Царь последний. Русская история

Начало гуляния было назначено на 10 часов утра 18 мая 1896 года, но уже с вечера 17 (29) мая на поле стали прибывать со всей Москвы и окрестностей люди (зачастую семьями), привлечённые слухами о подарках и раздаче ценных монет. В 5 часов утра 18 мая на Ходынском поле в общей сложности насчитывалось не менее 500 тысяч человек.

Когда по толпе прокатился слух, что буфетчики раздают подарки среди «своих», и потому на всех подарков не хватит, народ ринулся к временным деревянным строениям. Полиция не смогла сдержать натиск толпы. Раздатчики, понимая, что народ может снести их лавки и ларьки, стали бросать кульки с едой прямо в толпу, что лишь усилило сутолоку и давку.

Обратимся снова к Гиляровскому: «С рассветом бивуак начал оживать, двигаться. Народные толпы всё прибывали массами. Все старались занять места поближе к буфетам. Немногие успели занять узкую гладкую полосу около самих буфетных палаток, а остальные переполнили громадный 30-саженный ров, представлявшийся живым, колыхавшимся морем, а также ближайший к Москве берег рва и высокий вал. К трём часам (18 мая) все стояли на занятых ими местах, всё более и более стесняемые наплывавшими народными массами. К пяти часам сборище народа достигло крайней степени, – полагаю, что не менее нескольких сотен тысяч людей. Масса сковалась. Нельзя было пошевелить рукой, нельзя было двинуться. Прижатые во рве к обоим высоким берегам не имели возможности пошевелиться. Ров был набит битком, и головы народа, слившиеся в сплошную массу, не представляли ровной поверхности, а углублялись и возвышались, сообразно дну рва, усеянного ямами. Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишённые чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой. Так продолжалось около часа. Слышались крики о помощи, стоны сдавленных и умирающих. Детей и подростков толпа кое-как высаживала кверху и по головам позволяла им ползти в ту или другую сторону, и некоторым удалось выбраться на простор, хотя не всегда невредимо. Двоих таких подростков караульные солдаты пронесли в большой №1 театр. Так, в 12 часов ночи принесли в бесчувственном состоянии девушку лет 16, а около трёх часов доставили мальчика, который, благодаря попечению докторов, только к полудню второго дня пришёл в себя и рассказал, что его сдавили в толпе и потом выбросили наружу. Далее он не помнил ничего. Редким удавалось вырваться из толпы на поле. После пяти часов уже очень многие в толпе лишились чувств, сдавленные со всех сторон. А над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман. Это шло испарение от этой массы, и скоро белой дымкой окутало толпу, особенно внизу во рву, настолько сильно, что сверху, с вала, местами была видна только эта дымка, скрывающая людей. Около 6 часов в толпе чаще и чаще стали раздаваться стоны и крики о спасении. Наконец, около нескольких средних палаток стало заметно волнение. Это толпа требовала у заведовавших буфетами артельщиков выдачи угощений. В двух-трёх средних балаганах артельщики действительно стали раздавать узлы, между тем как в остальных раздача не производилась. У первых палаток крикнули „раздают“, и огромная толпа хлынула влево, к тем буфетам, где раздавали. Страшные, душу раздирающие стоны и вопли огласили воздух… Напершая сзади толпа обрушила тысячи людей в ров, стоявшие в ямах были затоптаны… Несколько десятков казаков и часовые, охранявшие буфеты, были смяты и оттиснуты в поле, а пробравшиеся ранее в поле с противоположной стороны лезли за узлами, не пропуская входивших снаружи, и напиравшая толпа прижимала людей к буфетам и давила. Это продолжалось не более десяти мучительнейших минут… Стоны были слышны и возбуждали ужас даже на скаковом кругу, где в это время происходили ещё работы. Толпа быстро отхлынула назад, а с шести часов большинство уже шло к домам, и от Ходынского поля, запруживая улицы Москвы, целый день двигался народ. На самом гулянье не осталось и одной пятой доли того, что было утром. Многие, впрочем, возвращались, чтобы розыскать погибших родных. Явились власти. Груды тел начали разбирать, отделяя мёртвых от живых. Более 500 раненых отвезли в больницы и приёмные покои; трупы были вынуты из ям и разложены кругом палаток на громадном пространстве. Изуродованные, посиневшие, в платье разорванном и промокшем насквозь, они были ужасны. Стоны и причитания родственников, разыскавших своих, не поддавались описанию. По русскому обычаю народ бросал на грудь умерших деньги на погребение. А тем временем все подъезжали военные и пожарные фуры и отвозили десятками трупы в город. Приёмные покои и больницы переполнились ранеными. Часовни при полицейских домах и больницах и сараи – трупами. Весь день шла уборка. Между прочим, 28 тел нашли в колодезе, который оказался во рву, против средних буфетов. Колодезь этот глубокий, сделанный опрокинутой воронкой, обложенный внутри деревом, был закрыт досками, которые не выдержали напора толпы. Кроме этого, трупы находили и на поле, довольно далеко от места катастрофы. Это раненые, успевшие сгоряча уйти, падали и умирали. Всю ночь на воскресенье возили тела отовсюду на Ваганьковское кладбище. Более тысячи лежало там, на лугу в шестом разряде кладбища».48

