bannerbanner
Кладезь бездны
Кладезь бездны

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 9

Впрочем, рассуждать тут не о чем и нечего, обо всем их предупредили заранее. Господин Абу аль-Хайр ибн Сакиб сказал: ваша забота – препроводить господина нерегиля в Басру, пред очи халифа. Господин нерегиль, нужно сказать, с препровождением своим никаких препон не чинил, а каид Марваз со своими ребятами его не боялся. Почти.

А в Хире их догнал почтовый голубь барида с посланием от того же господина Абу аль-Хайра. Глава ятрибской тайной стражи просил дождаться важного человека с отрядом сопровождения – уж больно ему хотелось, чтобы эта персона следовала в Басру ко двору халифа под надежной охраной, и не потерялась, и не попала в засаду или под нож к бедуинским разбойникам, которые гоняли по всем землям Бану Худ и даже далее к северу. И надо сказать, что просьба господина начальника тайной стражи казалась каиду Марвазу мудрой. Уже под Куфой их нагнали слухи о страшной бедуинской шайке из бану куф, которые не просто грабили, а убивали всех подряд, да как зверски: несчастных путешественников клали головой на камень и разбивали голову другим камнем, подобно тому, как жители пустыни изничтожают змей.

Так что теперь каид Марваз со всеми вверенными его попечению лицами уже шестой день сидели в доме у Старого Кладбища и ждали персону с ее персонским сопровождением. По ночам они резались с маридами в шахматы, а днем либо дрыхли, либо шлялись по базарам и баням.

Ну или ходили по странным поручениям господина нерегиля, которому – поди ж ты! – занадобилось огромных размеров зеркало. Наверняка что-то там они с маридами во время своих ночных посиделок придумали. Но все равно – зеркало, это кому сказать…

От воспоминаний и размышлений каида Марваза отвлекли звуки, мерзостность которых сравнима была лишь с полуночным воем голодной гулы – между прочим, пока шли через Дехну, наслушались.

Отвратительная, визгливо-кошачья рулада ввинтилась в уши и рассыпалась диким грохотом медных тарелок.

– Вяяяяааааа! Иииииииии!!. – поддержал ее другой такой же мужеженский, пронзительно модулированный вой.

И снова грохот меди, бац! бац! бац! – равномерно забили металлом по металлу, терзая громкостью уши.

– Вя-вя-вя-вя-ииииииииии!!

То ли мужик, то ли баба, то ли все это вместе заверещало с умопомрачающей пронзительностью, и каид Марваз понял, что в соседнем доме дают представление ханьской оперы.

Косоглазый посыльный оскалил желтые зубки и ткнул пальцем в распахнутую калитку под черепичным навершием. С вытянутых в морду прохожему стрех снова скалились драконы, а из прохладной глубины донеслась новая порция чужеземного воя.

Марваз понял, что за зеркалом ему придется идти прямо в визгливое оперное логово.

– О Всевышний, умоляю тебя о защите, – пробормотал каид.

И мужественно перешагнул высокий, заросший мохом порог.

На террасе, выложенной тиковым деревом – да уж, хорошо они тут приторговались, эти ханьцы! – его подхватили под руки два явных евнуха. И почтительно повлекли – ну понятно куда.

Бац! Бац! Бац! И россыпь десятков бубнов.

– Ииии-иии-иииии!

Бац!!!

Марваза на правах почетного гостя провели на верхний этаж, на самый раушан, в разгороженную уютную горенку с видом на сцену. Тряся двумя волосками бороды, перегнувшийся в поясе ханец подвязывал тяжеленный занавес между столбами галереи. Другой споро обтер полотенцем лаковый утлый столик и выставил малюсенький, с Марвазов кулак, чайничек и такие же, с раковинку, чашечки. Белый прозрачный фарфор почти светился в полумраке.

