Сказка со счастливым началом

– Какой ещё Женя? – вскинулся парень. – Это он или она?

– Это он.

– И кто он? Твой бой-френд?

– Мой муж, – сообщила Соня.

– Ага, муж, так я и поверил! Я с ним разберусь… ты знаешь, кто я? Да этот твой Женя – он потом на лекарства будет работать!

Крыша у Димы, видать, окончательно съехала.

– Димон, ну успокойся, а? – упрашивала Анька. – Этот Женя – майор госбезопасности. Ну, чего ты прилип, как банный лист?

К ним подошла высокая стройная девушка и приобняла Диму за плечи:

– Солнышко… пойдём к нам, мы тебя ждём.

Девочку эту Соня знала – Анькина подружка, Катя.

– Майор? Ха! Да он у меня ботинки будет чистить! Майор! – не унималось «солнышко».

– Кать, заберите мальчика, и больше ему не наливайте, – предупредила Соня.

– Что? Кто тебе тут мальчик?! Нет, ты чё сказала?! – выходил из себя тот.

Но она, уже не обращая на него внимания, повернулась и ушла наверх.

* * *

Соня прилегла на покрывало прямо в одежде, чтобы, в случае чего, побыстрее спуститься. Окна выходили на другую сторону, но она, конечно же, слышала, хотя и не так отчётливо, музыку и громкие голоса. Но потом решила плюнуть на всё – уж очень устала. Разделась, достала байковую, необъятную ночную сорочку Мары – мать была кряжистой, очень высокой, но не толстой, и с удовольствием нырнула в неё, а затем и в постель.

Марины вещи – старые резиновые сапоги, старательно, но неудачно связанный плед (один конец острый, другой – тупой), ночная рубашка – теперь стали для Сони проводниками тепла, ласковыми прикосновениями оттуда, почти телесным контактом с матерью… которого так не хватало при её жизни.

Любые проявления нежности обе считали чем-то постыдным, слишком интимным, недопустимым. Соня впервые поцеловала Мару только, когда та лежала в гробу. В холодную, чужую щеку – хотя полагалось в лоб.

Ласковой мать не была – не умела. Любовь свою проявляла смешно и тайно – на протяжении многих лет, думая, что Соня спит, подходила к её кровати и неуклюже гладила по голове – шершавой, совсем не женской рукой. Вот только честнее этого жеста Соня представить себе не могла. Теперь никто никогда так не сделает. Да и не нужно, от других – не нужно.

…Прислушиваясь к происходящему внизу, Соня снова взялась за книжку – всё-таки лучше пока не спать. Бориса она усадила рядом, на столике, повернув лицом к звёздному небу. Морда у него была, как всегда, приподнята и задумчива – ему нравилось смотреть на звёзды своими немигающими чёрными глазками-пуговицами. Сначала Соня дрожала от холода, но быстро согрелась под одеялом. Однако не успокоилась. Она несколько раз проходилась глазами по одной строчке, не понимая прочитанного.

Угомонилась, как и следовало ожидать, нескоро. Около половины третьего музыку, наконец, выключили и переместились в дом. Однако спать пошли не все, кто-то отправился гулять на улицу. Некоторое время из-за забора со стороны леса доносились женский смех и повизгивания, но вскоре голоса отдалились. Только внизу, на террасе, один из парней то ли пел, то ли подвывал, негромко аккомпанируя себе на гитаре. «Хорошо бы сходить проверить, что там творится», – подумала Соня, но глаза у неё уже слипались, да и монотонный голос «барда» убаюкивал. Она сама не заметила, как задремала, а потом провалилась в глубокий сон, такой, из которого не сразу выбираешься, а, проснувшись, не понимаешь, где ты, и который сегодня день и час.

Ей привиделось, что она приехала на дачу с Женей. Соня досадовала, что позвала его, хотя и не собиралась. Ей хотелось пообщаться с матерью, а при Жене это теряет смысл. Он – настоящий материалист, ему подавай ужин, завтрак, телевизор, и… то самое.

