Горькая радость

Все четыре были неглупы, но академические лавры всегда доставались Эдде – она с легкостью справлялась с любым предметом, будь то математика, история или английский язык. Тафтс не уступала ей в одаренности, но у нее не было яростного напора сестры. Она была практичной и приземленной, что как-то не вязалось с ее романтической внешностью. Мальчиками она никогда не интересовалась, считая их глупыми и неуклюжими существами. Их феромоны не производили на нее никакого впечатления.

В Корунде имелась мужская средняя школа, и девочки из женского колледжа активно общались с мальчиками на балах, вечеринках, спортивных соревнованиях и других мероприятиях. Те, как могли, оказывали им внимание – в ходу были поцелуи, но дальше этого дело никогда не шло.

Этот поведенческий кодекс был совсем не обременителен для Тафтс, Китти и Эдды, но склонная к приключениям и не слишком прилежная в учении Грейс считала его слишком скучным. Она с упоением читала журналы, где писали о кинозвездах, театральных актерах, модах и королевском семействе Виндзор, правившем Британской империей, но не чуждалась и местных сплетен. Ее острый ум был эгоистичен и помогал ей избегать неприятностей и уклоняться от неприятной работы, однако он не уберег ее от одной поистине необъяснимой страсти: она обожала паровозы. Если Грейс вдруг исчезала, все знали, где ее искать – на запасных путях, где она с восторгом созерцала паровозный парк. Несмотря на все свои недостатки, она была добра, отзывчива и предана сестрам, которые прощали ей все, включая склонность к постоянному нытью.

У Китти было романтическое воображение, но в плане духовной красоты она явно недотягивала до физической – все дело портил ее острый и злой язычок. Он был оружием, которым она защищалась от постоянных дифирамбов, – и до людей вдруг доходило, что, помимо красивого личика, в этой девочке есть кое-что еще. Приступы депрессии (их называли «упадком настроения»), которые случались каждый раз, когда Мод прорывала оборону, были для Китти нелегким испытанием, выдерживать которое ей помогали лишь сестры, самоотверженно прикрывавшие ей спину, пока ее не отпускало. Школьные экзамены она сдавала без проблем до тех пор, пока не подняла свои мерзкие головы стоглавая гидра математики. Но вот за сочинения Китти неизменно получала награды – выражать себя на бумаге она умела блестяще.

Мод терпеть не могла Эдду, которая была главарем оппозиции и вечно покушалась на ее планы, особенно в отношении Китти. Но Эдде было наплевать. К десяти годам она была уже выше мачехи, а позже вымахала настолько, что возвышалась над Мод, словно башня, что, по мнению последней, было не совсем прилично и таило в себе определенную угрозу. В ее светлых глазах было что-то волчье, и в тех редких случаях, когда Мод посещали ночные кошмары, там всегда фигурировала Эдда. Мачеха с садистским рвением отговорила пастора от денежных затрат, сопряженных с медицинской карьерой Эдды, и наслаждалась этой блистательной победой. При мысли, что расстроила честолюбивые планы падчерицы, она прямо-таки урчала от удовольствия. Если бы Эдда знала, кто на самом деле разбил ее мечты о медицине, Мод, вероятно, поплатилась бы за свои интриги. Но Эдда так и осталась в неведении. Очутившись в плену у собственных убеждений, подкрепленных железными доводами жены, Томас Латимер искренне считал, что уберег дочь от нелегких жизненных испытаний. И позже никогда не распространялся на этот счет, оставляя Эдду в уверенности, что на ее учебу просто не нашлось денег.

Упаковав четыре чемодана, Эдда с Грейс и Тафтс с Китти в начале апреля 1926 года явились в городскую больницу Корунды для прохождения службы.

– Очень удачно! – мрачно отметила Грейс. – Сегодня как раз первое апреля.

* * *

Округ Корунда находился на южном плоскогорье в трех часах езды от Сиднея и считался одним из самых богатых сельскохозяйственных районов Австралии. Там разводили мясных овец, выращивали картофель и вишню и добывали рубины, хотя месторождение, принадлежавшее Тридби, было уже выработано, и теперь вся добыча велась на рудниках семьи Бердам.