С опаской поглядывая себе под задницу, каид решился-таки опуститься на высоченное сооружение о четырех тонких ножках, с ажурными резными поручнями и высокой, тоже резной спинкой. Видно, сооружение и впрямь предназначалось для сидения, ибо не развалилось и даже не зашаталось. Разве что скрипнуло, и Марваз в ужасе замер, стараясь не шевелиться.

Проклятье, нет чтоб положить ковер с подушками, как у людей принято. Тьфу.

По сцене скакали и шумели какие-то размалеванные белилами, румянами и синькой для глаз шайтаны. За спинами у них колыхались и слепили глаза знамена, парча и вышивка ярко блестели в свете плошек и фонарей. Ярко-красные кисти мотались, рукава мельтешили и мели пол, накладные черные бородищи завивались тысячью ярусов. Игравшие женщин мальчишки – замазанные белилами, с горой цветов и жемчужин в высоких прическах – мяукали друг другу на тысячу ладов, прямо как кошки:

– Ииии! Ля-ля-ля-мяу-ля-ииииии!

Бац! Бац!

– Играющий наложницу Ю мальчик принимает гостей после представления, – блестя глазками, шепнул на ухо редкобородый ханец.

И, по-змеиному скалясь и кланяясь, задом выпятился с галерейки. Шитый – драконами! – толстый шелк за ним сомкнулся и душно заколыхался.

Размалеванные, с напомаженными губами мальчики завыли хором. Персиковый шелк их рукавов – странных, слишком длинных, словно их портной забыл укоротить, из такого даже руку не высунешь – летал змеями, не гнущаяся от разноцветных нитей парча верхних платьев мешками свисала с локтей.

Опасливо пошевелившись в ажурном стульчике, каид Марваз сложил щепоткой пальцы и приподнял крошечную крышечку маленького чайничка. В открывшейся дырочке плавало что-то похожее на пук расползшейся в воде травы. Марваз закрыл крышку и полез в рукав за платком: на каиде по утреннему времени болталась одна галабийа, даже штаны он не стал натягивать, но по груди тек пот. Душно у них тут.

И вдруг понял, что за всеми этими поклонами и наложницами Ю потерял из виду как посыльного, так и посредника. Тьфу, шайтан, вот что бывает, когда правоверный приходит смотреть на кафирские непотребства – он забывает о деле.

Степенно оправив куфию, каид встал – и чуть не перекинул стульчик. Еле успел за спинку прихватить. Поправив пояс с джамбией, Марваз решительно высунулся на галерею.

В полумраке красновато горели бумажные фонари. Доски пола скрипнули под его пыльными шлепками. Никого.

Марваз пожал плечами, еще раз поправил джамбию и решил идти обратно в сад – хоть воздуха глотнуть.

Туда, куда он пошел, лестницы вниз почему-то не оказалось. Зато почти не слышались вопли оравших, как растревоженные коты, актеров. Гулко бухали бубны и литавры, но уши уже не саднило за дальностью расстояния и общей приглушенностью звука.

В открытых дверных проемах колыхались красно-зеленые циновки со множеством кистей. За ними сидели ханьцы, курили длинные трубки. На шлепающего по коридору Марваза в белой, как у призрака, галабийе и длиннющей красно-белой куфии почему-то никто не обращал внимания. Сладковатый аромат плавал в воздухе белесыми клубами.

А вот и лестница – крутая какая. Нет, они поднимались не по ней…

Внизу его встретили совершеннейший мрак и затхлость. Какое-то глупое чувство вдруг подсказало, что снаружи дом не выглядел таким огромным. И сцена, и сад, и целый притон для курения опиума…

Марваз переступил с ноги на ногу, доски заскрипели. Глаза привыкли к темноте, и слева у самого пола он различил полоску света. Там была дверь. Ничего хуже, чем комнату с проституткой и клиентом, он не найдет – так решил Марваз и двинулся вперед.

Уже потом, отчитываясь в своих действиях Сейиду, каид понял, как рисковал. Но в тот миг его голову повело то ли от злости – ну что ж такое, заманили и дурачат, – то ли от опиумного дыма.