Нет, Женя сейчас ей не нужен… почему он навязывается, какой он стал приставучий, да откуда он взялся здесь, в конце-то концов? Да ещё такой страстный, непривычно жаркий… Пусть уходит. Или… нет… пусть продолжает, сегодня всё как-то совсем иначе. У Жени всегда такие продуманные, отмеренные ласки – опытного мужчины. А сейчас он торопится, задыхается, сдавливает её в своих объятьях, словно одержимый, как будто с нетерпением ждал этого – месяцы, годы, и вот, наконец…

Соня открывала в себе нечто новое, сладкое, мучительное. Вот оно как бывает… от этого, и правда, можно сойти с ума… Пусть сожмет её ещё сильнее… а как нежно он целует её… Соня вдруг ощутила неведомое прежде, болезненное, нестерпимое желание, требующее немедленного удовлетворения.

Она прильнула к Жене так крепко, как только могла, он впился ей в губы, и тут… Соня вывалилась из сна в реальность – резко, как будто её толкнули. Рядом с ней действительно лежал мужчина, и это был не Женя. Некто, навалившись всем телом и тяжело дыша, жадно ласкал её. Его рука пыталась добраться до своей цели, но запуталась в Мариной сорочке. Боже мой, на самом ли это деле? Какой-то бред, невообразимый бред!

Сознание ещё не включилось, но сработал рефлекс. Соня рванулась, выдернула из-под незнакомца руку, тот замер, невольно ослабив хватку, и Соне удалось сбросить его с себя. Освободившись, она с силой отпихнула его ногами, и он свалился на пол. Соня села и одним движением дотянулась до ночника.

Так… Всё ясно! Вот уж не стоило расслабляться!

Она даже не испугалась, ну разве совсем чуть-чуть. Теперь, когда Соня увидела насильника, она уже знала, что справится с ситуацией. Сцена была слишком идиотской, чтобы кричать или звать на помощь.

– А ну, кыш отсюда! – рявкнула она. – Совсем охренел?

– Что, милицию вызовешь? – криво усмехнулся преступник, подтягивая под себя ноги.

– Брысь, говорю! Давай, живо – пшёл вон!

Наверное, всё-таки стоило кого-то позвать, но Соне стало смешно. Дима сидел на полу в дурацкой позе, в одних трусах, дрожа – то ли от холода, то ли от страсти. Кажется, он потихоньку трезвел или не так сильно напился, по крайней мере, в его глазах не было осоловелости или безумия, скорее дерзкий ребяческий вызов, как у нашкодившего подростка. Он был значительно крупнее Сони, но воспринимать его как серьёзную угрозу почему-то не получалось – она чувствовала свою полную власть над сопляком, знала, что сейчас, когда она смотрит на него презрительно и насмешливо, он не посмеет к ней даже притронуться.

– А я не уйду! – нагло заявил парень, но решимости в его взгляде несколько поубавилось.

– Уйдёшь, – усмехнулась она. – А то мало не покажется.

– А что ты сделаешь? Думаешь, кто-то заступится? Все знают, кто я!

– Да и я тоже знаю, – спокойно сказала Соня. – Безмозглый и самовлюблённый мозгляк. Полный ноль без палочки. И без папочки.

Она встала, неторопливыми движениями накинула на себя летний халат и бросила в парня его собственные джинсы.

– Одевайся, герой.

– Ты… ты… Я тебе не мальчик, поняла?!

Удивительно, но из всех её сегодняшних эпитетов он обиделся только на «мальчика».

– Я что сказала? Надевай штаны.

В детском садике её всегда слушались. Послушался и Дима. Он поднялся на ноги и принялся натягивать джинсы. Соня невольно окинула взглядом его фигуру. Ей всегда было неловко рассматривать Женю, когда тот был обнажён – Соня обычно глядела в другую сторону, пока он раздевался.

– Что смотришь – нравлюсь? – вызывающе хмыкнул парень, поймав её взгляд.

– He-а. Отвратное зрелище.

