Страж южного рубежа

– Курск! – Констатировал довольный завершением мытарств Боривой.

– Уже заметил.

Потянулись ремесленные мастерские, кузни, судя по запаху мастерские кожевников, стоящие наособицу возле реки. Народу на большой рыночной площади было немного, сказывалось позднее время для торговли. В правой стороне от рыночной площади находились тщательно возделанные поля, что на них было посажено, Андрея не интересовало, он лишь отметил присутствие порядка во всем.

– Ну что, сотник, будем ставить телеги. Лошадей гнать за городище, там обустраивать, скотиной торгуют не здесь. Завтра поутру готовь деньги, мыто платить.

– Ставь, Боря, и разгрузите одну из подвод, добро раскидайте по остальным телегам или сгрузите на землю. Я пока с лошадниками до скотьего рынка прогуляюсь.

Пристроив табун и уплатив мыто сразу за два дня торговли, Андрюха, оставив с лошадьми Вторушу и Остромира, вернулся. К этому времени пронырливый Боривой уже по-хозяйски обосновался на месте, познакомившись с соседями по торговой деятельности.

Андрей верхом, Акун на повозке вместе с раненым Судиславом, заплатив подорожный сбор, пересекли ворота цитадели. Ему было интересно рассматривать город. За городской стеной располагались улицы посада, на боковых лучах которых находились ремесленные слободы. Все это хозяйство было удалено от центра города из-за боязни пожара. Расспрашивая прохожих, они добрались к дому знахаря. Не сходя с лошади, сотник постучал в крепкие деревянные ворота. Через короткое время открылась калитка, вышла молодая полноватая девушка с русой косой через плечо. Глянув снизу вверх на Андрея, спросила:

– Болезного привезли?

– Да.

– Сейчас открою ворота, можно завезти повозку. Батюшка скоро выйдет.

Заведя лошадей и повозку через открытые ворота на широкий двор, прошлись по дубовым плашкам, выстеленным пред большой избой. По виду всего, что его окружало внутри двора, Андрюха понял, что средневековый лекарь не бедствует, отсюда следует, что люди к нему ходят, а значит, он профессионал своего дела. Стоя у телеги, он посмотрел на бледное лицо Судислава, его перевязанную голову, руки и грудь. Андрюха вздохнул: «Выживет ли?». В дороге он три раза колол ему промедол из аптечки, взятой с собой, поэтому дорогу раненый перенес легче, чем предполагал Боривой, не догадывающийся ни о чем.

Осмотрев больного прямо в повозке, знахарь из-под бровей глянул на Андрея:

– Кто его так?

– Да тати, в двух днях пути отсюда. Напали на обоз, еле отбились.

– И довезли. Да он за два дня с такими ранами должон был умереть.

– Жить захочешь и не так раскорячишься, – криво улыбнувшись, заметил Андрей. – Мы его раны тертым мхом посыпали.

– Ладно, заноси в избу.

За руки и ноги подняв раненого, двинулись к избе.

– Да не в ту. Там я проживаю. Вот же боковая дверь рядом.

Сбоку действительно было строение. Андрюха определил его как сарай, оказалось – больница. Уложили на лавку.

– Все. Можете уходить. Завтра заходи к обеду, – сказал он Андрею. – Милана, проводи воев.

За ними закрыли ворота, вечерело уже довольно ощутимо. Необходимо было искать место для постоя, не спать же в городе на телеге. Ищенко окликнул мимо пробегавшего юнца:

– Скажи, отрок, где здесь постоялый двор?

– Так, в конце улицы, Позвизд держит, я к нему сейчас и иду.

– Акун, поворачиваем оглобли, айда за юнцом.

– Это с превеликим удовольствием.