Из-за двери наплывало равномерное, монотонное, протяжное бормотание.

Дверь распахнулась.

В открывшейся зрению комнате ярко горели лампы. И, ахнув, Марваз тут же увидел – у правой стены.

Оно.

Огромное – в пол человеческого роста! – зеркало на длинных деревянных ножках.

А перед ним сидели трое обмотанных желтыми тряпками ханьских монахов и мерно гудели на своем языке. Ихний молитвенный предстоятель держал руки сложенными перед грудью в мудреном жесте: пальцы в замке, только указательные сложены вместе и торчат вверх. Остальные перетирали в ладонях крупные зерна четок, и потому казалось, что комната полна трясущих хвостами гремучих змей.

Гудение ханьцев вдруг повысилось и стало очень громким, а главный заголосил.

Марваз вдруг понял, что зеркало светится вовсе не отраженным светом. Оттуда плескало ярким сиянием, словно в комнату пытался раствориться нездешний мир!

– О Всевышний, молю Тебя о защите… – широко раскрывая глаза, прошептал каид.

Перекрывая крики и гул заклинания, из зеркала забрякало – и этот звук был Марвазу знаком. Так брякают пластины панциря.

Каид схватился за джамбию.

Из зеркала крикнули, а следом рыбкой вылетел кто-то маленький. Исчезнувшую поверхность вдруг рассек страшный, нездешней яркости блик. Монахи зарычали на пределе голоса, маленький завизжал на полу, блик завертелся вокруг своей оси, монах заревел, тыча в зеркало пальцами, а блик вдруг лопнул и – полез в комнату!.. полез, прям полез щупальцами!

Ах так?!..

– Во имя Всевышнего, у кого лишь сила и слава! Аль-Мухаймину, Охраняющий!

И Марваз, подскочив к зеркалу, пырнул клубящуюся мразину джамбией.

– Аль-Джаббаару! Могущественнейший! Ты подчиняешь творения!

Тыча в исходящее туманом нечто, он выкрикивал имена Величайшего. Лезвие явственно встречало сопротивление, рука немела от жуткого холода.

– Господин! Господин! Сейид, остановитесь! – это кричал кто-то на ашшари.

Марваз понял, что это не рука занемела, это просто на ней кто-то повис. Перехватив запястье с джамбией, на руке действительно висел маленький лысый сумеречник. И кричал на ашшари, призывая каида остановиться.

– Чего тебе? – переведя дух, осведомился Марваз.

Мелкий самийа показал в сторону зеркала.

Чихая и кашляя, из висевшего в локте от пола зеркального кругляша кто-то выпал: голова и спина наружу, ноги с задницей в непонятном мареве внутри зеркальной рамы. Переступая по доскам пола смуглыми тонкими ручками, зазеркальный путешественник выполз из рамы целиком.

Когда этот кто-то распрямился, Марваз понял, что это еще один маленький, смуглый, тоненький и тоже лысый сумеречник. Точнее, не лысый, а наголо бритый – коротенькие волосики еле топорщились над кожей головы, и так же остро торчали ушки.

Тьфу, шайтан! Зеркало!

Марваз дернул рукой с джамбией, мелкий самийа снова зашелся в визге…

– Пусти!

Не пустил, но зеркало уже закрылось, снова приняв обманчиво-безобидный полированный вид.

Стоявший перед Марвазом самийа вдруг заглянул каиду за спину и резко крикнул – по-ханьски.

Быстро обернувшись, ашшарит застыл перед лезвием меча-цзяня, направленного прямо в грудину. Зеленая кисточка на темляке тихонько качалась в воздухе. Лицо державшего меч молодого монаха оставалось совершенно бесстрастным.

Сумеречник гаркнул снова. Ханец медленно опустил отливающий странной зеленью клинок. Каид расслабил локоть с занесенной джамбией. Остальные ханьцы держали руки на виду и ничего такого особенного не предпринимали.

