Большая книга ужасов – 61 (сборник)

Прогудел автобус. Водитель закрыл и снова открыл дверцу, предупреждая, что ждать не собирается.

– Не помогай нам, беги! – закричал я девчонке.

– Я же из кружка! Я – помочь… Да тьфу на вас! – Девчонка швырнула чемодан и рванула к остановке.

Мы с Жекой смотрели, как она, вскочив на подножку, кидается к водителю и что-то ему говорит. Тот еще раз погудел, я в ответ помахал рукой. Автобус тронулся с открытой дверцей, как будто спрашивая: «Не передумали?» Лучи фар скользнули по белой машине. Она была разбита в аварии так давно, что сдутые колеса успели уйти в землю.

Дверца лязгнула, свет в автобусе погас.

Глава IV. Поезд, которого не было

Мы бросились за автобусом, но было поздно. Еще недолго в тумане маячили два оранжевых огонька, а потом и они пропали. Дорога была безнадежно пуста.

– А чё она обзывалась? – несмело сказал Жека. Он чувствовал себя виноватым.

– А чё ты драться полез?.. Я вот думаю, из какого она кружка.

– Из такого, в котором обзываются. И чемоданы тырят! – непримиримо буркнул Жека.

– Позвоним, – решил я. – Наверное, у тети Светы шина спустила или еще что-нибудь.

– Например, авария. Со смертельным исходом.

Мне было муторно и без Жекиного карканья. Тетя Света – военный человек, забывать и опаздывать просто не умеет. Если бы не могла приехать сама, то прислала бы за нами знакомых. А раз не приехала и не прислала, то беда случилась с ней по дороге на станцию. Что с тетей Светой? И как нам теперь выбираться? Идти пешком?.. Но мы не знали, как далеко до Ордынска. Дорога, по которой уехал автобус, упиралась в стоявшую стеной тайгу и пропадала.

Я с умным видом посмотрел на часы. Было без двух минут двенадцать. Наше положение от этого ничуть не изменилось.

– Позвоним, – повторил я и стал искать в рюкзаке мобилку. Ее приходилось зарывать подальше, чтобы Жека не названивал маме каждый час.

* * *

Вдали послышался стук колес. Он приближался с той стороны, куда ушел наш поезд. Мы еще видели на повороте светящиеся бусинки его окон. Скоро они растаяли в тумане.

А колеса встречного стучали все громче. Закрыв глаза, я бы сказал, что до поезда километра два. Но тогда мы заметили бы огни, а их не было. Рельсы блестели в лунном свете. Две рельсы, только две. Задачка из учебника для сумасшедших: «По одноколейной дороге выехали навстречу друг другу два поезда. Как они разъехались, если известно, что столкновения не было?»

– Это наш поезд, – сказал Жека. – Галя высадила нас раньше времени, а потом спохватилась и дала задний ход.

На мгновение я ему поверил. Все же поезд, вернувшийся за потерянными пассажирами, – не такая чертовщина, как два поезда, проехавшие друг сквозь друга. Потом до меня дошло:

– Где-то здесь боковая ветка!

– Какая еще ветка? – не понял Жека.

– Еще одна железная дорога, до города.

– Само собой, – с облегчением сказал Жека, и я понял, что он здорово испуган.

Поезд приближался. Мы слышали тяжелое пыхтение локомотива. И вдруг он свистнул! Не прогудел, как тепловоз, не взвизгнул, как электричка, – свистнул. Паровоз, понял я, хотя видел паровозы только в кино.

Если судить по звукам, поезд был уже в километре от нас. Еще минута – и пролетит мимо. Вихрь бежал нам навстречу, пригибая кусты и взметая мусор с насыпи. НО ПОЕЗДА МЫ НЕ ВИДЕЛИ.

Жека пискляво икнул.

На рельсы упала глубокая тень, совсем не похожая на силуэт идущего без огней поезда. Я бы не взялся даже приблизительно нарисовать ее форму – какая форма у темноты?