Сейчас она кривила душой – мальчик вызывал у неё странные эмоции. Глупее и не придумаешь – впервые в жизни её притягивает мужское тело, но подумать смешно, кому оно принадлежит? Наглому, тупому отморозку.

– Твой этот… Женя – скажешь, лучше? Слабак, небось, червяк книжный, знаю я таких… Да я бы его одной рукой… У меня разряд!

– Он мастер спорта по боксу и самбо.

– Значит, качок тупорылый? Да он у меня…

– Слыхали уже. Папа пришлёт амбалов, да? Сам-то в штаны наделаешь.

– Что?! Что ты сказала?!

– Всё, хорош! Давай, отчаливай. И завтра мне лучше не попадайся!

Она оглянулась в поисках его одежды – джемпера не было, наверное, оставил внизу. Кроссовок тоже. Парень стоял босиком. Соня решительно подошла к нему и подпихнула к выходу. Но Дима не двинулся, во взгляде его что-то переменилось. Соня подумала, что рано решила, что он протрезвел, и ей стало не по себе. Парень внезапно схватил её за руку, она попыталась вырваться, но он и сам тотчас же отпустил.

– Соня… Ты – Соня, да? Я… Прости, я не хотел так, без спросу. Я просто… очень тебя хотел…

– Так хотел или не хотел?

– Хотел… но…

– Убери грабли – немедленно!

Он, действительно, дотронулся до её шеи, но уже по-другому – нежно и нерешительно. Соня дёрнула плечом, и Димина ладонь сползла по её голой руке, легко коснувшись запястья. Он чуть сжал её пальцы, и от этого прикосновения Соню вновь пронзило острое желание. Она отшатнулась – собственная реакция напугала её куда больше безобразной постельной сцены. Теперь парень смотрел совсем странно – взволнованно, как будто даже ошарашено.

– Подожди, я понял… вот кретин…

– Иди вниз… как там тебя… Дима! – взмолилась она.

– Пожалуйста… пожалуйста, можно я…

– Нельзя!

– Нет… Можно… можно, я тебе позвоню?

– Вниз! – потребовала Соня и упёрлась ладонями ему в грудь, пытаясь отодвинуть его от себя.

Глаза у парня стали почти умоляющими, как у побитой собаки. Он упрямо мотал головой.

– Иди, проспись, Дима, всё будет хорошо, – начала уговаривать Соня. – Ну что там у вас, девочек, что ли, нет, что ты к тёткам лазаешь?

Она вспомнила сейчас совершенно не к месту, как мама решала, делать ли дверь на втором этаже. В купленном Марой домике лесенка наверх была, а комнаты, как таковой, нет – только гипсокартонная перегородка разделяла помещение на две части. «У нас ведь не будет посторонних», – махнула рукой мать, и про двери забыла.

– Ты – не тётка! – горячо заявил вдруг Дима. – Ты… очень красивая… Ты же… моя…

– Вот спасибо! – устало выдохнула Соня. – Сам спустишься? Или помочь?

– Маленькая моя… – с внезапным придыханием прошептал он, порывисто притянул её к себе, провёл рукой по волосам и поцеловал в висок. – Моя, слышишь, моя! Я знал же… будешь моя…

Он крепче прижал Соню и дохнул на неё перегаром. Ну, сколько можно терпеть этот абсурд? С кем это происходит? Неужели с ней? Словно в наказание за равнодушие к физиологии – мол, не хочешь по-хорошему? Тогда получи!

Но почему вдруг бред пьяного сосунка отозвался в сердце нежданной болью? Каким образом его прикосновение напомнило другое, тайное, неловкое… И почему её тело снова испытывает пронзительное наслаждение от его ласки? Ведь сейчас она уже не спит.

Хватит. Всё это случилось не с ней, а в каком-то тупом неуместном спектакле. Соня очнулась и оттолкнула его – не очень сильно, в опаске, что он попятится и свалится в открытый проём.

– Сколько тебе лет? – она решила расставить точки над «i», в первую очередь, для себя.

