еще не успела встретить ни одной зимы.

Митаюки-нэ невольно передернула плечами, осознав всю невероятность этой мысли. Подумать только: она еще не провела здесь и года! Всего год назад она уломала мужа отправиться в рискованный поход через неведомые земли – лишь бы вырвать его из-под влияния воеводы. А три года назад она была бесправной рабыней, наложницей белолицых дикарей. А четыре года тому – обычной ученицей Дома Девичества, пусть и умелой, подающей надежды. И если бы не набег казаков, если бы не плен, позор, мучения, если бы не испытание унижением и смертью – не стояла бы сейчас она правительницей бескрайних земель и тысяч воинов, не красовалась синим сарафаном тончайшего сукна с переливчатыми пуговицами, не куталась в драгоценную меховую накидку, не жила в огромной крепости из толстых смолистых бревен – в три сотни шагов в длину, две сотни в ширину и четыре человеческих роста высотой. Сидела бы она сейчас в облезлом чуме, в одной лишь набедренной повязке, да радовалась богатству из костяного браслета да ожерелья в два десятка матовых шариков.

Вот и пойми после этого, награждает нас испытаниями судьба наша али наказывает? Беду приносят муки – или великое счастие?

– Лишь одно мерило есть в этом мире, – прошептала юная чародейка наставление древней, как береговой валун, и всем ненавистной злобной ведьмы Нинэ-пухуця. – Лишь прикосновение смерти способно дать понимание того, что важно, а что нет; ради чего стоит бороться, а о чем проще забыть и не беспокоиться. Я приняла смерть, муку, унижение как радость – и смерть воздала мне по вере моей и преданности.

Митаюки-нэ повела плечами. Но уже не зябко, а просто разминаясь, принимая тепло двух солнц, пропитываясь бодростью нового дня и предаваясь мыслям о будущем. О будущем, которое, как она надеялась, наконец-то сделалось ясным и определенным…

Низкий и протяжный гул деревянного била заставил девушку вздрогнуть, стряхнуть мечтания и вернуться в реальный мир. В остроге наконец-то распахнулись двери надвратной часовни, и отец Амвросий принялся созывать многочисленную паству к заутрене. Девушка заторопилась: чародейке следовало явиться туда одной из первых. Новообращенные христиане должны видеть, что Митаюки была, есть и будет самой искренней, преданной и верной служительницей нового, распятого бога, принесенного в земли сир-тя белокожими чужаками из непостижимо дальних краев.

Увы, прошли те блаженные времена, когда юная ведьма была единственной, кто понимал русский язык и мог переводить местным воинам как проповеди священника, так и приказы казаков. За минувшие месяцы тесного общения уже очень многие сир-тя стали понимать слова иноземцев без толмача. Посему теперь ее авторитет держался куда больше на безупречном поведении, на личном примере жены главного белокожего вождя – всегда первой на всех обрядах в честь распятого бога, на всех работах, на всех пирах и во всех походах.

Чародейка покосилась в сторону караульного, замершего в нескольких шагах на углу острога.

Воин сир-тя имел обычные для своего племени одежды: кожаные штаны, пришнурованные к мягким полусапожкам, да куртку из толстой кожи товлынга, усиленную на плечах костяными накладками. Копье в руке, дубинка на поясе, свежая татуировка в виде креста сзади на шее. Страж внимательно вглядывался вниз и вперед, вдоль озерного берега, готовый поднять тревогу при любом подозрении на опасность. Ему явно было не до жены русского атамана Матвея. Караульный не оглядывался на раннюю гостью – он старательно бдил.

Митаюки-нэ тихо вытянула из ножен короткий обсидиановый клинок, срезала с головы прядь волос, пальцами левой руки умело скрутила двойной молельный узел, поднесла к губам и сдула невесомую прядь в сторону солнца:

– Прими мою жертву, могучий Нум-Торум; прими плоть мою, часть тела моего, души моей, моей жизни. Прими дар мой искренний, ответь милостью. Сохрани мне силу мою колдовскую, сохрани мужа от дурного глаза, проведи семью дочерей Сиив-Нга-Ниса мимо земли моей. Избавь меня от гнева своего, всесильный Нум-Торум… А с остальным я и сама как-нибудь справлюсь!