Маленький сумеречник наконец-то отцепился от Марваза и кинулся отряхивать своего спутника. Оба самийа одеты были совершенно как люди: желтая тряпка от груди до пят – вот и все платье. Впрочем, главному еще полагалось длинное ожерелье из красных бусин.

А потом вылезшие из зеркала сумеречники обратились к Марвазу.

Главный, мелко переступая, подошел ближе и оказался каиду аккурат по подбородок. Задрав личико, самийа вдруг сложил ладошки, поднял руки над головой и завалился на пол в земном поклоне, потешно припадая при этом на один бок. Спутник его проделал то же самое. Ханьские монахи бухнулись на колени.

Марваз почесал голову под куфией и сказал:

– Ээээ… я… ээээ…

Сумеречник мгновенно перетек обратно в стоячее положение и серьезно сказал на ашшари:

– Ты спас нас от страшного чудовища, о юноша.

– А что это было, во имя Праведного? – поинтересовался Марваз.

– Зеркальная Рыба, – мрачно сказал сумеречник. – Опасней ее на Дороге Снов нет никого.

– Значит, пырнул я зеркальную рыбу, – пожал плечами Марваз. Рыба эта ничего ему не говорила. – Не впервой.

И сообщил ханьцам:

– Вообще-то я за зеркалом. Поручение у меня – арендовать зеркало. Вот это. Понимаете меня, нет, чурки бестолковые?

– Меня зовут Луанг Най, – остро сверкнув зубами, улыбнулся сумеречник. – Я знаю, кто дал тебе это поручение. Тебе помогут доставить это зеркало, не изволь беспокоиться.

– А господин нерегиль знает, что вы про это знаете? – обескураженно пробормотал Марваз.

Когда дело касалось магии и сумеречных плутней, ему становилось как-то не по себе.

– Об этом тоже не изволь беспокоиться. Господину нерегилю будет любопытно узнать, что о нем знаю я – и Зеркало Люнцуань.

Каид опасливо покосился на поблескивающий в свете ламп металлический кругляш. Зеркало как зеркало, даже чуть поцарапанное.

– Ладно, – вздохнул Марваз. И прикрикнул на суетившихся ханьцев: – Эй вы, чурки понаехавшие! Ну-ка позовите сюда кого-нибудь! Не тащить же мне это зеркало на себе, во имя Всевышнего! Живее, живее шевелитесь, а то я уж незнамо сколько в вашем вертепе валандаюсь! Баня закроется, и что мне делать, снова не мыться? Завтра ж женский день!

* * *

Окраина Хиры близ Старого кладбища,

некоторое время спустя


– …Почтеннейшие! Почтеннейшие! Во имя Всевышнего, милостивого, милосердного, да пребудет Его благословение на благородных сынах пустыни вроде вас, не извольте беспокоиться, сейчас ваш ничтожный раб уладит это дело!..

Между шипастыми железными стременами и боками верблюдов метался джазир, выборный староста, отвечавший в квартале ас-Судайбийа за размещение путников. Про себя он, конечно, проклинал злую судьбу и козни иблиса, намутившего своим крысиным хвостом эдакую пакость.

Да покарает Всевышний сынов скверны – так думал про себя староста – откупившихся от амиля большими подношениями еще в прошлом месяце! Иначе как объяснить то, что градоначальник отправляет на постой в ас-Судайбийа уже второй вооруженный отряд! И какой! Рожи-то, рожи какие бандитские! Впрочем, у бедуинов всегда рожи бандитские…

– А ну, пойди в дом, скажи – пусть выметаются! Нас много, а их всего дюжина, им такая усадьба ни к чему! Пусть идут куда хотят!

