Киммерийский закат

– Хорошо, посмотрим, что вы тут пишете, – снизошел Русаков до того, чтобы ознакомиться с заготовкой президентского указа, и неуверенно водрузил на переносицу очки. Уже так, сквозь стекла, он еще раз прошелся взглядом по «группе товарищей». Лицом его блуждала растерянная улыбка человека, с которого только что основательно сбили спесь.

«В соответствии со статьей 127, пункта 3 Конституции СССР и статьи 2 Закона СССР “О правовом режиме чрезвычайного положения”, – пробежал он придирчивым взглядом первые строчки машинописного текста, чувствуя, что плохо воспринимает смысл изложенного, – а также, идя навстречу требованиям широких слоев населения…»

«Опять это пресловутое “…идя навстречу пожеланиям трудящихся”!» – возмутился он. Однако замечаний по тексту делать не стал.

Президент прекрасно понимал: стоит ему втянуться в редактирование указа, как Вежинов и Дробин начнут идти на уступки, а потом, в нужный момент, представят его общественности как одного из соавторов документа.

– Нет, – решительно повертел он головой, – нет, нет… Я этого не подпишу.

– Почему?! – с наигранным удивлением поинтересовался генерал армии Банников. При этом лицо его передернулось гримасой снисходительной иронии. – Что на сей раз мешает вам исполнить свой президентский и партийный долг?

– Я уже объяснял, что так, сразу, этого делать нельзя… Сначала все эти пункты о чрезвычайном положении в стране надо обсудить на Верховном Совете, на Политбюро. Выслушать мнения юристов, посоветоваться с товарищами из ЦК по принципиальным вопросам, чтобы, так сказать, сообща сформировать коллективную позицию…

Буров давно обратил внимание, что провинциально-нижегородская, с налетом партноменклатурного сленга, речь Русакова коварно разрушала внешний облик рафинированного – пусть даже и советской закваски – интеллигента. Впрочем, взрожденным пролетарскими низами номенклатурным выдвиженцам это наверняка нравилось.

– Так ведь с товарищами уже посоветовались, – напомнил тем временем хозяину резиденции Вежинов. – Высшие должностные лица страны, руководство партии, армии и госбезопасности – все давно в курсе. Все упирается в подпись Президента и генсека. Только в подпись, – можете вы это понять, или нет?! – потянулся секретарь по идеологии к нему через стол, и посеревшее, слегка обрюзгшее лицо его наполнилось такой синюшной яростью, что Русаков поневоле отшатнулся.

Однако напор его все-таки выдержал; подождал, пока главный идеолог опустится на свое место, и только тогда снова остановил взгляд на все еще стоявшем навытяжку полковнике Бурове. Похоже, что при всем своем скромном звании, тот вовсе не чувствовал себя в этом кабинете ефрейтором на генеральском совете. Несмотря на то, что ростом этот коренастый плечистый человек не впечатлял, небольшой ожоговый шрам на левой щеке и прирожденное в своей суровости выражение лица делали его похожим на Отто Скорцени. Президент не мог знать, что для самого Бурова подобное сравнение не в новинку и что профессиональную самооценку его образ грозного «двойника» никоим образом не задевает. Однако, выкристаллизовав для себя это сравнение, Русаков как-то сразу же успокоился.

Другое дело, что сам полковник вряд ли понимал, на что именно хозяин резиденции, пусть хотя бы в надеждах своих, рассчитывает, обращаясь к нему взором; на что уповает, чего конкретно добивается, а главное, как далеко готов зайти в противостоянии наглеющей «группе товарищей»?

В какое-то мгновение Бурову показалось, что генсек-президент вот-вот прервет увещевания этого «сборища путчистов» и потребует от него, как офицера личной охраны, оградить его от присутствия в резиденции людей, которых он сюда не приглашал.

Начальнику управления охраны КГБ генералу Цеханову, очевидно, почудилось то же самое; он даже приподнялся, чтобы приказать полковнику выйти, но в последнее мгновение не решился: вдруг не подчинится? И потом, это ведь начальник охраны резиденции, а значит, за полковника может вступиться Президент. Тем более что совершенно не чешется генерал-майор Ротмистров, который непосредственно курирует охрану «объекта Заря», а посему обязан был проследить, чтобы полковник ни при каких обстоятельствах в кабинет Президента в эти минуты не попал.

