Периферийные устройства

Вокруг нее теснились специалисты. Фарфоровая митикоида в викторианском матросском костюмчике, стоя на коленях, шнуровала артистично потертые кожаные сапоги Даэдры, в то время как одна из висящих в воздухе камер специальным вентилятором раздувала той челку. Видимо, специалисты оценили скорость ветра и решили, что шлем будет лишним.

– А удачно вышло, – произнес Недертон, невольно залюбовавшись покроем комбинезона. – Если она не вздумает раздеться.

Словно услышав его, Даэдра потянула молнию – сперва чуть-чуть, потом сильнее, обнажив жирную дугу стилизованного Кругового течения.

– Мы немножко помудрили с принт-файлом молнии, – сказала Рейни. – Хорошо бы твоя фифа не попыталась заголиться сильнее, пока не будет на месте.

– Ей это не понравится.

– Ей не понравится, что ты наврал про экспертессу.

– Экспертесса вполне может думать что-нибудь в таком роде. Не поговорив, не проверишь. – Он, не глядя, взял чашку и отпил кофе. Очень горячий. Черный. Может, еще удастся выжить. Анальгетики уже потихоньку начали действовать. – Если Даэдра получит свой процент, она не вспомнит про заевшую молнию.

– Это при условии, что переговоры пройдут успешно, – заметила Рейни.

– У нее есть все основания стремиться к их успеху.

– Лоренцо отправил за борт две большие камеры, – сказала Рейни. – Они скоро начнут давать картинку с места.

Недертон разглядывал костюмеров, визажистов, взбадривателей и документалистов:

– Сколько среди них наших?

– Шесть, включая Лоренцо. Он считает, что главный телохранитель – митикоида.

Недертон кивнул, забыв, что Рейни его не видит, и тут же вздрогнул, пролив кофе на белый халат: в поле зрения по обе стороны от Даэдры диафрагмировались врезки с двух стремительно движущихся камер.

От картинки острова у него привычно засвербела вся кожа.

– Они сейчас примерно в километре одна от другой, идут сходящимися курсами на запад-северо-запад, – сказала Рейни.

– На это я не подписывался.

– Тебе туда отправляться не надо, но смотреть мы должны вместе.

Камеры спускались через какие-то высокие структуры наподобие парусов. Все выглядело одновременно циклопическим и пугающе эфемерным. Огромные пустые площади и скверы, проспекты, по которым могли бы пройти шеренгой сто человек.

Ниже стали видны засохшие водоросли, побелевшие кости, соляная корка. Мусорщики поставили себе целью очистить верхний слой воды и собрали свой город из переработанных пластиковых отходов. Внешние формы были вторичными, несущественными и все равно изумляли своим уродством. От них хотелось немедленно залезть под душ. Кофе уже начал просачиваться через халат.

Сейчас на Даэдру надели параплан, который в сложенном виде напоминал двудольный красный рюкзак с белым логотипом изготовителя.

– Рекламное место на параплане наше или ее? – спросил Недертон.

– Ее правительства.

Камеры резко замедлились, синхронно поймав друг друга над заданным квадратом, и продолжили спуск к противоположным углам площади. Теперь внутри каждой врезки можно было видеть идентичную камеру-напарницу: легкий серый овал размером с чайный поднос, посредине – маленький обтекаемый фюзеляж.

Кто-то включил аудио – то ли Рейни, то ли Лоренцо.

Квадрат заполнился тихим стоном – звуковой визитной карточкой острова. Все сооружения мусорщиков были пронизаны открытыми вертикальными трубами, и ветер, задувая в них, генерировал переменную тональность, которую Недертон возненавидел с первой секунды.

– А без концерта нельзя? – спросил он.

– Важная часть атмосферы острова, которую я хочу донести до зрителей.

Какая-то огромная фигура двигалась вдали слева.

– Это еще что?

– Ветроход.

Четырехметровой высоты, без головы, но с неисчислимым количеством ног, он был из того же бледного пластика, пустой, словно чей-то сброшенный панцирь, и двигался, как марионетка в руках неуклюжего кукловода, – покачиваясь из стороны в сторону. Торчащий по всей его длине лес труб явно вносил свой вклад в песню пластмассового острова.

– Его прислали мусорщики?

– Нет, – ответила Рейни. – Они отпустили его гулять, куда ветер дует.

– Он не должен попасть в кадр.

– Ты теперь у нас режиссер?