Харчевня с гостиницей на втором этаже оказалась всего метров через триста, прямо возле посадской стены. За крепкими тесовыми воротами, открытыми по причине раннего времени настежь, по центру высилась двухэтажная изба, поражая широкими размерами. Справа от избы помещался хлев с хрюкающей и мычащей живностью. Судя по тому, что смрадом оттуда не несло, за животными был пригляд. Перед хлевом находилась коновязь с яслями и выдолбленным бревном для водопоя, это для тех, кто заехал перекусить. Рядом ясли для лошадей постояльцев. Телегу можно было поставить на свободном пятачке слева от ворот, там же находился погреб, закрытый дубовой дверью.

Соскочив с лошади, Андрей привязал ее уздой к коновязи, лошадь тут же потянулась к воде.

– Жди пока здесь, – кивнул Акуну.

Навстречу Андрею выбежал разбитной парняга, на ходу поправляющий запачканную чем-то съестным рубаху.

– Ночевать у нас желаете?

Глянув на неопрятный вид встречающего, Андрей скривил губы.

– Гляну, пожалуй, сначала.

– Милости просим.

Юнец открыл дверь, державшуюся на ременных петлях, пропуская Андрея вперед.

Внутри было опрятно. По бокам зала поставлены печи для обогрева обеденного зала в зимнее время. Столы чистые, выскобленные, пол подметен, ставни на окнах открыты, в них поступал прохладный воздух со двора. Под притолокой торчали ветки полыни и можжевельника.

«Для ионизации помещения», – определил Андрюха.

За спиной послышалось сопение:

– Светелки наверху.

Парень показал рукой на ведущую на второй этаж лестницу.

– Ну что ж. Зови хозяина.

Хозяин, бородатый, тучный мужик в чистой вышитой рубахе, появился незамедлительно.

– Хозяин, крышу-то у тебя снять можно?

– Дык, а насколько остановишься?

– А это как дело пойдет. Думаю дня на три точно.

– А коли так, оставайся.

– И сколько за это удовольствие я должен?

– Ты один?

– Сегодня двое, а дальше один останусь.

– Ага! Ну так, светелка с чистым бельем, еда, овес для лошадей, место под телегу, – слегка задумался, в подсчетах ничего сложного не было, каждодневная рутина. – Четыре деньги.

– Устраивает. Пускай юнец позовет моего человека, а ты показывай светелку, умоемся, ужинать спустимся. Так что, ты нам меда хмельного выставь да щец, а к ним по доброму куску свинины зажарь.

– Сделаем. Давай деньги, и идем смотреть светелку.

Андрюха полез в кошель, отсчитал четыре новгородки и сунул в руку хозяина заведения.

Стянув с себя кольчугу, камуфлированную куртку, Андрей перепоясал рубаху ремнем с мечом. Сполоснув руки, вдвоем с Акуном спустились на ужин. После дороги еда показалась необычайно вкусной. Хмельной мед бодрил. Помимо них в зале хватало посетителей и жильцов. После хлопотного дня в заведении у Позвизда был аншлаг. Набив утробушку деликатесами, обоих потянуло в сон. Уже стоя на лестнице, Андрей подозвал хозяина:

– Уважаемый, как бы нам с утра в баню сходить, уж очень помыться хочется, но сегодня сил уже нет.

– Дак, на заднем дворе баня. Сегодня отдыхайте, а завтра с утра милости просим. Баня у нас знатная, сранья пошлю топить, как проснетесь, все будет готово.

– Благодарствуем.

– Да и бельишко простирнуть можно, в оплату все уложено.

Добрая пища и хмельной мед благотворно сказались на молодые организмы. Чтобы заснуть мгновенно, потребовалось лишь добраться до лавок и снять с себя верхнюю одежду.

Поутру, сытые и намытые, словом как две новые гривны, Андрей и Акун пересекли на повозке городские ворота, уплатив за проезд гужевого транспорта стражнику. Рынок гудел как растревоженный улей. Проехав мимо купеческих лабазов, они очутились у начала торгового коловорота.