Девушка широко улыбнулась и быстрым летящим шагом сбежала вниз по лестнице.

В сумраке широкого храма с тремя узкими рублеными окнами-бойницами было тесно, душно, пахло дымом и ладаном. Накрыв голову простым зеленым платком, Митаюки-нэ уверенно протиснулась вперед, скромно склонила голову перед священником. Отец Амвросий кивнул ей, протянул преданной послушнице нательный крест. Ведьма поцеловала его, трижды торопливо перекрестилась:

– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

– Вознесем же молитву благодарственную Господу нашему! – словно продолжая ее фразу, низким и гулким, хорошо поставленным голосом произнес священник. – Возблагодарим его за дни мирные, что дарует он нам своей милостью! Возблагодарим за хлеб насущный, небо ясное, за победы ратные, за избавление от колдовства черного, от чудищ поганых! За спасение душ наших бессмертных возблагодарим!

Речь священника была страстной, но недолгой. Отец Амвросий напомнил новообращенным христианам о всепрощении и жертвенности, о принятии Иисусом грехов смертных на себя и необходимости быть достойным этого божественного самоотречения, после чего благословил паству и отпустил ее к насущным земным делам.

Ведьма, стоявшая ближе всех к алтарю, вышла, понятно, из церкви последней. Спустилась вниз и, подавая пример неуклюжим воинам, развернулась, трижды перекрестилась на висящую над входной дверью икону, каждый раз отвешивая низкий поклон. Сир-тя тут же скопировали ее поведение, после чего один из незнакомых мужчин, судя по возрасту и краешкам спрятанных под кухлянкой татуировок – бывший шаман, уважительно спросил:

– Ты пользуешься доверием могучего колдуна белых людей, мудрая Митаюки, жена вождя. Ты, верно, хорошо познала учение распятого бога. Подскажи, как правильно чтить Иисуса Христа, дабы добиться его милости? Какие жертвы приносить, чем кланяться, как просить?

Вот так… Сотни сир-тя уверенно говорили по-русски, но никакое знание языка не могло заменить понимания сокровенных смыслов произносимых иноземцами слов, их учения, их мыслей. И здесь по-прежнему не появилось никого, равного юной ведьме знанием.

– Верховному богу Иисусу вообще не нужно молиться, – уверенно объяснила Митаюки-нэ. – Он и без того любит всех смертных, даря всем равное покровительство. У него не нужно ничего просить, его надобно токмо благодарить, как ныне благодарил мудрый отец Амвросий. Просить нужно у его богов-помощников. Коли в охоте, делах мирных, али погоде надобность имеется, то Илье-пророку жертву принести потребно. Его лик в храме по правую руку от распятия начертан – зайдите да гляньте внимательнее. Большой такой, круглолицый, с бородой тонкой и щеками. Ему кровь зверей обычных в жертву приносить можно али мясо запеченное, рыбу он также принимает с благодарностью.

Новообращенный священник кивнул, внимательно слушая и запоминая, даже прикусив губу от старательности. В том, что этот мужчина станет христианским служителем своего племени, чародейка не сомневалась. Кому еще заниматься богослужением, как не шаману?

– Илья-пророк делами мирными при Христе заведует, – продолжила девушка. – Ратным же деяниям Георгий Победоносец покровительствует. Коли на войну, на бой сбираетесь, ему завсегда кланяйтесь, лик его змеиной кровью насыщайте. Иной жертвы, кроме змеиной крови, он не берет, токмо прогневаете. Он и на иконе так изображен, змею копьем протыкающим. Коли болезни тяготить начнут, с детьми неприятности или еще что по женской части, то о милости и помощи просить надобно Параскеву Пятницу. Параскева не токмо животную жертву принимает, но и плодами земными. Ягодами, корнями, сборами душистыми. Коли просьба мала, то и венок цветов обычный принести ей можно.

– Благодарствую за помощь, мудрая Митаюки, – низко поклонился девушке бывший шаман, поймал за руку. Но не поцеловал, как принято у иноземцев, а ловко, одними пальцами сунул что-то в ладонь, сжал ее и отступил.