По официальным данным на Ходынском поле погибло 1379 человек, ещё свыше 1300 получили различные травмы.

О случившейся трагедии немедленно доложили великому князю Сергею Александровичу и императору Николаю II. Место катастрофы было убрано и очищено от всех следов разыгравшейся драмы, программа празднования продолжалась. На Ходынском поле оркестр под управлением известного дирижёра Сафонова играл концерт.

К 14 часам прибыл Николай II, встреченный громовым «ура» и пением гимна «Боже, царя храни». Празднества по случаю коронации продолжились вечером в Кремлёвском дворце, а затем балом на приёме у французского посла – Гюстава Луи Ланна, маркиза де Монтебелло.

Некоторые приближённые советовали Николаю отказаться от посещения танцев для того, чтобы хоть как-то показать своё горе по погибшим и раненым. Однако он не стал менять своих планов. Возможно, это было сделано потому, что монарх не хотел обидеть французского посла, которого он принимал на балу. Обратимся снова к дневникам Николая. Вот что по поводу Ходынской трагедии написал он 18 мая 1896 года: « До сих пор всё шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки и тут произошла страшная давка, причём, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!! Я об этом узнал в 10:30 перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12:30 завтракали и затем Аликс и я отправились на Ходынку на присутствование при этом печальном «народном празднике». Собственно там ничего не было; смотрели из павильона на громадную толпу, окружавшую эстраду, на которой музыка всё время играла гимн и «Славься». Переехали к Петровскому, где у ворот приняли несколько депутаций и затем вошли во двор. Здесь был накрыт обед под четырьмя палатками для всех волостных старшин. Пришлось сказать им речь, а потом и собравшимся предводителям двор. Обойдя столы, уехали в Кремль. Обедали у Мама в 8 ч. Поехали на бал к Montebello (Монтебелло). Было очень красиво устроено, но жара стояла невыносимая. После ужина уехали в 2 ч.».49

Сергей Юльевич Витте, министр финансов, присутствовал на Ходынке в тот роковой день и оставил после себя мемуары, где поделился с читателем своим мнением о произошедшем. Он считал, что давка на Ходынском поле, причины которой заключались в плохой организации мероприятия, ужасно подействовала на императора, который выглядел «болезненно». По мнению министра на царя повлиял его дядя Сергей (великий князь), посоветовавший ему продолжать всё, как и было задумано. Сам же царь непременно провёл бы церковную службу на месте трагедии. Но, однако, он всегда отличался нерешительностью и крайне зависел от своих родственников.

Так или иначе, Николай II был на большом балу у французского посла и открыл его с маркизой Монтебелло (женой посланника), а Александра Фёдоровна танцевала с самим маркизом.

По итогам расследования были привлечены к суду и наказаны московский обер-полицмейстер Власовский и его помощник, которые были сняты с занимаемых должностей. Также был понижен в должности до наместника на Кавказе министр императорского двора Илларион Иванович Воронцов-Дашков, отвечавший за организацию торжества.