Тень уже накрывала нас, когда Жека, не переставая икать, шагнул на край перрона. Я успел поймать его в охапку. Жека вырывался и тянул меня под колеса призрачного поезда. Что-то блестящее вылетело из его кулака и упало на просвечивающие сквозь тень рельсы.

Лица нам обдало горячим паром. Я слышал ход паровозных шатунов и видел, как пустые рельсы прогибаются под многотонной тяжестью. Тень опять свистнула, заставив нас отшатнуться, и помчались призрачные вагоны. В ноздри ударяли запахи то навоза и сена, то печной гари. Ржали кони, метались над перроном взвизги гармошки и обрывки песен. В памяти у меня надолго застрял обрывок «Яблочка», пропетый с варварским выговором: «… куды котисся?» Остальных песен я не знал.

Не знаю, что чувствовал Жека, а у меня мороз бежал по спине, бежал и застыл, как вмерзший в позвоночник ледяной дворницкий лом. Я не мог ни шевелиться, ни думать, а просто стоял, мертвой хваткой вцепившись в Жекины плечи. Вихрь от проносящегося поезда трепал наши волосы. Мы смотрели в упор и видели только пустые рельсы!

Прогромыхал последний вагон, и тогда я услышал Жекин крик:

– Гляди!

Я поднял голову. Тайга, которая полминуты назад ясно виднелась за железной дорогой, исчезла. Перед нами стояла молочная стена тумана. Слева, где еще стучали колеса призрачного поезда, по ней как по экрану ползли тени куцых двухосных вагонов. Тень дыма из паровозной трубы завивалась над ними.

Глава V. А люди где?

– Совсем очумел! – заорал я на Жеку. – Ты куда под колеса лез?!

– Ничего я не лез, а только монетку бросил. Хотел посмотреть, как ее расплющит.

– Посмотрел? – Я тряхнул его за плечи. Жека был вялый, как снулая рыба. – Посмотрел?!

– Это они очумели: без света ездят, – сказал он, уселся на чемодан и заплакал.

– У них авария. Неполадки с электричеством, – успокоил я то ли брата, то ли себя. Других объяснений у меня все равно не было.

Мы поглядели на дом. Окошко в нем погасло.

– И здесь авария? – хлюпая носом, доверчиво спросил Жека.

– Авария по всей железной дороге. И здесь, конечно, тоже. У обходчика же нет своей электростанции. – Я нащупал в рюкзаке фонарик и отдал Жеке. – Свети. Сейчас разыщем телефон…

Жека пощелкал кнопкой – не горит – и рыдающим голосом выдавил:

– Ал-леша! С фонариком тоже ав-вария!

Вот еще новости! Я же сам проверял фонарик совсем недавно, когда укладывал разбросанные Жекой вещи… Вынув батарейки, я поскоблил контакты монеткой, собрал фонарик, включил… Ни проблеска.

– Обойдемся. Луна вон как светит, – беспечно сказал я. Полез в рюкзак и почти сразу наткнулся на телефон. – Сейчас разыщем тетю Свету! У меня оба ее номера вбиты: и мобильный, и рабочий…

Телефон молчал, как булыжник. Я жал на кнопки, но экран оставался черным.

– Приема нет. Наверное, тайга мешает, – соврал я. – Пойду к обходчику, разузнаю, что случилось.

Жека отвернулся и с увлеченным видом стал смотреть на луну.

Я пошел один. Перрон был разбит, как будто его специально долбили ломами. Раньше я этого не заметил.

– Алеша! – окликнул меня брат и замямлил: – Алеш, это… Э-э-э… Помоги мне монетку найти!

Насколько я понял, Жека не мог решить, что страшнее – идти со мной или оставаться. Я отвернулся и через плечо показал ему фигу.

Шагов через пять брат догнал меня.

– Я хотел постеречь вещи, а потом думаю: никто их не возьмет, – сказал он, вцепляясь в мою руку.

