Тайный шифр художника

– Феофан! – Стоящий на пороге своей квартиры Заур так широко расплылся в улыбке, точно мой визит был бог весть каким радостным событием. – Проходи, проходи, дорогой, мы только тебя и ждем!

Сбрасывая ветровку, я буркнул:

– Кто это «мы»?

– Гость у меня, – пояснил Заур, улыбаясь еще шире. – Как раз по твою душу.

Сказать, что я насторожился – ничего не сказать. «По твою душу» могло означать что угодно, но уж точно – в нынешние-то времена! – ничего хорошего. Что же это за гость там такой? Чувствуя неприятный холодок где-то внизу живота, я потопал в кухню.

Гость был там и угрюмо созерцал развернувшийся на столе типично перестроечный натюрморт. Как ни странно, сперва я обратил внимание именно на него – и не потому, что был голоден. Внимательному человеку, как говорил обитатель Бейкер-стрит, детали говорят о многом.

Мне хватило одного короткого взгляда. Натюрморт состоял из непочатой еще бутылки «Абсолюта», палки салями, уже напластованной на толстые кружки, вскрытой ванночки прибалтийских шпрот, банки маринованных огурцов, нарезанного батона, пачки галет и нераспечатанной коробки польских конфет. М-да, любопытно. Если бы автором натюрморта являлся Заур, стол украшала бы пузатая емкость с армянским или дербентским коньяком, а вокруг бы живописно расположились какие-нибудь дары солнечного Кавказа, вроде лаваша, лобио, хачапури, сулугуни и прочего. Заур был вроде бы из Дагестана. Я, разумеется, не спрашивал, но кое-какие названия из национальной кухни запомнил. Но то, что стояло и лежало на столе сейчас, явно притащил гость, а не хозяин. Из чего я сделал вывод, что человек он не бедный, но склонностью к гурманству не отличается: есть чем водку зажевать – и ладно.

Выглядел гость как типичный «новый русский». Клубный пиджак, правда не малиновый, а черный, даже, пожалуй, темно-серый, но на шее, поверх темно-зеленого свитера, – традиционная для этой публики золотая цепь в палец, если не в полтора толщиной. Я привычно подивился: это какие же должны быть шейные мышцы, чтоб такую тяжесть таскать? На стандартного качка, впрочем, зауровский гость был не похож: крепкий, но не массивный, а жилистый, как моток скрученного провода. Лет не меньше сорока, хотя вряд ли больше полтинника. Подстриженные модной «платформой» волосы уже начинали седеть. Лицо какое-то ястребиное – резкое, угловатое. И еще очень загорелое, будто только что с курорта. Руки, впрочем, тоже, а на кистях наколки – сидел, однозначно. И вдобавок глаза – темно-карие, почти черные, так что и зрачка не видать – глядели таким пристальным прищуром, что хотелось если не спрятаться, то как минимум поежиться.

Заур гостя явно опасался.

– А вот и тот, о ком я вам говорил, – сообщил он с радушием, в котором явственно послышался вздох облегчения.

Интересно, однако… Я, конечно, обещал, что кассеты сделаю побыстрее, и про воскресенье даже упомянул, но знать наверняка, что я приду именно сегодня вечером, Заур не мог. Мог только рассчитывать на мою вечную обязательность. А визитер явно не из тех, кого можно «завтраками» кормить. То-то Заур так мне обрадовался…

– Угрюмый, – представился гость, слегка приподнявшись и протягивая мне руку. На запястье блеснул позолоченный «Ролекс» – причем, весьма возможно, настоящий. Нет, я не спец, да и хорошую подделку «Ролекса» беглым взглядом не определишь, но…

– Грек, – отозвался я, пожимая ладонь нового знакомого.

Греком меня называли с шестого класса школы, после того как в курсе древнерусской истории обнаружился иконописец Феофан Грек. Не буду врать, что страстно люблю свое прозвище, но оно все же лучше, чем имя. К тому же подобные клички чаще всего прилипают к человеку намертво, и проще с ними смириться, чем что-то изменить.

