Волны, в которых мы утонули

Я брыкалась и кричала, кричала и брыкалась. Он хочет убить меня.

Он убьет меня.

Пожалуйста, не надо.

Слезы текли по моим щекам, пока я боролась.

– Тебя не должно быть здесь, – прошептал он, начиная всхлипывать. – Ты не должна была это видеть. Это была ошибка. Я не хотел…

«Нет!»

Он положил руку мне на шею, он душил меня, мне было все труднее и труднее дышать. Он плакал. Он так плакал. Плакал и извинялся. Он извинялся за то, что причинил мне боль, за то, что сжал пальцами мою шею, от чего мне становилось все труднее и труднее дышать. Он говорил мне, что любит ее, что любовь сделала это с ним, с ней. Он клялся, что никогда не причинил бы ей вреда. Он клялся, что не причинил бы вреда женщине, которую уже убил.

– Ты не должна была быть здесь, но раз ты здесь, – сказал он, наклоняясь ко мне. – Прости. Прости меня. – От него пахло табаком и лакрицей, а на предплечье красовалась большая татуировка в виде двух рук, собранных в молящемся жесте с именем какого-то человека. – Как ты здесь оказалась? – спросил он.

Его рот был в нескольких сантиметрах от моего, и он покачал головой, когда я открыла рот и позвала Брукса, умоляя, чтобы он услышал меня, нашел меня. Он приложил палец к моему рту, потом приложил пальцы и к своим губам и тихо прошептал:

– Тише. – Мои глаза расширились от страха. – Пожалуйста, не кричи. Это был несчастный случай. – Он прижался губами к моему лбу и к моей коже. – Тише, – снова сказал он. Его губы добрались до мочки моего уха, и я почувствовала, как его губы коснулись меня, прежде чем он прошипел в последний раз. – Тише.

Я пропала.

В то мгновение он украл меня у меня же.

Я чувствовала себя грязной.

Использованной.

Я чувствовала, что попала в ловушку.

– Мэгги Мэй! Где ты? – крикнул Брукс, и его голос вырвал дьявола из оцепенения.

Он оторвался от меня и помчался прочь.

Я с трудом поднялась на ноги и даже не потрудилась смахнуть с себя грязь, листья и палки. Я была мокрая. Его одежда промокла насквозь, и я тоже была мокрая. Мне было тяжело, но я побежала. Побежала. Я побежала на голос Брукса так быстро, как только могла. Чем громче становился его голос, тем сильнее билось мое сердце.

– Боже мой, Мэгги! Я пришел с дурацким фиолетовым галстуком, потому что ты так не хотела, чтобы я пришел с галстуком цвета грязи, а потом ты не пришла. Поверить не могу!

Когда мои глаза увидели его спину, он пинал траву и что-то бормотал себе под нос.

«Брукс».

Он повернулся ко мне, и тут же перестала злиться. На смену раздражению пришло сильное волнение. Я побежала к нему и споткнулась о собственные ноги. Он вытянул руки и поймал меня.

– Постой, Мэгги, что происходит?

Я открыла рот, чтобы заговорить, но могла слышать, только как дьявол шикает на меня, чувствовать, как он прижимает свою кожу к моей коже, свой палец к моим губам. К моему лбу. К мочкам моих ушей. Ко мне.

Он хочет убить меня.

Позади нас послышался шорох, и я подскочила, широко раскрыв глаза, и с силой прижалась к Бруксу, настойчиво требуя защиты.

– Мэгги, все в порядке. Это всего лишь белка. Что тебя так напугало? Что с тобой случилось?

Я не могла произнести ни слова. Я вцепилась в рубашку Брукса и притянула его к себе. Он не задавал никаких вопросов, но крепко обнял меня.

– Все в порядке, Мэгги. С тобой все хорошо.

Я рыдала, уткнувшись в его футболку, а он только крепче обнимал меня.

Глава 4

Мэгги

Я моргнула.