– Какая разница? – нахмурился он.

– Ну, ты же спрашивал. Сам же сказал, я – старая. Я на девять лет старше Аньки. Тебе – двадцать три?

– Двадцать четыре!

– Ну, и какая я тебе маленькая? Моему мужу почти сорок, он тебе в отцы годится. Ну, чего тебе надо, Дима? Нельзя столько пить, совсем ведь мозги пропьёшь.

– Думаешь, я пьян? Ни хрена! Я вообще не пью! Я… ты такая… Я таких не видел больше. Ты будешь со мной – всё равно, ясно? Я без тебя жить не смогу. Я сразу понял, ещё тогда!

– Когда это – тогда?

– Давно. Помнишь, ещё у подъезда, помнишь? Я тебя узнал, это ты…

– У какого подъезда? Что ты несёшь?

– Соня… Я только не знал, как тебя зовут. Тебя тогда не назвали. Я хочу тебя… Если ты не… Я умру, слышишь?

Она с изумлением смотрела на зарвавшегося мальчишку и пыталась разозлиться – вообще-то за подобные выходки полагалось серьёзное наказание. Надо, и правда, сказать завтра Жене – пусть поучит мерзавца… Но Дима как-то расклеился. Если он и был похож сейчас на преступника, то скорее на мелкого, схваченного за руку воришку. Его наглость и уверенность улетучились, как ни бывало. Его стоило даже пожалеть сейчас – таким несчастным он выглядел.

– Так. Ты не понял? Я замужем.

– И козла твоего – убью! – тут его глаза сверкнули нежданной яростью.

– А ну-ка, фильтруй базар! – Соня решила разговаривать на его языке. – Ты в моём доме, влез в мою комнату и напал. Вот возьму сейчас и устрою тебе, правда, свидание с папочкой в КПЗ. Считаю до трёх – или ты уходишь, или…

Парень набычился.

– Ладно… – процедил он. – Пока я уйду.

– Ну, наконец-то!

– Но я тебя отыщу, – в его голосе появилась угроза.

– Не стоит трудиться.

– Я сказал. Всё. Чао, до встречи, – Дима скривил губы в деланной усмешке.

Этакий развязный ковбой, небрежно обещающий покровительство бедной красотке в салуне.

– Скатертью дорожка, – едва сдерживая смех, напутствовала Соня.

Она уже совсем опомнилась и снова ощутила комизм ситуации. Юмор часто помогал ей в жизни – тогда, когда, казалось бы, впору рыдать. Вот и сейчас ей почему-то хотелось и захохотать, и расплакаться одновременно.

Парень развернулся и чуть было не упал, не найдя в темноте ступеньку, но вовремя схватился за перила. Однако спуститься с достоинством у него всё же не получилось – он почти скатился с лестницы. Внизу кто-то что-то сказал ему или позвал – видно, Диму уже искали.

Соня отошла от проёма. Она чувствовала себя выжатой. Глянула на часы – пять утра. Её знобило, наверное, от холода, от чего бы ещё? Она даже не нервничала. Всё это отвратительно, но бывали в жизни моменты и похуже. Она села на кровать, уставившись в окно. Над деревьями занимался рассвет – день обещал быть безоблачным. Ну, Анька завтра получит! Плохо, теперь в церковь придётся идти совсем в другом состоянии, а следовало настроиться на светлое, грустное, чистое. Завтра надо избавиться от этой гоп-компании, забыть о ночной сцене, а в воскресенье… В воскресенье приедет Женя. Ей не хотелось думать сейчас о Жене. Да и вообще ни о чём не хотелось думать.

Она взяла в руки Бориса, ожидая прочесть сарказм на его мордочке. На ней всегда отображалось то, что ожидала Соня – слишком долго они вместе, слишком хорошо понимают друг друга. Но лис смотрел печально, куда-то мимо неё.

– Эй! – тихо сказала Соня вслух. – Чего молчишь-то? Вот придурок на мою голову, да? Нет, ну скажи – анекдот! Кому рассказать…

– Он принесёт нам много бед, – ответил лис грустно.