– Что там, дщерь моя? – неожиданно громко спросил незаметно приблизившийся отец Амвросий, тоже спустившийся во двор.

– Мы говорили о боге, отче, – перешла на русский язык ведьма, размашисто осенила себя крестным знамением, поклонилась в сторону ворот.

Воины сир-тя немедленно последовали ее примеру.

– Господь любит вас, чада, – довольно улыбнулся священник. – Да пребудет с вами милость Иисуса!

– В трапезную идет, – негромко сообщила воинам Митаюки-нэ. – Можете пока в святилище подняться и облик младших богов рассмотреть. Георгий по левую руку от распятия будет, а Параскева напротив, возле двери.

– Благодарю, мудрейшая, – опасливо стрельнул взглядом в спину удаляющегося священника шаман и бесшумно взметнулся вверх по лестнице.

Девушка опустила глаза, раскрыла ладонь. В ней блеснул зеленью довольно большой нефритовый крест, испещренный глубокими золотистыми прожилками. Чуть расширяющаяся к краям перекладина, отверстие колечком наверху, шарик внизу. Невероятная драгоценность – не так-то просто выточить подобное украшение из твердого как сталь камня. К тому же нефрит – очень восприимчивый к заклятиям материал, из него получаются прекрасные амулеты.

Чародейка пожалела, что не спросила имени шамана. Такие подарки требуют ответной награды, достойны долгого покровительства. Впрочем, не последний раз, вестимо, видятся! Встретит она еще этого тотемника, ответит добром на доброту.

Однако дела не ждали. Хозяйке требовалось закончить обход своего дома. Девушка решительно крутанулась и отправилась в затянутый широким навесом из шкуры змееголова угол двора, из которого доносились пряно-мясные ароматы.

Митаюки считала ниже своего достоинства завтракать с прочими, низкородными сир-тя – однако и к хозяйскому столу тоже присоединялась лишь изредка. Казаки относились к жене своего атамана с большим уважением. Они помнили, кто смог так ловко обустроить поход в дикие земли, что после нескольких кровавых битв ватажники не то что не понесли потерь, но и смогли разрастись в огромную армию, ныне насчитывающую больше тысячи копий. Помнили о закопанных на острове у залива многопудовых золотых идолах, о способности ведьмы заморачивать головы, отводить глаза, становиться невидимой… И, конечно же, помнили о подарках: невольницах, украшениях, личных покоях.

Храбрые белокожие иноземцы Митаюки-нэ уважали, но чародейка предпочитала не перегибать палку. Когда жена атамана присутствует на пирах, иногда хвалит их, говорит здравицы – ей всегда рады. Если она будет сидеть над душой постоянно, напоминая о своем превосходстве, мешая болтать о своих мужских затеях – могут и возненавидеть. Посему ведьма появлялась в трапезной лишь тогда, когда разговор обещал быть важным и интересным. А в обычные дни…

– Завтрак для моего мужа и его воинов готов? – сурово спросила она, входя на кухню.

– Да, госпожа! Да, да… – поспешно склонились перед ней в поклоне стряпухи, набранные в родах тотемников, что первыми примкнули к казачьей ватаге. Они получили в последнем походе больше всего славы и добычи и потому считались самыми преданными из союзников. Подпускать к пище рабынь Митаюки-нэ, понятно, не рисковала. Мало ли – красухи какая-нибудь обиженная сиротка подбросит или желчи гадюки выдавит? Что тогда?

– Все в порядке? Продукты добрые, приправы свежи?

– Да, госпожа!

– Посмотри мне в глаза! – потребовала чародейка.

Женщина распрямилась, и Митаюки хищно впилась взглядом в ее темно-карие очи.

Юная ведьма, увы, не умела читать мысли, как ее учительница, злобная служительница смерти Нинэ-пухуця. Однако эмоции чувствовала очень неплохо. Служанку переполнял страх. Страх без малейшей примеси вины. Первое было нормально: несчастная боялась ее, Митаюки-нэ, повелевающую иноземными воинами чародейку. Второе – хорошо. Значит, продукты не испорчены, с блюдами ничего не напутано, никакой отравы, само собой, не подсыпано. Можно не бояться.