В этих местах лето перекочевывает в другие регионы уже в марте, а в апреле начинается типично английская осень: опадают завезенные деревья, а у жителей угасает страсть к ландшафтному дизайну, представленному большим разнообразием форм – от садиков в стиле Энн Хатауэй до подражаний Умелому Брауну. В первых числах апреля в воздухе уже разливается прохлада, а местные вечнозеленые породы приобретают уставший и запыленный вид и словно молят о дожде.

Пастор высадил дочек у главного входа больницы, и они сами потащили чемоданы в здание. Серые глаза преподобного были полны слез. Как пусто теперь будет в доме!

Старшая медсестра Гертруда Ньюдигейт приступила к работе всего лишь неделю назад, хотя прибывшим об этом знать не полагалось. Она была недовольна. Когда она вступала в эту должность, ни о каких сиделках нового типа не было и речи. Это во многом определило ее выбор. И вот вам, пожалуйста! В Сиднее все помешались на нововведениях, но сестра Ньюдигейт решила держаться от них подальше. И на тебе!

Вся снежно-белая с головы до ног, она сидела за столом, рассматривая явившихся в больницу девиц. Модная и дорогая одежда, короткие прически, напудренные личики, накрашенные ресницы и губы, шелковые чулки, туфли, сумочки и перчатки из лайки, классическое английское произношение, которое обычно приобретается в частных школах…

– У меня нет для вас подходящего жилья, – холодно произнесла старшая медсестра, и ее накрахмаленный халат при этом поскрипывал. – Так что вам придется поселиться в старом коттедже для медсестер. Нашему главному врачу, доктору Кэмпбеллу, пришлось сильно потратиться на ремонт. Вашей наставницей будет сестра Марджори Бейнбридж, она будет жить в том же здании, но отдельно от вас.

Она покачала головой в накрахмаленной марлевой косынке, напоминавшей головной убор египетских фараонов, и на шее у нее сверкнул серебряный эмалевый значок – знак отличия дипломированной медсестры Нового Южного Уэльса. Другие значки, а их было несколько, свидетельствовали, что мисс Гертруда Ньюдигейт является дипломированной акушеркой, детской медсестрой и выпускницей школы медсестер при старейшей лондонской больнице Святого Варфоломея. Городская больница Корунды приобрела на редкость ценного специалиста. Но вновь прибывшие в значках не разбирались и поэтому оставили этот факт без внимания.

– Средний медицинский персонал называют сестрами, – продолжала мисс Ньюдигейт. – Так же называют и монахинь, но медсестры – это нечто совсем иное. Правда, в старину монахини тоже ухаживали за больными. Однако после уничтожения монастырей и монашеских орденов при Генрихе VIII роль сиделок стали выполнять женщины совсем другого рода – проститутки. Мисс Флоренс Найтингейл и ее единомышленницам пришлось немало потрудиться, чтобы вернуть нашей профессии уважение общества, и мы по праву считаем себя ее наследницами. Более трех веков профессия сиделки пользовалась дурной славой и была полем деятельности преступниц и проституток. Некоторые влиятельные мужчины до сих пор придерживаются такого же мнения. Гораздо дешевле нанять проститутку, чем порядочную женщину. – Бледно-голубые глаза старшей медсестры обдали сестер леденящим холодом. – Как старшая медсестра больницы, я являюсь вашим непосредственным начальством и должна предупредить вас, что никаких вольностей здесь не потерплю. Вы меня поняли?

– Да, медсестра, – испуганным шепотом произнесли все четверо, включая Эдду.

– А теперь о ваших родственных отношениях и именах, – жестко продолжала мисс Ньюдигейт. – Будьте любезны, держите их при себе. У наших сестер нет ни ваших денег, ни вашего образования, ни прочих привилегий. Мне лично не нравится ваш вид и манера изъясняться. Ваше… э… чувство превосходства. Я бы попросила вас сбавить тон. А что касается имен… В больнице не должно быть никакой путаницы, поэтому все вы будете работать под разными фамилиями. Мисс Эдда Латимер, вы сохраните свою фамилию. Мисс Грейс Латимер, здесь вы будете именоваться сестрой Фолдинг, по девичьей фамилии вашей матери. Мисс Хизер Латимер будет сестрой Скоуби, по фамилии ее матери в первом браке. А вы, мисс Кэтрин Латимер, станете сестрой Тридби, по девичьей фамилии вашей матери – Старшая медсестра глубоко вздохнула, на что ее форма отозвалась очередным хрустом. – Теоретическое обучение начнется только в июле, так что у вас будет три месяца практической подготовки. Руководить вами будет сестра Бейнбридж, которой вы должны полностью подчиняться.

