Сказка со счастливым началом

– Дима сам подкинул ей все эти аргументы в своём письме. А самый надёжный способ убить в нём сказку – это изобразить полное недоумение: мол, никогда в жизни не лежала ни в каких больницах, ты всё перепутал. Надёжный… но ведь она так и не научилась врать.

Ничего. Надо когда-нибудь начинать. Как говорится, для спасения жизни можно.

– Софья Васильевна! Вас Нина Степановна зовёт! – услышала она вдруг голос и обернулась. – Я побуду с детьми.

Это была Танечка – гордая, оскорблённая.

– Мы разве на «вы»? – попробовала улыбнуться Соня. – И давно?

Но девочка, даже ни взглянув на неё, развернулась и ушла в спальню. Соня вздохнула и собрала листочки – там был телефонный номер. Потом, когда она всё ему скажет – тогда можно порвать и выбросить. А пока… она бережно сложила письмо, погладила, как живое, и аккуратно спрятала в сумочку.

Нина Степановна её ждала. Она сидела за своим столом, нервно постукивая карандашом. От неё Соня тоже не дождалась ответной улыбки. Ну что ж, будем вести себя так, как правильно. Лучше всего объясниться сразу и пресечь всевозможные домыслы.

– Соня! – трагическим голосом возгласила заведующая.

– Ты знаешь, девочка, как я к тебе отношусь! Ты же почти моя крестница, всю жизнь на моих глазах, с Марочкой покойной мы всегда… Я знаю, твоя мама хотела бы, чтобы я принимала в тебе участие, чтобы защитила, уберегла от ошибок… Софья Васильевна! Что же ты делаешь? Ты даже не понимаешь, насколько всё серьёзно! Этот мальчик, с которым у вас… э-э-э… отношения…

– Нина Степановна! – перебила Соня. – Какие ещё отношения, это просто…

– Лучше бы тебе никогда его не встречать! – договорила заведующая.

– Нина Степановна! Послушайте, всё не так, как вы думаете. Вы же знаете, я скоро выхожу замуж. Я понятия не имею, чего этому… чего ему надо… Это, действительно, Анькин однокашник, привязался – и вот ходит! Я ему уже объясняла, сто раз!

– Вот и правильно! Гони его, гони поскорее. Не дай Бог, кто узнает… Ты ведь понимаешь, чей он сын!

– У него крутой папочка, кажется, – пожала плечами Соня. – Да какая же разница, дело не в этом!

– Нет, в этом, деточка, именно в этом! – всплеснула руками начальница. – Ты что, даже не знаешь, кто его папа? Ты вообще что-нибудь про этого парня знаешь?

– Ну… как это? А что надо знать? Дмитрий его зовут, а что?

– Господи, Сонечка! Ты как всегда, витаешь в облаках! Знаешь, как фамилия этого Дмитрия? Знаешь? Ка-люж-ный!

Последнее слово она произнесла, понизив голос, словно дотрагивается до скорпиона – со страхом и уважением одновременно. И уставилась на Соню, ожидая возгласа ужаса.

– Калюжный? – повторила Соня.

Фамилия была ей знакома, но она слишком растерялась, чтобы понять, о ком речь.

– Да, да! Ну, теперь поняла? Весь наш город ему принадлежит… весь куплен… с мэром, с правительством, со всеми заведениями… – она произнесла это шипящим голосом, едва размыкая губы. – Я ведь его жену хорошо знаю, Димину мать… В своё время я оказала ей услугу, она прекрасно ко мне относится, но…

Ах, да… Конечно, Соня знала, кто такой Калюжный, да и кто не знает в их городе? Оглушённая открытием, она молчала. Почему же Анька до сих пор не проговорилась?

– Сонечка! Дай мне слово, что будешь держаться от него подальше! Это такие люди… страшные люди!

– Да, конечно… Не волнуйтесь… – только и смогла выговорить Соня.