Девушка кивнула, позволяя стряпухе расслабиться, но сама положила ладони на головы ее помощниц, прислушалась к их эмоциям, слабо улыбнулась:

– Показывайте, чем будете угощать наших повелителей?

– Вареное мясо волчатника, товлынга, трехрога, – отступив, торопливо заговорила женщина, – луково-морковный соус с клубнями широколиста, копченый окорок…

– Не спеши, – размеренно остановила ее чародейка, извлекла из ножен клинки: длинный граненый стилет и обсидиановый нож. Подошла к котлам. Наколола край мясного куска, провела черным вулканическим стеклом, отделяя ломоть, отправила в рот, медленно прожевала, кивнула.

– Волчатник нежнее, – забеспокоилась стряпуха. – Поперва его отведай, госпожа. Вот здесь, в крайнем котле. Соус горячий… Коруха, зачерпни ложку и подуй, дабы остыл!

Одна из девушек кинулась исполнять приказание, а Митаюки тем временем двинулась вдоль навеса, снимая пробу по очереди с каждого блюда. И к тому моменту, когда проверила все – соус был уже едва теплым, а сама чародейка – сытой. Чародейка приняла из рук служанки большой черпак, с удовольствием осушила, наслаждаясь остро-пряным соусом, кивнула:

– Я довольна вами, потомки великих нуеров. Вы настоящие мастерицы, достойные похвалы. Отправляйте все блюда в трапезную, казаки уже сбираются за столом. Отложите немного соуса, копченого мяса и кусочек товлынга для моих слуг, чуть позже я пришлю Вэсако-няра или Сай-Меени… Хотя нет, – тут же передумала она. – Пусть белые иноземцы поедят вдосталь, а моим слугам дадите что-нибудь из того, что останется.

– Да, госпожа, – склонились обрадованные похвалой служанки.

Митаюки-нэ еще со времен Дома Девичества усвоила, что доброе слово часто способно заменить награду материальную. А коли так – зачем тратиться на подарки, если можно обойтись несколькими словами и легким воздействием на разум смертных, усиливая в их душах ощущение благодарности и восторга?

Подкрепившись, чародейка пересекла двор и вышла из крепости по подвесному мосту – мимо замерших, втянувших животы привратников, не спеша прогулялась через обширный ратный лагерь, окружающий рубленую твердыню: десятки чумов, костры с кипящими котлами либо просто жарящимся на углях мясом, расстеленные шкуры и кожи, составленные в пучки копья и разложенные тут и там щиты.

Армия!

Как и ожидала юная ведьма, известия о победах племен, примкнувших к белокожим иноземцам, быстро разлетелись по окрестным лесам и рекам, вызвав зависть у откочевавших родов, – побоявшихся крови и сохранивших преданность старым богам. Теперь очень многие из сбежавших воинов, а то и вождей потянулись к русским острогам, надеясь принять участие в новых походах. Или, вернее, – в будущих грабежах.

Но какая разница, с какой целью мужчина взялся за копье, если он сражается на твоей стороне и выполняет твои приказы?

Воины, завидев жену белокожего атамана, еще издалека торопливо вскакивали, склоняли головы, громко желали ей благополучия и хорошего дня, стараясь обратить на себя внимание девушки. И это уважение, преданность, всеобщее почтение ласкали сердце Митаюки, словно поливая ее душу сладким медом.

Кто бы мог подумать, глядя со стороны, что хозяйка всех этих земель и людей по всем законам и обычаям числится всего лишь рабыней северных дикарей?

Однако учению смерти нет дела до людских правил. И потому достойная ученица всеми проклинаемой колдуньи повелевала, а не пресмыкалась!

Чародейка миновала лагерь, миновала стоянку тотемников из селения храброго Торхада, ставших одними из первых казацких союзников, и по узкой тропинке ушла в густой кустарник. Воины многозначительно переглянулись. Они привыкли к почти ежедневным визитам супруги самого главного белокожего вождя, но никак не могли привыкнуть к тому, чем они заканчивались. Правда, Митаюки-нэ попросила их никому об увиденном не рассказывать. И верные соратники честно молчали.