– Он не должен попасть в кадр, – повторил Недертон.

– Об этом позаботится ветер.

Ветроход, покачиваясь, медленно уковылял на полых полупрозрачных ногах.

На верхней палубе мобиля помощники отошли от Даэдры, только фарфоровая митикоида еще проверяла параплан, двигая пальцами с нечеловеческой скоростью и точностью. Лента викторианской матросской шапочки трепетала на ветру, уже настоящем, а не от камеры с вентилятором.

– Есть первый, – сказала Рейни.

Одна из камер как раз навелась на ребенка. Или кого-то ростом с ребенка. Мусорщик ехал на призрачном велосипедике из того же обросшего соляной коркой полиэтилена, что здания и ветроход. Ни мотора, ни педалей, так что седоку приходилось все время отталкиваться ногами от мостовой.

Мусорщики вызывали у Недертона даже большее отвращение, чем остров. Их кожу сплошь покрывала искусственная разновидность солнечного кератоза, которая парадоксальным образом защищала от канцерогенного ультрафиолета.

– Всего один?

– Спутник показывает, что они двигаются к площади. Двенадцать, считая этого. Как и договаривались.

Недертон продолжал следить, как мусорщик неопределенного пола приближается на детском беговеле. Глаза существа (или, возможно, очки) составляли одну узкую горизонтальную черточку.

7. Наружка

За матовым стеклом готовились к торжественному приему. Флинн знала это, потому что оно стало прозрачным, как в том фокусе с двумя солнцезащитными очками, который показывал ей Бертон.

Стрекозки активизировались, активизировалась и Флинн. Она нашла кнопку вертикального спуска для экстремального пилотажа и теперь могла атаковать с неожиданных углов. Даже чуть не поймала одну, рухнув на нее сверху. От такой короткой дистанции крупный план на миг застыл, но тут же пропал, а кнопки, чтобы восстановить картинку из памяти, не было. Стрекоза вблизи походила на игрушку или особо уродское украшение из фабы Шайлен.

Флинн наняли распугивать стрекоз, а не ловить, тем более что у разработчиков так и так будут записи всех ее действий. Однако, гоняя папарацци, она могла неплохо разглядеть, что происходит внутри.

Парочки, стоявшей у окна, в помещении уже не было. И вообще никого из людей. Маленькие бежевые пылесосы наводили чистоту, катаясь по полу так быстро, что и не разглядишь. Три девушки-автомата накрывали длинный стол. Они были практически одинаковые: классические анимешные робоняшки с фарфоровыми личиками, почти лишенными черт. Они соорудили три большие цветочные композиции, расставили подносы и теперь перекладывали туда еду с тележек. Когда тележки подкатывались к столу, бежевая мельтешащая масса чуть раздвигалась, давая им проход. Текла вокруг, как механическая вода, отскакивая под идеально прямыми углами.

Бертон бы не оценил этого так, как Флинн. Ей хотелось увидеть, каким будет праздник.

Она совсем не любила телешоу, где люди готовятся к свадьбе, похоронам или концу света. Но в тех шоу не было автоматических девушек и гоночных роботов-пылесосов. Заводские роботы-сборщики на видео двигались почти так же быстро, а вот детские игрушки, которых печатала Шайлен, – никогда.

Флинн шуганула двух жучков и зависла, краем глаза продолжая наблюдать за автоматами. На одной из рободевушек была стеганая куртка с множеством карманов, из которых торчали маленькие блестящие инструменты. Рободевушка чем-то вроде зубочистки художественно раскладывала на суши не то икринки, не то какую-то другую мелочь, Флинн не могла разглядеть. Зато видела на фарфоровом личике круглые черные глаза, расставленные шире, чем у людей. Раньше их там не было.

Она чуть сильнее согнула телефон, давая отдых усталым пальцам, и снова ринулась на жучков.

Бежевое мельтешение на полу исчезло, как будто щелкнули выключателем, остался лишь один бедолага, похожий на морскую звезду. Ему пришлось улепетывать на колесиках, или что там у него было на концах лучей. Сломался, наверное, подумала Флинн.

В комнату вошла женщина, красивая брюнетка. Не как горячие штучки в играх для мальчиков. Реалистичнее. Вроде любимого ИИ-персонажа Флинн в «Операции „Северный ветер“», героини французского Сопротивления. Простое платье наподобие длинной футболки, темно-серого цвета, перетекающего в черный там, где ткань соприкасалась с телом. Это напомнило Флинн тени на матовом стекле. Пока женщина шла вдоль стола, платье сползло с ее левого плеча, полностью его оголив. Именно что не соскользнуло, а сползло по собственному почину.

