Солис

– Фор, – мои глаза наполнились слезами, не этого я хотела, не тащить его за собой к верной погибели, мне только нужна была поддержка, чтобы оболочка не подвела раньше времени, – прости, я просто… мне всего лишь… – пыталась собраться с мыслями я, – Луче сказала, что…

Артём притянул меня к себе, осторожно обнял, погладил по голове, прогоняя тревогу прочь:

– Я догадываюсь, что она могла тебе рассказать: тьма пробралась в душу первого воина. Сол, не нужно быть мудрецом. Я сказал: я с тобой! Нужно только что-то сделать с приступами. Сергей Вячеславович объяснил, из-за чего они?

– Из-за гематомы в моей черепушке, – всхлипнула, уткнувшись носом в плечо целителя.

– Дай-ка я кое-что попробую? – он отстранился.

– Нет, Фор, твоя оболочка потратит слишком много сил! – я попыталась удержать Тёму.

Он, упрямо не слушая, приложил свои ладони к моим вискам, крепко зажмурился, я почувствовала тепло, даже жар от его пальцев, тот стремительно расползался от моей головы по всему телу.

Артём покачнулся, открыл глаза, устало провёл пятернёй по ёжику своих волос и тряпичной куклой плюхнулся на стоящий рядом стул.

– Порядок! Будешь как огурчик, Солнце! – Фор придвинулся поближе и пристроил голову на мою кровать, точно вот-вот вырубится.

– Тёма! Я же говорила! – я нажала кнопку экстренного вызова у изголовья.

– Я в норме, не паникуй! Нужно только какую-нибудь шоколадку заточить … – пробормотал Артём.

Через минуту в палату вошла медсестра, и папа следом за ней.

– Мира? Что случилось? – папа переводил взгляд с меня на парня.

– Пап, Тёме плохо! Он, наверное, перенервничал!

– Да я в норме, Сергей Вячеславович! – подал голос Фортис. – Мира шутит, ей одиноко в палате, вот она и придумала…

– Артём, дружочек, ты и правда бледный какой-то. Поехали-ка домой, там Ната тебя быстро на ноги поставит! – папа измерил пульс парня.

– Нет! Я останусь! – вскочил на ноги Фор и тут же, покачиваясь, сел обратно.

– Так, ладно, неразлучники, – папа обратился к медсестре, – Светлан, раздобудь нашему боксёру чайку горячего и чего покушать. А ты, боец, иди сюда! – Сергей Вячеславович помог Тёме подняться и добраться до кресла. – Садись и подыши свежим воздухом у окна. Придёт Стас, поменяетесь. И будет всем спокойнее.

– Пап, а где Влад? Как он? – спросила я, немного нервно заправляя выбившиеся из «гульки» серебристые пряди.

– Славка, ты сейчас должна позаботиться о себе. Мы ничем ему пока не поможем. Только время. За ним присматривают, Влад не один, не переживай.

– Можно я ему позвоню?

– Позже, дочь, позже…

Папа ушёл на дежурство в своё отделение, медсестра Светлана принесла Тёме завтрак. Он любезно поделился со мной:

– Сол, а ты уверена, что тебе можно налегать на конфеты? – с сомнением спросил Артём, когда я запихнула в рот шоколадный батончик.

– Раз хочется, значит, можно! После твоих фокусов у меня даже ноги болеть перестали и захотелось чего-нибудь пожевать! Может, за чипсами сбегаешь?

– И это будет последняя его пробежка! – сердито произнёс Стас, вошедший в палату. – Мира, как ты?

Аппетит тут же пропал. Я надулась как мышь на крупу:

– Станислав Андреевич, вы, кажется, палату перепутали. Насколько мне известно, мой лечащий врач – Фёдор Степанович!

– О, а мы уже и ворчим! – за спиной Стаса показался Богданов. – Доброе утречко, барышня! Что это вы тут так аппетитно уминаете?