На негнущихся ногах она вернулась в группу. Танечка вызывающе посмотрела на неё, прежде чем уйти, но Соня даже не обратила на это внимания. Она взяла сумочку, достала из неё письмо, подержала в руках. Ну что ж… Это окончательно всё решает. Соня развернула листки и нашла номер в конце послания. «Соня, Сонечка, маленькая моя, девочка моя, пожалуйста, позвони мне…» – прочитала она и даже зажмурилась от пронзившей её боли. Сделала над собой усилие и взглянула ещё раз, стараясь видеть одни только цифры, не слышать его интонаций, не вспоминать его глаз. Сделала вдох и решительно набрала номер.

– Соня, это ты… – почти сразу же послышался в трубке его взволнованный голос. – Я знаю, это ты. Ты прочитала?

– Да, – твёрдо ответила она. – Дима. Если я хоть каплю тебе дорога… хоть на полсловечка от того, как ты пишешь… никогда больше не приходи. Никогда, ясно?

* * *

Вообще-то ей надо было сообразить – стоило позвонить с мобильного, и Дима узнает номер. Разумеется, через секунду раздался ответный звонок. Соня вырубила звук, спрятала телефон в сумку и старалась теперь не смотреть в ту сторону.

Так, время три. Пора поднимать детей. Разбудить иных – ещё труднее, чем уложить. Соня сбегала за полдником, включила симпатичную музыку, и малыши начали просыпаться. Она всё делала механически – улыбалась, отвечала на вопросы, заплетала косички и раздавала булочки.

Потом не выдержала, достала телефон и глянула на экран. Пятнадцать неотвеченных вызовов. Пять смс-ок. Пока она держала аппарат, пришла ещё одна. Читать было страшно. Она несколько раз повторила себе, что не будет поддаваться на угрозы суицидального толка, и только потом открыла сообщения.

Угроз не было. Первая смс-ка гласила: «Что случилось? За что ты так со мной? Пожалуйста, возьми трубку…» Вторая: «Наверное, я чем-то ужасно тебя обидел. Не будь такой жестокой, ответь мне, что я сделал не так…» Третья: «Соня, мне всё равно надо понять, в чём дело, возьми трубку, просто поговори со мной». В четвёртой были одни многоточия – видимо, Дима иссяк. В пятой: «Я люблю тебя и буду любить всегда. Да, я видел его вчера. И знаю, что вы были вместе. Меня это убивает, но это мои проблемы, не буду тебя ими мучить. Только если ты действительно любишь его – так и скажи. Но скажи сама, своим голосом – иначе я не поверю». Вот кретин! Разве она не сказала ему именно это?

И, наконец, последняя. «Я смотрю на твоё окно. Если мне нельзя говорить с тобой, я буду приходить и смотреть. Этого ты мне запретить не можешь». Соня метнулась к окну – ну, так и есть. Вот он, маячит за забором. Неужели она никогда от него не избавится?

Дима стоял, не шевелясь. И она замерла, не в силах спрятаться. Сердце бешено колотилось.

– У тебя снова гости? – послышался звонкий Танечкин голос.

Она опять появилась в группе. Соня ничего не ответила, просто без сил опустилась на детский стульчик.

– Ладно, я по делу, – девочка деловито поджала губки.

– Одолжи туалетной бумаги. Мои никак деньги не соберут, а медсестра последние три пачки отобрала. Будто купить не на что – копейки ведь!

Соня обрадовалась, что Танечка с ней разговаривает, вскочила и бросилась в кладовку.

– Сейчас, конечно…

Она принесла несколько рулонов, та сухо поблагодарила и собралась уходить.

– Тань, подожди! Ты на меня злишься? – не выдержала Соня. – За что же? Думаешь, это я виновата?

Девушка не отвечала.

– Ладно, – Соня скривилась и отвернулась, – как знаешь…

– Я не на это… – произнесла вдруг Татьяна. – Ты имеешь право на личную жизнь, и я вовсе не считаю, как некоторые… Они все говорят про тебя плохо, что ты соблазнила его… вцепилась в его деньги… Ну и всякое такое.