Из колец Угрюмый носил только одну массивную золотую печатку, руку жал крепко, но не демонстративно, а ладонь, хоть и не мозолистая, была твердой, точно ее свело судорогой.

Бутылку гость открыл сам и в рюмки налил – все три ровнешенько, хоть микрометром меряй – тоже сам. М-да, еще один знак, демонстрирующий, кто тут сейчас банкует.

– Ну, за знакомство. – Он поднял рюмку.

К алкоголю я равнодушен, пью только тогда, когда надо по делу, и сейчас мысленно молился, чтоб не поперхнуться – в большинстве продаваемых теперь «водочных» бутылок был разведенный технический спирт (и спасибо, если не метиловый) – позориться было никак нельзя. «Абсолют», впрочем, оказался настоящим и пролился в горло удивительно мягко.

За те секунды, что я опрокидывал рюмку, Заур уже успел выудить из банки три маринованных огурчика, два из которых тут же вручил мне и гостю. Надо же, какой сервис! Со мной-то он обычно не церемонился. Огурчики, к слову, оказались хороши – хрустящие, чуть остренькие, без примеси песка, нередко встречающегося в последнее время в банках отечественного засола.

– Грибочков все-таки надо было взять, – посетовал Угрюмый. – Бабки у метро продавали, под водку самое оно.

– Да кто знает, чего там у этих бабок, – суетливо возразил Заур. – Один грибочек попадется – и кранты.

У гостя пренебрежительно дернулся уголок рта – напугал, мол, ежа голой задницей. Спорить он, однако, не стал, повернулся ко мне:

– Так ты, в натуре, в архиве работаешь?

Изумился я сильно, но машинально кивнул. Угрюмый, прищурясь, побарабанил пальцами по столешнице:

– Это там, где типа адреса, телефоны и прочая туфта?

Я опять кивнул, пробормотав что-то вроде: «Ну да, и это тоже…» Он хмыкнул, качнул головой и захрустел огурцом с таким скрежетом, точно жевал стекло.

Мне оставалось только молча ждать. Не беги впереди паровоза (или, в более грубом варианте, не суетись под клиентом) – это я выучил твердо.

– Дело есть, пацан, – бросил Угрюмый, дожевав огурец и наливая еще по стопке.

Следуя правилу, я продолжал ждать. Вопросы типа «а что за дело?» задают только желторотые салаги. Два года общения с не самой законопослушной публикой – достаточный срок, чтоб научиться понимать, когда следует говорить, а когда подержать язык на привязи. Даже если у тебя все кишки страхом скручивает в невыносимо тугой узел – держи марку. Стоит дать слабину – и тебя просто размажут тонким слоем по окружающему пейзажу.

Выдержав паузу, Угрюмый продолжил:

– В общем, так, пацан. Карта легла таким макаром, что у нас друг до друга может получиться обоюдный интерес. Причем для тебя вдвойне приятный тем, что твой интерес можно поменять на рубли в любом обменнике.

– А ваш? – Будь Угрюмый помоложе, я бы, конечно, «выкать» ему не стал, но он был вдвое старше меня, так что я не рисковал «показать салабона».

– А мой интерес – информация, – угрюмо, в полном соответствии с «погонялом», буркнул Угрюмый. – Как говорится, у тебя товар, у меня купец. Сечешь?

– Секу, – кивнул я. – Типа того, что вам нужно найти какого-то кекса, и за это вы мне заплатите, так?

Угрюмый сунул руку в нагрудный карман:

– Смекалистый парнишка, – усмехнулся он почти одобрительно. – Уточняю. Не одного кекса, а шестерых. Если все будет ништяк, можно будет делать бабло на постоянной основе.

Рука его, наконец, вынырнула из кармана: между указательным и средним пальцем жизнерадостно зеленела сложенная вдвое стодолларовая бумажка.