Доктор начал осмотр, выпроводив из помещения всех посетителей, даже Стаса не пожалел. Мне сменили повязку на голове, теперь я, помимо седой пряди, стала ещё и счастливой обладательницей выбритого виска с противоположной стороны.

– Мирослава, какое чудесное имя, – пропел Фёдор Степанович. – Мирослава, мы с тобой сейчас прокатимся с ветерком на МРТ. Не хочу, чтобы ты пугалась или переживала, травма у тебя серьёзная была, да ещё ночной приступ. Его очень быстро купировали, благодаря действиям Станислава Андреевича, он был рядом. Но сейчас, девочка, по всем законам жанра, ты должна только моргать. А ты у нас тут ведёшь себя вполне активно, что вроде как аномально.

– Фёдор Степанович, если что-то будет на снимках, не говорите папе, никому не говорите, – попросила я. – Я совершеннолетняя и самостоятельная.

– Эй, Мирослава, ты чего это раньше времени лапки опускаешь? Из такой передряги вылезла! А простой процедуры боишься!

– Пообещайте мне! Это врачебная тайна, я совершеннолетняя! Пусть будем в курсе только мы с вами!

– Обещаю, – снисходительно ответил Богданов.

Когда он ушёл, в палату вернулись Стас и Артём, державшие дистанцию, как магниты с одинаковыми полюсами.

– Тём, принесёшь попить, горло после конфет пересохло? – попросила я целителя, многозначительно кивая на дверь.

– Конечно, Солнце! Один момент! – ответил тот и, поражая своей прытью, проскользнул мимо Стаса.

Подозрительно прищурившись, я внимательно его разглядывала:

– Зачем ты опять пришёл? – с места в карьер начала я.

– Кнопка, – он подошёл, сел рядом на стул, хотел взять меня за руку, но я её одёрнула. – Мира, ты ведёшь себя как обиженный ребёнок!

– Стас, я не ребёнок. Я не хочу тебя видеть, – произнесла чётко и спокойно каждое слово. – Не хочу, чтобы ты приходил, чтобы лез с расспросами к моему врачу. Не хочу, чтобы ты выяснял отношения с Артёмом! Займись своей семьёй! Оставь меня в покое!

– А ты больше не моя семья? – с обидой в голосе спросил он.

– А я была ей? – вернула вопрос. – Где ты был всё это время? Я не видела тебя два года! И теперь ты приходишь и строишь из себя старшего брата! Ты мне не брат! И никогда им не был!

– Мира… – Стас потянулся ко мне.

– Уходи! Я видеть тебя не могу! Как ты не поймёшь? – прокричала я.

– Кнопка…

Кардиомонитор снова бешено запищал, Стас отступил, отвернулся от меня, обхватил руками голову. Я слышала, как тяжело он дышит. Я чувствовала, как больно ему от моих слов.

«Прости, прости! Не могу я прощаться, не умею. А тебе нельзя быть рядом. Я здесь ненадолго!» – вопил мой внутренний голос.

– Мира, я… если что, я рядом, – сказал он, закрывая за собой дверь.

А я больше не сдерживала слёзы. Дурацкие слёзы. Дурацкая Мира. И почему я всё время реву? Это всё оболочка. Люди слабые, эмоциональные. Я воин. Воин, который не может, не должен любить. У меня есть только дозор. Но в груди щемило, и душа рвалась за ним, обычным фотоном. Она выла от отчаяния и тоски.

Вернулся Фортис, с маленькой бутылочкой воды и коробочкой яблочного сока. Сел на мою кровать, притянул меня к себе и аккуратно обнял:

– Сол, он тебя любит.

– Не говори ничего! – перебила Тёму я.

– Ему плохо без тебя, – продолжил речь вредный целитель, – его душа тянется к твоей. Не понимаю, почему вы не…

– Фор, прекрати! – отстранилась я, разозлившись. – Даже если ты что-то там и заметил, я скоро вернусь в Хрустальный Замок! Сейчас нам нужно как-то выбраться из больницы и найти Влада!

