Мартовские колокола

Правда, по словам Василия Петровича выходило, что у нигилистов дресс-код был несколько другой: темные очки, перекинутый через плечо плед, небрежность и неопрятность, рабочие рубахи с кожаными поясами. Мужчины носили длинные волосы; девицы-нигилистки, напротив, стриглись коротко. Эх, знал бы он, что из этого выйдет через какие-то 25 лет… впрочем, не о том сейчас речь.

Меня, признаться, это изрядно удивляло – неужели местные жандармы настолько беззубы, что будущие революционеры совершенно их не боятся выставлять напоказ свою принадлежность к противогосударственному движению? И это – всего через пять лет после цареубийства? Тогда, пожалуй, я понимаю Геннадия и его радикалов, которые вопреки здравому смыслу обосновались в таком рассаднике нигилизма, как «Ад»…

Пока я так расуждал, тема разговора сменилась. На этот раз нить беседы взяла в свои руки Ольга Георгиевна, и выволочку получал не абстрактный какой-то Эффенбах, а вполне конкретный племянник. Оказывается, тетя, открыв какой-то их его учебников, увидела на форзаце следующее предупреждение:

«Сия книга принадлежит Николаю Владимировичу Овчинникову. Кто возьмет ее без нас, тот получит в правый глаз, кто возьмет ее без спроса, тот останется без носа».

Грозное предупреждение не напугало тетю Олю, а наоборот, привело ее в крайнее раздражение; в результате мы с четверть часа выслушивали (вполне в духе застольных наставительных бесед, принятых, по ее словам, в Институте благородных девиц) нравоучение на тему трепетного отношения к книгам вообще и к учебникам русской словесности – в особенности. Николка, красный, как рак, весь извертелся на стуле; Василий Петрович лишь одобрительно кивал, не отрываясь, впрочем, от тарелки. Вредина-Маринка торжествовала; а когда тетя Оля разразилась особенно поучительным пассажем, Николкина кузина как-то по-особому стрельнула в меня глазами и, потянувшись за хлебом, как бы ненароком оставила рядом с плетеной корзинкой крошечный бумажный шарик. Я сразу сообразил и, взяв в свою очередь кусок хлеба, прихватил и «спаслание». Вот ведь тоже утраченная навсегда наивная деталь времени; кому в наше время СМС и соцсетей могут понадобиться подобные записочки? Романтика, что тут скажешь…

Я догадывался, от кого эта записка, и, видимо, на физиономии у меня это было написано: во всяком случае если судить по тому, как ехидно ухмыльнулась Маринка. Потом она, не удержавшись, показала мне кончик языка; глаза ее смеялись, а я все никак не мог сосредоточиться, и думал о бумажном шарике, зажатом в кулаке…

Размечтался, как же!

Нет, никаких признаний и объяснений в записке не оказалось, а было там вполне невинное приглашение на… за неимением подходящих аналогий назовем это «музыкально-литературным вечером». Оказалось – такие мероприятия проводят в гимназиях традиционно в течение всего учебного года. Порой они приурочены к какой-то дате, а порой – просто так, в рамках, так сказать, «общей программы». Я все время забываю, как бедна здешняя жизнь на общедоступные развлечения и как отсутствие того же телика (не говоря уж о компьютере) заставляет людей тянуться друг к другу и вместе изобретать способы занимать свободное время. Случилось мне как-то, зайдя к Николке, попасть под раздачу: его тетушка и кузина, находясь в особо приподнятом настроении, заставили нас ставить какие-то «живые картины». Я раньше не слышал об этом развлечении и, признаться, так и не просек до конца всей его прелести, – видимо, это стало заметно, а потому веселие и заглохло довольно быстро.

Вот и сейчас речь шла о похожем мероприятии – правда, куда более официальном. В записке Варенька Русакова осведомлялась о моем самочувствии и интересовалась, не захочу ли я принять приглашение (это я цитирую!) к участию в скромном поэтическом и музыкальном вечере, что намечен в стенах их учебного заведения. В конце имелась приписка, в коей предлагалось обратиться за подробностями к той же Марине. Вот убей меня бог – я так и не понял, зачем было обставлять этот процесс такой загадочностью; видимо, я чего-то не догонял в плане местных понятий о романтике. А может, и в плане приличий. Кто его знает, как тут принято приглашать на дискотеки?