– Да вот ещё! С какой стати?

Соня посадила лиса на место – мордой к пустому дверному проёму.

– Будешь меня охранять, – заявила она. – А то всё на свете проспал.

Поправила скомканную подушку, положила на неё голову, прикрылась одеялом и прикорнула.

* * *

Когда Соня открыла глаза, был уже полдень. Осеннее солнце заливало светом всю комнату, било в глаза. В доме стояла полная тишина. Соня пыталась понять, не приснилось ли ей всё, что случилось? Она с трудом вылезла из постели. Голова была тяжёлая и грозила порадовать к вечеру приступом мигрени. Пошатываясь, Соня спустилась вниз, ожидая увидеть следы ночного разгрома и заранее уговаривая себя принять всё, как есть.

Она в недоумении замерла на пороге кухни. Всё убрано, вымыто, блестит чистотой. Как будто, и правда, ночная компания осталась в дурном сне! Соня вышла на террасу и распахнула дверь на улицу: Анька, надрываясь и обливая себе ноги, тащила к крыльцу два полных ведра воды. Если учесть, что за много лет сестра не принесла в дом ни бидона, зрелище это чего-то стоило.

– Я тут посуду мыла, и вода кончилась, – бодрым, натужным голосом сообщила она.

– И где же остальные?

– Они уехали, как ты велела. Я их всех разогнала. Женя ведь приедет…

– А этот ваш…

– Димон? – быстро проговорила Анька. – Все уехали… Он вчера… мы его искали. Он, случайно, не…

Она замялась.

– Что – не? – Соня почему-то сразу решила ничего не рассказывать.

– Ну… Он пошёл гулять по дому, мы боялись, забредёт к тебе… побеспокоит.

– Не знаю, не видела. Я спала.

– А-а-а… – протянула сестра, но в глазах её появилось сомнение. – Он там лепил что-то… утром.

– Что именно?

– Ну, сказал, что решил… Чё-то такое нёс… не протрезвел, что ль, с утра. В общем, я ничего не поняла.

– Я тоже, – Соня отвернулась. – Хочешь сказать – скажи, атак…

– Ну, он вроде как… жениться на тебе собрался, – сконфуженно, словно говорит о чём-то неприличном, хмыкнула Анька. – Да ещё с таким пафосом всё! «Она будет моей женой!»

– Че-го?

– Ну, вот и мы тоже… решили, что он прикалывается, а он послал всех подальше. Сонь, там все заржали, а он разозлился так. Всё выяснял, кто тебе Женя. Катька даже всерьёз приняла, начала на тебя наезжать, мол, старая ведьма, чужих парней уводит… Можно подумать, она тебя не знает! Я ей сказала – соображай, про кого говоришь! Ты что себе позволяешь – про мою-то сестрёнку?

– Ну, хватит! – отрезала Соня. – Это уже не смешно. Катька твоя – дура. А Дима – дебил. Друзья у тебя – то, что надо.

– Дима – дебил? – глаза у Аньки возмущённо сверкнули. – Да ты что! Помнишь, я же тебе про него рассказывала! По нему пол-института сохнет.

– Не помню. Ну, значит, у вас пол-института набитых дур. Если у него отец…

– А вот и нет! Дело не в отце. Нет, ну это, конечно, тоже… Но Димка – он очень умный. Он у нас – почти что гений!

– Не заметила.

– Да, технический гений! Он с закрытыми глазами может что-то там разобрать… или собрать. Он даже изобрёл… не помню, что. Может, какие программы… Я ничего в этом не понимаю.

– Стоп, а что он на экономическом факультете делает?

– Ничего. Это мы – на экономическом, а парни – технари. Ну, у нас своих-то нет. Вот мы их и позвали, диплом они уже защитили, а госы совпали…

– Ясно, – Соня с подозрением уставилась на сестру. – А ты к какой половине института относишься? К той, что без ума от этого мажорчика?