– Мир, просто странно это…

– Не надо! – я отвернулась от него и закуталась в одеяло до самого кончика носа.

– Хорошо, тогда теперь официально ты будешь моей невестой! – выдал строго Артём. – Сама напросилась!

Я грустно улыбнулась и проворчала из-под одеяла:

– А кольцо? А встать на одно колено?

– Вот ведь, всё-то она помнит! А я сэкономить хотел, пока ты невменяемая, – уже веселее, с привычными озорными нотками произнёс Артём.

– Не-не! – я вылезла из укрытия и наигранно серьёзно посмотрела на жениха. – Всё должно быть как положено! Никаких облегчённых версий!

Тёма без капли смущения уселся на мою постель, заграбастал меня к себе под бочок и притих. В тёплых объятиях целителя с каждым его словом мне становилось так легко, так мирно.

Вскоре за мной пришла Светлана, прямо на кровати укатила меня на МРТ и прочие обследования. Фёдор Степанович, шутник и балагур, развлекал всё то время, что я провела в томографе, пока была на процедуре. В туннеле, под давлением замкнутого пространства, я случайно обнаружила у себя неожиданную сверхспособность. Закрыла глаза, сконцентрировалась на голосе доктора Богданова, чтобы не поддаться внезапному приступу клаустрофобии, уже накатывающей медленной волной, как вдруг картинка окружающей реальности изменилась. Сквозь толстые стенки томографа я увидела небольшой огонёк, точно свет от фонарика, совсем как в дозоре, когда мне доводилось провожать потерявшиеся души в поток. Душа Фёдора Степановича была тёплой, золотистой, с редкими голубыми всполохами, такой открытой и чуткой, но очень сильной. Сосредоточившись, мне удалось различить даже тоненькие нити, не толще паутины, расходящиеся от фотона в разные стороны, ниточки, что тянулись к родственным душам, к его якорям. Заворожённая этим прекрасным зрелищем, я даже не сразу поняла, что процедура сканирования закончилась.

– Мирослава Сергеевна, вы отличный пациент! – пропел Богданов. – Как оловянный солдатик! Снимки вышки на пятёрку!

Меня перевели в другую палату, так как, по словам Фёдора Степановича, таким ворчливым и прожорливым барышням нечего делать в реанимации. Наверное, папа постарался, и в палате я была одна, если не считать целителя, который упрямо отказывался покидать больничные стены.

– Тём, а тебе на работу не нужно? – проворчала я, пытаясь перебраться с каталки на новую койку.

– Всё своё ношу с собой, – ответил Артём, указав кивком на огромный ноутбук, что стоял на окне.

Мой дорогой надзиратель помог перекинуть и аккуратно уложить на постель загипсованные ноги, из дополнительного одеяла он соорудил валик под колени и отрегулировал наклон матраса.

В обед приходила мама и накормила нас с Артёмом. Мне достался, правда, только бульон с домашней лапшой. А вот у Тёмы был пир горой. Целитель чудом припрятал для меня пирожок с мясом.

Так серой чередой похожих друг на друга дней потекли мои больничные будни. Рядом со мной с утра и до вечера по очереди дежурили Тёма, папа или мама. Когда сил удерживаться в оболочке не хватало, я возвращалась в Хрустальный Замок, где надо мной суетилась уже Тенеритас. Она восстанавливала моё атрофировавшееся за время цикла тело, настоящее, то, что принадлежало воину-искателю Солис. Тене усердно лечила ещё не до конца затянувшиеся раны, полученные мной в Великой войне.

Иногда казалось, что оба моих воплощения – земная оболочка и родное – чувствуют друг друга, обмениваются ощущениями. Бывали моменты, когда я, находясь в своей комнате в Хрустальном Замке, замечала мимолётное лёгкое покалывание на кончиках пальцев или табун бешеных мурашек, пробегающих по предплечью, словно кто-то коснулся меня. Они дарили приятное тепло, от которого моя душа готова была искриться.