Так уж случилось, что в спешке все они, «москвичи», как-то прозевали Бурова, не придали значения его неспрогнозированной активности. А как же он мешал им теперь вести переговоры, придавая генсек-президенту, пусть иллюзорную, но все-таки уверенность в себе; сотворяя для него ощущение контроля над ситуацией!

– Это ведь не так просто: взять и объявить… – набрался тем временем решительности Президент, – что, дескать, «действие Конституции СССР восстанавливается на всей территории бывшего Советского Союза». Вопрос: как восстановить эту саму территорию, когда республики успели пообъявлять суверенитеты? – принялся убеждать их всех. – Вы же понимаете, что процесс этот уже пошел, и вторгаться в него чревато… К тому же должно быть согласие верховных советов республик. Это же судьбоносные решения. А как мы объясним происходящее высшим должностным лицам Украины, Белоруссии, Казахстана?.. Почему принимали решение, не посоветовавшись с ними?

– Да некогда сейчас заниматься этим, Владимир Андреевич! – еле сдерживал себя Вежинов, нервно посматривая при этом на часы, словно вопрос о введении чрезвычайного положения уже лимитируется минутами.

– Поймите же вы, – парировал Русаков, – что так нельзя поступать! Не то время, не та ситуация в стране. Своей напористостью вы все погубите. Все, чего мы достигли. Не забывайте, что мы находимся накануне подписания союзного договора, который должен восприниматься, как гарантия центра в деле перестройки всех республиканских институтов власти! И процесс этот уже пошел…

– Интересно, каким это образом мы способны «все погубить»?! – вновь ожил Банников, демонстративно пожимая плечами.

– Когда и так все давно погублено, – проворчал Вежинов.

– Наведем порядок в центре и в республиках, – продолжил генерал армии, – потом и договор подпишут. Куда они денутся, эти националы? Все, как одна, республики – в «суверенные» подались, мать их!.. Ничего, рано или поздно, всех назад в Союз загоним!

– Ну что значит «загоним», генерал? – поморщился Дробин.

– А то и значит! Заартачатся – прижмем. Кстати, все по тем же советским законам прижмем, которых пока что никто не отменял. Пора учить их, как родину любить.

* * *

Наступила минутная пауза. Русаков сделал вид, что вновь погрузился в чтение документа, но присутствующие понимали: это всего лишь дипломатический тайм-аут, генсек-президент опять тянет время. «На что надеется? – нервно переглядывались они. – Не подпишет он, подпишут за него, хотя бы тот же вице-президент, – зло кряхтели генералы. – Или же это будет коллективное решение некоего «Комитета по спасению Отечества», – решительно посапывали гражданские чины. А все вместе нетерпеливо покашливали да раздраженно переглядывались, всячески пытаясь поторопить Президента.

– Так что будем делать, Владимир Андреевич? – тоном следователя НКВД поинтересовался Вежинов, давая понять, что терпение их не безгранично. – Решимся наконец подписывать наш общий документ или опять примемся полемизировать?

– Как хотите, Игорь Семенович, но подписывать этот документ я не стану. И вообще почему этими вопросами занимаетесь вы? – обвел он всех присутствующих слегка растерянным, но все же довольно жестким взглядом.

– А кому еще заниматься?! – изумился первый заместитель председателя Госкомитета по обороне Вальяжнин. – Кто-то же должен ложиться на амбразуру.

– На какую еще «амбразуру»?! Вам что, неизвестно, что для принятия подобных решений существуют высшие органы и высшие должностные лица страны? Законно избранные, действующие на основе конституции. Без них я ни в коем случае не стану подписывать это, – пренебрежительно отодвинул он текст указа.

– Ах, ты не станешь подписывать?! – хищно ухмыльнулся генерал Банников, по-солдафонски переходя на «ты». – Мы еще должны уговаривать тебя?! К черту! В отставку! Ты ж посмотри: погубил, проср… страну, и еще сидит здесь, выкаблучивается, мать твою!..

– Генерал, генерал… – поморщился Вежинов, понимая, что перепалка зашла слишком далеко, но в то же время, по сути, поддерживая «дух и букву» требования главкома.