– Кто это – они?

Соня даже забыла про Диму за забором. Значит, вот как… Общественное мнение уже сложилось, а доказывать, что ты не верблюд, Соня знала по опыту – бесполезно.

– Ну… все. Но не я. Я не поэтому. Просто… ты меня так унизила. Почему ты сразу мне не сказала, что это к тебе? А я, как дурочка, ещё делилась с тобой!..

– Тань… – Соня покачала головой. – Я и сама не знала сначала, а потом побоялась сказать. Не обижайся, пожалуйста! Хоть ты-то пойми – ничего у меня с ним нет! Я не виновата, что он преследует меня! Почему же они считают… Яна, это не твоя расческа… На-ка, почисть свою.

– Всем просто завидно. И… мне тоже.

Всё-таки Танечка была замечательной, искренней девочкой.

– Чему тут завидовать, Таня? Я даже приближаться к нему боюсь, у меня и так теперь с Женей неладно. А… что они ещё говорят?

– Ну… ещё… они меня жалеют. Все думают, что он приходил сначала ко мне, а ты взяла и… А он… правда, к тебе приходил?

Таня посмотрела на неё исподлобья, и Соня засомневалась – только ли «все» так считают.

– Неужели можно подумать, что я – у тебя – способна кого-то отбить? – усмехнулась она. – Самой-то не смешно?

– Вот именно! – в запале проговорилась Таня. – Никто и не понял…

Всё было написано на её лице – лукавить девочка не умела. Разумеется, общественность в недоумении – чем Соня Смирнова могла привлечь сына Калюжного.

Собственно, всё это ей не в новинку. Жени она тоже, по мнению многих, была не достойна. Один раз он встречал её после работы, и воспитатели его «рассмотрели». Кстати, Танечка и передала тогда Соне последние сплетни.

За Женю она, разумеется, выходила ради квартиры и денег. А вот он ради чего – ну совсем не понятно. Видать, Соня с мачехой что-то ему подмешали. Мара ведь уже имела опыт подмешивания – но потом муж вырвался из-под её гнета и сбежал. Соню она тоже взяла из детдома не просто так – а готовила себе преемницу. Больше всех настаивала на этой версии Людмила Алексеевна. Надька-то больше посмеивалась – она свято верила в несправедливость судьбы и в то, что лучшее достаётся худшим или таким вот чокнутым. Но в Сонькино колдовство – ну вас на фиг!

Соня тогда сделала вид, что это её забавляет, хотя стало неприятно. Взрослые люди с высшим образованием, и такое нести! Но так, как сейчас – не задело, нет…

Дурацкая колдовская тема, похоже, будет преследовать её всю жизнь. Соню это нервировало, словно ей приписывали что-то ужасное, подлое, грязное. Страшное обвинение для верующего человека. Но два раза в жизни она всё же воспользовалась чужим мракобесием – для собственных целей. Второй раз – тогда, в больнице. А первый…

* * *

Это случилось за год до разрыва матери с Вовой. Он тогда уже окончательно слетел с катушек. Напился, причём так сильно, что посмел ударить Мару. То ли она сказала ему что-то в упрёк, то ли чего-то не досолила – Соня не усекла. Зато навсегда запомнила – словно в замедленной съемке – как он замахнулся на мать. По-бабьи, не кулаком, а ладонью, и не в лицо, а шлёпнул с размаха повыше груди, но так грубо… так обидно, так мерзко!

Мара была женщиной крепкой и на ногах, разумеется, устояла. Она не заплакала и сдачи не дала, хотя Соня на её месте как следует бы ему врезала, размазала бы по стенке, потом повалила на пол, и добавила бы ещё… и ещё – ногами, со всей силы! Сердце у неё разрывалось от ненависти. Мать молча ушла в комнату, а он уселся – наглый, противный, лоснящийся, и принялся как ни в чём ни бывало хлебать недосоленный суп.