Я шел и думал, что Жеке хорошо, у него есть, за кого держаться. Соображать за двоих должен я, потому что мне уже четырнадцать. Хотя сейчас я остро чувствовал, что мои «уже четырнадцать» на самом деле «всего-навсего четырнадцать». Я мечтал, чтобы обходчик оказался незлым, неглупым и не пьяным. И чтобы у него был телефон.

Почему мы решили, что в доме живет обходчик, кто первый это сказал, я уже не помнил. Железная дорога – значит, должен быть обходчик или начальник станции. Словом, взрослый служивый человек, обязанный позаботиться о пассажирах.

Чем ближе мы подходили к дому, тем заметнее становилось, что человек служит спустя рукава. Хоть бы рамы побелил. И название станции не мешало бы вывесить. И расписание поездов.

Из дома не доносилось ни звука. Хозяина ничуть не беспокоило, что свет погас.

– А где стекло? – спросил Жека.

Я сам уже видел, что оконная рама пустая. Ответить было нечего, я только крепче сжал Жекину руку.

Приоткрытая дверь тихо поскрипывала на ветру.

– Я дальше не пойду, там скелеты, – объявил Жека.

– Тогда стой здесь или беги вещи караулить. – Я оглянулся. Чемодан и рюкзак едва различались в тумане. Никто их, конечно, не возьмет. Но я ведь не мог сказать брату: «Ты трус».

– Нет, лучше я с тобой, – вздохнул Жека. От волнения он ковырял ногтями мой большой палец.

– Прекрати, – сказал я.

Дошли до крыльца со сломанной ступенькой. Я шире открыл дверь, и пронзительный скрип ударил по нервам. Жека присел от испуга и гирей повис у меня на руке. Его пришлось втаскивать в дом.

Наверное, здесь и вправду когда-то жил обходчик или сторож. На комнату начальника станции эта каморка не тянула. Свет луны из дверного проема косо падал на большую печку, выходящую задней стеной в другую часть дома. Два окна, некрашеная лавка и на ней остатки валенка, растасканного по норам какими-то грызунами. Вместо вешалки – ряд вбитых в стену деревянных колышков. Убожество, как в спектакле про крепостное крестьянство. Герасим и Муму. Доски с пола были кое-где оторваны, и Жека чуть не кувыркнулся в щель. Я удержал его и посмотрел на потолок. Глаза различали в темени облупленную побелку – и больше ничего. Ни лампочки, ни проводов. Спрашивается, что светилось в окне…

Вторая часть дома была раз в десять больше и уже напоминала станцию. Лавки по стенам, дощатая будка с надписью «Касса» и закрытым фанеркой окошком – зал ожидания. Жека постучался, фанерка упала и провалилась внутрь будки.

– А люди где? – спросил Жека, снова терзая ногтями мой палец. – Я же видел: окно горело!

Посмотрев на потолок, я и здесь не увидел ни проводов, ни лампочек.

– Окно не горело, нам показалось, – твердо сказал я. – Глянь, крыша-то дырявая. Мы через окно увидели дыру, а в дыре – луну, и подумали, что свет горит.

Брат молча принял объяснение. Но сам-то я знал, что задачка с луной, дырой и окном имеет единственное решение: когда все три точки выстроятся в ряд. Сейчас луна справа, дыра слева, окно внизу и посередине. Смотри хоть задом наперед, просунув голову между ног, но треугольник не станет прямой линией.

И еще об одном я смолчал, чтобы не пугать Жеку: в зале ожидания не было мусора. Ни фантика, ни окурка, ни прилипшей жвачки. Пыль была. Мы протоптали в ней две дорожки, одинокие, как следы астронавтов на Луне.

В этом зале ожидания никто не ожидал поезда. Сюда за все лето, а скорее, и за много лет не зашел грибник или охотник, чтобы укрыться от дождя и выкурить сигарету.