Вредина-Маринка, понятное дело, была в курсе; стоило мне после ужина подойти к ней, она тут же выложила все, не дожидаясь расспросов. К моему удивлению, в курсе оказался и Николка; но, видимо, из солидарности с сестрой, а возможно, руководствуясь все теми же неведомыми мне понятиями о деликатности, заранее меня предупреждать не стал.

В общем, мне предлагалось прибыть на прием вместе с Мариной и Николкой (он, как сын преподавателя гимназии и брат одной из воспитанниц, тоже был приглашен). В программе литературная декламация, пение, и в качестве вишенки на троте – танцы. Я уж принялся думать горькую думу о том, как буду выкручиваться, – о местных танцах я имел представление разве что по «Лебединому озеру», как вдруг оказалось, что это еще не самое пакостное из предстоящих испытаний.

Эти вечера придумывают веселые ребята. И с фантазией у них, надо сказать, все в порядке. Раз уж мы удостоены такой великой чести, что приглашены, – заявила Маринка, – нам придется соответствующим образом подготовиться к предстоящему КВН-у. А именно: изобразить какую ни то сценку на двух-трех человек. Я впал в ступор, а Николка тут же пояснил: нужно найти либо кусочек какой-нибудь малоизвестной пьесы, либо некие стихи с особым смыслом – и представить почтеннейшей публике.

Пока я переваривал это сообщение, брат с сестрой с энтузиазмом кинулись к книжным полкам в кабинете Василия Петровича и тут же принялись ссориться, вытаскивая один за другим пыльные тома. А я сидел и тихо зверел. Ну не был я готов к подобной самодеятельности, хотя и в школе много и охотно играл в «английском театре», и не на последних ролях. А тут – почему-то робел; видимо, настолько прочно сидело во мне представление о высоком (в сравнении с нами, разумеется) духовном, культурном, театральном наконец уровне предков, что я и представить себе не мог, что буду с ними в этом тягаться…

После склоки, полной неподдельной экспрессии, Маринка вытянула все-таки какую-то книжонку— о ужас! – на французском. Оказалась, что и она, и кузен неплохо владеют этим языком; мои же познания сводились к «мадам и мусью» плюс нескольким заимствованным у реконструкторов строевым командам. Что я и привел в качестве робкого аргумента, надеясь еще отвертеться от навязанной мне роли. Не вышло, да и не могло выйти: оказалось, что данное мероприятие планируется вообще-то на четверых, и четвертой будет не кто иной, как Варенька Русакова; роль же ее пакостная Маринка намерена списать и завтра в гимназии передать подруге. Так что слушать меня не стали, Николка сел за стол переписывать для меня текст… и тут я разозлился всерьез.

– Так. А ну убирай эту галльскую пачкотню, – заявил я гимназисту. – У вас дома или в гимназии найдутся какие-нибудь тряпки, чтобы изобразить царя, царевну и генерала в духе сказок Пушкина? А еще – Бабу-Ягу?

Марина с Николкой недоуменно переглянулись и хором принялись возражать. Требуемые костюмы, как ни странно, имелись – в конце прошлого года Марина и ее одноклассницы ставили для воспитанниц младших классов утренник, посвященный как раз именно сказкам Пушкина; однако же тема эта никак не годилась для столь серьезной и изысканной публики, как тринадцатилетние гимназистки и их гости, и вообще – что за детство! «Вот если вы, Иван, немного послушаете и выучите роль… она, право же, совсем нетрудная…»

– Вы меня выслушайте, хорошо? – пресек я эту болтовню. – Давайте договоримся так: я прочту вам маленький кусочек; а потом, если вы, глядя мне в глаза, скажете, что это не интересно, – черт с ним, обещаю выучить эту лабуду хоть на французском, хоть на марсианском.

Марина, слегка помедлив, кивнула (Николка, уже предчувствуя подвох, с интересом уставился на меня), и я, встав посреди комнаты, выдал на память отрывок из пьесы Леонида Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца».

Примерно через четверть часа Ольга Георгиевна заглянула в комнату Марины. Не сделать этого она никак не могла – из-за плотно закрытой двери раздавались такие взрывы хохота, что в столовой за стенкой чуть не падала посуда. Когда возмущенная женщина распахнула дверь, намереваясь строго выговорить нарушителям спокойствия, перед ее взором предстала совершенно неприличная картина: племянник буквально катался по полу и ржал – смехом эти дикие звуки никак нельзя было назвать. Дочь Марина буквально рыдала от смеха, вытирая глаза кружевным платочком и пытаясь выговорить сквозь приступы гомерического хохота:

– А ну… как там… повтори еще, про людоеда?