Тогда Соня подошла к нему и встала рядом. «Чего тебе?» – рявкнул Вова и поднял на неё окосевшие белесые глазки. Вполне вероятно, он мог двинуть сейчас и ей – почувствовал безнаказанность. Она несколько секунд смотрела на него, вкладывая в этот взгляд все свои чувства к нему. Вова поперхнулся и начал кашлять. Соня постучала ему по спине. И, когда он откашлялся, сказала: «Ещё раз дотронешься до неё – заколдую. Навсегда».

Глупость сказала, сама не понимая, что имеет в виду. Тетя Ира однажды говорила о ком-то – если один раз ударил, значит, будет ещё и ещё. Этого-то «ещё» допустить было никак нельзя! Соня вспомнила о его пьяных разговорах с собутыльниками, о том, что он её побаивается, вот и решила… Но в этот момент сама верила, как и потом, в больнице, в то, что говорит.

Вова мог бы спросить, конечно, как именно она его заколдует. Но, видимо, воображение подсказало ему что-то своё, потому что он перекрестился и забормотал: «Ты что… ты только не вздумай, слышишь! Скажи, что не будешь, а? Да я же нечаянно, Сонь… Сонька, обещай, скажи, что не станешь…»

Она развернулась и убежала на улицу. Но ведь действительно, больше он Мару пальцем не тронул. Мать до последнего верила, что в Вове проснулась совесть, и он искренне раскаялся. Похоже, даже прощения попросил, что вообще ему было не свойственно. А впрочем, может, и впрямь раскаялся, на трезвую-то голову, а про Сонькины угрозы утром забыл. Какая же теперь разница…

Борис знакомится

– Соня, я тебя не осуждаю! Не расстраивайся… Я тебя всегда уважала и буду уважать.

Добрая девочка подошла к ней и даже обняла. И Соня неожиданно для самой себя размякла.

– Анька из дома сбежала, – внезапно пожаловалась она, хотя никогда не рассказывала Тане о личном.

– Да Анька твоя! – неизвестно почему разозлилась девочка. – Неблагодарная она… Ой, смотри, всё ещё стоит, не уходит…

Она подошла к окну. Тем временем к Соне уже выстроилась очередь с расчёсками и резинками, кто-то что-то спрашивал, но она ничего не слышала, отвечала невпопад.

– Давай я тебе помогу, – предложила Танечка и ухватила расчёску у Вики.

– Ты сегодня в первую?

– Да, я закончила. Сейчас домой пойду… А хочешь… Может, передать ему что-нибудь? – Таня кивнула в сторону окна. – Скажу, что ты просишь его уйти, что у тебя есть жених. Ты не думай, я в него не влюбилась. Просто приятно было, что… но ты же знаешь, у меня парень есть… Он весной возвращается.

Танечка ждала своего друга из армии и всем об этом рассказывала.

– Ну, давай, я всё сделаю, не бойся! – она так и рвалась помочь.

«Хорошо всё-таки, когда есть человек, который так искренне к тебе относится!» – подумала Соня. Да, она привыкла к одиночеству, но сейчас впервые почувствовала себя беспомощной. Настолько, что даже готова была поделиться с Танечкой своими бедами, рассказать всё: и про Женю, и про письмо… Однако что-то сдерживало её, какое-то последнее сомнение – уж больно не привыкла она никому доверяться.

Но Диме, и правда, пора объяснить, что ждать бесполезно, и нечего тут торчать. Самой разговаривать с ним нельзя – ни в коем случае.

– Пожалуй, я напишу… Я сейчас, ты за ребятами присмотри пока, ладно? – решилась Соня и бросилась в спальню.

Тут она увидала, что Вадик растерянно сидит на разобранной постели, когда все вокруг свои уже убрали. Она охнула про себя: и как это она упустила, забыла проверить?

– А ну-ка, хватит копаться – беги пить кефир! Я сама застелю, – строго сказала ему Соня.