…И вот тут полковник Буров весь напрягся, как пес, рвущий поводок. Он ждал приказа генсек-президента или хотя бы обращения с просьбой оградить его от оскорблений. Теперь уже для него как офицера охраны, офицера армейской разведки не существовало ни высоких чинов, ни мелочных сомнений.

В глубине души полковник прекрасно понимал возмущение генералов и прочих пришлых «товарищей», которые не могли и дальше наблюдать, как на их глазах и при их преступном безучастии рушится огромная империя. Но понимал и Президента, осознающего, что вслед за «чрезвычайкой» на улицах Москвы, Киева, Вильнюса, Риги неминуемо появятся танки и десантники, а значит, воспылает гражданская война.

Ему вдруг вспомнилась недавно вычитанная в книге о последних днях Российской империи сцена отречения – где-то в поезде, на какой-то железнодорожной станции, в тупике – императора Николая II. Один из свидетелей этого «судьбоносного» акта с презрением и осуждением писал потом, что император отрекся от трона империи с таким безразличием, словно передавал командование эскадроном. Так вот, сейчас, по мнению полковника, происходило нечто подобное. Окружение генсек-президента требовало от него отречься от президентского «престола», как все от того же пресловутого «эскадрона». А потому Буров по-прежнему ждал приказа, моля при этом Господа, чтобы его так и не последовало.

– Что «генерал», что «генерал»?! – разыгрывалась тем временем на крымских берегах имперско-эскадронная драма, с главкомом Сухопутных войск в главной роли. – Нехрен ему здесь поучать нас! Пусть подает в отставку, и все тут!

– Вы… как со мной разговариваете?! Что вы тут позволяете себе? Вы… вы – знаете кто? – слегка привстал Президент. – Вы – мудаки! Вы поняли меня?! Вы – мудаки!

От неожиданности все приподнялись со своих мест и ошалело смотрели на Русакова. Что ни говори, а «мудаки» из уст генсек-президента – это было так глубоко по-русски, так любой «загадочной русской душе» понятно и доступно! И вообще – в стиле все той же, изысканно русской, «туфлей по трибуне ООН», дипломатии.

– То-ва-рищ Президент, – увещевающе начал было Вежинов, однако в этот раз перехватить инициативу хозяин резиденции ему не позволил, прекрасно понимая, что аргументы «московских товарищей» исчерпаны. Как исчерпаны и средства воздействия на него. А значит, самое время дожать путчистов, добиваясь решительного перелома в переговорах. «Вот именно, путчистов!» – ухватился Президент за это определение.

– Повторяю для тех, кто не расслышал: вы – мудаки… И разговаривать с вами на эту тему я не собираюсь. Все, не смею вас задерживать. Я намерен завтра же вернуться в Москву, и тогда уж мы рассмотрим ваши действия на заседании Политбюро, на Президиуме Верховного Совета, словом, будем делать выводы…

– Он, видите ли, намерен вернуться в Москву! – саркастически изумился Банников. – Нет, вы видели такое?! Слушай, ты… – Восстал он во весь свой громадный рост. – Ты или сейчас же напишешь заявление об уходе в отставку, или же мы тебя!..

– Полковник Буров, – даже не ужаснувшись натиску генерала, а как-то совершенно непроизвольно, в каком-то инстинктивном порыве, обратился к начальнику охраны Русаков.

– Я, товарищ Президент, – тотчас же отозвался офицер.

– Проводите товарищей до ворот резиденции.

– Это ж кого и куда «проводите»?! – громыхал басом Банников. – Что значит: «проводите»? Кого это он собирается выпроваживать?! – обратился главком за поддержкой к своим единомышленникам, стараясь игнорировать при этом порыв самого полковника. – Нам еще договорить надо, иначе какого хрена нужно было тащиться сюда из самой Москвы?!

13

Положив трубку, Корягин тяжелым взглядом прошелся по министру обороны и министру внутренних дел.

Он не торопился. Да и министры приучены были терпеливо ждать. Когда в Стране Советов советы начинает давать сам шеф КГБ, лучший совет, который можно было дать этой стране – это многотерпимо проникаться его мудростью. И министров это касалось в первую очередь.