А герой веселья, то есть я собственной персоной, стоял опершись на стул и, еле справляясь с собой, декламировал про то, что «на ем же из одежи – ничаво, помимо бус».

И через минуту к хохоту в детской присоединился тихий, но вполне зажигательный смех тети Оли…

Глава 4

«– …И личины бесовские! Как около двери завозились, я сразу подошел и кричу: «Кто это там фулюганит? Сей же час городового позову, будет ужо вам!» – А дверь вылетела, и полезли эти… в личинах…»

Иду в глубину аптечного склада. Разгром. Пронзительно пахнет медикаментами и спиртом. Под ногами хрустят осколки склянок, с жалобным треском лопаются какие-то пузырьки. У дальней стены между парой высоких стеллажей стоит несгораемый шкаф. Он выпотрошен; массивная, с песчаной засыпкой дверь, валяется в стороне. Запах здесь другой – как в ремонтной мастерской при паровозном депо. Пахнет горелым металлом и еще чем-то остро-химическим.

Ночной сторож продолжает:

– Мне-то револьвером в зубы ткнули, потом руки стянули эдакой дрянью – и в угол. Один спрашивает: «Где хозяин кокаин держит»? Я сказал, конечно, – а кто бы не сказал, ваше благородие? Жить-то хочется, детишек у меня трое. Кто их поднимать будет, кто в люди выведет?

Вот, значит, и говорю – в шкапе несгораемом он, недавно только получили из Германии большую партию, наилучшей очистки. Я потому знаю, что Моисей Львович третьего дня дюже радовался, когда курьер энтот… кокаин привез с вокзалу…

Моисей Львович Тумаркин, гомельский мещанин – хозяин аптечного склада. Городовой, посланный приставом, поднял его с постели и приволок посреди ночи на склад; теперь Моисей Львович бродил посреди своего разгромленного имущества, ожидая, когда пристав станет его допрашивать.

– Ну вот, а потом ключи потребовали. Я и говорю – у хозяина ключи, я человек маленький и в руках их не держал! Тогда злыдни эти меня в угол, сами достают из мешка такую машинку, с кругом. Она затрещала, завоняла – а лиходеи давай ею по шкапу елозить. Из-под круга – искры снопом, вон, чуть занавесь не прожгли! Дверку враз срезали и внутрь полезли, ироды…

Подошел Канищев, помощник пристава, известный всей округе гроза бродяг и мелких жуликов. Канищева я знаю давно; он большой любитель газетных статей о подвигах полицейских сыщиков и мечтает, что однажды и его имя попадет в такой вот очерк, а потому охотно рассказывает о любом происшествии.

– Это не наши. Непременно громилы хитровские постарались – их работа. Наши – нет, мелочь, шелупонь, на такое лихое дело не способные.

«Громилами» в воровском мире Москвы именуют специалистов по крупным кражам и налетам. Эти преступники обыкновенно совершают взломы: пробивают стены, ломают замки, или, как говорят, «проделывают сундуки».

Я не соглашаюсь – уж больно необычно и изобретательно совершен этот налет. Никогда раньше в Москве не было слышно о шайке, прикрывавшей лицо такими страшными и необычными масками. Хотя, конечно, маски – не новость; вот на прошлые Святки попались приезжие с юга России – «громилы» грабили ссудные кассы, прикрывая лица обычными маскарадными личинами петрушек и арлекинов, купленными в лавках. Однако же здесь были вовсе зверские личины; ни разу не слышал, чтобы такие где-нибудь продавали.

Принужденный согласиться со мной, Канищев только посетовал, что «громилы» оказались совсем уж отчаянными – уходя с добычей, застрелили городового, прибежавшего на шум. Обыватели соседствующих домов выстрелов, однако, не слышали и ничего сообщить не могли…»

– Вот видите, Олег Иванович! Это точно они! – Яша сложил газету и протянул ее Семенову. – Сам Геннадий на дело не ходил, это я наверняка знаю. Это все ихний… Дрон, да? И с ним еще двое каких-то, раньше никогда не видел. Сидели до ночи в «Аду», все разговаривали. Затею свою обсуждали. Я, Олег Иванович, в этом «Аду» уже совсем своим стал – каждый вечер там просиживаю. Сначала вроде бы уроки брать приходил, а теперь перезнакомился там со студентами – так они меня после занятия всегда чай пить оставляют. Ну я пью; а машинка в кармане все пишет!