– Акун, стань с телегой вон у того складского сарая и жди меня. Схожу к Боривою, и прокатимся к нашим лошадникам.

– Я понял. Но-о-о, родимые! – отдохнувшие за ночь лошади весело потянули телегу.

По Андрюхиным понятиям, рынок мало чем отличался от барахолок девяностых годов. За деревянными лотками, крытыми навесами из дранки, торговали узнаваемые по прошлой жизни лица кавказской национальности, среднеазиаты, да и славян-торговцев присутствовало много.

– Ёкарный бабай, и здесь азеры обосновались! – пробормотал Андрей.

Вчера, когда он оставлял Боривоя на торгу, дело шло под закрытие рабочего дня и весь этот цирк уже либо свернулся, либо собирался сворачиваться. Нынешняя толкотная торговля наполнила сердце его ностальгией по дому. Рядом с ним, раздались выкрики с интонациями ломаного русского языка:

– А вот гранаты спелые, сладкие, подходи, дам отведать. Четыре по цене одного. Подходи, четыре по цене одного.

Андрей повернул в сторону выкриков. Лицо характерного типа, с чертами, до боли знакомыми каждому россиянину конца двадцатого, начала двадцать первого века.

«Ну, точно азер!»

Стоящий за лотком чернявый худосочный парняга, лет тридцати, в одежде восточного пошива, торговал курагой, гранатами, инжиром и изюмом. На прилавке также присутствовала халва, желтоватый сахар и прочие восточные сладости.

– Откуда будешь, земляк? – спросил Андрей.

– Что покупать будешь? – не понял тот.

– Я спрашиваю, откуда товар привез?

– А-а-а, товар персидский. Покупай, не пожалеешь, четыре граната по цене одного отдаю. Попробуй, сразу купишь.

– Обязательно куплю, только дай оглядеться. Я только пришел, – и двинул дальше вдоль рядов, к лотку, где должны стоять телеги Боривоя.

Торг шел по полной программе, народ торговался, пытался выгадать даже в какой-то мелочи.

«На рынке два дурака, один продает, другой покупает». Вспомнилось Андрею. Он дефилировал мимо лотков с овощами, где продавали репу, морковь, какую-то зелень. Дальше находились лотки оружейников – мечи, щиты, топоры, ножи, кинжалы, наконечники копий и стрел. Лотки тканей и готовой одежды, обувь – все это рядами, подходи, выбирай кому что надо. Лотки кожевников – выделанные кожи и изделия из нее: ремни, куртки, упряжь, седла. Ювелирные изделия из серебра, стекла. Мед пчелиный всех сортов, оттенков, вкусов. Мед хмельной, ромейское вино в бочках, кувшинах. Пушнина.

Увидел лоток, где бойко вел торговлю Боривой. Понаблюдав со стороны, осознал, что Боривой находится в своей стихии. Вот действительно человек родился и нашел себя в этой профессии. Заметив Андрюху, Боривой жестом подозвал его.

– Ну как дела, Боря?

– Слава богам, все хорошо, если и дальше так пойдет, за две седмицы расторгуемся, – лоток был заполнен деревенским ширпотребом, от лаптей и деревянных пуговиц, до меда и мешков с зерном. – Тут мытарь подходил. Сказал, подойдет скоро еще раз, мыто платить надо.

– Не вопрос – подождем.

– Как там Судислав, не помер?

– Довезли. В обед зайду проведать.

Боривой больше отвлекаться не стал, занялся делом, зазывая покупателей и торгуясь, уступая в чем-то, все равно не выпускал из рук выгоду. Андрей отойти от лотка не успел. Как черт из коробочки, слегка вихляющей походкой к лотку подходил молодой, худой, с костистым лицом, длинными руками и кривыми ногами мужчина, в белой длиной рубахе и черных шароварах. Через его плечо была перекинута матерчатая сумка, за ухом торчало писало, не то гусиное перо, не то стило, сразу и не понять.