– Это так, для затравки, – небрежно бросил он, и, уронив купюру на стол, большим пальцем подвинул ее ко мне. – Типа, чтобы закорефаниться.

– Все бы так знакомились, – в тон «купцу» степенно заметил я. Неторопливо взял банкноту, машинально проверив воротник и букли Бенджамина Франклина, и неожиданно вспомнил о предсказании цыганки. И ведь действительно сто баксов, ни копейкой не меньше! Правда, на негра Угрюмый не очень походил. Впрочем, как и на человека, которому можно отказать в просьбе. Так что придется плыть по течению и соображать по ходу дела.

– Кого искать-то нужно? – Я постарался, чтобы мой голос звучал максимально равнодушно. Мол, дело есть дело, причем мое – маленькое.

Передо мной моментально появился листок, выдранный, похоже, из блокнота, и так же, как зеленая бумажка с Франклином, сложенный вдвое:

– Здесь шесть фамилий, – сообщил Угрюмый. – Такса по полста гринов за адрес. Покойники тоже в счет.

Я мысленно присвистнул: триста баксов на дороге не валяются. Такое сотрудничество мне определенно нравилось. Я сунул бумажку в карман джинсов, а баксы в борсетку и утвердительно кивнул:

– Заметано. Если клиенты в Москве или области, информация будет завтра. По Союзу искать придется дольше. До недели.

– По СНГ? – уточнил Угрюмый. Я кивнул и, в свою очередь, тоже уточнил:

– А вот если они свалили за бугор, в смысле, в дальнее зарубежье…

Он покачал головой:

– Это сильно вряд ли. Не та клиентура, – и неожиданно подмигнул мне: – Как что-то найдешь, звякни Зауру, или… Заур, ручку мне организуй, в темпе.

Заур в мгновение ока извлек откуда-то паленый «Паркер», смахивающий на оригинальный не больше, чем гвоздь на шуруп. Похоже, мой, условно говоря, «начальник» боялся своего гостя, как таракан дихлофоса. По крайней мере, лебезил перед ним, как салага перед дедом. А с учетом того, что я-то сам Заура опасался… Нет, тут уж точно не до споров.

– Дай-ка мне бумажку. – Угрюмый дописал под фамилиями несколько цифр: – Мой пейджер. Как закончишь, маякни, куда подъехать и когда.

– Заметано, – ответил я, бросая в рот ломтик салями. Колбаса была дивно хороша, со вкусом настоящего мяса, а не просаленной, безбожно пересоленной целлюлозы, чем отличалась та, которую иногда впаривали расплодившиеся теперь ларьки.

Мой работодатель поднял рюмку:

– Ну… за сотрудничество.

– Ага, – поднял рюмку и я.

Мы чокнулись и выпили. Заур, разумеется, присоединился.

– Нравишься ты мне, пацан, – неожиданно по-свойски усмехнулся Угрюмый, тоже пожевывая колбасу. – Вопросов глупых не задаешь, базаришь по делу, не ссышь… Чувствую, сработаемся. Куришь?

Я кивнул, достал из кармана «Столичные» – белую пачку с кругом красных звездочек – и протянул Угрюмому, в душе мелко злорадствуя: Заур не курил и курильщиков не одобрял в принципе, тем более у себя дома. Но Угрюмому, разумеется, ничего запретить не мог. Даже наоборот – моментально извлек откуда-то старую пепельницу в форме восточной туфли а-ля Маленький Мук и водрузил ее на стол между нами. Радушный хозяин, блин!

– Не, я свои посмолю. – Угрюмый вытащил из бокового кармана папиросу, отработанным движением закрутил мундштук безупречной блатной «козой», прикусил, потом щелкнул зажигалкой «Зиппо», от которой сладковато пахло бензином. Прикурив сам, он поднес огонек и к моей сигарете.