– Если все пойдет по плану… – Корягин почему-то умолк, долго и отрешенно всматривался в какую-то запись в «еженедельнике», артистично как-то прокашливался…

«Какого черта он тянет?» – поиграл желваками маршал Карелин. По старой армейской традиции он терпеть не мог политработников и особистов. Министр обороны всегда относился к их присутствию в армии, как относятся к присутствию в обществе прокаженных: все знают, что они, эти отверженные прокаженные существуют, однако официально предпочитают ничего об этом не ведать.

– Так вот, если все пойдет по плану… по нами разработанному… Президент России сможет вернуться из Казахстана не раньше двух часов ночи.

– А без него никто никаких реальных контрмер со стороны российских республиканских властей предпринимать не сможет, – ловил его замысел министр внутренних дел Пугач.

– Ибо там некому принимать какие-либо решения.

– Значит, у нас достаточно времени, чтобы все обдумать и тщательно подготовить.

– Но к двум ночи Елагин все же появится в Москве, – проворчал маршал.

– Ну, появится, и что? – принял этот удар на себя главный милиционер Союза.

– А мог бы и не появляться, – отрубил маршал, упираясь руками в колени и рассматривая стол с таким вниманием, словно перед ним карта-схема завтрашнего сражения.

– Мог бы, – согласился Пугач. – Вот армии бы взять и подсуетиться…

– Причем здесь армия?! – буквально взревел маршал. – Что вы во все свои дела втягиваете армию? Нам, в армии, что, больше нечем заниматься?!

– Но она же у нас – основная ударная сила… – несколько стушевался Пугач, и с надеждой взглянул на шефа госбезопасности, явно рассчитывая на его поддержку.

– А на кой… существует тогда милиция?

– Спокойно… господа, – это неожиданное в устах главного кагэбиста страны «господа» как-то сразу же заставило обоих министров умерить свой пыл, втянуть головы в плечи и обиженно взглянуть на Корягина. Дескать, ну зачем так уж сразу – «господа»?

– Да, к двум он появится здесь, – еще жестче проговорил шеф госбезопасности. – А значит, уже утром сможет предпринимать меры, направленные против создаваемого нами Комитета по чрезвычайному положению; на блокирование его действий и решений. – Шеф госбезопасности опять обвел взглядом сообщников по перевороту и нацелился свинцовыми стеклами очков, словно окуляром снайперской винтовки, на генерала армии Пугача.

– Согласен, нужно принимать решение, – мгновенно осипшим голосом пробормотал тот.

– Так принимайте же, принимайте! – с явной издевкой подбодрил его Корягин, прекрасно понимая, что никто из них никаких решений принимать не может и не желает.

– Но только не арест в аэропорту. Президентская охрана, пассажиры, знаете ли… Опять же, реакция мировой общественности…

– Ну, началось: «реакция мировой общественности…»! – Корягин не настаивал на том, чтобы шеф милиции решился на арест Президента России. Но ему доставляло удовольствие видеть, как нога Пугача трусливо дергается, а сам он не проявляет ни инициативы, ни мужества.

– Это что ж получится, что и второй президент тоже окажется под арестом?! – информационно заклинило Пугача.

– Два президента в одной стране – и оба под арестом, – мрачновато хохотнул маршал Карелин. – Такое возможно только в России.

– Если надо – еще троих арестуем. Однако никто не настаивает, чтобы арест обязательно производился в аэропорту, – запоздало огрызнулся главный кагэбист страны, переводя взгляд на маршала. Вопросительно так посмотрел.

Если бы сейчас эти двое служак в виц-мундирах решились на то, чтобы нейтрализовать Президента Елагина, он, возможно, тоже решился бы на это, поддержал. Однако они ждали решения шефа госбезопасности. И не потому, что очень уж уверовали, будто именно он, Корягин, является истинным руководителем путча. Просто в очередной раз сработала уверенность советского человека, что все, что бы ни происходило в этой стране кризисного, конфликтного и «арестабельного», обязательно связано с «органами».

Однако Корягин помнил, что формально во главе ГКЧП все же должен стоять не он, а вице-президент Ненашев. Легитимный вице-президент, легитимное – то ли второе, то ли третье – лицо в государстве… Что придавало хоть какую-то видимость легитимности и всему этому наспех сколоченному коллективному органу государственного правления. И не Корягина беда в том, что никто всерьез этого запойного вице-президента Ненашева в качестве новоявленного главы государства не праздновал. Хотя, казалось бы… Как такой человек вообще мог оказаться в высшем эшелоне власти страны?