Рободевушки замерли, подняв лица, теперь совершенно безглазые – неглубокие глазницы такие же ровные, как щеки. Женщина обогнула конец стола. Папарацци всем скопом ринулись к окну.

Вбок, вверх, вниз, назад. Флинн слышала, как щелкают ее пальцы по телефону.

– Кыш, падлы! – крикнула она стрекозам, снова бросая на них квадрокоптер.

Женщина остановилась перед окном, глядя наружу. Платье плавно вползло на ее голое левое плечо, вырез на миг вытянулся в узкое декольте, затем скруглился.

– Кыш, падлы!

Окно вновь поляризовалось, или как там это называется.

– Падлы! – крикнула Флинн стрекозам, хотя их вины тут, вероятно, не было.

Быстро облетела дом на случай, если с другой стороны тоже открыто окно и она что-нибудь пропустила. Ничего. И ни одной стрекозы.

Назад. Папарацци, зависнув перед окном, подрагивали в ожидании. Флинн пролетела через их рой, и он унесся прочь.

Вытащила из-за щеки кусок джерки, прожевала. Почесала нос.

Нюхнула антисептика, которым по-прежнему воняли пальцы.

Ринулась на стрекоз.

8. Двоечлен

У главного мусорщика голова росла сразу из плеч (если это был не маскарадный шлем из кератозной кожи). Еще у него было жабье лицо и два пениса.

– Мерзопакость, – сказал Недертон, не рассчитывая на ответ Рейни.

За два метра ростом, с непропорционально длинными руками, главарь прикатил на велосипеде-«пауке»: полые спицы большого переднего колеса были сделаны в форме костей альбатроса. Сквозь драную балетную пачку из выцветшего пластикового мусора просвечивало то, что Рейни назвала его «двоечлением». Верхний пенис (если, конечно, это был пенис), меньший, находился в боеготовности, возможно всегда, и венчался чем-то вроде праздничного колпака, только не бумажного, а рогового. Второй, более привычной формы, хоть и гипертрофированного размера, вяло болтался внизу.

– Отлично, – сказала Рейни. – Все в сборе.

Между круглыми окошками врезок шла трансляция от Лоренцо: Даэдра в профиль перед складным трапом, ведущим к перилам мобиля. Голова наклонена, глаза опущены. Как будто молится или медитирует.

– Что она делает? – спросила Рейни.

– Визуализирует.

– Что?!

– Себя, я думаю.

– Я заключила пари. Сказала, ты на нее не клюнешь. Проиграла.

– Это было совсем недолго.

– Ага. Все равно что «немножко беременна».

– Ненадолго беременна.

Даэдра вскинула подбородок и почти рассеянно тронула неяркую нашивку с американским флагом на правом плече.

– Золотой кадр, – откомментировала Рейни.

Даэдра поднялась по пяти ступеням трапа и рыбкой нырнула через перила.

Между двумя врезками раскрылась третья, показывающая вид снизу.

– Микро. Мы отправили вчера несколько штук, – говорила Рейни, пока в небе над островом раскрывался ало-белый параплан. – Мусорщики дали понять, что знают про них, но пока еще ни одну не съели.

Недертон провел языком по нёбу справа налево, отключая картинку с телефона.

– Как она тебе? – спросила Рейни.

– Замечательно, – ответил Недертон, глядя на неубранную кровать, и поднялся с кресла.

Он подошел к вертикально-вогнутому угловому окну. Оно деполяризовалось. Недертон глянул на ожидаемо пустой перекресток. Ни соляной корки, ни драматизма, ни атональной музыки ветра. За Блумсбери-стрит метровый изумрудно-зеленый богомол в желтых наклейках что-то по мелочи ремонтировал на фасаде времен королевы Анны. Наверняка какой-то любитель управлял им дистанционно. Рой невидимых ассемблеров справился бы куда лучше.

– Она всерьез собиралась прыгнуть голая, – сказала Рейни, – татуированная с ног до головы.

– Не преувеличивай. Ты же видела миниатюры ее прежних кож. Вот там и впрямь с ног до головы.

– По счастью, не видела.

Недертон дважды щелкнул языком по нёбу, включая изображение. Обе боковые камеры показывали главного мусорщика и одиннадцать его приближенных. Все застыли, глядя вверх.