Послышался легкий стук в дверь, и в комнату вплыла женщина под сорок без малейших следов косметики на лице, взиравшая на старшую медсестру с преданностью полуголодной собаки.

– О, как раз вовремя! – заявила та. – Сестра Бейнбридж, познакомьтесь со своими подопечными – сестра Латимер, сестра Фолдинг, сестра Скоуби и сестра Тридби. Прошу вас, девушки, следовать за сестрой.

Переведя дух, девушки вышли за своей предводительницей во двор.

Голову сестры Бейнбридж украшало такое же накрахмаленное сооружение, как у ее начальницы, но на этом их сходство заканчивалось. Ее форма представляла собой наглухо застегнутое полосатое платье с длинными рукавами, дополненное съемным целлулоидным воротничком и такими же манжетами. Обширная талия была обхвачена темно-зеленым прорезиненным поясом, на котором висели белые тесемки, концы которых скрывались в карманах. Как выяснилось позже, к ним были привязаны ножницы для разрезания бинтов, роторасширитель на случай эпилептических припадков и крохотный наборчик инструментов в кошельке для мелочи. На ногах толстые фильдекосовые чулки и черные туфли с дырочками на массивных низких каблуках. Этот наряд никак не украшал ее квадратную фигуру, в которой, несмотря на громадную грудь, мерно колыхавшуюся при ходьбе, не было ничего женственного. Со временем девушки привыкли к этому механическому колыханию, но в то первое апрельское утро оно произвело на них устрашающее впечатление.

Прошествовав по довольно большому двору, они очутились перед ветхим домишком с верандой. Старшая сестра именовала это строение «коттеджем», что поначалу ввело сестер в заблуждение. Они ожидали увидеть нечто небольшое и изящное, а вместо этого обнаружили какой-то амбар, выглядевший так, словно его расплющили паровым молотом. И если главный врач Кэмпбелл и «потратился» на его ремонт, то следов этой реновации не удалось обнаружить даже Эдде, обладавшей орлиным зрением. Чтобы как-то приспособить этот сарай для жилья, его разделили внутри перегородками, создав некое подобие квартир с минимальными удобствами.

– Латимер и Фолдинг, вот ваша спальня. А Скоуби и Тридби будут спать здесь. Еще в вашем распоряжении ванная и кухня. Моя квартира находится вот за этой дверью. Когда я там, прошу меня не беспокоить. А сейчас можете распаковать чемоданы.

С этими словами она удалилась.

– Ну и дыра! – чуть слышно произнесла Китти.

– Да, небогато, – вздохнула Тафтс.

Они стояли на кухне, где из кухонной утвари имелась лишь газовая плита.

Грейс, уже готовая заплакать, грустно созерцала маленький деревянный стол и четыре жестких стула.

– Это надо же! Никакой обстановки, кроме жалких стульев на кухне! – захныкала она. – Будешь ныть, скормлю тебя собакам, – бросила Тафтс, проводя пальцем по кромке плиты.

– Бог с ним, с ремонтом, но здесь даже не убрались, – с гримасой добавила она.

– Тогда займемся этим сами, – бодро предложила Эдда. – Вы только подумайте, девочки! Оказывается, нам здесь совсем не рады.

Три пары глаз обратились на Китти, самое слабое звено в их команде. Как она отнесется ко всему этому?

– Да пошли они!.. – решительно произнесла Китти. – Будь я проклята, если Латимеры спасуют перед стаей мелких шавок!

– Ты хочешь сказать, сук? – уточнила Эдда.

Китти засмеялась:

– Ну, до настоящих сук им еще далеко. Наша матушка даст старшей медсестре сто очков вперед.

Грейс изумленно уставилась на Китти:

– Тебе, я вижу, все нипочем?

– Пока да, – усмехнулась Китти. – Все это мелочи по сравнению с тем, что я наконец вырвалась на волю.

– Эдда, а как тебе старшая медсестра? – поинтересовалась Тафтс.

– Боевой корабль под парусами, готовый выпустить залп по противнику, даже если он не появился на горизонте, – ответила за нее Грейс.

– Ты читаешь мои мысли, – отозвалась Тафтс. – По словам миссис Энид Тридби, старшая медсестра выбрала нашу больницу как место, откуда можно достойно выйти на пенсию.