ОНИ ЗНАЮТ О ПРИЗРАЧНОМ ПОЕЗДЕ, понял я. ВСЕ. ВЕСЬ ГОРОД. И все молчат. Потому что призраков не бывает. Нормальный человек об этом и спорить не станет. А если находились упрямцы, утверждавшие, что сами видели, верней, не видели призрачный поезд, так они теперь доказывают свое в дурдоме. А остальные притворяются, будто ничего особенного нет. Нормальный водитель не откажется ехать в рейс из-за какого-то призрака, а подгонит автобус к станции точно по расписанию. Нормальные пассажиры пулей полетят кто с автобуса на поезд (на нормальный, разумеется), кто с поезда на автобус. Они рассядутся и уедут, пряча глаза друг от друга, когда вдали загудит невидимый паровоз.

Поэтому и станция заброшена давным-давно. Не такое здесь место, чтобы сидеть и отдыхать.

– Живем, брат! Нас просто высадили на остановку раньше, – соврал я. – Тетя Света подойдет к нашему вагону, спросит у Гали, где мы, и приедет за нами. Она скоро приедет, вот увидишь.

Братец подумал и ляпнул:

– Тетю мы уже не дождемся. Сам понимаешь: ночная дорога, волки… Всякое могло случиться.

– Один будущий второклассник трепался, трепался и по шее получил, – ответил я. – Тетя Света войну прошла! Она здоровенных мужиков, десантников, швыряет, как щенят. А ты скажешь, ее волки съели?

Больной печально вздохнул: так, мол, и скажу, тетю жалко, но истина дороже.

Пока мы бродили по заброшенной станции, туман опустился к земле. Луна ярко светила в безоблачном небе, а перрон был виден шагов на десять. Мы побрели к своим вещам, как в воде: я по шею в тумане, Жека с головой.

Кап! – на руку мне упала теплая слеза. Жека хлюпнул носом. Чтобы отвлечь его, я спросил:

– Как думаешь, чей скелет на фотке – Чингисхана?

Уловка сработала. Жека вытер глаза кулаком:

– Не, в газете же написано: сокровища у него. По мнению экспертов… Алеш, ты ведь хорошо ныряешь!

– Хочешь найти гробницу под водой? – понял я. – Нет, брат, если б все было так просто, ее бы давно нашли. Думаешь, эту легенду один археолог знает? Ей, может, столько же лет, сколько могиле Чингисхана.

– А если с аквалангом? Тетя Света умеет. Приехать в Часуцей… то есть в Цасу… Где Чингисхан родился, и понырять!

Из тумана появилась большая четвероногая тень с поджатым хвостом.

– Овчарочка! – счастливым голосом сказал Жека, сразу забыв о сокровищах.

Мой трусоватый брат совсем не боится собак. Думаешь, почему он мечтал обменять младенца на овчарку? Жила у нас в семье «немка» Данка – старушка, если считать по-собачьи, на два года старше меня. Жеке она была, как бабушка. Сколько раз ловила его на спину, когда он выпадал из кроватки. В позапрошлом году Данка умерла, а Жеке сказали, что потерялась.

Ладно. Жека увидел овчарку и пошел к ней. Пес остановился, молча оскалив нешуточные клыки. На его боку торчал клок линялой шерсти.

– Давно потерялся, одичал совсем, – определил Жека. – Иди ко мне, Шарик! Хорошая собака, хорошая… Рекс! Мухтар! – Жека продвигался короткими вкрадчивыми шажками, боясь вспугнуть пса, и подбирал клички. – Ингар! Ингус!

– Отстань от него, – сказал я. – Ну, приманишь, а потом куда?

– Вымоем, вычешем и отдадим тете Свете музей охранять, – решил Жека. – Сходи за сахаром, Алеш, на сахар он приманится. Жалко же собачку, породистая.

Насчет породистости я как раз сильно сомневался. Скорее пес был метисом. Морда, как у хаски, с подпалинами на бровях, сам крупный, как восточно-европейская овчарка, а хвост… И тут до меня дошло: НИ ОДНА ДОМАШНЯЯ СОБАКА НЕ ДЕРЖИТ ХВОСТ МЕЖДУ НОГ. Поджатый хвост для них – сигнал «я боюсь». И только для волка поджатый хвост ничего особенного не значит, он просто ходит так, и все.