– Молодчина, Яша, – искренне сказал Олег Иванович. – Значит, господин Войтюк со товарищи решились все-таки на откровенную уголовщину…

Он развернул газету и еще раз пробежал глазами статью:

– Автор – Гиляровский В.А. Надо же, как совпало… ты ведь знаком с ним, Яков?

– А как же! Если бы не господин репортер – меня бы уже и на свете не было, – подтвердил Яша – Это ведь он господина Корфа с господином Никоновым в «Сибирь» тогда провел! Я все к нему зайти собираюсь, приглашали… да никак не соберусь, дел по горло…

– А ты не откладывай, – посоветовал Олег Иванович. – Может, господин Гиляровский еще что об этой истории расскажет – что в газету не попало. Вот сегодня и зайди.

Яков с готовностью помотал головой. Репортер понравился ему еще в прошлую встречу.

– Да, нехорошая история. Аптечный склад… и выбрали-то мерзость какую: кокаин…

Яша вновь кивнул. Гости из будущего уже успели поведать ему о том, какие страсти разыгрываются в их мире вокруг торговли этим веществом.

– А с убийством полицейского как вышло? – продолжал расспрашивать Семенов.

– Да тут вообще глупо получилось. Они же когда в склад ворвались – никого на атасе не оставили. То есть оставили одного, но он постоял-постоял да и пошел внутрь. Дверь, конечно, прикрыл, да только ее сквозняком возьми да и отвори. А по улице как раз проходил мужик какой-то, и надо тому случиться, что оказался это дворник их соседнего дома – возвращался к себе, от кума из Москворечья. Ну, он услышал, как дисковая пила визжит, заинтересовался, поближе подошел. А как разглядел, что замок-то сломан, сразу кинулся к углу – и ну свистеть!

– Бдительные тут у вас дворники, – усмехнулся Олег Иванович. – Не то что в наши времена. У нас все больше на видеокамеры надеются. А грабят все равно чаще. Ну ладно, и что дальше?

– А что ж могло быть? – удивился молодой человек. – На свисток городовой прибежал – а тут эти, из аптечного склада выходят. Городовой к ним и шагнуть не успел, как Дрон – он впереди был – руку вскинул и три раза в него с револьвера. Я, Олег Иванович, все очень хорошо видел, прятался в палисаднике. И знаете что? Выстрелов не было – хлопки такие глухие, и все! А городовой сразу упал, как подкошенный, только ногами засучил и стих…

– Глушитель, – кивнул Семенов. – Вот ведь поганцы…

– Ну да, глухо так – никто ничего и не слышал. А потом – в переулок, их там пролетка ждала. А я, Олег Иванович, извозчика не смог уговорить меня подождать – уехал он… вот и погнался на своих двоих. Только за лошадьми разве угонишься? В общем, я их потерял. А потом, сегодня вечером уже, прочел в «Ведомостях», что на Ильинке нашли извозчика, застреленного ночью. В газете номер бляхи привели – он, тот, что их от аптечного склада забирал…

– Да… Крови ребята не боятся. Вот и свидетеля убрали. Черт возьми, прямо как в девяностые… – и Олег Иванович невесело покачал головой. – Слушай, Яков – если ты не против, давай прокатимся сейчас до доктора Каретникова? Расскажи ему все заново. А к Гиляровскому завтра заглянешь. Ох, чувствую, наплачемся еще мы с этими милыми юношами…

– Я – что? Я ничего, если надо… – И Яша послушно полез на переднее сиденье «Нивы-Шевроле» Семенова.

Громада главного корпуса седьмой клинической больницы возвышалась в стороне от Каширки подобно авианосцу посреди пустынного рейда. Серый длинный высоченный плоский корпус, стоящий немного под углом к шоссе, господствовал над окружающей зеленью, посреди которой то тут, то там просвечивала какая-то мелочь – то ли подсобки, то ли гаражи, то ли трансформаторные будки… В стороне от корпуса, но в периметре больничной ограды, раскинулась необъятная парковка; дорожки вели от нее и к главному корпусу, и к приемному отделению, и еще куда-то. Народу в этот час на парковке было немного: начало дня, до времени посещения еще далеко, а ночная смена давно уже отправилась по домам, уступив место тем, кто пришел на работу с утра.