– И ты скрывала от нас такие ценные сведения? – возмутилась Эдда. – Это же очень важно, Тафтс!

– Ты же знаешь, Эдс, я никогда не разношу на хвосте сплетни. Не в моих привычках.

– Прости, совсем забыла, что ты у нас конспиратор. Грейс, кончай скулить, как собачонка!

– Старшая медсестра такая мерзкая и эта Бейнбридж тоже, – пролепетала Грейс сквозь слезы. – Ну почему папочка не отправил нас в какую-нибудь сиднейскую больницу?

– Потому что в Корунде отец имеет вес и может нам помогать, – объяснила Тафтс. – Конечно, здесь мы рискуем намозолить зад на жестких стульях, и гостиной для нас почему-то не предусмотрели. Боюсь, что горячей воды здесь тоже нет. Но, в конце концов, это больница, а не отель.

– В кухне только холодная, – скривилась Эдда.

В это время из спальни вышла Китти. В руках у нее был полосатый предмет, похожий на кусок картона. Помяв его в руках, она попыталась разодрать слипшиеся от крахмала слои, сопроводив усилия грустной шуткой:

– Будто шкуру сдираешь с заколотого барашка. – Отложив в сторону разлепленное платье, Китти взялась за белый кусок картона. – Из него, вероятно, получится передник. – Поработав над ним, она объявила: – Смотрите-ка! Он целиком закрывает платье – все, кроме рукавов. И чулки под стать наряду: черные, плотные и в резиночку. Теперь мне ясно, почему нас так обрядили.

Грейс, с помощью помады и пудры приводившая в порядок лицо, подняла на нее глаза:

– Что ты имеешь в виду?

– Грейс, не будь дурой! Почему, ты думаешь, эта фурия прочитала нам проповедь о монахинях, целомудрии и проститутках? Она хотела сказать, что в ближайшие три года нам предстоит стать бесполыми существами, даже если мы и будем числиться женщинами. Никакого флирта с докторами, Грейс! Если ты угробишь пациента, в глазах медсестры Ньюдигейт это будет меньшим грехом, чем твое безнравственное поведение. Поэтому мы будем таскать на себе жуткие балахоны и толстые черные чулки. Держу пари, помада и пудра тоже окажутся под запретом.

– Только попробуй опять зареветь, Грейс! – грозно сказала Эдда.

– Я хочу домой!

– Забудь об этом!

– Терпеть не могу убирать грязь, – заявила Грейс, и лицо ее вдруг прояснилось. – Значит, когда мне исполнится двадцать один, я стану дипломированной медсестрой и смогу делать все, что заблагорассудится, например, выйти замуж без согласия родителей и голосовать на выборах.

– Боюсь, самое сложное – это найти общий язык с остальными сестрами, – задумчиво произнесла Эдда. – Мы совершенно не знаем, что они за люди. Никто из нас не лежал в больнице, и в нашем доме никогда не было медиков. Старшая медсестра посоветовала нам сбавить тон, и это не предвещает ничего хорошего. Она считает, мы им всем неровня – ни по социальному положению, ни по образованию. Но ведь мы никогда не страдали снобизмом – отец бы этого не допустил, особенно имея перед глазами такой пример, как мамочка. – Эдда вздохнула. – Но, к несчастью, люди судят о книгах по их обложкам.

Тафтс еще раз продемонстрировала свою осведомленность.

– Все сиделки из Вест-Энда и совершенно неотесанные тетки, – сообщила она.

– Теперь в нашем лексиконе не должно быть таких выражений, – осадила ее Эдда.

Тафтс порой просто несносна! Молчит-молчит, а потом вдруг огорошит.

– Я всегда считала, что салфетки сильно осложняют стирку, – весело заметила Китти. – Ведь рот можно вытереть и рукой, а если течет из носа – воспользоваться собственным рукавом.

– Очень верно подмечено, – поддержала ее Эдда. – Придется пользоваться перевязочным материалом, столовые салфетки здесь явно не в чести. И советую перейти на мужские носовые платки. Никакого кружева и прочих штучек. От женских платочков и впрямь мало толку.

Китти громко откашлялась.

– У меня, конечно, бывают срывы, но я не трусиха. И никакие вест-эндовские тетки не заставят меня отступить. Я не помешана на медицине, как Эдда, но, может быть, со временем я до нее дорасту.

– Браво, Китти! – воскликнула Эдда, захлопав в ладоши.