Глава VI. Прятки с волком

– Жека, назад! – зашипел я. – Это волк!

– Да ну, обычная псявка, – отмахнулся собаколюбивый братец.

Волк судорожно зевнул. Сел на хвост, задрал голову к луне и завыл. Жека шарахнулся ко мне. Понял, на кого мы попали.

– Не делай резких движений, – прошептал я, обнял Жеку и стал потихоньку пятиться в туман.

Волк самозабвенно выл, кося горящим в лунном свете глазом. Я не знал его повадок. Может, он созывал подмогу, а может, разминал горло перед ужином. Вот так повоет, повоет и набросится! В одном я не сомневался: убегать нельзя. Убегающий показывает слабость, за ним бросаются даже болонки. Спрятаться? Глупо – учует.

– Алеша, я уже вылечился, – жалким голосом объявил Жека. – Давай сядем на поезд и поедем домой.

– Хорошо бы, – вздохнул я.

Вой оборвался. Волк смотрел на нас, как будто понимал человеческую речь. Мы продолжали пятиться, боясь повернуться к нему спиной.

А ВОЛК ШАГНУЛ К НАМ.

Я попятился быстрее, прижимая к себе Жеку. Волк шагнул еще, еще и побежал за нами трусцой. На каждый наш шаг он делал два, но при этом, казалось, не спешил.

И вдруг моя нога провалилась в колдобину. Я упал, на меня свалился Жека. «Не успеем вскочить… Загрызет!» – ужаснулся я, барахтаясь на разбитом асфальте.

Волк остановился и сел.

Под его немигающим взглядом я встал и поднял Жеку. Волк щерился углом пасти. Казалось, он усмехается.

Теперь я заставил себя идти медленнее. Туман заволакивал неподвижно сидящего волка, пока тот опять не превратился в смутную тень. Еще два-три шага, и ее не стало бы видно… Нет! Волк встряхнулся и побежал за нами.

Играет, подумал я. Или загоняет? Вдруг за перроном, в кустах, нас подкарауливает волчица?! А вот ей шиш! Пускай караулит, а мы спрячемся в доме.

Я представил, как мы с Жекой взбегаем по крыльцу, заскакиваем в дом, наваливаемся изнутри на тяжелую надежную дверь… А волк впрыгивает в окошко, они же без стекол. Перемахнуть через подоконник такой зверюге ничего не стоит. Хоть на потолок от него залезай!

И тут я вспомнил, что есть в доме одно надежное место:

– Спрячемся в кассе!

Волк остановился. Мы отступали, и его силуэт растворялся в туманной дымке, пока не пропал совсем.

И пять шагов, и десять мы прошли в одиночестве. Так далеко волк нас еще не отпускал. Неужели ушел?

Впереди темной глыбой стоял дом.

– Запремся в кассе и будем сидеть до утра, – сказал я. – Тетя Света нас найдет, если приедет. Увидит вещи на перроне, пойдет искать и найдет.

– Если приедет, тогда конечно, – с большим недоверием сказал Жека.

Я приказал себе не гадать, что случилось у тети. От этого только время дольше тянется. Начинаешь высчитывать: если, например, спустило колесо, то ей уже пора приехать, а если серьезная поломка…

– Вон он! – прошептал Жека, впиваясь ногтями в мой палец.

Волк сидел у двери в зал ожидания, отрезая нам путь в кассу.

– А мы через окно, – бодро сказал я.

Волк поднялся и перебежал под окно. Мне стало жутко.

– Обходим дом сзади, – шепнул я Жеке. – Сначала прямо…

Мы как ни в чем не бывало пошли навстречу волку. Дойдя до угла дома, я дернул брата за руку, и мы шарахнулись в сторону. Волк тенью метнулся за нами. Огибая дом, мы с разбегу влетели в кусты, и тут меня как ледяной водой окатило: а вдруг здесь и ждет в засаде волчица?!