– Очешуеть. Ну, точно наш финик, ему бы еще очечки на фэйс и вылитый Макс. Братья-близнецы, да и только, разве что побрить, – вслух сказал Андрей.

Макс Тишман был начальником финансовой службы в части, в которой служил Андрей. Крученый, иногда высокомерный, вспыльчивый, но знающий свое дело малый.

– Мыто платить будете?

– Ну а как же, мы люди законопослушные. Платить-то сколько?

Из матерчатой сумки мытарь достал берестяную грамотку, окинув взглядом лоток, возы и стал что-то бормоча подсчитывать.

– Сколько дней торговать надумали?

– Две седмицы, – отвлекся от торговли Боривой.

– Ну, так, – опять бормотание, – приезд в город с целью торговли, на две седмицы, с сего дня, с повозками, с сотоварищами, двое, по полкуны с человека.

Высчитал, объявил:

– Четыре гривны куны серебром.

Андрей полез в кашель и отсчитал монеты в протянутую руку мытаря. Тот ссыпал наличность в свой кошель и протянул бронзовую бляху с вычеканенными каракулями на ней. Андрей принял.

– Тамга, разрешение на торговлю. Через две седмицы вернешь.

– А то. Слышь, мужик, тебя не Максом случайно кличут?

– Замята я.

– Тоже прикольно. Бывает.

– Что бывает?

– Да говорю, обознался я.

Мытарь стал удаляться вдоль торгового ряда. Только сейчас Андрей заметил его сопровождающего, ранее стоявшего в отдалении, с виду звероватого гоблина с коротким, широким мечом на поясе.

– Боря, меня сейчас Акун на скотий рынок отвезет. Там оставит телегу, а сам к тебе. Я потом в город, раненого проведаю, да и дела кое-какие порешаю.

– Не волнуйся, сотник, расторгуемся.

Перед самым обедом Ищенко постучался в знакомые ворота знахаря. Как и вчера, ему открыла калитку уже знакомая молодушка с косой через плечо.

– Заходи. Заждались тебя уже.

Андрей зашел в знакомый двор. На скамейке перед хозяйской избой он увидел колоритную фигуру вооруженного варяга, тот был облачен, словно собрался в поход. Несмотря на жаркую погоду, на стеганый поддоспешник был одет ламелярный доспех, соединенный по бокам застежками, на плечах удерживаемый кожанами лямками, на которые крепились металлические бляхи. На поясе меч. Шлема не было вовсе, по этой причине Андрея поразила бритая голова с длинным пучком волос, спускавшимся с макушки. Картину дополняли ухоженные усы, свисавшие с лица, словно два моржовых клыка. Лицо руса пересекал застарелый шрам, проходящий от уха через всю правую щеку, до подбородка. Увидев входящего Андрея, варяг встал с табуретки, поставив на нее глиняную кружку, шагнул навстречу.

– Здрав будь.

– И тебе не хворать. Чем обязан такому вниманию? Или провинился чем?

– Еще вчера Ставр передал вести о тебе. Наместник князя желает видеть тебя. Идем.

– Что ж, я не против. Дай только человека своего проведать.

Желание наместника повидаться с приезжим совпадало с распоряжением Монзырева. Задача стояла познакомиться с главой местной администрации. Ищенко еще в дороге ломал себе голову, как свести знакомство, а, поди ж ты, само собой вопрос разруливался. За спиной слышалось легкое дыхание Миланы.

– Людин твой жив. Пойдем в избу, батюшка как раз у него.

В комнате, где находился раненый Судислав, пахло травами, но все же ощущался легкий сладковато-приторный запах застоявшейся крови. Небольшое оконце, со вставленной в него слюдой, давало мало света, но все же позволяло, вместе с масляным светильником хорошо различить бледность на лице раненого, лежавшего на лавке. Больной тяжело дышал, но был в сознании, рядом с ним находился Ставр, который из плашки поил его целебным отваром. Оба скосили глаза в сторону вошедших.