– Красавцы, – проговорил Недертон.

– Ты действительно их так ненавидишь?

– А за что их любить? Глянь только.

– Они не ставят себе целью понравиться нам внешне. Ну и каннибализм, если это не наговоры, тоже их не красит. Однако они и впрямь очистили верхний слой воды практически без сторонних капиталовложений. И безусловно, владеют островом из переработанных полимеров, не имеющим аналогов в мире. На мой взгляд, это народ, если не государство.

Мусорщики на самокатах и беговелах окружили предводителя кольцом. Тот оставил велосипед на краю площади, но все равно возвышался над остальными, которые были настолько же малы, насколько он огромен, – серые карикатурные фигурки. Все щеголяли слоями лохмотьев, обесцвеченных солнцем и солью. Модификации, разумеется, зашкаливали. У наиболее очевидно женских особей было по шесть грудей, голую кожу покрывали не татуировки, а сложные абстрактные узоры из псевдорыбьей чешуи. Ноги, одинаково босые и беспалые, напоминали галоши. Лохмотья трепетали на ветру, больше ничего на площади не двигалось.

На центральном канале трансляции Даэдра стремительно шла вниз, затем качнулась и ненадолго поплыла вверх. Параплан менял ширину и профиль.

– Приземляется, – сказала Рейни.

Даэдра спускалась вдоль самой широкой из поперечных структур, теперь параплан ритмично менял форму, тормозя, похожий на медузу в съемке с эффектом замедленного движения. Даэдра почти не споткнулась, когда ее ноги коснулись полимера. Из-под артистично потертых сапог взметнулись облачка соли.

Параплан выпустил Даэдру, сжался, чтобы спружинить четырьмя ножками, лег на секунду-две и вновь собрался в двудольный тючок, логотипом кверху. Разумеется, он бы ни за что не приземлился логотипом вниз. Еще один золотой кадр. Врезка с центральной микрокамеры закрылась.

На двух других камерах, снимающих площадь с противоположных сторон, Даэдра, гася инерцию, легко и грациозно вбежала в круг мусорщиков.

Главарь, медленно переступая ногами, развернулся к ней всем корпусом. Глаза, расположенные по углам огромной, совершенно нечеловеческой головы, выглядели полустертыми детскими каракулями.

– Началось, – сказала Рейни.

Даэдра вскинула правую руку. Это можно было понять и как приветствие, и как знак, что она пришла без оружия.

В то же самое время ее левая рука потянула вниз застежку комбинезона. Молнию заело на ладонь ниже ключиц. По лицу Даэдры пробежало микровыражение ярости.

– Сука, – почти радостно проговорила Рейни.

Левая лапа главаря, похожая на просоленную боксерскую перчатку, сомкнулась на правом запястье Даэдры. Он дернул, и Даэдра повисла над прозрачным пластиком острова. Она изо всех сил пнула мусорщика в дряблый живот, как раз над драной балетной пачкой. Куски разбитой соляной корки полетели в стороны.

Чудовище поднесло Даэдру ближе к себе, почти к самому роговому колпачку псевдофаллоса. В тот же миг она спокойно приложила раскрытую левую ладонь к его серому кератозному боку, сразу над ребрами.

Мусорщика пробила дрожь. Он качнулся.

Даэдра вскинула обе ноги, уперлась ему в живот и толкнула. Казалось, ее левая рука тянет из его бока что-то вроде алой рулетки. Ноготь большого пальца. Длиной, когда вышел полностью, с ее руку до локтя. В сером мире кровь казалась неестественно яркой.

Мусорщик выпустил Даэдру, она упала на спину и мгновенно перекатилась на корточки; ноготь уже сократился вдвое. Раскрыв огромную пасть, в которой Недертон увидел лишь черноту, мусорщик завалился вперед.

Даэдра стояла на ногах и медленно поворачивалась. Оба ногтя на ее больших пальцах плавно закруглялись, на левом блестела кровь мусорщика.

– Гиперзвуковые, – произнес незнакомый голос на канале Рейни, бесполый и абсолютно спокойный. – Подлет. Торможение. Скачок уплотнения.

Никогда еще Недертон не слышал здесь грома.