Буквально просочившись через заросли, девушка вышла к самому срезу воды, опустилась коленями в рыхлый песок, глубоко вздохнула и полуприкрыла глаза, чуть разведя руки ладонями вверх.

Ничто не дается просто так. Даже колдовские способности. И потому каждое утро не меньше часа чародейка посвящала повторению упражнений, которым научила ее старая Нинэ-пухуця. Митаюки-нэ слушала окружающий мир, дышала им, внимала, пропитывалась, пока не становилась его частью; пока не начинала его видеть глазами парящих над деревьями драконов, слышать ушами затаившихся среди ветвей белок, обонять носами роющих землю кротов. Иногда она концентрировала внимание на ком-то из животных и вынуждала их изменить полет или перепрыгнуть с ветки на ветку. Не потому, что чего-то хотела, а просто для развлечения. К тому же чем чаще она так поступала, тем легче ей удавалось овладевать чужим сознанием.

Но главным было не подчинять своей воле глупых зверюшек, и даже не умение сливаться с окружающей природой, водами и ветрами до такой степени, что никто не мог различить девушку в самом прозрачном воздухе, даже стоя в двух шагах. Главным было именно осознание происходящего вокруг как части самой себя. Чувствовать появление опасных гостей – хоть зверей, хоть воинов – еще в полудне пути с такой же легкостью, с какой смертные ощущают прикосновение чужих пальцев к своему запястью; понимать, что за чувства переполняют разум людей или животных, и даже предчувствовать перемены погоды или волнение вод.

Многое, очень многое доступно ведьме, научившейся единению с природой!

Митаюки-нэ покидала уединенную полянку именно в этом, измененном состоянии. Она звучала как слабый утренний ветерок и шелест листвы, она пахла дымком и прелой хвоей, она выглядела… Нет, она была бликами на воде, тенями качающихся веток, мелькающими в воздухе стрекозами и жуками, и потому ее никто не видел.

Девушка вернулась в острог тем же путем, каким вышла из него, скользнула между людьми невесомой тенью через лагерь, подвесной мост и двор, поднялась к себе в покои, осторожно протиснувшись между слугами, и только в спальне тихонько кашлянула, разрывая тонкое чувственное совпадение себя и окружающего мира. Затем вышла и величаво кивнула:

– Вэсако-няр, Сай-Меени, вы мне пока не нужны. Ступайте на кухню, вас накормят.

Она слабо улыбнулась наполнившему слуг изумлению и вернулась обратно в просторную опочивальню, с размаху упав на перину.

Ее очень забавляло это постоянное удивление смертных. Вроде как каждый день они видят, что хозяйка часто выходит из спальни, но редко в нее заходит, и каждый раз этому поражаются. Забавляло и радовало. Ведь не только близкие слуги, но и все остальные сир-тя замечали непостижимые их разуму способности правительницы. Вот пусть и знают о ее тайном могуществе!

– Ты здесь, девочка моя?

Митаюки тихонько простонала.

– Что с тобой, милая?! – Грохнула створка двери, казак влетел в опочивальню, склонился над ней: – Тебе плохо? Мутит? С ребенком что-то?

– Все хорошо, любый. Задремала… – блаженно потянулась чародейка и закинула руки ему за шею. – Как же хорошо видеть тебя рядом при пробуждении!

– А я уж спужался… – Матвей Серьга крепко поцеловал жену, и Митаюки блаженно сомлела в объятиях любимого гиганта, потерлась щекой о его курчавую бороду, попыталась подтянуть ближе. Но белокожий дикарь, похоже, не заметил слабых жениных стараний, чуть отодвинулся, провел ладонью по животу: – Как наш мальчик?

– Что ты заметишь, коли ему и месяца еще не набралось? – рассмеялась юная ведьма. – Но ты можешь попытаться сделать второго. Еще не поздно!

– Девочка моя, – снова обнял жену атаман, и чародейка ощутила колебания в его душе. Матвей и желал ее, и опасался… – Ну, мы тут сговорились на охоту отправиться. Ибо припасы убывают зело быстро, а острог с пустыми амбарами считай что безоружен.