– Как ты, Слава?

– Жить будет, – вместо Судислава ответил знахарь. – Ты все же мне ответь, как смог довезть его такого?

– Боги помогли.

– Ну да, ну да.

– Зачем ты посаднику про меня сообщил?

– А как ты думал? В двух днях пути от города тати шалят. Их ловят, поймать не могут. И тут появляется такой красавец, как ты, и сообщает, что одолел их. Да и раненый у меня на подворье из пришлых. Чей, откуда прибыл, кто он? Известно только с его слов, чай не со сломанной рукой. Обязан сообщить.

«Ну, ничего не меняется. У нас огнестрел или ножевое ранение, обязательно ментам стукнуть надо. Здесь такая же песня. Эх, не по тем книгам мы историю учили».

– Долго оклемываться будет?

– А что, не видно? Парень практически за кромкой побывал.

– Слава, может хочешь чего? Я принесу.

– Благодарствую, сотник, – просипел раненый. – Мне бы отлежаться. Все болит. Ты бы меня уколол лекарством своим, мочи нет терпеть.

– Нечем колоть, Слава. Нет у меня больше лекарства.

– Что за лекарство? – встрепенулся лекарь.

Ищенко чертыхнулся про себя. Не будешь ведь рассказывать, что через десять веков изобретут промедол.

– Да продал мне как-то купец из Византии, лекарское средство, да закончилось оно. Что за средство, я сам не знаю. Не лекарь я – воин. Ну, пойду я, посадник кличет.

Выйдя во двор, вдохнул полной грудью свежий воздух.

– Пойдем, что ли, служивый? – обратился к ожидающему представителю власти.

– Идем.

В самом центре города была выстроена крепость-детинец, внушающая уважение всякому, кто находился рядом. Это была крепость в крепости, с внутренним склоном оборонительного рва. Андрей на глаз определил: «метра три и ширина метров двадцать». По внутреннему краю шел частокол из крупных, до полуметра, бревен. Пройдя со своим сопровождающим по опущенному подъемному мосту, с интересом рассмотрел охранявших ворота цитадели варягов.

«Все-таки по внешнему виду и оружию здорово отличаются от местных граждан. Какая натура, какой типаж. Их бы в кино снять».

Местные бодигарды со скукой взглянули на проходящих мимо них. Только на мгновение в глазах появилась заинтересованность, когда взгляд обоих упал на меч, висевший на поясе у Андрея, и тут же пропала, рассыпавшись о лицо сопровождающего.

Внутри крепости бревна частокола были расколоты пополам и установлены плоской стороной внутрь укреплений. Сам детинец представлял квадрат, примерно сто на сто метров, по углам со стороны ворот возвышались две каменные башни, похожие на донжон. По центру двора располагался высокий и красивый деревянный терем с постройками справа и слева примыкающих к нему зданий, казармы и конюшни соответственно. Плац перед теремом был уложен почерневшими от времени и использования дубовыми плашками, подогнанными и утрамбованными, словно паркет в помещении ведомственной принадлежности. Плашки отсутствовали только возле коновязи и конюшни. Хозяйственные постройки, судя по всему, находились на заднем дворе цитадели. По двору сновали по своим делам вооруженные ратники, женщины исполняли какие-то свои хозяйственные работы.

Поднявшись на крыльцо терема, вошли внутрь. Андрей почувствовал благодатную прохладу помещения. Пошли по короткому, широкому коридору, минуя запертые двери. Наконец нырнули в центральную дверь. Сделалось заметно теплее и светлее. Окна в главной зале терема оказались большого размера, забранные тонкой слюдой. От неожиданно яркого света в глазах зарябило бликами.

– Купец доставлен, боярин!