Уже было светло. Медсестра светила фонариком мне в глаза. В нос. В уши. В рот.

Я моргнула.

У папы в глазах стояли слезы, но он не плакал. Он стоял, прислонившись к стене, сжав руку в кулак. Он прижимал кулак к губам и стоял, не проронив ни слова.

Я моргнула.

Мама вскрикнула, когда медсестра сказала про судмедэкспертизу[5]. Я не знала, что это такое, но мама разволновалась.

Я моргнула.

Медсестра взяла у меня кучу анализов. Из моего рта, моих щек, моих бедер, моей…

Я моргнула.

Она провела рукой по моим волосам. На пол полетели запутавшиеся в них листья. Она нашла кровь. Папа едва слышно заплакал.

Я моргнула.

Она разрезала мое платье и встряхнула его. Оно было грязным. Мое платье было грязным. Я была грязной. С ног до головы. Мой цветок мака пропал. Куда делся мой цветок? Она осмотрела мои ногти. Мой лак весь облупился. Мой маникюр был испорчен. Я была испорчена.

Я моргнула.

Меня повели в машину. Я сжалась в комок. Фонарные столбы горели красными и зелеными огнями. Светились желтые фонари. Перед глазами у меня все еще стояло его лицо.

Я моргнула.

Когда меня привезли домой, Кельвин и Шерил стояли на крыльце. Они ничего не сказали. Я тоже.

Я моргнула.

Мама и папа отвели меня в свою спальню, и я плакала на их простынях. Я дрожала и чувствовала себя грязной, сломанной, использованной. Страшно. Мне было так страшно.

Тише…

Тише…

Получилось ли у медсестры собрать… Получилось ли у нее собрать его вкус с моих губ? Его кожу с моей кожи? Получилось ли?..

Я моргнула.

Я зажмурилась. Я не хотела чувствовать. Я не хотела существовать. Я больше не хотела моргать. Я не открывала глаз. Я не хотела видеть, но все равно видела. Я видела его. Я чувствовала его. Я чувствовала его вкус.

Все вокруг стало темнее.

Все вокруг погрузилось в тени.

Все погрузилось в темноту.

Глава 5

Мэгги

Мама ходила по их с папой спальне, заламывая руки. Я сидела на краю их кровати, слушая, как ее высокие каблучки стучат по деревянному полу. Мне казалось, что я сижу не на кровати, а на мягком облаке перьев. Было почти невозможно – не растаять в этой мягкости. А еще я так устала. Плохое сочетание чувств. Я изо всех сил старалась не закрывать глаз, хотя в последнее время мне казалось, что спать – намного лучше, чем бодрствовать. Единственной проблемой было то, что сны иногда становились кошмарами. А в последнее время я просто тонула в кошмарах.

– Ты уже несколько дней молчишь, Мэгги Мэй, – упрекнула меня мама. – Ни слова не сказала. Мы с отцом в ужасе.

Она без конца поправляла свои карамельного цвета волосы, а стоило ей оставить их в покое, как пальцы принимались плясать по предплечьям, впиваясь в кожу накрашенными ногтями. От беспокойства мама не могла усидеть на месте и мерила комнату быстрыми шагами. Жалко, что папа сейчас на работе. Обычно у него получалось успокаивать маму, когда у нее начинались приступы паники.

– Что произошло, Мэгги? – спросила она. – Что ты делала в том лесу? Мы с отцом говорили тебе… Просили тебя не ходить одной…

Я сидела, вцепившись в матрас, низко опустив голову.

– Тебе уже нельзя было выходить из дома, – прошептала она дрожащим голосом. – И я ведь умоляла тебя быть дома, когда включаются уличные фонари, ты помнишь? – Она начала заикаться. Это было странно. Мама всегда была такой спокойной и так четко выражала свои мысли. – Я го… говорила те… те… тебе, что нельзя выходить из дома, когда стемнеет, Мэгги Мэй.