Но Вадик не испугался – он знал, Софья Васильевна не выдаст. Она всегда делала это незаметно, чтобы не усекли другие дети – догадливые и наблюдательные. Вот если бы сейчас была Надежда Петровна – над ним бы уже потешалась вся группа.

Он убежал, а Соня, дождавшись, пока никого из детей не останется рядом, быстро свернула бельё и застелила кровать покрывалом. Похоже, у мальчика снова проблемы: в последний раз он описался, когда у матери случилось очередное обострение. Надо бы срочно отвести ребёнка к врачу – как бы не развился настоящий энурез. Но – некому.

Спрятав бельё, Соня схватила первый попавшийся листок, ручку и торопливо написала:

«Дима, ты продолжаешь меня изводить. Я благодарна тебе за письмо, но абсолютно ничего к тебе не испытываю».

Она порвала бумажку и выбросила в корзину. Врать ему она не могла, но как иначе его прогнать?

«Перестань меня донимать, – написала она снова. – Это не любовь, а эгоизм. Нельзя всё в мире подчинять своим фантазиям и желаниям. Говорить я с тобой не собираюсь, я тебе всё сказала, но ты не услышал. Если ты ещё раз появишься, я стану очень плохо о тебе думать. Всё у тебя скоро пройдёт, но только если ты сам перестанешь себя накручивать!»

Оказалось невероятно тяжело проявлять к нему чёрствость и сухость. Да ещё изображать из себя опытную матрону – она-то откуда знает, пройдёт или не пройдёт? Соне захотелось хоть чем-то смягчить это письмо, сказать напоследок хоть одно доброе слово. Она пыталась себя удержать, уговаривая, что доброта ему только повредит. И всё-таки приписала:

«Я тебя в детстве вспоминала и всегда желала добра. Желаю и сейчас. Всё у тебя ещё будет очень хорошо, вот увидишь».

Вот так – благодарно и равнодушно, без всякой мистики. Написать, что она знает его фамилию? Нет, это лишнее.

Почти довольная, Соня выбежала из спальни и протянула бумажку Танечке.

– Не волнуйся, я не буду читать! – наивно пообещала девочка, гордая оказанным доверием. – Ну, я побежала?

Она ушла, а Соня встала у окна, спрятавшись за тяжёлой шторой. Едва отдав записку, она тотчас же пожалела. Сейчас Дима прочтёт, поймёт, что его отшили навсегда, а потом разглядит, какая Танечка хорошенькая, и… «И – что? – строго остановила себя Соня. – Вот и пускай!» Но совладать с эмоциями оказалось сложнее – казалось, она душит себя своими же руками…

Тем временем Танечка выбежала из подъезда, остановилась, а потом нерешительно двинулась к Диме. Тот обернулся: в его позе угадывалось недоумение, сменившееся напряжённым ожиданием. Даже издали было заметно, как волнуется девушка. Она достала из кармана бумажку, он буквально выхватил, хотел развернуть, но передумал читать при свидетелях. Однако Танечка уходить не спешила. Тогда он что-то вежливо, но нетерпеливо сказал ей, и девушка медленно побрела к дороге.

Нервы у Сони были настолько напряжены, что она поняла – Танечка разочарована. Похоже, она всё ещё надеялась привлечь Димино внимание.

Но тот уже забыл про неё, прислонился к забору и стал читать. Потом резко обернулся и поднял голову вверх. Соня едва успела отшатнуться от окна, не понимая, что так поразило его в записке? Внезапно её осенило – она же выдала себя с потрохами! Что же она натворила? Ведь решила же делать вид, что никакой детской встречи не было! Ну, ничего… Не страшно… Она ведь не написала, что придаёт ей какое-либо значение.

К окну Соня больше не подходила. До вечера она занималась с детьми, стараясь ни о чём не думать. Прогулку она отменила, рискуя навлечь гнев начальства. К шести часам в группе осталось трое ребят, она переиграла с ними во все настольные игры, перечитала любимые книжки. Наконец, всех разобрали, не было только дедушки Вадика. Соня опомнилась – она же выключила звук на мобильном! Схватила аппарат – странно… ни одного звонка.