– Сол, как только заживут ноги твоей земной оболочки, мы сможем приступить к тренировкам, – обрадовала меня однажды Луче.

– Но я себя уже хорошо чувствую, я уже готова! – тут же вскочила я.

– Нельзя, искатель, ваша связь очень крепка, а оболочка ещё слаба. Ты покалечишь её, если во время боя случайно вернёшься на Землю.

Через три недели Фёдор Степанович разрешил лечиться на дому под строгим присмотром приставленного ко мне врача.

– Что ж, Мирослава, душа моя, как бы мне ни хотелось провести в вашем приятном обществе ещё пару недель, думаю, мы смело можем вас отпустить на волю! – произнёс он, как всегда, нараспев, внимательно изучая мою историю болезни. – Приступы не повторялись, контрольные результаты МРТ поразительные! Скажу честно, слегка сшибающие с толку! Ткани восстанавливаются, очаг поражённых областей стремится к нулю. Вы у нас тут ворчите и лопаете пироги, да-да, я в курсе. Так что, кроме как ждать пока срастутся ваши косточки, мне и заняться нечем. Да и папа твой хотел провести некоторые обследования по своей области. Но это, я думаю, он просто для подстраховки.

– Фёдор Степанович, спасибо вам за всё! – улыбнулась я искренне своему лечащему врачу.

– Барышня, это вам спасибо, вы у нас, деточка, местное чудо! – ответил он с хитринкой во взгляде.

Богданов подмигнул мне, похлопал по плечу и спешно убежал к своим многочисленным пациентам.

Пришла мама, чтобы помочь мне переодеться и собраться.

– Артём сегодня только к вечеру приедет, – сказала мама. – Он вчера уехал в Ярославль по работе. Хороший мальчик. Так за тебя переживает! Как же я рада за вас, детки!

Мама тихонько, думая, что я не вижу, вытерла слёзы.

– Да, Тёма мне уже четыре раза с утра звонил, – ответила я, натягивая толстовку с капюшоном. – Мам, я сказала, что мы будем его ждать. Он ведь сможет остаться у нас, правда?

– Конечно, Кнопка! Мы уже его приняли в семью! Только, – мама смутилась, – думаю, папе будет спокойнее, если Тёма поживёт в гостевой спальне… ну, ты понимаешь…

– Мам… – посмотрела я на родительницу с нескрываемым упрёком.

– Всё-всё, молчу! Давай-ка мы тебя причешем лучше, а то какой-то валенок у тебя на голове!

Всё это время с банными процедурами мне помогали медсёстры, душ я могла принимать только частями, чтобы не намочить гипс, да и голову помыли, лишь когда сняли повязку. Так вышло, что я и в зеркало то себя ни разу после аварии ещё не видела. Ведь даже зубы чистила сидя, а все отражающие поверхности находились гораздо выше уровня моих глаз.

– Да, спасибо мамуль, мне самой без зеркала было трудно! Только «гулька» и получалась.

Мама распустила мои волосы, собранные в узел высоко на макушке, и неожиданно ахнула, а потом побледнела:

– Мира! – она закрыла рот руками, а глаза её наполнились слезами.

– Мам, что… – я не договорила, когда увидела, что на мои плечи упали белые, как снег, пряди.

Вся верхняя часть, макушка моей, некогда брюнетистой, шевелюры поседела. Я выглядела как непричёсанный медоед пенсионер.

– Девочка моя! – мама обняла меня и расплакалась.

А я не могла проронить ни слова.

– Мам Нат? – услышала я знакомый голос. – Я машину подогнал…

В палату вошёл Стас и замер на полуслове, уставившись на меня:

– Кнопка…

Он на секунду растерялся, потом подлетел к нам с мамой и крепко обнял обеих. Я не удержалась и уткнулась носом ему в грудь, вдыхая родной запах, разрешив слезам пролиться. Ведь даже храброму воину, а тем более девушке двадцати трёх лет, тяжело видеть, как жизнь покидает его тело.