Я снова открыла рот и попыталась ответить ей, но с моих губ не сорвалось ни звука. Мама повернулась ко мне и прикусила губу. Она скрестила руки на груди и спрятала ладони под мышками, прежде чем направиться в мою сторону. Я отвела от нее взгляд.

– Посмотри на меня, Мэгги, – приказала она.

Я покачала головой.

По щекам потекли слезы. Тело пробрала дрожь.

– Мэгги Мэй, почему ты не слушаешься, когда я прошу тебя посмотреть на меня? – в ее голосе слышалась паника. Она как будто боялась, что ее девочка безвозвратно пропала.

«Может быть, так оно и есть».

Может быть, я так глубоко ушла в себя, что уже никогда не вспомню, каково это – чувствовать, испытывать боль, дышать. Мои глаза болят, потому что я долго не спала, но эта боль не шла ни в какое сравнение с болью в груди. Эхо криков той женщины все еще стояло у меня в ушах. Я все еще видела, как она борется за свою жизнь. Монстр все еще пытался забрать мою душу.

По моим щекам потекли слезы. Я начала дрожать.

– О, дорогая, – воскликнула мама. Она нежно взяла меня за подбородок и приподняла мою голову. – Расскажи мне, что произошло: все до мельчайшей подробности. Что произошло с тобой в лесу?

Краем глаза я заметила, как Кельвин и Брукс стоят в коридоре и подслушивают наш с мамой разговор. Они смотрели на нас, прислонившись к стене. Никогда не видела в глазах Брукса такой печали. Руки Кельвина были сжаты в кулаки. Он стучал по стене. Мама проследила за направлением моего взгляда, и мальчики, увидев, что она смотрит на них, поспешили прочь. Но я была уверена, что они ушли недалеко. Последние несколько дней эти двое не отходили от меня.

Шерил вела себя прямо противоположно. Казалось, она боялась подходить ко мне. Она вела себя так, словно я заразилась какой-то болезнью, и она тоже заболеет, если посмотрит в мою сторону. Вчера ночью я слышала, как она плакала, потому что ей пришлось пропустить танцевальное выступление. Это была моя вина: наши родители не хотели оставлять меня одну.

– Мэгги Мэй, – прошептала мама.

Я отвернулась от нее, и она снова вздохнула.

– Мэгги, пожалуйста. Скажи что-нибудь. Я не знаю, как тебе помочь, а ты не рассказываешь, что случилось. – Она умоляла меня сказать ей хоть слово, но я не могла. У меня пересохло в горле. Может быть, мне нужна вода со льдом. Мне нужно что-то, что помогло бы мне расслабиться, что-то, от чего слова сами бы слетали с моих уст, но я не могла пошевелиться.

– Я не понимаю! Не понимаю, почему ты молчишь. Дорогая, ты должна мне рассказать. Я боюсь, что случилось самое худшее. Тебя кто-то обидел? Тебя… – Она не могла сказать это вслух, но я знала, о чем она спрашивает. – Солнышко, просто расскажи, что случилось, даже если кто-то причинил тебе боль. Я не буду осуждать, клянусь. Маме просто нужно знать, не причинили ли тебе боль. – Она тяжело сглотнула. – Ты можешь кивнуть, если кто-то причинил тебе боль, милая. Можешь сказать мне, – прошептала она. – Помнишь, мы говорили о безопасности? Как нельзя позволять прикасаться к тебе? И что если бы это произошло, нужно было бы обязательно рассказать об этом папе и мне? Это произошло? Я имею в виду, я знаю, что врачи проверяли, но эти тесты. Для них нужно время. Если кто-нибудь… – ее голос снова оборвался.

Я опустила голову. Я поняла, о чем именно она спрашивает. Незнакомец не насиловал меня физически. Но все же, честно говоря, он изнасиловал меня почти всеми возможными способами. Он изнасиловал мое детство.

Мою юность.

Мой голос.

Я стала свидетелем его ужасного деяния, и он попытался убить и меня – и он так много украл у меня. Он украл такую большую часть моей души.