Ну, вот и хорошо, вот и всё, Дима, наконец, осознал… и она больше никогда его не увидит.

– Вадик, пойдём к дедуле, – бесцветным голосом произнесла Соня.

Помогла ему одеться, выключила везде свет, заперла дверь. Взяла мальчика за руку, и они вышли на улицу. Было темно, но Соня необъяснимым образом почувствовала – никого нет, пусто. Значит, и правда – всё. Она достала мобильник, набрала дедушке – тот не брал трубку. Может, заснул, с ним такое бывало… не ждать же до бесконечности? Маршрут один – не разминуться. Да и мама Вадика, наверное, дома. Но её телефон Соня не знала – последнее время женщина совсем не показывалась в детском саду.

Неожиданно повалил снег – первый настоящий снег, для их климата в это время года – большая редкость. Дом мальчика находился на той же стороне железной дороги, что и Сонин, только идти надо было не вправо, а влево, подальше. По пути им никто не встретился. У подъезда Соня подняла голову – свет в окне не горел. Они поднялись и долго звонили в дверь – тишина. Потом опять по мобильнику – бесполезно. Вадик уже приготовился плакать, но Соня принялась заговаривать ему зубы – мол, дедушка сейчас подойдёт, наверное, пошёл в магазин, а мы пока погуляем.

Снег шёл, не переставая, высветляя тёмный осенний двор. Огромные хлопья, не мокрые, а пушистые, падали прохожим на голову и плечи – хорошо, что у мальчика был капюшон. Сначала они с Вадиком радовались, ловили на ладони снежинки, рассматривали, у кого красивее. Через полчаса снегу намело столько, что они начали лепить снежки – детвора вокруг делала то же самое. Потом побегали, чтобы не замёрзнуть. В общем, гуляли ещё около часа, и под конец Соня уже не чувствовала пальцев ног. Вадик, правда, утверждал, что ему даже жарко, но она потащила его в магазин, чтобы их совсем не занесло. Там они купили шоколадку и немного погрелись. Вернулись к дому – окна по-прежнему тёмные. Неужели что-то случилось?

Соня решила вести мальчика к себе. Женя сегодня на дежурстве (она впервые за весь день вспомнила Женю), так что… И, не успела она сказать об этом Вадику, как из-за угла показался дедушка – без головного убора, весь белый от снега.

– Сонечка Васильевна! – закричал он ещё издали. – Вы меня, Бога ради, простите! Так получилось…

Она с облегченьем выдохнула, а Вадик радостно бросился к деду.

– Ох… у нас тут просто… Понимаете, доченьку снова на скорой… А телефон я дома впопыхах забыл. Пока электричку дождался, уже весь извёлся, позвонить не могу…

– Леонид Михайлович, если б я знала! – виновато покачала головой Соня. – Мы бы подольше посидели в группе или ко мне бы пошли, и вы бы не волновались. Я-то ведь думала – вот-вот… Ну, ничего, вы, главное, сейчас ему чайку горяченького налейте, с лимончиком, и сами попейте…

– Да, да, так и сделаю.

– А что с мамой? – добавила Соня тише.

– Не спрашивайте, милая, не спрашивайте, – вздохнул дедушка.

– Давайте тогда, я возьму Вадика к себе? Вы отдохнёте, завтра снова придётся ехать, наверное?

– Нет, нет, что вы! Я без Вадика вообще с тоски помру. Одна радость в жизни! Завтра никуда не поеду, сказали, лучше пока не надо… пусть успокоится.

– Ну, если что, вы сразу звоните, договорились?

– Спасибо, мой дорогой… Пойдём мы, ладно?

– Конечно…

Соня проводила их взглядом, когда они заходили в подъезд, зачем-то подождала, пока не зажёгся в окошке свет, и медленно поплелась домой.

Только сейчас она поняла, как мало её тянет в родную квартиру.