Но самое пикантное в этой ситуации было то, что главный кагэбист прекрасно знал: все свои действия члены гэкачепе производят с оглядкой… на генсек-президента Русакова. Понимая, что, при любом исходе этого путча, им так или иначе придется объяснять свои действия перед этим человеком. Как, впрочем, и свое отношение к нему во время путча…

Тем временем министр обороны выдержал томительную паузу и, глядя куда-то в пространство перед собой, мечтательно изрек:

– Разве что посадить самолет на каком-то из промежуточных аэродромов?..

– Или даже на военном, запасном… – подсказал ему Пугач. – Да устроить основательную техническую проверку.

– Еще надежнее – объявить, что самолет потерян из виду, в связи с чем ведутся поиски, которые в конечном итоге могут даже завершиться успехом.

– В крайнем случае можно прибегнуть и к последней мере, – все еще ввинчивался взглядом в никуда маршал Карелин, но так и не решившись произнести то, что неминуемо должно было сорваться с его губ: «сбить его!». Вместо этого маршал по-адвокатски заскулил про себя: «Однако же сбить самолет Президента России! Кто на такое решится? Конечно, потом это можно будет преподнести как обычную авиакатастрофу, с подставной комиссией по расследованию и состряпанным отчетом, но все же, все же…» А, считая, что Корягин и Пугач понимают, о чем идет речь, вслух произнес: – Впрочем, такие решения нужно принимать заранее, высшим руководством и при коллегиальной ответственности. Подчеркиваю: при коллегиальной ответственности и предельной секретности. Кстати, с Русаковым этот вопрос обсуждался?

– Еще чего?! – проворчал милицейский генерал, и был удивлен, когда Корягин вдруг заверил военного министра:

– Этот вопрос тоже затрагивался. Естественно, в режиме абсолютной секретности. Правда, результат оказался нулевым. Дальше общих рассуждений относительно того, что Президент России как-то слишком уж не вписывается в «договорный процесс» и что его позиция служит плохим примером для глав других республик, – так и не продвинулись.

– Потому что наш гарант вроде бы и хочет разгрести все то дерьмо, которое сам же и навалил, но при этом самому остаться непогрешимым, как папа римский. И ему наплевать, что, походя, он марает все высшее руководство и прежде всего – командование армии, которую вообще нужно держать подальше от политики, – излил свой гнев маршал. – Не успеешь вывести из казармы бронетранспортер, как поднимается вопль: «Военный переворот! Хунта рвется к власти!».

– Изолировать Елагина, конечно, надо, – сипловатым от волнения голосом признал Пугач. – Однако делать это следует уже в Москве. Осторожно, постепенно и, знаете ли, – нервно повертел он руками, – как-то все это политически обставляя. Собственно, для таких дел и существует армейский спецназ. Вспомните, как он сработал при захвате президентского дворца в Кабуле.

– Да мало ли что происходило в Кабуле, в Праге, в Будапеште и еще черт знает где! Но происходило это на чужой территории, а здесь мы – на своей, – решительно возразил маршал. – И еще напомню, что для внутренних дел существует спецназ госбезопасности.

Корягин нервно поиграл желваками. Круг замкнулся. Так или иначе решение придется принимать ему самому; ему же нужно будет отдавать приказы и бросать на их выполнение кагэбистские подразделения. В связи с этим старый чекист не сомневался, что уже завтра во всех информационных агентствах мира это будет названо: «кагэбистским переворотом». Однако отступать уже было слишком поздно.

– Ладно, на этом будем завершать, – безвольно хлопнул ладонью по столу шеф госбезопасности. – Все равно ни на какое реальное решение мы не выйдем. Свободны… господа.

Вновь услышав это классово чуждое «господа», министры обороны и внутренних дел удрученно как-то переглянулись. В эти минуты они чувствовали себя подмастерьями, которые очень старались, но работой которых мастер все же остался недоволен.