Но для мамы я покачала головой. Нет. Он не изнасиловал меня физически.

Мама вздохнула с облегчением, а потом безудержно разрыдалась. Она закрыла лицо руками, ее тело сильно трясло, было трудно понять, что она говорит.

– Почему ты молчишь? – спросила она.

Потому что мне больше нечего сказать.

– Думаю, на сегодня хватит, Кэти, – сказал голос.

Я подняла глаза и увидела, что папа стоит в дверях и смотрит на нас с мамой. Должно быть, он пришел с работы пораньше, чтобы позаботиться о ней. Мама всегда справлялась лучше, когда он был рядом.

Она подошла к нему, и через несколько секунд папины руки обвились вокруг ее крошечного тела. Он что-то мягко прошептал ей на ухо, и, похоже, это были те самые слова. Мама перестала плакать и кивнула.

Через несколько минут она сказала, что ей нужно подышать свежим воздухом, и вышла из комнаты.

Папа подошел ко мне, опустился на колени и одарил своей лучшей кривой улыбкой.

– Мэгги Мэй?

Да, папа?

– Земля вертится, потому что твое сердце бьется, – заверил меня он. Он коснулся моего носа своим. – Все будет в порядке. Знаешь почему?

Я покачала головой, и он продолжил:

– Потому что мы никогда не остаемся одни. У тебя есть семья. Мы тебя любим и всегда будем рядом. Поняла, дочка?

Поняла, папа.

Он улыбнулся, как будто услышал слова, которые я не произнесла вслух.

– Хочешь, вечером мы съездим за замороженным йогуртом? Мне кажется, будет полезно съездить развеяться. Что скажешь?

Да.

Он улыбнулся шире, как будто снова понял меня.

Может быть, родители всегда знают, о чем думают их дети. Может быть, это какое-то шестое чувство. Я была благодарна папе за его сверхспособности.

Он ушел проверить, как мама, а я осталась сидеть на кровати в их комнате, позволив себе утонуть в мягкости матраса. Я легла на спину, свесив ноги с края кровати, и закрыла глаза. В последнее время мой слух все отчетливее улавливал каждый звук, который до меня доносился. Я слышала, как шелестят на ветру яблони на заднем дворе, как жужжит муха в ванной.

Мои глаза распахнулись даже раньше, чем слова слетели с губ Брукса. Я услышала, как он мягко подходит ко мне. Кельвин всегда ходил тяжело, будто шагая всем своим весом, а шаги Брукса были гораздо мягче, как будто он ходил по дому на цыпочках. Интересно, он всегда так ходил или начал двигаться так аккуратно только в последние несколько дней? Я бы солгала, если бы сказала, что никогда раньше не слышала звука его шагов. Интересно, сколько всего люди упускают из виду, когда слишком много болтают?

– У тебя все хорошо, Мэгги? – спросил он, стоя на пороге. Я не стала садиться, но наклонила голову в его сторону. Когда наши взгляды встретились, его грудь опустилась, а плечи округлились. Он стоял, засунув руки в карманы джинсов. – Кельвин и твой отец сейчас на улице, проверяют, как там твоя мама. Она попросила меня пойти домой, и я сказал ей, что уйду, но я не мог не заглянуть к тебе. Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Я пожала плечами. Он нахмурился.

– Можно войти? – спросил он.

Я кивнула. Он нахмурился еще сильнее.

Брукс сел на кровать, а потом лег рядом со мной. Я все еще лежала, наклонив голову к нему. Теперь он лежал лицом ко мне.

– Твоя мама говорит, что ты молчишь. Она сказала, что тебе нечего сказать, но я думаю, что это неправда. Я думаю, тебе есть что сказать, но ты не знаешь, как это сделать.

По моей щеке скатилась одинокая слеза, и я отвернулась, чтобы он не увидел, как я плачу. Но он все равно увидел эту слезинку. Остальным слезам я позволила стекать по моему лицу на мамину подушку.