Кажется, заболел не Вадик, а она сама. Вернувшись, Соня почувствовала, что её знобит – неужели так сильно промёрзла? Она хлебнула чаю, сразу же постелила постель и легла, прихватив Бориса, хотя обычно берегла его – швы у него на боках стали совсем хилые, пару раз приходилось латать.

Проснулась она от телефонного звонка. Потянулась за трубкой – Женя.

– Что делаешь?

– Ты на дежурстве? – заспанным голосом, ничего не понимая, спросила она.

– Да, а где же ещё. Давно пришла?

– Я уже сплю.

– Спишь? – в его голосе послышалось недоверие. – Так рано?

– А сколько сейчас времени?

– Десяти ещё нет.

– Я, кажется, приболела, голова трещит… Ждали с Вадиком деда у дома… Замёрзла. Такой снег…

– Приболела? Что с тобой?

В его голосе, кроме участия, послышалось облегченье.

– Наверно, простыла. Утром видно будет…

– Хорошо, спи. Жаль, не могу приехать, я в области, вернусь только завтра вечером, – огорчённо сказал Женя и вдруг спросил без всякого перехода:

– Этот — не появлялся?

– Приходил к садику, названивал, я не брала трубку, – устало отчиталась она. – Но люди ему всё передали, и он ушёл. Больше не появлялся, надеюсь, всё понял.

Оказывается, говорить правду так легко… и так тоскливо.

– Ясно.

Она чувствовала – он успокоился, но почему-то не расслабился.

– Жень… Пожалуйста, позвони Аньке. У меня нет сейчас сил с ней разговаривать. И, кстати, объясни ей… ну, ты понимаешь. Чтобы она не дёргалась насчёт…

– Не вопрос, сейчас наберу. А ты выпей чего-нибудь, в смысле, лекарство.

– Да, растворю аспирин… Пока, Жень…

– Пока, детка… Целую тебя. Не болей, хорошо?

Но лекарство она так и не приняла, поленилась встать. Только опустила голову на подушку – и сразу заснула. Продрав глаза в шесть утра, поняла, что до работы не дойдёт, померила температуру: тридцать восемь и пять. Правда, ни кашля, ни насморка не было – может, вирус? Или – на нервной почве? В детстве у неё такое случалось. А чего, собственно, нервничать… Всё как раз в порядке.

Вылезать из постели было холодно, видать, котельная, как всегда, оказалась не готова к сюрпризу под названием «зима». Соня накинула халат и, ёжась, потащилась на кухню – за аспирином. Положила в стакан шипучую таблетку, налила воды, подошла к окну, бросила в него взгляд и…

Таблетка шипела в стакане, но его содержимое потихоньку выливалось в горшок с погибшей геранью – Соня так и не выбросила пожухлый цветок, продолжая без особой надежды его поливать.

Она замерла, глядя вниз. Такое могло быть в песне или в романтическом фильме, но не в этом прозаичном, до боли знакомом дворе. И, конечно, не с ней.

Снегопад прекратился, но снега за ночь навалило изрядно. Он лежал ещё чистый-пречистый и ровным слоем покрывал пятачок перед домом, выделенный детям для игр. Так вот, на этой площадке, как раз напротив Сониного окна, на белом снегу пламенели ярко-алые пятна. Кто-то старательно воткнул в него розы – так, что на поверхности остались одни лишь бутоны. Вокруг – никаких следов, видимо, человек аккуратно передвигался по ходу работы. Цветов было так много, что буквы, составленные из них, имели хорошую толщину. «Люблю», – выложил неизвестный розами на снегу, решив сказать главное – другие слова бы не поместились.

У Сони перехватило дыхание – она с трудом сделала вдох. Нет, нет… стоп. Не надо паники! Это – не ей! В доме полно молодых девушек, у них есть парни… у кого-нибудь день рождения, или кто-то захотел помириться. Вспомнил старую, набившую оскомину песню, и… Вот так и будем считать. Лучше об этом не думать.