Императорская семья пожертвовала в пользу пострадавших 90 тысяч рублей, разослала тысячу бутылок мадеры для пострадавших по больницам. 19 мая императорская чета вместе с генерал-губернатором великим князем Сергеем Александровичем посетила Старо-Екатерининскую больницу, где были помещены раненые на Ходынском поле; 20 мая посетили Мариинскую больницу.

Из воспоминаний великой княгини Ольги Александровны:

«Москва погрузилась в траур. Катастрофа вызвала много откликов. Враги царствующего дома использовали это для своей пропаганды. Осуждали полицию, больничную администрацию и городские власти. И всё это вывело на свет много горьких семейных разногласий. Молодые великие князья, особенно Сандро, муж Ксении, возложили вину за трагедию на губернатора Москвы дядю Сергея. Я считала, что мои кузены к нему несправедливы. Больше того, сам дядя Сергей был в таком отчаянии и предлагал тотчас же подать в отставку. Но Ники не принял её. Пытаясь возложить всю вину на одного из членов семьи, мои кузены фактически обвиняли всю семью, и это в то время, когда солидарность в семье была особенно необходима. И когда Ники отказался отставить дядю Сергея, они обвинили его».50

В 1896 году на Ваганьковском кладбище на братской могиле был установлен памятник жертвам давки на Ходынском поле по проекту архитектора И. А. Иванова-Шица с выбитой на нём датой трагедии: «18-го мая 1896 года».

Трагедию на Ходынке многие сочли мрачным предзнаменованием для царствования Николая II.

После коронации в период с июля по сентябрь 1896 года Николай и Александра Фёдоровна в качестве царственной четы совершили большое европейское турне. Они посетили с визитами австрийского императора, германского кайзера, датского короля и британскую королеву. Завершилось путешествие визитом в Париж и отдыхом на родине императрицы в Дармштадте.

Первая всеобщая перепись

населения

28 января (9 февраля) 1897 года была проведена всеобщая перепись населения Российской империи (без Великого княжества Финляндского за пределами Гельсингфорса). Проводилась она путём непосредственного опроса всего населения на одну и ту же дату, в соответствии с Высочайше утверждённым в 1895 году «Положением о Первой всеобщей переписи населения Российской империи». Инициатором проведения переписи выступил русский географ и статистик Пётр Петрович Семёнов-Тян-Шанский (1827—1914).

Эта перепись оказалась первой и единственной всеобщей переписью населения Российской империи. Она обошлась государству в семь миллионов рублей. Результаты переписи были опубликованы в 89 томах (119 книг) под заглавием «Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года».

Проект проведения переписи начал рассматриваться ещё с 1874 года. Циркуляром министра внутренних дел от 11 марта 1895 года, в ожидании предстоявшей переписи было запрещено производить статистические работы, связанные с опросом населения.

Наконец, 5 июня 1895 года проект Положения о переписи был утверждён Николаем II и издан как «Положение о первой всеобщей переписи населения Российской империи». Высочайше утверждённое в тот же день мнение Государственного совета гласило: «1) Всеобщая перепись населения Империи имеет целью привести в известность его численность, состав и местное распределение. 2) Всеобщей переписи подлежат все жители Империи, обоего пола, всякого возраста, состояния, вероисповедания и племени, как русские подданные, так и иностранцы.

Общее руководство подготовительными работами для проведения переписи было возложено на Главную переписную комиссию. С 5 июня 1897 года разработка материалов переписи передавалась отделу переписи Центрального статистического комитета МВД Российской империи.

Согласно «Положению о первой всеобщей переписи населения Российской империи» от 5 июня 1895 года, перепись должна была собирать 14 признаков о каждом лице, живущем в пределах страны:

– имя,

– семейное положение,

– отношение к главе хозяйства,

– пол,

– возраст,

– сословие или состояние,

– вероисповедание,

– место рождения,

– место приписки,

– место постоянного жительства,

– родной язык,

– грамотность,

– занятие,

– физические недостатки.