Он тихо произнес:

– Это ведь я виноват. Мы должны были встретиться в лесу для репетиции, но я слишком долго выбирал галстук, который бы тебе понравился. Ты, наверное, решила, что я не пришел специально, но это не так, Мэгги Мэй. Клянусь, я собирался встретиться с тобой, а когда пришел, тебя не было. Прости меня.

Я слушала, как Брукс шмыгает носом, и из моих глаз снова потекли слезы.

Он продолжал говорить:

– Мне так жаль. Прости меня, прости…

Мы полежали еще несколько минут. Слезы продолжали капать из моих глаз, и он не пытался меня успокоить. Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что Брукс плакал вместе со мной.

– Кто хочет мороженого? – сказал папа, врываясь в свою спальню. Мы с Бруксом все еще были там. Я не знала, как это случилось, но в какой-то момент мы с Бруксом взялись за руки. Я не нашла в себе силы убрать свою руку.

Мы сели, и Брукс быстро убрал свою.

– Я бы с удовольствием съел мороженого, – проорал он.

Мама встала позади папы и нахмурилась.

– Брукс, ты уже давненько не показывался дома. Наверное, тебе стоит пойти к себе. Если ты не против, нам нужно побыть в кругу семьи. – Она не хотела быть грубой, но по улыбке Брукса я поняла, что он задет.

Для большинства людей это была обычная улыбка, но я знала, что так он улыбался, когда смущен.

– Конечно, миссис Райли. Простите. Я пойду. – Он повернулся ко мне и криво усмехнулся. – У тебя все хорошо, Мэгги Мэй?

После несчастного случая он задавал мне этот вопрос каждый день. Я медленно кивнула.

Все хорошо, Брукс.

Он встал с кровати и направился к выходу из спальни, но папа откашлялся.

– Наверное, было бы здорово, если бы Брукс поехал за мороженым вместе с нами.

– Эрик, – запротестовала мама, но папа успокаивающе положил руку ей на плечо.

– Но только если Мэгги скажет, что все в порядке, – закончил он, глядя на меня.

Брукс бросил на меня полный надежды взгляд, и я не смогла ему отказать. В конце концов, он слышал мое молчание. Я согласилась, мы все обулись и пошли к входной двери. Когда все вышли на улицу, я остановилась на пороге.

Меня охватила паника, в груди все сжалось. Что если он все еще там? Что если он ждет меня? Что если он ждет, чтобы сделать мне больно? Или сделать больно кому-то другому, или…

– Мэгги, – сказала мама, глядя на меня. Она подняла бровь. – Пойдем, дорогая.

Я изо всех сил старалась выйти из дома. Я изо всех сил старалась идти вперед, но меня охватил невыносимый ужас. Каждый раз, когда я пыталась убедить себя сделать шаг вперед, как-то получалось, что я делала шаг назад.

– Что ты делаешь? – спросил Кельвин, глядя на меня так, как будто я сошла с ума.

И это читалось во взглядах каждого из них.

А вдруг так и есть?

Вдруг я сошла с ума?

«Я слышу его голос, – подумала я. – Я слышу, как он просит меня вести себя тише. Он видит меня. Он может причинить мне боль».

Я отступала в дом, а когда я уперлась спиной в стену, подпрыгнула от страха. Я не могу выйти на улицу. Там небезопасно. Я это точно знаю. Все, чего я хочу, – это быть в безопасности.

Мир был страшен, и в последнее время у меня было больше страха, чем сил.

– Мэгги, пойдем, – простонала Шерил. – Ты все портишь.

Мама ущипнула Шерил за руку.

– Перестань, Шерил Рей!

Но она была права. Я все порчу.

Простите. Простите.

Я отступила еще на шаг. Не успела я опомниться, как ноги сами понесли меня обратно в спальню родителей. Это было самое безопасное место, которое я знала, и я не знала, как оттуда уйти. Забравшись под их одеяла, я почувствовала, как все мое тело сотрясает дрожь. Я не могу дышать. Я не могу заглушить шум в своей голове. Я не могу отключить свой мозг.