С высоты верблюда орал и потрясал плеткой главарь этой банды – ох знал, ох знал что делал сидевший у южной таможенной заставы города катиб, когда сказал этим хмырям ехать к нему, к Ясиру, мол, Ясир староста в том квартале, он вас и разместит… А как же, какому разумному человеку охота связываться с шайкой разбойников – а что это разбойники, а никакие не возвращающиеся из хаджа паломники, это ж ишаку ясно…

– О благороднейший из мужей! Позволь мне переговорить с этими правоверными!

– Поторапливайся! Всадникам бану куф не пристало ждать, пока им окажут гостеприимство!

О Всевышний, про себя взмолился Ясир, я так и знал! Это те самые бану куф, небось, с добычи позолотили руку катибу и теперь желают отдохнуть после разбоя в хорошем доме с колодцем и прудом, притомились людей резать, хотя что резать, рассказывают, что эти бану куф кладут голову человека на плоский камень и бьют камнем сверху, пока не размозжат совсем…

И Ясир, боязливо оглядываясь, потрусил к воротам странноприимного дома. За воротами перекликались мужские голоса, с хохотом призывающие какого-то Мусу залезть в колодец к мариду. Вот ведь шуточки у них какие…

Стук в ворота оборвал и хохот, и веселые крики.

– Мир тебе, о правоверный, – гвардеец, по виду настоящий ханетта, недружелюбно высунул смуглую морду в щель между створами.

Стрельнув глазами в сторону вооруженной толпы за спиной, Ясир принялся жалостно лепетать:

– О достойнейший муж! – как много-то их в последнее время развелось, этих достойнейших мужей, чтоб их шайтаны взяли всех и сразу… – Прошу простить за беспокойство, но вот в город прибыли эти достойные люди…

Тут староста показал на темную в густеющих сумерках толпу верховых. Замотанные по самые носы, в черных рубахах и черных же тюрбанах, бану куф смотрелись подлинной инспекцией преисподней: десятка конных и еще пара дюжин рыл в седлах быстроходных верблюдов. Бедуины расслабленно поигрывали копьями, вздергивали морды коней, те сердито переступали копытами. Крепчающий к вечеру ветер трепал полы бурнусов и края тюрбанов, верблюды поревывали.

Гвардеец мрачно оглядел «гостей» и смачно плюнул Ясиру прямо под туфли:

– Ну?..

– Ну вот же ж, – засуетился староста, – а места-то у нас не больно-то и много, и вот я и подумал, о образец мужества и зерцало отваги, не согласишься ли ты и другие доблестные мужи, которые, без сомнения, суть девиз храбрецов…

– Куда ж ты нас сунуть хочешь, о сын греха? – опершись локтем о воротную створу, зевнул ханетта.

И почесал в распахнутом вороте длинной рубахи, искоса поглядывая на угрожающе молчащую, ощетинившуюся остриями пик бедуинскую свору.

– А вот в пристроечку на соседнем дворе, о сын достойнейших родителей! – расплылся в льстивой улыбке Ясир.

И тихо-тихо добавил – в том числе и нарисовавшемуся за спиной ханетты здоровенному тюрку с круглым, как дыня, лицом:

– Вас от силы дюжина, а их сорок рыл. Отъявленные головорезы, отъявленные, да покарает их Всевышний. Прошу прощения за беспокойство, но нам в городе беспорядки не нужны…

Со двора крикнули:

– Чего там, Абдулла?..

Ханетта расслабленно отозвался:

– Да толпа народу еще подогналась, говорят, надо потесниться…

И, еще раз зевнув, сказал Ясиру:

– Старшой отошел, а без него ответа дать не можем… Начальник – он, сам понимаешь…

Староста закивал, но закивал с облегчением: разумно сказано – разумно сделано. На рожон солдатики не полезут, зачем им, у них поручение важное, вроде как кого-то они везут, то ли пленника знатного, то ли еще кого, впрочем, люди говорили, что вроде как сумеречника. Ну и пусть их, лишь бы бедуины в драку не перли.

Но они поперли.

– Эй ты, ханетта!

Так.

За спиной Ясира затопотал верблюд.