Потом были ещё добавлены вопросы о положении по воинской повинности; вопрос о грамотности разбивался на два: «умеет ли читать и где обучался» и вопрос о занятиях был расчленён на «главные и побочные», а также был введён вопрос «об отсутствии, отлучке и временном здесь пребывании». Учёт проводился по трём категориям населения: наличному, постоянному (оседлому) и приписному.

Через год после проведения переписи, ЦСК опубликовал «Население империи по переписи 28 января 1897 года по уездам», где содержались предварительные итоги переписи.

Перепись зарегистрировала в Российской империи 125 640 021 жителя, из них в городах проживало 16 828 395 человек.

По вероисповеданию, крупнейшие конфессии, в порядке убывания, составили: православные – 69,3%, магометане (мусульмане) – 11,1%, римо-католики – 9,1% и иудеи – 4,2%.

По родному языку, крупнейшие языковые группы, в порядке убывания: великороссы – 44,3%, малороссы – 17,8%, поляки – 6,3%, белорусы – 4,3%, евреи – 4,0%.

Крупнейшие сословия, в порядке убывания: крестьянство – 77,5%, мещане – 10,7%, инородцы – 6,6%, казаки – 2,3%, дворяне (потомственные и личные) – 1,5%, духовенство – 0,5%, почётные граждане (потомственные и личные) – 0,3%, купцы – 0,2%, прочие – 0,4%.

Крупнейшими городами согласно переписи являлись: Санкт-Петербург – 1 265 000 человек, Москва – 1 038 600, Варшава – 683700, Одесса – 403 800, Лодзь – 314 000, Рига – 282 200, Киев – 247 700, Харьков – 174 000, Тифлис – 159 600, Вильна – 154 500, Ташкент – 155 700, Саратов – 137 100, Казань – 130 000, Ростов-на- Дону – 120 000.

Любопытно отметить, что при заполнении переписных листов, на вопрос об имени и отчестве жены некий мужик отвечал так: «Буду я величать её! Баба, так и есть, и нет ей больше названия».

Царь Николай II в графе «род занятий» указал: «хозяин Земли Русской».

В бланках переписи населения Российской империи сохранилась запись о том, что Григорию Распутину было 28 лет.

В переписи участвовало около 150 тысяч «счётчиков» (переписчиков), в том числе известный писатель Антон Чехов.

Личность царя. Семья, интересы и увлечения

Николай II был не только царём, но и главой императорского дома. В конце XIX века царская фамилия насчитывала около 50 душ обоего пола. Сюда входили почти три десятка великих князей, не считая их жён и матерей, один брат деда царя, четверо его дядей, десять двоюродных дядей, один брат, четверо двоюродных братьев и девять троюродных, составляющих императорскую фамилию.

Внутри царствующего дома существовала жёсткая иерархия. На титул великого князя имели право только те Романовы, чей отец или дед когда-либо занимал царский трон. Правнуки императоров носили титул князей императорской крови, праправнуки имели тот же титул, но именовались уже светлостями. К царствующему дому принадлежали также потомки от браков Романовых с представителями других династий: принцы Ольденбургские, герцоги Лейхтенбергские. Помимо личной собственности, крестьянских душ, все они кормились из государственной казны, получая жалованье, за различные военные и церемониальные должности. Однако стоит заметить, что Николай II не пользовался у них особым уважением, и в начале царствования на него большое влияние и даже давление оказывало его окружение. Поскольку он являлся главой августейшей фамилии, в его обязанности помимо прочего входило и поддержание соответствующего морального облика у семьи. Но великие князья были отнюдь не ангелами и постоянно нарушали принятые для императорской семьи нормы морали.

Постоянными советчиками и помощниками молодого царя были его дяди, великие князья Павел, Владимир, Алексей и Сергей Александровичи, старшие по возрасту, занимавшие важные государственные посты, внешне лощённые, любившие светскую жизнь и изящные искусства. Вместе с тем они были в политическом отношении крайне консервативны и малокомпетентны в государственных делах.