Шесть безупречно гладких белых цилиндров в ряд через равные расстояния возникли над и чуть сбоку от мусорщиков, которые, побросав беговелы и самокаты, сжимали вокруг Даэдры кольцо. Вертикальная линия тонких оранжевых иголок заплясала над каждым, каким-то неведомым Недертону способом кромсая их в ошметки. Изображение в обеих врезках замерло. Одну из них почти целиком заполнил идеальный, невозможный, совершенно черный силуэт отрубленной руки.

– Мы в жопе, – с безграничным детским изумлением проговорила Рейни.

Недертон, глазами Лоренцо наблюдавший, как митикоида, на лету выпуская множественные паучьи глаза и оружейные дула, сиганула через перила, мог лишь согласиться с Рейни на все сто.

9. Временное задержание

Лондон.

Диоды Флинн в какой-то момент выключила, потому что так удобнее было высматривать стрекоз, и теперь не стала включать их обратно. Она надеялась в конце смены спуститься вдоль здания к фургону и на досуге изучить сеттинг, но ее просто выкинули из игры.

Она распрямила телефон, размяла пальцы и в тоскливой полутьме запустила поиск изображений по городам. Он много времени не занял. Изгиб реки, текстура старых, более низких зданий, контраст между ними и высотками. В настоящем Лондоне небоскребов было меньше, они стояли кучками и сильнее отличались формой и размером. В игровом мире они походили на мегаштабеля и далеко отстояли один от другого через равные расстояния, по квадратам. Флинн знала, что эта квадратная планировка – игровая. У настоящего Лондона такой отродясь не было.

Она задумалась, куда спрятать бумажку с паролем. Выбрала чехол с томагавком и уже убирала его обратно под стол, когда позвонил Леон.

– Как Бертон? – спросила Флинн.

– Безбаши, – ответил тот. – Временное задержание.

– Его арестовали?

– Нет. Просто заперли от греха подальше.

– Что он отколол?

– Возбухал. Безбаши потом улыбались и все такое. Им понравилось. Угостили его фирмешной китайской сигаретой.

– Он не курит.

– Обменяет на что-нибудь.

– Телефон забрали?

– Безбаши всегда забирают телики.

Флинн взглянула на свой. Мейкон отпечатал его только на прошлой неделе. Хотелось верить, что Мейкон все сделал как надо, поскольку теперь ее номер попал в безовские компьютеры.

– Сказали на сколько?

– Они никогда не говорят, – ответил Леон. – Наверное, подержат, пока луканы не свалят.

– Как там сейчас?

– Да примерно как было.

– Чего стряслось-то?

– Да один бугай держал плакат «Бог покарает». Слушай, Бертон просил сказать: там же в то же время. Что ты для него делала. До его возвращения. Пятерка сверху через раз.

– Передай ему, не через, а каждый раз. Всё, что ему заплатят.

– Слушаю тебя и радуюсь, что у меня нет сестры.

– У тебя есть двоюродная сестра, придурок! Не забывай!

– Забудешь тут.

– Приглядывай за Бертоном, Леон.

– О’кей.

Флинн заглянула в Хому, убедилась, что Шайлен на прежнем месте, все так же с лиловым ободком. Надо туда заскочить. И заодно спросить Мейкона про телики, Бертона и свой.

10. Бар «Менады»

Угловая забегаловка в крытой галерее 1830 года постройки на нижнем ярусе Ковент-Гардена ориентировалась, вероятно, на туристов. Глядя на единственную официантку-митикоиду, Недертон невольно ждал, что сейчас она ощетинится оптическими прицелами. Большая, почти аутентичная с виду вывеска над барной стойкой, перед которой помещались четыре табурета, изображала, надо полагать, менад, целую толпу. Недертон (он сидел в отдельном кабинете за темно-бордовым бархатным занавесом) ни разу не видел в «Менадах» посетителей, оттого и назначил здесь встречу.

Тяжелый бархатный занавес чуть отодвинулся, и на Недертона глянул карий детский глаз под светлой челкой.

– Рейни? – спросил Недертон, хотя ничуть не сомневался, что это она.

– Извини, – ответила девочка, проскальзывая внутрь. – Ничего взрослого не было. В опере идет что-то популярное, и всё поблизости разобрали.

Он представил, как она лежит сейчас в своей длинной торонтской квартире, на мостике через авеню, соединяющем наискосок две старые высотки. С обручем на голове, который обманывает нервную систему, заставляя воспринимать движения прокатной периферали как собственный сон.