Пока мы дымили, у Угрюмого пискнул пейджер. Бросив взгляд на экранчик, он, точно подводя итог встрече, легонько хлопнул ладонью по столу:

– Так, братаны, мне пора валить. Накатим по последней, и по коням, – и начал разливать водку.

Ей-богу, он вел себя так, словно хозяин тут был он, а не Заур. И ведь, что интересно, не наглел, не хамил, наоборот, был вполне вежлив. Пожимая на прощанье хозяйскую руку, не забыл поблагодарить:

– Спасибо, Заур. С меня причитается.

– Ну что вы, – суетливо отмахнулся Заур, в глазах которого все еще плескался плохо скрываемый испуг. – Всегда рады таким гостям. Заходите еще.

– Угу, – буркнул Угрюмый, поворачиваясь ко мне. – Ну, бывай, пацан. Жду хороших новостей, – и, крепко пожимая мою руку, еще и по плечу похлопал, вроде как по-дружески.

– Мне, пожалуй, тоже пора, Заур, – сказал я, стягивая с вешалки свою ветровку. – Кстати, кассеты, которые ты хотел, я принес, забери, да я пойду.

Пока Заур забирал у меня пакет с кассетами, Угрюмый успел надеть куртку и выйти. Почему-то мне показалось важным выйти вместе с ним, но когда я не больше чем через минуту оказался за дверью, Угрюмый уже исчез. Как испарился, честное слово.

Наверное, я просто не заметил, что промедлил. Все-таки двести граммов водки на пустой желудок – хоть и с приличной закуской – не так уж мало. В голове слегка шумело, и окружающий мир казался не совсем реальным, как будто я попал внутрь какого-то фильма.

Пока я высматривал обменник, решив половину оставить про запас в зелени, а остальное потратить, пока шагал в сторону дома, пока затоваривался в окрестных ларьках, обдумать успел довольно много. Хотя чего там было обдумывать? Что Угрюмый успел побывать на зоне – это и к бабке, что называется, не ходи. И людей из выданного мне списка он ищет явно не для того, чтоб объясниться в любви… А зачем? Убить? Скажем, отомстить за что-то… Если так, то мои дела плохи. Я окажусь свидетелем, а лишний свидетель в такой ситуации никому не нужен. И меня почти наверняка уберут заодно с этой пока неизвестной шестеркой. Получит Угрюмый информацию и прикопает меня по-тихому. И на Заура мне надеяться нечего – вон он как боялся своего гостя…

Да уж, похоже, права была цыганка – и насчет черного человека, и насчет того, что связываться с ним не стоит. Вот только деваться мне уже некуда. Деньги получены, и не выполнить заказ будет еще опаснее.

Глава 3. Милицейская шестерка

Располагавшееся неподалеку от архива кафе, где я назначил встречу с Угрюмым, звания «кафе», строго говоря, не заслуживало – так, забегаловка-наливайка, вполне соответствующая и испортившейся погоде, и моему настроению. Но меня этот вариант более чем устраивал, так как там всегда было людно, да и от метро близко, что рождало пусть и иллюзорное, но все же чувство безопасности. Хотя я и сам понимал, насколько это смешно. Если, получив информацию, Угрюмый решит избавиться от ее источника, то бишь от меня, то его ничего не остановит.

Интуиция не подвела – задание действительно оказалось с подвохом. Все интересующие Угрюмого фигуранты нашлись довольно быстро – один на этом свете, а остальные на том, поскольку уже поселились на самом постоянном из всех возможных мест жительства. О и поныне здравствующем уроженце Зеленограда я смог узнать немногое – только то, что ему семьдесят шесть лет и он какое-то время жил в Москве, а затем оказался в Твери, тогда еще носившей имя всесоюзного старосты дедушки Калинина, и до сих пор обретался там же. Зато о покойниках, информация о которых после смерти, как водится, была передана из паспортных столов в архив, сведений оказалось побольше. Я смог даже взглянуть на их фото, и увиденное мне крайне не понравилось, потому что трое из пяти на снимках были в форме – двое в милицейской, один в прокурорской. Судя по годам рождения, все покойники были более или менее ровесники единственному оставшемуся в живых, плюс-минус лет десять. Первый из них скончался в год московской Олимпиады относительно молодым, недотянув и до полтинника, последний умер пару лет назад, что, в общем, неудивительно для человека в возрасте хорошо за восемьдесят.