Мама, хлюпая носом, старательно пряча покрасневшие глаза, занялась сбором моих немногочисленных вещей. А Стас так и стоял, крепко обнимая, гладя мою седую макушку. Я не могла его отпустить. Он был нужен мне сейчас как кислород, мой мальчишка с апельсиновыми карамельками.

– Ты всё равно самая красивая, Кнопка, – тихо-тихо прошептал он.

Когда мама закончила с вещами, мне надели куртку, шапку, замотали шарфом, хотя весна на улице уже заявила о себе. Стас аккуратно поднял меня на руки и пересадил на коляску, чтобы довезти до машины. Мы отправились домой.

Глава 9.

Дом, в котором прошло всё моё детство, встретил непривычной тишиной. Ни шума голосов многочисленной семьи, ни весёлого гвалта на кухне. Лишь оглушающая тишина. Моё наполовину человеческое сознание, так и не принявшее произошедшее, отчаянно ждало, что вот-вот послышится звонкий смех Ани, она с воплями «Привет, братцы-кролики!» выскочит из укромного местечка и радостным, похожим на ультразвук писком «У-и-и!» станет обнимать и зацеловывать меня, бесперебойно щебетать обо всём на свете.

Мама немного нервно хлопотала на кухне, накрывала на стол, точно ожидала к обеду целую футбольную команду. Мы наелись так, что положи я в рот хотя бы ещё один кусочек запечённого с травами картофеля, то непременно бы лопнула с громким хлопком.

– Детка, – ласково произнесла Наталья Семёновна, удовлетворённая моим аппетитом, – я тебе постелила в гостиной, ты же не сможешь с гипсом по лестнице подниматься.

– Мам Нат, – захныкала я, только представив, что будет, если Солис случайно «вывалится» из оболочки на глазах у мамы, – а можно мне в мою родненькую берлогу? Там и ванная напротив, и кроватка моя, и книги, и окно в сад выходит, вы меня только разочек поднимите наверх, и всё!

– Ну и как тебе отказать? – потрепала меня по макушке мама. – Да и душевая кабина там действительно удобнее будет.

Стас отнёс меня в уже хорошо знакомую комнату на втором этаже. Аккуратно уложил на кровать. Я поморщилась от боли, мои горемычные поломанные ноги ныли и гудели.

– Больно? – он кивнул на гипс.

– Немного, – я устало откинулась на постель и закрыла глаза.

Стас нашёл маленькие подушечки, что украшали широкий подоконник, на котором я когда-то любила проводить редкие свободные от тренировок вечера, непременно в компании с книжкой, братик подоткнул их мне под колени, придирчиво поправляя.

– Сейчас принесу обезболивающее, потерпи немного, – сказал и направился к выходу.

– Спасибо, – прошептала уже скрывшейся в коридоре спине.

Я приняла лекарства, села, упираясь спиной в изголовье, укуталась в плед и, не удержавшись, спросила:

– Стас, что с Владом? Он ни разу мне не позвонил. И номер его не отвечает.

– Кнопка, не обижайся на него, – Стас осторожно присел рядом на мою кровать, почти касаясь своим плечом моего. – Он пока справляется как может.

– Ты его видел? – не унималась я.

– Да, я стараюсь хотя бы через день навещать брата, привожу еду. Выношу пустые бутылки… – ответил, не глядя на меня.

– Отвезёшь меня к нему? – попросила, хотя и не надеялась на такое везение.

– Мир, это сейчас не самая лучшая идея, – Стас, наконец, повернулся ко мне лицом.

– Почему? – стояла я на своём с упорством ребёнка в магазине игрушек.

– Он зол на весь мир. На водителя встречной машины, что не справился с управлением. На родителей за то, что отправили Ани встречать тебя. На меня за то, что я сообщил ему о смерти жены…

– На меня за то, что осталась жива? – грустно улыбнулась я, а в глазах защипало, дурацкая человечность.