Когда одеяла сдвинулись, я схватилась за края, пытаясь удержать их.

Он нашел меня. Он нашел меня.

Я посмотрела в глаза папе, и меня накрыло волной облегчения. Мои глаза были широко раскрыты, в них читалась паника, а исходящие от него волны беспокойства были почти осязаемыми. Он лег на кровать и забрался ко мне под одеяло. Я не могла унять дрожь.

«Тише…

Тишееее…»

Голос дьявола отравил мою память. Каждая моя мысль сопровождалась воспоминанием о его шепоте. Я не могу выйти из дома. Если я это сделаю, он увидит меня. Я не могу говорить. Если я это сделаю, он услышит меня.

– Мы разберемся с этим, Мэгги, – сказал папа, обнимая меня. – Мы это исправим, чего бы нам это ни стоило.

До этого папа никогда мне не лгал.

Когда он встал, чтобы выйти в коридор и поговорить с мамой, я плотнее закуталась в одеяло. Я не могла унять дрожь, когда слушала, как мама говорит о своих самых потаенных страхах.

– А что если она никогда не оправится? Что если она никогда снова не станет собой? Что подумают люди? Что они скажут?

– С каких это пор нас волнует, что говорят люди?

– Эрик. Нас всегда волнует, что подумают о нас люди.

Это был первый раз, когда я почувствовала трещину в фундаменте родительской любви.

И все это было из-за меня.

Глава 6

Брукс

– Дурацкий галстук цвета грязи. Дурацкий фиолетовый галстук. Как же это глупо! – бормотал я, заталкивая все галстуки в верхний ящик комода.

Ненавижу галстуки. Это из-за них я опоздал. Ненавижу себя. Это из-за меня Мэгги оказалась в лесу одна.

Я пытался закрыть ящик комода и все сильнее злился. Он не закрывался, потому что в нем было слишком много вещей.

– А-А-А! – закричал я, ударив по нему кулаком. – Ненавижу вас! Ненавижу!

Я пнул комод, вложив в этот удар все свои силы, но это не дало ровным счетом ничего. Я прохромал к стене и потер палец ноги.

– Брукс, все в порядке? – в комнату вошла мама. В ее взгляде ясно читалось беспокойство. Она уже надела халат и была готова ехать в больницу, где работала медсестрой. Она посмотрела на часы, и я понял, что она опаздывает.

– Все в порядке, – фыркнул я, ковыляя к своей кровати. Я сел и снова потер пальцы ног.

Она подошла ко мне и приложила руку к моему лбу.

– Что такое, дорогой?

– Все в порядке, – пробормотал я. – Ты опоздаешь.

Она сняла часы и спрятала их за спину. Потом она улыбнулась мне.

– Не волнуйся. Давай поговорим. Я знаю, что ты многое пережил после того, что случилось с Мэгги.

– Нет. Дело не в этом. Я просто не могу закрыть комод. – Мое лицо пылало, а руки были сжаты в кулаки. – Это все дурацкие галстуки, – прошептал я сквозь стиснутые зубы.

– Галстуки?

– Да! Я вытащил все эти дурацкие галстуки из ящика, а теперь не могу засунуть их обратно. Поэтому я пнул комод, и теперь нога болит.

– Слушай, а зачем ты вообще вытащил галстуки?

– Потому что… – Я заколебался и поднял бровь, глядя на маму. – Ты очень сильно опоздаешь.

– Не переживай. – Она улыбнулась и провела пальцами по моим волосам. – Ничего страшного. Расскажи, что на самом деле тебя беспокоит.

– Ну… Я должен был встретиться с Мэгги в лесу для репетиции.

– Репетиции?

– Нашей свадьбы.

– Вы собирались пожениться?

Я покраснел еще сильнее и уставился в пол. Как же я не сказал маме, что женюсь? Мэгги рассказала всем, а я? Никому.