Староста сгорбился, когда его обдало пылью и жарким смрадом огромной скотины. Боязливо, на манер ящерицы, Ясир поглядел через плечо и вверх.

Бедуинский главарь носил щегольский тюрбан со свисающим чуть ли не до пояса концом. Одной рукой он поигрывал пикой, другой – в массивных перстнях-печатках – перебирал складки тюрбанного хвоста.

– Выметайтесь, – оскалил зубы главарь. – Не то весь здешний квартал будет должен нам за воду.

У Ясира подогнулись коленки.

Ханетта вдруг дернулся в сторону – мимо уха у него что-то свистнуло и брякнулось о землю прямо у туфель старосты. В некотором ошалении Ясир понял, что это обглоданная кость куриной ноги.

– Кто-кто будет должен за воду?

Хороший ашшари и непривычный звякающий голос так странно не сочетались между собой, что Ясир заморгал: так щуришься и отводишь взгляд, чтоб не смотреть на красное пятно в больном глазу калеки.

Отодвинув ханетту, в ворота, вихляясь и жуя на ходу, засунулся сумеречник. Все-таки они везли сумеречника.

Каким-то тайным чувством Ясир вдруг понял, что ханетта и тюрок резко смылись.

Сумеречник развязно привалился плечом к воротной створке, словно боялся упасть без опоры. Худющее тело торчало даже сквозь просторную рубашку – еще чуть-чуть, и ветром сдует. Возможно, от полета сумеречника удерживал лишь длинный меч в битых ножнах. Оружие самийа нагло держал за ремни перевязи, едва не волоча по земле. Морщась и щурясь, он любопытно шевелил ушами и грыз хрящик второй куриной ноги.

– Так что там про воду? Что там мы кому должны? – сдвинув, словно леденец, кость в угол рта, снова поинтересовался сумеречник.

– Пошел отсюда, тварь ушастая, – брезгливо отозвался с высоты верблюда бедуин. – Не такой уж ты ценный подарок, чтоб на ашшарита рот разевать. Пшел прочь и позови хозяев.

Самийа вытянул руку и отодвинул Ясира в сторону. Тот отъехал, как занавеска, и на манер занавески, чуть колыхаясь на ветру, затих.

На притоптанную туфлями землю брякнулась еще одна кость.

– Прыгай, – звякнул сумеречный голос.

Косточка белела на рыхлом песке.

– Че-вооо?!

– Прыгай за костью. Она очень дорогая.

– Че-во?! Да я…

– Прыгай за костью. Она стоит воды для целого квартала – и никчемных жизней твоих спутников. А если ты полаешь над ней собакой, я не убью и тебя.

– Ах ты кафирская…

Про кафирскую морду Ясир не дослушал, ибо тем же чувством трепаной занавески уловил смертоносное колыхание воздуха. И рыбкой нырнул под ограду.

* * *

Конь с волочащимся в стремени, еще орущим телом грузно прогрохотал мимо. Марваз быстро прихлопнул к стене обоих сумеречников – слух его не подвел, через мгновение в переулок, колыхая меховым горбом, ворвался верблюд.

Каид, оба сумеречника и носильщики-ханьцы распластались вдоль саманной ограды. Ханьцы тоненько поскуливали, но не выпускали из рук концы поручней, к которым крепились ремни носилок. Деревянный ящик с зеркалом стоял на земле. Хорошо, что предусмотрительные косоглазые напихали в него сушеной травы и прочей бумаги. А он, Марваз, еще думал: чего этой железяке сделается… а вот же ж, чуть конем не прокатило вниз по улице!

Если слух не обманывал каида, месиво, из которого вылетали кони под пустым седлом, орущие перекошенные люди и пуганые верблюды, крутилось аккурат перед воротами их дома. Вопли неслись с площаденки перед Старым кладбищем.