Зрение восстановилось, и Андрей увидел в большой расписной комнате на возвышенности деревянное резное кресло, покрытое слоем коричневой краски. В кресле восседал совсем не старый еще, плечистый мужчина с курчавой светлой бородой, в дорогом кафтане голубого цвета, расшитом серебром, такого же цвета шароварах и полусапожках тонкой выделки кожи. На груди его висела золотая цепь. Ищенко прикинул – «граммов триста пятьдесят весит». По бокам от кресла на лавочках, застеленных коврами с узором, сидело еще восемь человек различной наружности, но все высокого положения для этого города. Все при мечах, кое-кто и в доспехе.

– Здрав будь, боярин! – поклонился центральному персонажу Андрей. – Почто звал?

– И ты, здрав будь, хм… купец. Хотя не похож ты на купца.

– Так я и не купец вовсе. Сотник я, боярина Гордея, из веси кривичской. Прибыл по его поручению сопроводить караван торговый. Да дела кое-какие порешать. С тобой вот велено встретиться.

– Ну, то, что ты татей дорожных положил в двух днях пути отсель, я уже знаю. Не знаю только, сколько их было.

– Двадцать четыре разбойника насчитано. Да трое ушли.

– О как! А своих сколько потерял?

– Так, четверых, да один у знахаря лечится. Знахарь сказывал, поднимет на ноги болезного.

– Поверить зело трудно в такой расклад. Али вои с тобой знатные были?

– Да нет, обычные пахари. Наверное, повезло просто. Боги были на нашей стороне. Уберег Сварог внуков своих.

– Что скажешь, Улеб?

– Да что сказать, Вадим Всеволодович. Война ведь одних в Хель уводит, а другим славу дает. Мы-то за татями этими сколь охотились, а вишь, они сами смертушку себе нашли.

Легко поднявшись с кресла, боярин стремительно подошел к Андрею.

– Ну, за доблесть твою, сотник, прими подарок с моей руки, – он снял с пальца серебряный перстень с красным камнем и вложил в ладонь Андрею. – Носи, заслужил.

– Благодарствую, боярин, – надел подарок на средний палец левой руки. – Помнить буду, от кого награду получил, дорогого стоит.

Явно довольный сказанным, Вадим Всеволодович вернулся на место.

– Ну, рассказывай, о чем боярин Гордей переговорить велел?

Еще перед отъездом Монзырев с Вестимиром решили, что так как в веке десятом, имени Анатолий, да еще Николаевич, у славян не встречалось, то и принять потребно другое имя. Так Монзырев стал Гордеем Вестимировичем, все-таки волхв выступил инициатором появления в этом мире новоявленного боярина, так что отчество крестник получил от него.

– В седмице, ну может чуть больше, пути от Курска, на правом берегу реки Псел находится наша пограничная весь, держит она по земле своей границу от соседей хлопотных, людокрадов проклятых, кои каждую весну и лето приходят пограбить землю русскую.

В палатах послышалось легкое обсуждение сказанного. Боярин приподнял слегка руку. Все умолкли.

– Да знаем мы о вас и о печенегах тож. Сей год хотели к границе малую дружину послать с воеводой Улебом Гунаровичем.

– Прости, боярин. Припозднились вы малость. Словно косой прошлись печенеги по весям нашим. – Отбиться удалось, да люда погибло много. Кого в полон увели, а кого пограбили.

– То-то ты торговать заявился, – с обидой вырвалось из правого ряда советников.

– Дак ведь не от хорошей жизни заявился. Послал меня Гордей Вестимирович к тебе, боярин, Вадим Всеволодович. Не помощи просить в войске. Потребно ему от тебя пара человек, варягов знатных, в делах ратных умельцев. Учителя воинские ему надобны, хочет он мужей в родах пограничных под щиты поставить. Учение весь оплатит.