Стас поколебался секунду, а потом всё же обнял, притягивая меня к себе, совсем как раньше:

– Не думай об этом. Владу нужно время. Он очень любит тебя. И скоро поймёт, что никто ни в чём не виноват. Так сложилась жизнь.

Мы молчали. Стас обнимал меня, гладил по спине, его движения становились медленнее, а дыхание размереннее, и я поняла, что он заснул. Закрыла глаза, как в томографе, сосредоточилась на тихом дыхании над моей макушкой и почувствовала зрением воина душу, фотон. Синее пламя отчаяния, охватывающее его, постепенно стихало, уступая место тёплому чистому сиянию, с небольшими всполохами зелёного и красного.

Осторожно, чтобы не разбудить Стаса, приложила руку к его сердцу. Тоненькие лучики-паутинки в ту же секунду потянулись ко мне. Вдруг в голове, точно кадры киноплёнки, вспыхнули одна за другой картинки: моё окровавленное лицо, неестественно вывернутые конечности, гора искорёженного металла. Сначала я подумала, что это воспоминания Стаса об аварии, но картинки быстро сменились. Я с бесцветным лицом, под толщей воды, он пытается дотянуться до меня, но никак не может ухватиться. Опять вспышка, мощный взрыв, меня охватывает пламя, он бежит ко мне, но всё охвачено огнём, а меня не достать.

Картинка за картинкой, сцены моей гибели и его безуспешные попытки меня спасти. Ему больно. Что-то тёмное, вязкое поселилось в его душе. Собираю силы, все, что есть. Направляю их в ладони, так что на кончиках пальцев загораются едва заметные искорки, и отдаю его душе. Убираю мерзкую занозу, что в ней поселилась. Я не целитель, но воин потока. Я не позволю тьме посадить свои ростки в его душе. Душа Стаса, моего любимого названного братика, прекрасна.

Мысленно произнесла:

«Я буду защищать тебя всегда!»

Фотон под моей ладонью сиял, тянулся ко мне, согревал своим чистым светом. А я уже уносилась домой в Хрустальный Замок. Разноцветные мушки, сигнальный маячок очередного «прыжка» между мирами, уже звали меня.

Резко открыла глаза в своей комнате в замке, рядом суетилась Тене.

– Сол, идёшь на поправку! – улыбнулась мне целитель. – Твой фотон, ну тот человек с Земли, сейчас рядом, да?

– Как ты узнала? – спросила я, стыдливо заливаясь краской.

– Погляди на поток вокруг тебя. Искрится! – с восторгом ответила Тенеритас.

Я оглянулась по сторонам: будто электрическая проводка, тянущаяся вдоль стен спальни, сотни тоненьких ниточек-лучиков переливались бриллиантом на солнце.

– Что это, Тене? – я застыла загипнотизированная зрелищем.

– Я слышала, что у некоторых первых воинов есть такая особенность: они способны подарить жизнь фотону. Ты ведь во время Великой войны чуть не погибла? Когда защищала своего целителя, может, кусочек твоей души откололся и…

– Но я не первый воин! – придя, наконец, в себя, потрясла головой, прогоняя наваждение. – Меня обучала Луче, поток породил нас с Ам, когда уже был возведён Хрустальный Замок! Даже ты родилась раньше!

– Сол, может, ты вернулась из потока, а не родилась? – Многозначительно посмотрела на меня упрямая Тенеритас.

– Не может быть! Я обычный искатель, – пробурчала, натягивая тренировочную форму.

– Я тут кое-что обнаружила, пока ты спала, – целитель снова попыталась привлечь моё внимание. – Я патрулировала то место, где произошла авария, когда тебя впервые выбросило от столкновения, поток спроецировал его сюда как часть твоих воспоминаний.

– В Коридоре появилось место аварии? – вновь застыла я с ботинком в одной руке.