Митаюки поняла, чего именно боится ее непобедимый мужчина. Раз сговорился с сотоварищами – то, задержись он малость, кто-то может заглянуть в комнаты без спроса, помешать их ласкам. И с сожалением отпустила его шею.

– За озеро отплывем и вверх по Репейке на пять верст, – виновато вздохнул Матвей. – Там у болота местные охотники спинокрылов намедни видели. Двух-трех добудем и обратно… В три дня обернемся.

– Три дня без тебя, любый!

– Но ведь надобно, девочка… – развел руками атаман. – Ты глянь, сколько дикарей округ острога собралось! Их ведь не токмо учить, их всех еще и кормить надобно!

– Скорее возвертайся, Матвей, – попросила Митаюки. – Без тебя на душе пусто.

– Мы быстро, – пообещал казак, поцеловал ее еще раз, несколько раз погладил ее животик ладонью и отступил, снял со стены перевязь с саблей, улыбнулся жене, вышел за дверь… и тут же из дальнего темного угла послышалось смешливое карканье:

– Неужели великие белые иноземцы не знают, что куда проще пригнать зверя к своему дому и заколоть его здесь, нежели отправляться за ним на дальние берега, а потом тащить добытое мясо на собственной спине?

– Для казаков это не работа по добыче мяса, мудрая Нинэ-пухуця, – вступилась за русских Митаюки-нэ. – Для них это развлечение. Найти, выследить, добыть, доставить. Они живут на воде, учительница. Загрузить несколько лодок пищей и отвести к острогу для них труда не составляет.

– Коли баловство, то оно и ладно, – согласилась темнота в углу. – Тебе тогда мешаться ни к чему. Ведаю, стараешься ты, чадо, на успехе своем не почиваешь. А коли ученье в пользу, так и силу на него не жаль потратить.

– Ты вспомнила обо мне, чтобы поделиться частью своей мудрости, великая Нинэ-пухуця? – усомнилась юная ведьма.

– Я пришла потому, мое любимое чадо, – старчески закряхтела темнота, – потому, что в верховье Северного Ямтанга кто-то снял поющие обереги. Тебе же, дитя, опасности на таком удалении не ощутить. Да и снимал защиту маг умелый, ни един даже не чирикнул.

– Един маг али с ратью?

– Ну, откуда в наших землях рати, чадо? – опять послышался каркающий смех. – Токмо у тебя, умница моя, единственная и есть.

– Тогда чего мне опасаться, учительница?

– Будущего, чадо мое, будущего… – Темнота наконец-то дрогнула, и из нее соткалась невысокая щупленькая старуха, не столько одетая, сколько замотанная в шкуру товлынга. На голове спутались седые патлы, мало отличимые от покрывающей шкуры шерсти, ноги были сунуты в смотанные куски кожи. Единственное, чего в гостье было молодого и горячего, так это глаза. Но разве кто-нибудь заглядывает в глаза ветхим морщинистым бабкам?

Митаюки-нэ, проявляя уважение, торопливо поднялась с постели и поклонилась могучей служительнице зла. А когда выпрямилась – перед ней стояла стройная черноглазая казачка Елена в полотняном сарафане. Через плечо красавицы свисала толстая русая коса.

– Как ты это делаешь, мудрая Нинэ-пухуця? – не сдержала возгласа восхищения девушка. – Научишь?

– Коли научилась ты незаметной становиться, то прочее несложно, – пригладила волосы казачка. – На пустоте ужо все, чего ни пожелаешь, рисовать можно. Хоть зверя лесного, хоть красавицу писаную, хоть камень бездушный. Надобно лишь представлять ясно, чего округ ощущаться должно… И ни на миг образа сего из разума не упускать.

Казачка вытянула руку, и та на глазах Митаюки обратилась в сосновый сук, покрытый лохматой коричневой корой, с двумя мохнатыми от иголок ветками на конце.

– Научи… – сдавленно выдохнула юная чародейка.

– Не о том беспокоишься, чадо, – покачала головой казачка. – В порубежье обереги сгорают, а у тебя баловство одно на уме.