«Он принесёт нам много бед», – тревожно кольнуло её. А вдруг и правда, Анька свяжется с этим придурком?

– Вот ещё! – фыркнула сестра, глядя куда-то в сторону. – У меня Костик есть.

– Вчера мне показалось, его зовут Лёша.

– Тебе показалось! – огрызнулась Анюта. – В конце концов, что я – прикована к Костику, что ли? Мы же отдыхали.

– Ах, вот как это теперь называется.

– А ты… а ты правда… Правда – Димона не видела?

Соня сделала вид, что не слышит вопроса. Взяла кружку, зачерпнула несколько раз из ведра и наполнила чайник.

– Так, Аня. Я не поняла, ты что, решила остаться? – спросила она вместо ответа.

– Ну… Если честно, я поругалась с Катькой. Из-за тебя, между прочим. И этот… Лёша… мне не хотелось с ним, пусть не думает, что… Женя ведь завтра приедет, а обратно мы с ним – на машине, да?

– Нет, – отрезала Соня. – Я мечтала побыть одна, два дня, неужели так сложно – отстать от человека? Езжай сегодня домой и делай там всё, что вздумается! Я даже звонить не буду.

– Как это? – не поняла Анька.

Соня уже не сдерживала злости.

– Да так. Взрослая уже. Больше – никакого контроля. Накопилось, поди, желаний? Кто-то взрослеет, а ты деградируешь – дело хозяйское. Гуляй! Шляйся по ночным клубам, накачивайся наркотиками, кольцо нацепи на язык, на нос, куда пожелаешь… Приведи всех своих парней на постой. Костю, Лёшу, кого там ещё? Что-то их мало, размах не тот.

Глаза у сестры наполнялись слезами.

– Я так и знала… – прошептала она. – Так и знала… Никому я теперь не нужна. Я тебе – чужая. Папа так и сказал – вот мама умрёт, и она тебя бросит!

– Вот как? – Соня резко обернулась. – Ну, и что ещё сказал твой замечательный папа? Ну, говори, говори…

Анька прикусила губу.

– Не хочешь? – глаза у Сони превратились в узкие щёлки. – Ладно, скажу сама. Наслушалась, слава Богу. «Чужая кровь, она и есть чужая… Сколько волка не корми, всё на сторону смотрит… Она ещё вам покажет, Аньку на улицу выкинет…» Так, да?

– Сонь… Ну ты что… Что ты несёшь? – испугалась сестра.

– Я несу?! Это папочка твой несёт, когда выпьет. Думаешь, я не слышала?

– Сонечка… Ты мне самая-самая-самая родная… на всей земле! – Анька, обхватив её за плечи, зашлась в рыданьях.

– Да пусти, ненормальная, раздавишь… – выдохнула Соня, освобождаясь из крепкого захвата своей рослой младшей сестрёнки. – Ну, ладно, ладно… всё… хватит, говорю!

– Можно, я останусь? – совсем как в детстве, подняла заплаканные глаза Анюта.

– Оставайся… куда без тебя! Но чтобы больше я всех этих гениев-недоростков не видела. А ещё…

Она огляделась по сторонам.

– Вымой пол, натоптали вчера.

– Я мыла…

– Ладно…. Пойдёшь со мной вечером в церковь?

– Ага… – вытирая слёзы, счастливо улыбнулась прощённая Анька. – Я тогда ещё воды притащу. А ты там покушай пока, бутерброды вчера не все сожрали…

Борис выполняет обещания

Он был живой – она сразу это поняла. Если вы столько раз обманывались, заглядывая в глаза игрушкам – новым или потрёпанным… И не важно, что движения ему придавала рука тёти или дяди за цветастой ширмой – дело не в этом. Всё время, пока шёл спектакль, он смотрел на Соню – лукавыми, всё понимающими глазами.

Дети ровным строем послушно проследовали за воспитательницей из актового зала. Но Соня не могла уйти. Она должна была ещё раз, хоть на секундочку, увидеть его! Она умела быть незаметной, и, пока все строились, юркнула за цветастую тканевую ширму. Никогда Соня не совершала более решительного, важного поступка, коренным образом изменившего всю её жизнь.