На ее глазах Китти прощалась с детством. Интуиция подсказывала Эдде, что здесь Китти оживет. После Мод обитательницы Вест-Энда покажутся ей ангелами.

– Я уже давно не мечтаю о карьере врача, – ответила она Китти, слегка обеспокоенная ее сочувствием. – Стать медсестрой гораздо разумнее, а при современной системе обучения мы уже не будем невежественными сиделками, которые только и умеют, что заматывать пациентов в бинты. Я как старая полковая лошадь – запах эфира заставляет меня ржать и бить копытами. В больнице я возвращаюсь к жизни!

– Кстати, о копытах. Джек Терлоу знает, что ты намерена стать медсестрой? – коварно поинтересовалась Тафтс.

Дротик пролетел мимо цели.

– Конечно, знает, – усмехнулась Эдда. – И это не разбило ему сердце, как, впрочем, и мне. Его гораздо больше беспокоит, как без меня прогуливать Фатиму. Теперь я буду заниматься верховой ездой самостоятельно.

– Если у тебя останется Тамберлина, – сказала Грейс. – Отец ничем не обязан Джеку Терлоу, который даже не ходит в церковь.

Лицо Эдды омрачилось, и Китти с готовностью ринулась ей на помощь:

– Заткнись, Грейс! Это не для обсуждения! Кстати, Эдс, почему ты так любишь ездить верхом?

– Садясь в седло, я отрываюсь от земли и становлюсь выше, – серьезно объяснила та. – В этом все дело. Верхом я могу смотреть на мужчин свысока.

– Как бы я хотела быть высокой, – вздохнула Китти.

Дверь в коридор со стуком распахнулась, и на пороге возникла сестра Бейнбридж, возмущенно обратившаяся к своим подопечным:

– Что это значит? Вы даже не начали распаковывать чемоданы!

* * *

Городская больница Корунды, самая большая в Новом Южном Уэльсе, была рассчитана на 160 коек, к ней же относилась психиатрическая лечебница, где содержалось 80 человек, и дом для инвалидов и престарелых в долине Дубара, где климатические условия были особенно благоприятны. Внешним видом она похвастаться не могла, поскольку более всего походила на армейские казармы. На известняковом фундаменте были возведены длинные деревянные постройки с широкими крытыми террасами, присутствие которых не давало назвать эти строения сараями. Мужские отделения были в два раза длиннее, чем женские. Детское отделение, поликлиника, рентгеновский кабинет, операционная, кухня и склад тоже были представлены в дереве, в то время как административное здание, выходящее фасадом на Виктория-стрит, было выстроено целиком из известняковых блоков. Обширная территория больницы была заставлена разнокалиберными домишками – от игрушечного коттеджа старшей медсестры до бараков, построенных во время войны, когда здесь располагался военный госпиталь. У этого участка было одно неоспоримое преимущество – на всей своей протяженности он был абсолютно ровным. Это позволило соединить все здания крытыми переходами, которые паутиной оплели всю территорию больницы. Здесь их называли дорожками. Часть из них представляла собой настил с крышей на столбах, как тот, что вел к домику, где поселили сестер Латимер, другие имели еще боковое ограждение. Переходы, примыкавшие к мужским и женским отделениям, были закрыты с боков и использовались как приемные покои. Там же ждали и те, кто приходил проведать детей. Родильному отделению повезло больше – оно находилось в административном здании вместе с травмопунктом и небольшой операционной.

При первом же столкновении с больничными реалиями сестры Латимер пережили столь сильный и болезненный шок, что, исходя из логики старшей медсестры, им следовало немедленно обратиться в бегство. Они были воспитаны как настоящие леди и никогда не сталкивались с прозой жизни, но при оценке их характеров Гертруда Ньюдигейт, чья молодость осталась в далеком прошлом, совершенно не учла таких факторов, как сила духа и целеустремленность.

Первое потрясение было вызвано тем, что сестры вдруг осознали: больница – это место, где пациентов отправляют на тот свет. Треть больных покидали больницу через морг, другую треть выписывали умирать домой. Эти статистические данные были предоставлены им меланхолически настроенным санитаром по имени Гарри, который стал их инструктором задолго до того, как они встретили своего официального преподавателя доктора Лиама Финакана.

– У этих больных обреченный взгляд! – в ужасе сообщила Тафтс. – У меня такое чувство, что мы просто провожаем их в мир иной – а здешние сиделки и в ус не дуют.