– Это смердов-то учить? – с лавки поднялся и сделал три шага вперед молодой варяг, одетый в бронь. На лице его заиграла презрительная улыбка. – Ну, коли вашему боярину серебра не жалко, пусть. Но толку будет мало.

– Сядь, сотник Якун! – повысил голос боярин.

– Дозволь, Вадим Всеволодович, слово молвить! – с места, предназначенного ему, поднялся Улеб.

– Говори, Улеб Гунарович.

– Дозволь мне в ту весь поехать. Застоялся я в Курске, чувствую, жирком обрастать стал.

– Да ты что, воевода, али белены объелся. Где это видано, чтобы с воеводства на весь пасть. Чего тебе у меня не хватает. Али самолюбия в тебе не осталось, гордости нет?

Андрей отрешенно стоял чуть в стороне, уже не принимая участия в разговоре. Он сразу почувствовал гнев посадника. К чему он может привести, не знал.

– Минуло уж тридцать три зимы, как я, тогда еще юнец, пришел со своим хевдингом, Хрольвом Вилобородым в Гардарики, с красным щитом, поднятым на мачту. Мы пришли за добычей и готовы были рубиться хоть с самим Фенриром, лишь бы разбогатеть и вернуться в свой фиорд с кошелями серебра и славой удачливых бойцов. Сейчас тот хирд, с которым я приплыл, почти весь уведен девами валькириями в чертоги Одина. Остался я да Стегги Одноногий, который приживалкой живет при мне у тебя, боярин. Смотри, сколь много возле тебя молодых. Дозволь мне отправиться в пограничье. Там я принесу еще пользу для Гардарик, ставших мне второй родиной. Да и Одноногого возьму с собой.

В палатах стояла мертвая тишина. Боярин в раздумье смотрел на Улеба.

«Старик выжил из ума. Однако он прав, пора сменить его на кого помоложе. Отпустив его, покажу этим, что оказал помощь. Да и боярин этой верви вроде бы как в должниках походит. А то ведь по „Киевской правде“ живут по своим законам, с которыми даже князь обязан считаться и не вмешиваться в них. Глядишь, для чего-нибудь и сгодятся эти людишки».

Приняв решение, он удовлетворенно улыбнулся. Настроение на глазах стало подниматься.

– Ну, коли просишь, а-а, будь по-твоему. Отпускаю.

– Благодарю, боярин.

– Ну, а еще с чем послан? – опять обратился боярин к молча ждавшему Андрею.

– Вадим Всеволодович, мужчин у нас повыбивали много, мой боярин поручил привезти мужиков, кого по согласию в закупы взять, может, где вдачи[1] согласятся, или изгоев найду.

– Ну, в этом я тебе не помощник. Сам крутись, как хочешь. Но и мешать не буду.

– И за то благодарен буду.

– Ну, будь здоров. Я так думаю, что эта встреча не последняя у нас.

– И тебе здоровья и долгих лет, боярин, – поклонился Андрей, на плечо ему легла тяжелая рука. Ищенко скосил взгляд влево, рядом стоял старый Улеб.

– Идем.

– С радостью, воевода.

– Да какой же я теперь воевода? – выходя из терема, проговорил Улеб.

– Ну, хочешь, я тебя учителем звать буду? Или сэнсэем?

– А это что за зверь?

– Так у азиатов с далеких восточных островов прозывают учителя.

– Ну что ж, вполне.

5

Сильный порыв ветра наполнил кормовой стяг. Волнующаяся полоса парусины закрывала от взгляда пейзаж впереди бегущего по водной глади реки торгового судна. Оно плыло вниз по течению, оставив позади город у слияния рек Кур и Тускарь. Уже были пройдены пороги, и судно скользило по западному притоку Оскола, впадающему в Северский Донец. Слишком большой путь проделали корабельщики в этом походе. Всем хотелось побыстрее вернуться домой. Но Саклаба – страна богатая, как магнитом тянувшая восточных купцов к себе.