Военный профессионал, много сделавший для развития армии, генерал Владимир Александрович Сухомлинов (1848—1926) так характеризует дядей царя: «В характере большинства из них были признаки дегенерации, у многих умственные способности настолько ограничены, что если бы им пришлось вести борьбу за существование как простым смертным, то они бы её не выдержали. Эти непригодные для дела великие князья, подстрекаемые окружающими их людьми или жёнами, присваивали себе право вмешиваться в дела правительства и управлений, а в особенности – армии».51

По словам великого князя Александра Михайловича, «Николай II провёл первые десять лет своего царствования, сидя за громадным письменным столом в своём кабинете и слушая с чувством, скорее всего приближающимся к ужасу, советы и указания своих дядей. Он боялся оставаться наедине с ними. В присутствии посторонних его мнения принимались дядями за приказания, но стоило племяннику и дядям остаться с глазу на глаз, их старшинство давало себя чувствовать, а потому последний Царь Всея Руси глубоко вздыхал, когда, во время утреннего приёма высших сановников Империи, ему возвещали о приходе с докладом одного из его дядей. Они всегда чего-то требовали. Николай Николаевич воображал себя великим полководцем. Алексей Александрович повелевал морями. Сергей Александрович хотел бы превратить Московское генерал-губернаторство в собственную вотчину. Владимир Александрович стоял на страже искусств… К шести часам вечера молодой Император был без сил, подавленный и оглушенный. Он с тоскою смотрел на портрет своего отца, жалея, что не умел говорить языком этого грозного первого хозяина России»52.

Семья. У царской четы сначала родились четыре дочери – Ольга (3 (15) ноября 1895), Татьяна (29 мая (10 июня) 1897), Мария (14 (26) июня 1899) и Анастасия (5 (18) июня 1901). Великие княжны для обозначения самих себя в дневниках и переписке использовали аббревиатуру «ОТМА», составленную по первым буквам их имён, следующих в порядке рождения (Ольга – Татьяна – Мария – Анастасия). И наконец, 30 июля (12 августа) 1904 года в императорской семье, к великой радости родителей, родился мальчик. Николай II написал в своём дневнике: «Великий незабвенный для нас день, в который так явно посетила нас милость Божья. В 1:15 дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем».53

Царская семья в полном составе: Николай II, Александра Фёдоровна, великие княжны Мария, Татьяна, Ольга, Анастасия и цесаревич Алексей

По случаю появления наследника по всей России палили пушки, звонили колокола и развевались флаги. Однако через несколько недель императорская чета была потрясена ужасной вестью – выяснилось, что их сын болен гемофилией. Следующие годы прошли в тяжёлой борьбе за жизнь и здоровье наследника. Любое кровотечение, любой укол мог привести к смерти. Мучения горячо любимого сына разрывали сердце родителей. В особенности тягостно сказалась болезнь Алексея на императрице, которая с годами начала страдать истерией, она стала мнительной и крайне религиозной.

Личность царя и его увлечения. По складу характера Николай был одиночка и предпочитал всё делать сам. В 11 часов царь прерывал занятия и отправлялся гулять по парку. Когда появились дети, они неизменно сопровождали его в этих прогулках.

Царский обед в середине дня был официальной церемониальной процедурой. Хотя царица, как правило, отсутствовала, царь обедал с дочерьми и членами своей свиты. Еда начиналась по русскому обычаю с молитвы. Ни Николай, ни Александра не любили дорогих сложных блюд. Большое удовольствие он получал от борща, каши, отварной рыбы с овощами. Но любимым его блюдом был жареный молодой поросёнок с хреном, которого он запивал портвейном. После обеда Николай совершал прогулку верхом по окрестным сельским дорогам в направлении Красного Села. В 4 часа дня семья собиралась за чаем. Согласно этикету, введенному ещё Екатериной II, к чаю подавали только сухари, масло и английские бисквиты. Пирожные и конфеты не допускались. Прихлебывая чай, царь бегло просматривал газеты и телеграммы. После он возвращался к своей работе, принимая между 17 и 20 часами посетителей. Ровно в 20 часов все официальные встречи заканчивались, и Николай мог идти ужинать.

Вечером царь часто сидел в семейной гостиной, иногда читая вслух книгу, в то время как жена и дочери рукодельничали. В основном это были книги Толстого, Гюго, Тургенева, Гоголя, либо какой-нибудь популярный роман или повесть. Не обходил вниманием он и серьёзные научные труды, причём часто на исторические темы, а также русские и зарубежные газеты и журналы.