Заклацали когти по асфальту – волк догонял нас. Рядом зазывно чернело окно каморки. Я забросил Жеку на подоконник и сам вскочил за ним, каждое мгновение ожидая, что волк вцепится в ногу.

Убежище было ненадежное: два окна каморки смотрели в разные стороны, и в любое мог запрыгнуть волк. У печи я подобрал длинное нетолстое полено. Подходящая дубинка. Если удастся оглушить волка в прыжке – наше счастье. Но я не смогу защищать оба окна. Пока буду караулить у одного, он может прыгнуть в другое. В ближнем бою дубинка мне только помешает… Странно, что волк сразу не кинулся за нами. Соблазнительный для зверя был момент, когда я лез через подоконник, повернувшись к нему спиной.

– Алеша, помоги! – позвал Жека. Он возился у двери, пытаясь загнать в петлю перекошенный крючок.

– Погоди, – остановил я брата, – давай добежим до кассы. Он где-то под окнами, а мы…

– Он уже не под окнами, – перебил Жека и на щелочку приоткрыл дверь.

Волк сидел на крыльце, словно ждал, когда его впустят. От давящего взгляда его желтых глаз у меня волосы встали дыбом. Чуть не прищемив брату пальцы, я захлопнул дверь. Жека поскуливал, боясь плакать в голос, и тыкал в петлю непослушный крючок.

Я выломал из печи кирпич и вбил крючок на место. Так, дверь у нас заперта, остаются окна… Забить их досками с пола? Я поддел половицу дубинкой. Ржавые гвозди поддались с оглушительным скрипом и вдруг – трень, трень – лопнули один за другим. Взлетел оторванный конец половицы, стукнул меня в подбородок. Я упал, дубинка провалилась под пол. Жека взрыднул от неожиданности.

– Все в порядке, – успокоил я брата, ощупывая распухающий подбородок.

Разлеживаться было некогда: в любой момент в окно мог вскочить волк. Иззанозив пальцы, я до конца оторвал половицу и заглянул в щель…

Лунный свет падал неровной полосой, выхватывая из темени дубинку и рядом с ней – свечной огарок. В глубине мерещился едва уловимый зрением серебристый отблеск.

Нож! Большой, с темным вороненым клинком, на котором блестела белая полоса заточки. Я взял его, чувствуя себя, как Маугли, добывший железный зуб на Шерхана. Теперь я не сдамся волчаре без боя и Жеку смогу защитить. Теплая на ощупь рукоятка удобно ложилась в ладонь. Из чего она сделана, я не понял – показалось, что из пробки. На обушке рукоятки было выбито треугольное клеймо или какой-то знак.

– Вот это финорез! – восхитился Жека. – Дай поиграть.

– Некогда! – Я сунул нож за ремень, к спине, чтобы не пропороть себе живот, когда буду нагибаться, и, поднеся к окну, рассмотрел свечной огарок.

Чистенький он был, как из магазина, только с одного бока в натеки стеарина вплавилась пыль. Выходит, свеча еще горела, когда провалилась под пол, и случилось это совсем недавно…

Вот и стало ясно, что светилось в окне. Другой вопрос – почему человек бежал так поспешно, что потерял нож и свечку? Хорошо, если спешил на автобус. А если, наоборот, прятался от пассажиров? Тогда он может в любую минуту вернуться за ножом. Встречаться с ним не хотелось, но и выходить из дома к волку в пасть было бы сумасшествием.

А волк опять завыл, зверюга. Гулко, громко – мороз по коже. Я представил его клыки, и нож показался не таким уж надежным оружием.

От идеи забить окна досками пришлось отказаться – старые гвозди проржавели насквозь, а других не было.

– Алеш, а давай в печку спрячемся! Как Баба-яга, – предложил Жека. Понятно: вспомнил картинку из «Сказок», где Иванушка, перехитрив Ягу, задвинул ее на лопате в печку. Только у здешней печи не было заслонки. Места хватало на двоих, но в тесноте мы не смогли бы отбиваться. Волк выгрыз бы нас, как фарш из миски.