– Насмотрелась я на митикоид. – По виду ей было лет десять, если не меньше; внешность самая невыразительная, как обычно у прокаток. – Наблюдала ту, с мобиля, пока она охраняла Даэдру. Мерзость. Когда им надо, бегают, как пауки.

Она с хмурым видом села напротив Недертона.

– А где Даэдра? – спросил он.

– Неизвестно. Ее правительство выслало какое-то воздушное судно, но, разумеется, не позволило снимать эвакуацию. Мобилю приказали отойти подальше.

– Но ты все равно могла наблюдать?

– Эвакуацию – нет, все остальное – да. Главарь лежал ничком, все остальные были порублены в фарш. Больше никто из мусорщиков не появился, так что обошлось без новых жертв. Теоретически для нас это хорошо, если рассчитывать на продолжение проекта.

– Ваша спутница чего-нибудь желает, сэр? – спросила митикоида из-за бархатного занавеса.

– Нет, – отвечал Недертон.

Глупо переводить виски на перифераль. Даже такой паршивый, как в этом баре.

– Вообще-то, он мне дядя! – громко объявила Рейни.

– Ты сама предложила встретиться так, – напомнил Недертон и отпил глоток самого дешевого виски в баре – по вкусу ровно такого же, как самый дорогой, который он попробовал, покуда ждал.

– Ситуация – говно, – сказала она, вскидывая детскую ручонку. – Много говна наброшено на много больших вентиляторов.

Насколько можно было понять, Рейни работала на канадское правительство, хотя оно, конечно, герметически изолировало себя от всякой ответственности за ее действия. Вопиюще простое положение, на взгляд Недертона. Очень может быть, что Рейни даже представляла, хотя бы в общих чертах, кому именно подчиняется.

– Нельзя конкретнее? – спросил он.

– Саудовцы вышли из проекта.

Этого он ждал.

– Сингапур, – продолжала она. – Шесть наших самых больших НПО…

– Вышли?

Девочка кивнула:

– Франция, Германия…

– Кто остался? – спросил Недертон.

– Соединенные Штаты. И фракция в правительстве Новой Зеландии.

Еще глоток виски – язычок огня лизнул его язык.

Она склонила голову набок:

– Считают, что это заказное убийство.

– Бред.

– Нам так сказали.

– Кому «нам»?

– Не спрашивай.

– Я не верю.

– Уилф, – сказала девочка, подаваясь вперед, – это была мокруха. Кто-то использовал нас, чтобы убрать его, а заодно и свиту.

– При положительном исходе Даэдра получала значительный процент. Да и в любом случае то, что произошло, дорого ей обойдется.

– Самооборона, Уилф. Самая простая отмазка. Мы с тобой знаем, что она хотела их спровоцировать. Ей нужен был предлог, чтобы прибегнуть к самообороне.

– Но ведь послом изначально планировалась она? Когда ты подключилась, она уже была в проекте? Ведь так?

Девочка кивнула.

– Потом ты наняла меня. Так кто пригласил Даэдру?

– Твои вопросы, – произнесла девочка, четко выделяя каждое слово, – показывают, что ты неверно понимаешь наше положение. Ни ты, ни я не можем себе позволить интересоваться ответами. Мы пропустим удар по своей профессиональной репутации, Уилф. Но это… – Она не договорила.

Он глянул в безмятежные глаза прокатки и закончил за нее:

– …безопаснее, чем подставиться под удар другого плана?

– Мы не знаем, – спокойно ответила девочка, – и не хотим знать.

Недертон посмотрел на стакан с виски.

– Ее прикрывали какой-то системой гиперзвукового вооружения, верно? Чем-то орбитальным, готовым к немедленному пуску?

– Обычная практика. Однако мы даже говорить об этом сейчас не будем. Всё позади. Ты понял? Для тебя и для меня тут надо поставить точку. Прямо сейчас.

Недертон глянул на нее.

– Могло быть хуже, – сказала девочка.

– Куда уж хуже?

– Ты по-прежнему сидишь здесь. Я дома, в теплой пижамке. Мы живы. И скоро, насколько я понимаю, будем искать работу. Пусть так и останется, ладно?

Он кивнул.

– Все было бы чуть менее сложно, если бы ты с нею не спал. Впрочем, это было недолго. И уже кончилось. Ведь кончилось же, Уилф?

– Разумеется.

– Ты не оставил у нее свою зубную щетку? Потому что нам обоим нужно, чтобы у тебя не было решительно никаких поводов встречаться или даже звонить.