Догадаться или, во всяком случае, предположить, зачем столь похожему на уголовника типу, как мой заказчик, могли понадобиться данные ментов, было несложно. Очень похоже, что вышедший наконец на долгожданную свободу зэк решил свести счеты с теми, кто много лет назад этой самой свободы его лишил. А раз так, то и я невольно оказывался в какой-то мере соучастником его будущего преступления – пусть большинства уже и нет на свете, но один-то жив… Еще жив. Может, пока не поздно, вернуть Угрюмому деньги и отказаться от работы? Но возвращать было уже нечего, почти половину долларов я истратил. А что, если сказать, что сумел отыскать только пятерых – они все равно уже мертвы – а последнего, живого, не нашел? Нет, это слишком рискованно. Угрюмый не дурак, он ни за что не поверит такому шитому белыми нитками вранью, и тогда… Страшно подумать, что тогда. Не зря ведь Заур его так боится.

В конце концов я утешил себя тем, что о моей роли в этом деле никто не узнает. Даже если Угрюмый и убьет последнего оставшегося в живых мента, я тут ни при чем. С тем же успехом он мог бы найти этого мужика и через адресное бюро. Или адресное бюро не дает координаты работников органов? Ладно, хватит об этом думать, все равно ничего дельного не придумаешь.

Я скинул на пейджер Угрюмого сообщение с предложением встретиться, и хотя пришел в кафе за пять минут до назначенного времени, увидел, что заказчик уже сидит за дальним столиком, склонившись над подозрительного вида шашлыком.

– Ну и местечко ты выбрал, – буркнул Угрюмый вместо приветствия, окидывая взглядом незатейливые интерьеры кафе-«стекляшки» и столь же незатейливых посетителей. – Ладно, раз уж пришли, не уходить же… Что хавать будешь?

Вел он себя так, будто мы с ним корешились с детства. Ну что же, от халявы я никогда не отказывался и взял себе порцию пельменей и пиво.

Угрюмый хмыкнул, одобряя мой выбор:

– Надо было и мне пельмени брать. Шашлык тут – дрянь. Чтоб их повар сам таким давился.

Я не стал отдавать материалы прямо с ходу: начнешь прогибаться, так и будут за шестерку держать, сядут верхом и поедут. Вообще-то, я не исключал, что Угрюмый рявкнет, но он вежливо подождал, и лишь когда я почти доел, произнес:

– Ну не тяни кота за яйца. Нарыл что-нибудь?

– Если б не нарыл, то стрелу не забивал бы, – максимально солидно ответил я, вытаскивая из пакета канцелярскую папку на завязочках, в которой были аккуратно сложены ксерокопии всех найденных мной документов. – Получите-распишитесь…

Мой заказчик нахмурился, взялся за конец завязочки, потеребил в пальцах. Словно с духом собирался, честное слово.

– Дело номер… – задумчиво прочитал он надпись на стандартной канцелярской наклейке. – Ты гляди, какая ирония: всю жизнь шили дела кому ни попадя, а тут сами в дело попали. «Истлевшим цезарем от стужи заделывают дом снаружи…»

Последний пельмень встал у меня поперек горла. Наверное, если бы ворона на улице заговорила по-французски, я и то изумился бы меньше. Зэк, читавший «Гамлета»? И не просто читавший, а запросто цитирующий? Да уж, ничего себе! Не прост сей гражданин, совсем не прост….