– Они давно ко всему привыкли и смирились, – объяснила Грейс, с трудом сдерживая слезы.

– Вздор! – возразила Китти. – Сиделки достаточно опытны и знают, как вести себя с больными – их надо убеждать, что они обязательно выздоровеют. Я стараюсь у них учиться, и совершенно не важно, как они к нам относятся. Смотрите и набирайтесь опыта!

– Китти права, – согласилась Эдда, оставив свое возмущение для более вопиющих случаев типа резаных газет вместо туалетной бумаги и дырявых полотенец – неужели у больницы даже на это нет денег? – Грейс, не распускай нюни, сегодняшний лимит ты уже исчерпала.

– Сестра Вильсон плеснула на меня из таза, куда кого-то вырвало!

– Это потому, что ты продемонстрировала, как тебе противно. Не показывай своего отвращения, и ничего подобного не случится.

– Я хочу домой!

– И не думай, маленькая свинка! – ответила Эдда, стараясь скрыть свое сочувствие. – Иди и смени фартук, пока не просочилось на платье. Фу! Ну и несет же от тебя!

В таком духе прошла первая неделя. К концу ее они научились облачаться в свои накрахмаленные «картонки» и воздвигать на головах складчатые сооружения, напоминавшие птичьи крылья. Другие сиделки носили более гуманную форму, которая предусматривала даже короткие рукава, но практиканток нового типа следовало запаковывать, как посылки.

Еда для больных и медперсонала была одинаково мерзкой, но девушки так уставали на работе, что их не смущала ни водянистая капуста, ни комковатая жирная подливка. Сестра Бейнбридж с самого начала предупредила их, что в кухне разрешается только кипятить воду, чтобы выпить чаю, кофе или какао.

– И больше ничего, даже тостов, – строго заявила она.

Пастор оберегал дочерей, не посвящая их в детали, связанные с погребением умерших, а такие слова, как «инцест», «сифилис» и «половые извращения», были полностью исключены из их лексикона. Жаркий климат и отсутствие холодильников вынуждали держать покойников в закрытых гробах. Поэтому когда на второй день практики сестра Бейнбридж показывала девушкам, как подготовить к погребению труп, они впервые в жизни увидели мертвое тело.

– Сифилитик, изнасиловавший свою сестру, – пошутила Бейнбридж.

Ответом ей были лишь недоуменные взгляды.

– Не роняйте своего достоинства, – яростно прошептала Эдда, когда сиделка удалилась, посмеиваясь над их неосведомленностью. – Помните, что мы Латимеры, и ничто не может нас согнуть. Не давайте им одержать верх. Никакого хныканья и всяких там депрессий.

От страшной усталости у них постоянно ныло и болело все тело – ноги, спина, суставы. Все, чему учила их амбициозная Мод, пришлось забыть. В больнице для всякого рода излишеств не было ни условий, ни времени. Ее главный врач был редкостным скрягой, не склонным потакать даже самым скромным потребностям и одержимым идеей экономии денег, к которым он присасывался, словно пиявка к полнокровной плоти.

Апрель, май и июнь прошли в тумане изнеможения, которое сыграло в пользу больницы. Даже у Грейс не было сил помышлять о бегстве – такая цель казалась им недоступной, как Эверест. Девушки просто терпели и выживали.

Эдда старалась сплотить сестер, в душе она была уверена, что все обязательно изменится к лучшему, и прошлое давало тому примеры. Решающим фактором, удерживавшим их на посту, было отопление, которое отсутствовало у них дома. Зимой так славно жить в тепле, перед этим бледнеют все тяготы больничной жизни. Главное – не спасовать перед безжалостным окружением, и тогда их обязательно ждет награда в виде мягких стульев, горячих тостов и чуть большего количества доброты. Скоро начнется теоретический курс, и тогда наконец появится спрос на их мозги. К концу практической подготовки сестры уже мало чем отличались от обитательниц Вест-Энда.

Теоретический курс для сиделок нового типа должен был читать доктор Лиам Финакан, больничный патолог (и одновременно главный судмедэксперт Корунды). На эту миссию он согласился по двум причинам: во-первых, уровень интеллекта больничных сиделок приводил его в отчаяние, во-вторых, он был поражен усердием практиканток, сновавших по больнице в рамках наскоро скроенной подготовительной программы.