– Да… Не знаю. Это Мэгги придумала. Ее дурацкая идея. Я просто соглашался, потому что Джейми меня заставил. В общем, Мэгги сказала мне надеть галстук и встретиться с ней в лесу. Звучит просто, но я слишком долго выбирал галстук. В общем, она была в лесу совсем одна, и что бы с ней там ни случилось, это произошло из-за меня. Я поздно пришел к узловатым деревьям, и из-за меня ее испугали.

– О, дорогой! – Мама вздохнула и начала растирать мне спину. – Ты не виноват.

– Нет, виноват. Я виноват в том, что не смог защитить ее, а теперь она не говорит и не выходит из дома, потому что что-то напугало ее. Я должен был быть там, должен был это остановить, спасти ее.

– Брукс, – мама заговорила очень тихо, стиснув пальцы, – то, что произошло с Мэгги, – настоящая трагедия, но ты в этом не виноват. Если жизнь меня чему-то и научила, так это тому, что не стоит сидеть и без конца прокручивать что-то у себя в голове. Прошлое изменить нельзя, но можно сформировать будущее. Знаешь, как можно помочь Мэгги?

– Как? – жадно спросил я, выпрямляясь. – Я сделаю все, чтобы с ней все снова было в порядке.

– Будь ее другом. Наверное, она сейчас очень напугана и растеряна. Может быть, даже чувствует себя одиноко. Ей не нужно, чтобы ты жалел ее, дорогой. Ей просто нужен друг. Кто-то, кто будет время от времени заглядывать к ней. Кто-то, кто будет спрашивать, все ли у нее в порядке. Кто-то, кто даст ей понять, что она не одна.

Да. Друг.

– Это я могу. Думаю, я могу быть хорошим другом.

Она тихо усмехнулась и наклонилась, чтобы поцеловать меня в лоб.

– Я знаю. Подожди, я кое-что тебе принесу. – Она быстро вышла из спальни, а когда вернулась, ее левая рука была сжата в кулак. Она села рядом со мной и раскрыла ладонь. В руке у нее был амулет в форме якоря на веревочке. – Твой отец подарил мне его много лет назад, когда умер мой папа. Он пообещал, что если он будет мне нужен, он всегда будет рядом. Он сказал, что будет моим якорем, когда мне казалось, что меня уносят волны. Он всегда был и остается для меня удивительным другом. Ты можешь подарить его Мэгги, чтобы она улыбалась.

Я взял у мамы подвеску и поблагодарил ее. Она очень здорово помогла мне. Если этот якорь поможет Мэгги улыбнуться, тогда это ее якорь. Я готов на все, чтобы вернуть миру ее прекрасные уродливые улыбки.

– У тебя сегодня все хорошо, Мэгги Мэй? – спросил я, стоя на пороге ее спальни и сжимая в руках свой MP3-плеер. Когда я вошел, она стояла у окна и смотрела на улицу. Она медленно повернулась ко мне и крепко обхватила себя руками. В ее глазах была грусть. От этого мне тоже стало грустно, но я не показывал этого. Я просто едва заметно улыбнулся ей. – У тебя сегодня все хорошо? – повторил я.

Она медленно кивнула. Я понял, что она врет, но это ничего. Она может не торопиться, лишь бы у нее снова все было хорошо. Я не против. Я никуда не денусь.

– Можно войти?

Она снова кивнула.

Войдя, я поправил галстук – зеленый, который так ей нравился. Рука, в которой был плеер, вспотела, и, когда мы сели на ее кровать, я шмыгнул носом. Я не знал, что сказать. То есть обычно, когда люди дружат, они разговаривают. Чем дольше мы молчали, тем больше я нервничал. Я начал постукивать ногами по полу, а Мэгги так и сидела, сцепив руки на коленях. Она была очень бледной, а ее взгляд – очень уставшим, и в то мгновение мне его не хватало. Мне не хватало именно того, что так долго меня раздражало.