Тут я вспомнил, что печь рассыпается от старости. Я же сам с перепугу голыми руками выломал из нее кирпич, когда нужно было забить дверной крючок. Может, заложить окна кирпичами? От хозяина ножа это не спасет, зато волк не ткнется в прочную на вид стену.

Я сунул в печное жерло дубинку, нажал, и кирпичи обрушились, подняв облако глиняной пыли. Брат понял меня без слов: схватил кирпич, уложил на подоконник и с грязной сияющей физиономией бросился за следующим.

Кашляя, спотыкаясь и сталкиваясь в пылевой завесе, мы таскали кирпичи. Волчий вой заставлял поторапливаться. Жека заложил окно уже на треть, я на своем довел кладку до середины.

В каморке становилось все темнее. Мы сами замуровывали себя. Хотя кладку можно было разрушить одним сильным толчком, у меня опять побежали мурашки.

И вдруг, когда волк переводил дыхание, чтобы снова завести свою лунную песню, мы расслышали далекий скрип, как будто кто-то катил по дороге тачку.

Глава VII. Языкастая спасительница

Бросив работу, мы стали прислушиваться. Волчара гулко выл. На месте человека с тачкой я бы уже стал человеком без тачки и бежал в город. Но когда волк умолкал, мы опять слышали скрип колеса. Звук приближался!

Выглянув из окна, я увидел бодро плывущий в тумане свет маленькой фары. Кто-то ехал по перрону на велике! Вот он остановился у наших вещей. Фара потускнела и погасла.

– Алеша! Женя! – крикнули из тумана. Голос был не тети-Светин, а скорее девчачий.

– Уезжай! – закричал я. – Уезжай, здесь волк!

– Кто? – спросила девчонка, будто не слышала воя.

– Волк, серый! Уезжай!

Фара опять вспыхнула, заскрипело колесо. Велосипедистка ехала к нам!

– Надо прорываться, – сказал брат и взял наперевес дубинку. – Девчонка же, пропадет без нас.

Я здорово удивился. Еще четыре дня назад Жека ненавидел всех девчонок, даже Варю, которая всегда к нему немножко подлизывалась. Похоже, он стал выздоравливать от синдрома Пушкина-Сушкина.

Волк выводил свои рулады. Под шумок мы тихо разобрали Жекину кладку, вылезли из окна и рванули навстречу велосипедистке.

Как мы бежали! Сердце выскакивало из груди, взбаламученный туман вихрился за нами. Ожидая, что вой сейчас оборвется и волк бросится в погоню, я ощупывал нож за спиной. Жека размахивал дубинкой.

Обогнав меня, брат первым подскочил к девчонке, схватился за руль велосипеда и стал его разворачивать. Они опять сцепились. Говорю «опять», потому что девчонка была та самая, которая пыталась затащить нас в автобус.

– Убери своего полоумного брата! – вопила она. – Светлана Владимировна говорила, что у него не все дома…

Церемониться было некогда. Я восстановил мир, отвесив подзатыльник рвущемуся в бой Жеке и заткнув девчонке рот.

– Жека не полоумный, у него нервный срыв, – объяснил я. – Это у всех бывает, даже у разведчиков и космонавтов. Дошло?

Девчонка понимающе мыкнула, и я отпустил ее:

– Что ж ты сразу не сказала, что тебя прислала тетя Света?

– Я говорила, что из кружка, помочь! А кружок у Светланы Владимировны при музее.

– Вот и надо было с этого начинать.

– Я и начинала! А твой… – начала девчонка, и пришлось опять заткнуть ей рот.

– Ты хотела сказать «твой брат Женя»?

– Угу, – подтвердила девчонка и, отковырнув с губ мои пальцы, стала развивать мысль: – Твой брат Женя, идиот и дебил с нервным срывом, как у космонавтов…

Брат Женя тяжело дышал. Даже в мертвящем лунном свете было видно, как его лицо наливается краской. Пришлось остудить больного новым подзатыльником, хотя виновата была девчонка. Учиться на своих ошибках она не желала, потому что не считала их ошибками.