– Не просто появилось, – заговорщицким шёпотом произнесла Тене. – Твоя траектория и траектория Ам спутались в момент её гибели! Образовались временны́е петли и узлы! У вас теперь вроде как одна траектория на двоих, там, на Земле, в прошлом она жива, пока твоя оболочка жива.

– Тене! Ты гений! – я вскочила с кровати, позабыв о ботинках. – Мы же можем теперь отследить, что происходило с Ани! Мы можем узнать, как тьма проникла в её душу!

– Сол, погоди! – осадила меня целитель. – Для этого нужно иметь Земное тело, мне же доступны петли только в Коридоре!

– Но у меня-то есть оболочка! Траектория тоже моя! – я умоляющими глазами посмотрела на Тенеритас.

– Сол, это опасно даже для целителя! А оболочка вообще может не выдержать! Это же нарушение всех законов этой вашей, как её там, физики! На Земле время линейно.

– Но мы должны попробовать! Это же Ам! Живая Ам, пусть и в прошлом! – взмолилась я, схватив Тене за плечи.

– Сол, если Велокс узнает, как мы рискуем… – нехотя произнесла воин.

– Тене! Ты лучше всех! – я крепко обняла её.

Целитель кивнула, положила ладони мне на виски, и мы мгновенно перенеслись к месту аварии.

Стоило глазам зацепиться за знакомый хмурый серый пейзаж, в точности повторявший погодные условия того злосчастного дня, как меня охватила паника. Стало трудно дышать.

– Это остаточные реакции оболочки, – пояснила Тенеритас и взяла меня за руку.

Мы направились к слабой, совсем тонкой паутинке потока, почти прозрачной.

– Здесь оборвалась траектория Ам, – остановилась Тене. – Сол, попробуй найти ваш самый первый узел, точку отсчёта, когда траектории спутались.

Я закрыла глаза. Сосредоточившись, собрала всю силу в ладонях и опустила их в поток. Меня охватило алое сияние, пространство вокруг наполнилось тысячами картинок: Ани за рулём, мы обнимаемся на перроне, Ани спорит с Владом, больничная палата, капельница, подключённая к запястью Аниты и кровь, много крови на ладонях. Кто-то словно включил ускоренную перемотку, и картинки слились в неразличимые разноцветные пятна. Я точно неслась на скоростном поезде по тоннелю воспоминаний. Меня резко швырнуло. Вот она, начальная точка, дальше никак не пробиться.

В этом воспоминании Влад и Ани, совсем подростки, шли по больничному коридору, они держались за руки. Влад что-то увлечённо рассказывал, энергично жестикулируя, Ани звонко смеялась. Они остановились около санитарки, моющей пол в коридоре. Та на что-то им указывала. Ухватилась за картинку, сконцентрировалась. Прыжок. И я в оболочке той самой санитарки. Её фотон испугался и потускнел.

«Не бойся, я не обижу тебя!» – мысленно потянулась к фотону, успокаивая.

– Зинаида Павловна, а давно операция началась? – услышала я голос Влада, словно через вату. – Зинаида Павловна? Вам плохо?

– А? Ой! Владик, голова закружилась, – ответила я вместо женщины, с её подсказки. – Да только и началась! Вы погуляйте пока, а что нужно я передам Сергею Вячеславовичу!

– Спасибо, Зинаида Павловна! Тут документы какие-то, мама сказала, что отец просил срочно привезти. Ну и обед – это уже от мамы инициатива! – брат передал мне папку с документами и пакет.

Я внимательно рассматривала влюблённую парочку, их души сияли. Ярко. Чисто. Они тянулись друг к другу и сплетались в одну.

– Да, ступайте, ребятки! – улыбнулась, не удержавшись. – Я всё отнесу в ординаторскую.

Когда они удалялись, я с грустью глядела вслед, как же мне не хватает голоса Ани, и ещё больше я скучала по брату. Такими юными я их никогда не видела, и, без сомнения, в этот период тьма ещё не добралась до них.