Иногда вместо чтения семья проводила вечера, наклеивая фотографии, сделанные придворным фотографом или ими самими, в зелёные кожаные альбомы с тисненой золотой царской монограммой.

Николай очень любил фотографировать и пристрастил к этому и жену Александру Фёдоровну, и детей. В одном из парковых павильонов в Царском Селе была даже фотомастерская. Николай Александрович снимал в основном американскими камерами. Среди его снимков есть фото со слоном. Дети Николая II часто вместе с родителями приходили в Царскосельский слоновник. Государь писал об этом в своём дневнике: «Привёл с Алексеем слона к нашему пруду и потешался его купанию».

Николай II и вся царская семья могли иногда вести себя весело или даже легкомысленно. Сохранились фотографии их беззаботного времяпрепровождения, а также снимки, запечатлевшие забавные моменты отдыха царя с друзьями в замке Вольфсгартен в 1899 году.

Николай II дурачится с друзьями в замке Вольфсгартен. Германия 1899 год

Конец дня для царя, как правило, наступал в 23 часа с сервировкой вечернего чая. Прежде чем удалиться, царь делал записи в своём дневнике, а уже потом принимал ванну, ложился в постель и обычно сразу засыпал. Отмечают, что в отличие от многих семей европейских монархов, русская императорская чета имела общую кровать.

Военный министр Российской империи Александр Фёдорович Редигер (1853—1920) в своих воспоминаниях о Николае II писал: «Аккуратность его была неимоверная. Достаточно сказать, что на письменном столе стояли в неизменном порядке дюжины три-четыре разных, больших и малых портретов, в разных рамках и рамочках, затем на столе стояли три печати и в два ряда были разложены в чехлах восемнадцать мундштуков с золотыми шариками для ваты; на столе, крытом кожей, около пепельницы лежала четвертушка бумаги, на которую опирался мундштук с папиросой, чтобы дым от последней не пачкал кожи стола. Ни одна бумага у него не затерялась. Иногда он оставлял у себя какой-либо доклад на один-два дня, чтобы его обдумать или лично переговорить о нём… Он любил одеваться легко и говорил, что иначе потеет, особенно, когда нервен. Вначале он охотно носил дома белую тужурку морского фасона, а затем, когда стрелкам императорской фамилии вернули старую форму с малиновыми шёлковыми рубашками, он дома почти всегда носил её, притом в летнюю жару – прямо на голом теле».54

Генерал Юрий Никифорович Данилов (1866—1937), неоднократно встречавшийся с царём, о его личности и характере дополняет: «Государь был невысокого роста, плотного сложения, с несколько непропорционально развитою верхнею половиною туловища. Довольно полная шея придавала ему не вполне поворотливый вид и вся его фигура, при движении, подавалась как-то особенно, правым плечом вперёд… Император никогда не смотрел продолжительно в глаза лицу, с которым говорил. Его взгляд или устремлялся куда-то вдаль, через плечо собеседника, или медленно скользил по всей фигуре последнего, ни на чем особенно не задерживаясь. Все жесты и движения Николая были очень размеренны, даже медленны. Эта особенность была ему присущей и люди, близко знавшие его, говорили, что Государь никогда не спешил, но никуда и не опаздывал… В общем, Государь был человеком среднего масштаба, которого несомненно должны были тяготить государственные дела и те сложные события, которыми полно было его царствование. Разумеется, не по плечу и не по знаниям ему было и непосредственное руководительство войною. Простой в жизни и в обращении с людьми, безупречный семьянин, очень религиозный, любивший не слишком серьёзное чтение, преимущественно исторического содержания, Император Николай безусловно, хотя и по своему, любил Россию, жаждал её величия и мистически верил в крепость своей царской связи с народом. Идея незыблемости самодержавного строя в России пронизывала всю его натуру насквозь и наблюдавшиеся в период его царствования временные отклонения от этой идеи в сторону уступок общественности, на мой взгляд, могут быть объясняемы только приступами слабоволия и податливости его натуры».55