Гражданин меж тем, так и не справившись с намертво затянувшимися завязками на папке, выругался и поступил, как когда-то Гордий – разрубил неподдающийся узел. Точнее, не разрубил, а разорвал: дернул посильнее, и одна из завязок не выдержала. И начал изучать сделанные мной ксерокопии.

Первым с выцветшей фотографии на него глянул прокурор. При виде этого, видимо, знакомого лица Угрюмый зло сощурился и рыкнул сквозь зубы:

– Спекся, сука, думал, вечно тебе гулять, мышиный туз? – но, словно устыдившись выхлестнувших наружу эмоций, пояснил, обращаясь ко мне:

– Та еще гнида. А вот и другой, тоже редкостная скотина… Ага, – хмыкнул он, пробежав глазами скудные строчки. – Вовремя сдох, паскуда. Из тех мест, – Угрюмый поднял глаза к темному, как будто продымленному потолку, – выдачи нет. Повезло ему…

Понимая, что комментарии тут неуместны, я молча ждал.

– Слышь, Грек, – обратился ко мне Угрюмый, дочитав последнее досье. – Можешь сгонять пока за пивом? Не в службу, а в дружбу?

– Не в службу, а в дружбу могу, – согласился я и двинулся к стойке, стараясь не оборачиваться. Просто потому, что был почти уверен: пока я хожу за пивом, заказчик уйдет. Документы он уже получил, так зачем еще раскошеливаться, когда можно просто кинуть зеленого пацана? Меня то есть. Ничего, пусть. Сотка баксов – более чем достаточно за мои не столь уж тяжкие труды, а что касается обещанных еще двух сотен, так и ну их. Невелика цена за то, чтоб никогда больше не видеть такого заказчика. Предупреждение цыганки – не бери деньги у черного человека – по правде сказать, довольно сильно царапало где-то внутри. Действительно, черный человек… Пусть уж лучше уходит со своим заказом, радуясь, что развел лоха.

К своему удивлению, вернувшись за столик, я застал Угрюмого на месте – он снова задумчиво созерцал снимок покойного прокурора, сделанный, видимо, уже на закате отданной борьбе с преступностью жизни.

– Что время с людьми делает! – покрутил головой Угрюмый, забирая у меня кружку и щелкнув пальцем по прокурорскому фото. – Видел бы ты его лет тридцать назад! Хоть плакат рисуй – наша милиция нас бережет… бесплатно катает, бесплатно стрижет. Красавец был! Прямо орел! Бабы небось штабелями падали. А тут… кусок г-г… глины, ей-богу.

Он явно собирался сказать другое слово, но почему-то поправился. В этом человеке вообще было много непонятного. Да что там – практически все в нем было непонятным, включая мою собственную реакцию на него. Его злость на ментов казалась не просто искренней, а как будто бы оправданной. От него исходило некое странное обаяние, одновременно и пугающее, и притягательное.

Угрюмый показал мне кружкой на стул, садись, мол, и убрал документы в папку.

– Готово дело, Грек. – Он выудил из нагрудного кармана кожаный бумажник, окаймленный неаккуратной оборкой купюр, выдернул несколько и протянул мне, даже не взглянув на номинал.

Я, чувствуя внутри странный холодок, принял три бумажки, быстро проверил их большим пальцем. Шершавые. Значит, не подделка. И неожиданно для самого себя брякнул:

– Вроде ж по полтиннику за имя договаривались?

– Что не так? – зыркнул на меня Угрюмый. – В руках у тебя сколько?

– Ну так сотня же авансом была…

Кретин, ругал я себя, нашел время честность демонстрировать! Ты таких денег и в руках-то никогда не держал, а уже на форс давишь. Но сказанное – сказано, фарш назад не провернешь.