Каретников встретил гостей на улице; они отправились по одной из бесчисленных дорожек меж кустов и газонов. Яша с любопытством озирался: хоть он и не в первый раз уже бывал в двадцать первом веке, ему случалось даже провести в будущем два дня подряд, но новизна ощущений еще далеко не притухла. Яше было интересно все – и громады домов, и наряды людей, проходящих мимо по своим делам, и еще тысяча всяких мелочей, на которые ни Олег Иванович, ни Каретников, ни любой из здешних обитателей привычно не обращали внимания.

Одет Яков был во вполне нейтральные джинсы и футболку; с некоторых пор и Олег Иванович и доктор приучились возить в багажниках комплекты такой вот «запасной» одежды и для Яши, и для Николки. Мало ли когда мог застигнуть их телефонный звонок и просьба:

«Дядя Макар, мы тут перебрались к вам, как бы нам попасть…» А мальчики, в свою очередь, уже приспособились ловко переодеваться на заднем сиденье машины, чтобы не привлекать больше внимания окружающих нарядами в стиле «ретро».

Хотя и то сказать – что им, москвичам? Они и не такое видели; разве что проводят необычных подростков удивленным взглядом да и забудут тут же через минуту, окунувшись в суету столичной жизни. Однако же почти в каждом кармане давно уже лежал смартфон, оснащенный камерой, и уж молодежь давным-давно приучилась фиксировать все необычное – и тут же сливать ролики в социальные сети. Так что – нет уж, ни к чему, не будем лишний раз дразнить гусей…

Пока Яша озирался по сторонам, Олег Иванович вкратце изложил Каретникову ситуацию; тот крепко задумался. Потом отвлек Яшу от его увлекательного занятия, задал несколько вопросов – по большей части о порядке торговли известными веществами в аптеках. Яша ответил не только охотно, но и подробно и исчерпывающе; еще бы, не зевака он какой-то, а серьезный человек – и уж конечно подробнейшим образом изучил вопрос, как только узнал, что недобрые гости из будущего вплотную интересуются кокаином. Хотите знать подробности? Да вот, пожалуйста, с нашим полным удовольствием: в Москве можно отыскать три группы продуктов, содержащих кокаин: средства для обезболивания (например, порошок от зубной боли), лекарства от простуды, облегчающие головную боль и кашель, и так называемые «медицинские вина», использовавшиеся как средство от многих болезней. Продавались порошки в аптеках открыто, в запечатанных коричневых баночках, по одному грамму, стоило достаточно дорого: около рубля за коробочку.

Обыкновенно эти средства приготавливались и дозировались провизорами прямо в аптеках; человек оборотистый мог легко приобрести наичистейший недозированный порошок кокаина на аптечном складе, где за него платили вдесятеро меньше; правда, и продавали порциями никак не менее, чем по пятьдесят граммов. Такой именно склад и подвергся налету сообщников Геннадия; как успел уже разузнать Яша, всего из сейфа пропало более полуфунта кокаина и почти полтора фунта наилучшего, тоже немецкой очистки, порошка морфия. Последний стоил особенно дорого, из-за чего особенно убивался владелец склада Моисей Львович Тумаркин.

И еще кое-что вызнал Яша – примерно за полгода до налета господин Тумаркин с позором выгнал со службы некоего Евгения Крынникова, уроженца города Киева, годом раньше также изгнанного за неуплату с медицинского факультета Московского университета. Сей господин Крынников, служивший при аптечном складе помощником провизора, характер имел скверный, непрерывно ссорился с сослуживцами и в итоге был обвинен ими в каком-то мелком воровстве. В полицию обращаться не стали, однако же работа в аптеках Москвы была теперь для неуживчивого бывшего студента закрыта.

Так вот. Хоть сей господин и оставил в свое время учебу, но не вовсе растерял свои прежние университетские знакомства; именно в компании студентов и увидел его в первый раз Яша. Причем время несостоявшийся медик и фармацевт (которого в студенческой среде называли не иначе как Жорж) проводил в обществе Володи Лопаткина, с некоторых пор – близкого приятеля незваных гостей из будущего.