14

Необходимости сверяться со схемой «Лазурного берега» у Курбанова не возникало. Виктор запомнил ее настолько, что многие объекты способен был возрождать в памяти, как на мониторе компьютера. Вот памятник Карлу Марксу, чуть дальше, по центральному проспекту, – пятигранная громадина давным-давно истощившегося фонтана; вымощенная булыжником дорожка, уводящая от центральной аллеи в сторону беседки, сиротливо грезящей на берегу старинного – очевидно, еще барского, поскольку пансионат располагался на территории дворянской усадьбы, – пруда.

Обойдя его по правому, почти неосвещенному берегу до пустующего постамента, Курбанов извлек из сумки фонарик и при свете луча прочел написанное латиницей: «Овидий».

«В таком закутке – и вдруг Овидий?! Кто сносил – понятно: те же, что когда-то бросались с топорами на «мелкобуржуазный инструмент» рояль. Но, вот, хотелось бы знать, кто соорудил. Хотя бы постамент убрали, Европы постеснялись. Впрочем, из-за рубежа сюда прибывают такие же идейные упыри, как и те, которые этого “Овидия” сносили».

Еще пять минут петляний по тропинке, утопающей под кронами густого паркового кустарника, и майор наткнулся на трехметровую бетонную стену. Луч фонарика метнулся влево, вправо… ни ворот, ни калитки. Ну, так не бывает!

Долго брел вдоль мрачной, почти крепостной стены, уводившей все дальше в дебри девственного леса. У какого-то овражка пробрался сквозь кустарник и, пошарив лучом по тщательно отштукатуренному фундаменту, обнаружил то, что и надеялся обнаружить, – бетонно-металлическую дверцу, приблизительно метр на метр, над назначением которой долго гадать не приходилось – обычный тайный ход. Вполне возможно, не единственный.

Пока что у Курбанова не было ни возможности, ни желания воспользоваться своим открытием, и все же он остался им доволен, а потому сразу же сориентировал его относительно стоявшей метрах в сорока пятиэтажки, свет из окон которой тускло пробивался сквозь ширму кроны.

Где-то позади, по центральной аллее, переговариваясь по-немецки, проходила парочка. Каждое слово мужчина произносил так, словно чеканил команды. Из стоявшего неподалеку двухэтажного особняка долетала устроенная героями какого-то кинобоевика пальба. Однако все эти банальные признаки цивилизации почему-то совершенно не облагораживали глухомань закутка, в котором Курбанову предстояло провести как минимум две ближайшие недели.

Преодолев еще один неглубокий овражек, напоминающий полузасыпанный окоп, Виктор наконец вновь почувствовал сухую твердость брусчатки, на краю которой угадывался огромный прямоугольник ворот.

Неподалеку вспыхнул луч фонарика, и Курбанов инстинктивно подался назад, припал к стволу дерева, слился с ним, подобно перевоплощающемуся в дерево нинзя. Он все еще продолжал вести себя, как подобает диверсанту, оказавшемуся на территории вражеского объекта. Игра? В каком-то смысле – да. Но в то же время майор не забывал напутствия Бурова: «Не мельтешить. Основательно консервироваться и ждать». Почему «консервироваться»? «Чего ждать»? – отвечать на эти вопросы полковник не собирался. Да и вряд ли ему самому известны были ответы на них. А тут еще срабатывал инстинкт профессионала. Когда большую часть жизни готовишься к борьбе и выживанию в глубоком тылу противника, поневоле начинаешь чувствовать себя чужаком везде, куда бы ни забрасывала тебя судьба, постепенно превращаясь в заматерелого волка-одиночку.

– Непонятно только, почему они не убрали этого новоявленного президента «федералов», – хрипло и пьяно басил тот, что вышел из боковой аллеи первым. Их было двое, в плащ-накидках, с фонариками в руках. Тот самый ночной дозор, о котором его предупреждали в скуповатой инструкции, приложенной к схеме «Лазурного берега». – Им что, не понятно, что дальше терпеть какого-то там Елагина – самоубийственно?

– Это уж не нам решать, – недовольно проворчал его спутник.

– Кому же тогда?! Не нам, не им!.. Кто-то же должен. Он ведь всё погубит. Всё и всех! На корню.

– Почему же тогда и в самом деле не уберут его? – невозмутимо спросил тот, кто только что заявлял: «Не нам решать». – Спецназовцы, что ли, перевелись? Кто он такой, в конце концов?!