Угрюмый глядел на меня с нескрываемым интересом:

– А ты ниче, пацан… Забей, – он усмехнулся, и я заметил тонкий, почти незаметный шрам, тянущийся от нижней губы к подбородку, – это не аванс был, а так, для знакомства и за беспокойство. Так что все нормуль, не парься. Да и невелико бабло, так, малка без козыря. Эти фигуры, – он дернул локтем в сторону папки, – чисто типа проверить, можешь ты чего или Заур так, попусту базарил, сечешь?

Я кивнул: секу, мол.

Угрюмый подался вперед, облокотился о пластиковую, облупленную кое-где по краям столешницу:

– Теперь перетрем за реальное дело, – проговорил он совсем тихо. – Придется подрыгаться, но и бабло другое будет. Тема такая: в шестидесятых в одном мордовском усилке, в одной черной хате чалилось семь блатных….

– Слушайте, – перебил его я, неожиданно для самого себя немного осмелев, – можно по-русски? А то я и половины не понимаю.

– Тьфу ты, я забыл, что ты ж по фене не ботаешь, – добродушно усмехнулся Угрюмый. – Короче, в мордовской зоне усиленного режима сидели семь человек. Точнее, девять, но двое из них безникому… то есть нас не интересуют. Нужны именно семеро. Я их знаю только по фамилиям, погонялам да по номерам учеток, ну и номер отряда знаю, реально. А мне позарез надо разнюхать про них все, что можно.

– То есть я должен по номерам их уголовных дел, или как там это называется на зоне, найти их нынешние адреса? – уточнил я.

– Смекаешь, – кивнул он. – Пригодится все, что нароешь, но первым долгом ФИО и адрес прописки. Хотя бы и на кладбище, без разницы.

Угрюмый откинулся на спинку неудобного стула и слегка потянулся.

– Оплата по три сотни за голову. Ясен пень, зеленью.

Видимо, на моем лице отразились какие-то эмоции, потому что он снова усмехнулся и зачем-то пояснил:

– Не думай, это я не из своего кармана башляю. Я, честно, сам не знаю, за что столько кидают, дельце-то вроде пустяшное.

– Не скажите, – возразил я, подаваясь вперед: начинался предметный разговор. – Это будет посложнее, чем с ментами. В наших городских, ну то есть в открытых архивах полной информации на сидельцев нет. Все основное в МВД, а туда так просто с улицы не заглянешь.

– Придумай что-нибудь. – Угрюмый отодвинул пустую кружку. – И не тяни. Заказчик копытом бьет, вынь да положь ему моих ко… клиентов. Так что действуй. У американских покойников помощи попроси.

Я непонимающе глянул на него, и Угрюмый щелкнул себя по нагрудному карману, где лежал бумажник:

– Ну, типа забашляй, кому следует, сечешь?

– Угу, – буркнул я. – Ментам. Чтоб меня сразу и упаковали. Да еще и насторожились вдобавок, что кому-то их архивы зачем-то понадобились.

– Так чего, без мазы, что ли? – В голосе Угрюмого смешивались разочарование, нетерпение и неприкрытое раздражение.

– Не совсем. Шансы есть, хотя ждать все равно придется, – вслух рассуждал я. – Иногда МВД приглашает наших поработать в свои архивы. Когда у них самих рук не хватает. И такое часто бывает, у них полторы калеки на весь документооборот. Вот если дождаться такого случая…

– То есть, – перебил он меня, – если ты там окажешься, сможешь наколупать то, что надо?

Я кивнул:

– Смогу, – и объяснил, скромно, но с достоинством улыбаясь: – Все бумаги судебной системы копируются для архива. Сами посудите: поймают они какого-нибудь типа – как узнать, рецидивист он или нет? А мало ли где поймают, замучаешься по разным отделениям запросы рассылать. Потому каталогизация у них хорошо поставлена, а я ж все-таки в системах хранения понимаю, по номеру учетки концы найти недолго. Так что, когда я окажусь у ментов в архиве, то наберу уже побольше сведений о фигурантах, а не только имена, даты и адреса. Я ведь правильно понимаю, что информации чем больше, тем лучше?