Все это Яша и изложил собеседникам. Олег Иванович с Каретниковым внимательно выслушали, время от времени задавая уточняющие вопросы, а затем принялись спорить. Яков к тому моменту уже и думать забыл о том, чтобы глазеть по сторонам, – слишком уж важные и любопытные вещи обсуждались, тут уж не до чудес будущего…

– Ну, в общем, все ясно, – говорил Каретников. – Эти озорники решили срубить денег по-легкому и пошли самым очевидным путем. Учись, Олегыч, это тебе не часами барыжить…

– Ну уж и по-легкому, – не согласился Семенов. – По-легкому – это переть на ту сторону антиквариат, Фаберже какого-нибудь или Перова с Репиным. Здесь они только набирают популярность, а там… сам знаешь.

– Тогда уж импрессионистов, – покачал головой Каретников. – Вон того же Мане – во Франции его картины толком еще никому не нужны, а у нас… сам знаешь. Миллионы.

– И как ты себе это представляешь? – усмехнулся Олег Иванович. Все его картины известны, обнюханы искусствоведами до последнего штриха. В лучшем случае – можно выдать за вторую версию, но это же не Нестеров, который своего «Пустынника» раза три повторял… и не Мунк с его «Криком».

– Ну ты и сравнил, Олегыч. – поморщился Каретников. – Вот уж не знал за тобой пристрастия к декадансу. Но в одном ты прав: продавать произведения искусства такого ранга – это дело мало того что хлопотное, так еще и весьма рискованное, – засветишься непременно, да и вопросов будет море. А если частным коллекционерам – то тут надо быть вхожим в очень уж специфические круги; откуда у наших «друзей» такие связи? Нет, не их уровень. А вот дурь толкнуть – это очень даже легко. Особенно если цены не заламывать.

– Ну не скажи, – возразил Олег Иванович. – Сейчас все же не девяностые, все эти рынки давным-давно поделены, значит, продавцы полезут на чью-то поляну. А такого, сам понимаешь, не прощают.

– Это если не выйти на тех, кто такую поляну держит. Тем более что они, кажется, собираются провернуть всю операцию по бартеру. Яков, вы что-то говорили об оружии?

– Верно, Андрей Макарыч, – подтвердил Яша. – Было такое. Этот Геннадий, когда Дрону ихнему указания давал, особо напоминал, чтобы за кокс – это он так кокаин называл, извините, если что – только стволами брал. Хотя бы часть суммы.

– Шустрые мальчики, – покачал головой Каретников. – Еще бы понять, зачем им оружие…

– Что-то мне подсказывает, – усмехнулся Семенов, – что они собираются пустить его в ход на той стороне. То есть в прошлом.

– Ну ты прям капитан Очевидность! – восхитился Каретников. – А то я не понимаю! Присмотреть надо за ними, вот что. Справишься, Яша? И учти, теперь это стократ опаснее – раз уж они убивать начали.

– Конечно справлюсь, Андрей Макарыч! – довольно ответил Яша. Глаза его горели азартом – видно было, что молодой человек думает теперь о чем угодно, только не об опасности. – Никуда они от меня не денутся! Вот, кстати, еще насчет того фармацевта, Жоржа Крынникова…

– Погоди, Яков… – остановил молодого человека Олег Иванович. – Слушай, Макар, на той стороне мы за ними, конечно, посмотрим. Только, может, им и здесь укорот дать? Шутки шутками, а дури они вон сколько взяли – и наверняка вот-вот примутся ее сбывать. А это – сам понимаешь…

Олег Иванович выбрал верный ход. Каретников, несколько лет проработавший выездным медиком в бригаде МЧС, насмотрелся на наркоманов и их жертв – и испытывал к наркоторговцам холодную и брезгливую ненависть. И в данном случае ни о каких колебаниях речи быть не могло.

– Это верно… – медленно протянул доктор. – Сделаем вот как. Попробую-ка я слить инфу насчет наших клиентов. Доказательств у меня, понятное дело нет, даже имен не имеется – мы ведь так и не сумели толком их здесь установить. Хотя нет, кое-что имеется – Оля-то Геннадия хорошо знает, может, и Дрона с остальными по фамилиям вспомнит? Пожалуй, дам знать ребятам из наркотного отдела – есть у меня там пара старых приятелей. Если и не накроют они этих умников, то проблемы им создадут наверняка. Особенно, если там тема с оружием всплывет.

– А они не поинтересуются, откуда у тебя такая информация? – осведомился Олег Иванович. – А то – что ты им ответишь?