Две женщины укладывали реквизит. Только что говорящие и поющие зайки, мишки и собачки онемели и превратились в обычную груду тряпья. Разумеется, все, кроме него. Соня знала – он только притворяется спящим.

– Как тебя зовут, маленькая? – ласково обратилась к ней одна из женщин – миловидная, с вьющимися волосами.

– Соня, – торопливо ответила она. – Здрасте, тётя.

Чтобы добиться своей цели, стоило соблюсти приличия. Общаться со взрослыми она умела – наверное, потому что сама считала себя вполне взрослым человеком.

– Соня? – другая, постарше, крупная, некрасивая, уставилась на неё большими чёрными, с поволокой, глазами. – Ир, мне кажется, она еврейка…

У женщины было грубо вырезанное лицо и нос с горбинкой.

– Что ты хотела, детка? – кудрявая наклонилась к Соне.

– Можно… его… достаньте… пожалуйста! – умоляюще протянула девочка.

Она очень боялась, что не успеет, что её здесь найдут.

– A-а, тебе кто-то из наших артистов понравился? Кого ты хочешь увидеть? – Ира распахнула закрытый уже было саквояж с куклами.

– Его! – Соня показала пальцем на Бориса. То есть тогда она ещё не знала, что это Борис.

Это была необычная кукла, не из тех, которые становятся тряпками, как только их снимают с руки. Лиса сшили очень талантливо – он был не простой «рукавичкой», а плотной, полноценной игрушкой, с четырьмя лапами, и мог даже сидеть. Для доморощенного разъездного театра, как рассуждала потом Соня, это стало удачной находкой.

– Значит, моего лучшего друга! – та, которая некрасивая, присела перед девочкой на корточки, упорно в неё вглядываясь. – А откуда ты знаешь, что это – он, а не она?

Роль у него действительно была тогда женская – Борис играл очередную лисичку.

– Глаза-то у меня на месте! – пожала плечами Соня.

Эту фразу любила повторять бабушка. Называть её надо было бабушкой, хотя Соня познакомилась с ней только, когда умерла мама.

– Нет, ты погляди?! – в восхищении воскликнула женщина.

– Может, тебе мишку достать? Смотри, какой он хороший! Хочешь, он тебя поцелует? – молодая тётя, приветливо глядя на девочку, уже шустро надевала на руку симпатичного, улыбчивого медвежонка.

– Нет, – нетерпеливо замотала головой Соня. – Его, того, пожалуйста!

– Нет, ты видишь, ты видишь?! – всплеснула руками старшая, назвавшая лиса своим другом. – Это – наша девочка! Ну какой ещё ребёнок так выберет, а? Ей нужна умная кукла! Талантливая кукла, а не твои поцелуйчики! На, держи, возьми его, он разрешает.

Дрожащими руками, словно ей протягивают некое чудо, девочка приняла лиса, почувствовала, какой он тяжёленький, какая у него мягкая, пушистая шёрстка. Потом, за многие годы, шёрстка у Бориса истёрлась, но это ощущение тепла и сказки Соня ощущала всегда, как только брала его в руки. А какие у него оказались глаза! Художник нашёл необычные пуговицы – зелёные с чёрной серединкой, словно настоящим зрачком.

«Ты вернёшься ещё, Борис?»

Немного обиженная, Ира отвернулась. Её куклой, как поняла девочка, был именно мишка. А другая тетя всё никак не могла успокоиться.

– Ира, у меня нет сомнений! Посмотри ей на нос! Это наш нос!

– Сонечка, хочешь ириску? На вот, возьми… Мара, отстань, не пугай ребёнка. У неё самый обычный среднерусский нос, – Ира уже раздражалась.

– Для такой маленькой девочки? Обычный нос? Нет, ты на глаза посмотри! Да я такие глаза только у Аллочки Надельман видела! В них смотреть и смотреть! А грустные! А умные!