Верблюд, пыхтя, топоча и постепенно замедляясь, надвигался на них, занимая бочинами весь переулок. Марваз втянул в себя воздух и привстал на цыпочки – еще ноги отдавит. Рыже-серый длинный мех болтался под изгибом шеи, с вислых губ капала слюна.

Каида мазнуло через всю грудь, и даже на лице осталось что-то влажное. Верблюд, раскачиваясь, утопал вниз, а один из ханьцев вдруг перегнулся пополам в приступе рвоты. Сумеречники одинаково чирикнули.

Марваз понял, почему седло на верблюде так странно выглядит: в нем еще сидела часть… тела. Непонятно, как держатся эти ноги, заметил про себя каид, и половина трупа, словно дождавшись его мыслей, сползла и влажно шлепнулась о стену дома и в пыль. Верблюд, похоже, ничего не заметил и побежал дальше.

Ханьца бурно тошнило. Марваз вытер со щеки темную вязкую кровь.

Дикие крики медленно гасли. Но кто-то продолжал орать – как заведенный, на одной ноте.

Осторожно переступая ногами, прижимаясь спиной к стене, каид сполз вниз по улице. Глубоко вздохнул и выглянул на остывающую площадь из-за съехавшего угла ограды.

Выглянув, Марваз понял: ограда съехала, потому что в нее всей тушей впечатался верблюд. Животное лежало, странно подогнув ноги, в какой-то странной борозде – словно его сдуло и протащило, а потом со всей дури шмякнуло о стену.

По виду площади казалось, что на ней раскрутился начиненный лезвиями смерч. Все и всех разбросало, но не всех целиком.

Через влажный песок полз кто-то в размотавшемся тюрбане, на диво быстро перебирая руками и ногами. За спасающимся бегством дурнем – далеко ли убежишь на четвереньках? – медленно и расслабленно шел нерегиль. Меч он держал тоже расслабленно. Почти небрежно. Сыто так держал меч.

Вопль оборвался. В тишине нерегиль явственно фыркнул. И дал ползущему легкого пинка в зад. Тот обреченно замер, приподняв лопатки и опустив лицо к земле.

– Я же говорил – хорошая была кость. Надо было лаять… – Нерегиль сокрушенно вздохнул.

И невесомо отмахнул мечом. Тело распалось на две половинки – странно, на две разные стороны, с запозданием на тягучий миг. Нерегиль уже отворачивался, а труп только начинал разваливаться. Внутренности крапчатым пирогом шлепнулись вниз.

За идущей мурашками спиной Марваза присвистнули. И хихикнули. Марваз решил, что это шайтан.

Но обернулся. Там стоял сумеречник из зеркала и скалил мелкие зубки. Вдруг в его руке свистнуло и сверкнуло что-то похожее на железную змею. Замахнувшийся джамбией человек упал на спину с перебитым горлом. Смертоносная змейка, свиристя лезвием на конце, послушно намоталась сумеречнику на запястье.

– Кто это такие, Марваз?

Каид понял, что нерегиль стоит прямо перед ним. Почти не закапанный, кстати, отметил про себя каид. Как хороший повар. Отец учил Марваза: хорошего повара узнают по рукавам, они всегда чистые…

– Марваз?.. Я спрашиваю, кто это.

…а вот на фартуке может быть все что угодно.

У нерегиля на белом животе темнел веерок мелких капель.

– Мы служители богини милосердия, о господин, – мурлыкнул на ашшари выходец из ханьского зеркала.

Оба сумеречника вскинули сомкнутые ладошки и завалились на землю в поклоне, потешно перекидываясь на один бок.

На разодранное горло человека, по которому полоснула железная змея, не хотелось смотреть.

– Милосердия, говоришь? – издевательски ухмыльнулся Тарик.

– Иногда милосерднее избавить мир от одной души, чтобы спасти от смерти многих, – задрав от земли морду, ласково улыбнулся лысенький самийа.

– Благостное у вас богословие, – еще сильнее оскалился нерегиль.

На страницу:
2 из 9