Человек заката

Здесь, в теплом подвальном помещении, одновременно располагается и его мастерская, и гараж, и место, которое принято называть домом. На ходу стягивая с себя мокрые вещи, Ник бросает что под руку попалось в микроволновку и возвращается к моту.

Бывалый проявляет завидное безразличие к пакостным погодным условиям всякий раз, когда перед этим хорошенько погонял на запредельной. Вот и сегодня он, весь мокрый, равнодушно дремлет, пока Ник приводит его в идеальное состояние.

В берлоге Нику комфортно и размышлять, и действовать. Сейчас он не размышляет. Только действует. Сидит на корточках и очищает Бывалого от налипшей грязи. Аккуратно орудует мягкой губкой, отмывает тщательно все детали, насухо протирает поверхности, с удовольствием вдыхая запах остывающего двигателя. Особое внимание уделяется движку и проводке.

Постепенно по берлоге распространяются ароматы съестного. Микроволновка выдает горячую смесь из пиццы и сарделек. Ник ненадолго отходит от Бывалого, чтоб перекусить. Разгребает на столе место для завтрака. Журналы, чертежи, промасленные тряпки и запчасти просто отодвигаются в сторону. Ест он быстро, глотая кусками, посматривает по сторонам. На глаза попадается косуха. Ник из кармана достает визитку, пробегает по буквам, вчитывается, удивляется, и память уносит его в далекое прошлое.

Рука машинально нащупывает среди предметов стоящую на столе пузатую бутыль. Ник думает выпить, подносит горлышко к губам. Смешно, но не лезет. Бутыль отправляется под стол.

И на столе, и повсюду царит рабочий беспорядок. Вошедший сюда неискушенный человек, наверное, растерялся бы, не зная, на чем остановить взгляд. Помещение изобилует всякими удобными приспособлениями, механизмами, станками, деталями от мотоциклов, самими мотоциклами, разными вещами и инструментами. В угол сиротливо затесался старый кожаный диванчик. Он выполняет функцию кровати.

Ник «колдует» здесь чертову дюжину лет. Подвал достался ему почти одновременно с Бывалым по счастливой случайности. Бывает такое, что на каком-то этапе жизнь неожиданно просыпается и вспоминает о тебе. И тогда одно за другим обстоятельства одаривают человека рядом событий, которые коренным образом влияют на его будущее. Именно так произошло и с ним.

Правда, Нику пришлось долго повозиться, избавляясь от плесени на бетонных стенах, пыльной макулатуры, изъеденных грызунами картонных коробок, разобранной мебели, битой стеклотары и ржавых колес.

Он врезал новые замки, поставил вентиляцию, полностью сменил проводку, выскреб все под ноль и постепенно довел берлогу до нужного уровня комфорта. Не нуждалась в переделке разве что отопительная система. Пригодная для работы температура держалась круглый год. А канализационные трубы, протянутые по стенам и уходившие в потолок, время от времени напоминавшие о себе шумом и бульканьем воды, его не смущали.

Очнувшись от задумчивости, перекусив и закончив с проводкой, Ник возвращается к мотоциклу. С ненавистью вспоминает он восход солнца. День по-прежнему олицетворяет для него то далекое и несчастливое время, о котором байкер никогда никому не рассказывает. О котором он не забывает ни на один миг. О котором теперь напоминает ему, как выразился Хилый, «кореш», зачем-то разыскивающий Ника по прошествии стольких лет…

Ник переводит дыхание, убирая длинные волосы с лица. Долгие годы он не может спать по ночам. Мучают кошмары. Просыпаясь в поту, судорожно вскакивает со скомканной постели и смотрит себе на ладони. Ведь еще секунды назад они были все в крови… липкими теплыми струйками стекала багряная жидкость с рук девятилетнего мальчика… С его рук. Его! А у ног медленно умирал убийца его отца. Маленький Ник стоял молча и смотрел, смотрел, не мигая, как затихает, уходит жизнь из тела взрослого мужчины. Страх, ужас, осознание собственного поступка – все, кроме раскаяния, придет к нему позже. Сейчас он просто стоял и смотрел. Оказывается, это просто – берешь и делаешь.

Он не убежал и не спрятался в сарае или на колхозных складах, а медленно добрел до дома, все рассказал своим. Мать и дед решение приняли быстро. Спешно собрали документы, деньги, некоторые вещи. Дед той же ночью отвез их на ближайшую железнодорожную станцию. Пошептавшись с проводником и подкрепив свои слова каким-то свертком, дед посадил их на проходящий поезд и махнул жилистой рукой заплаканной матери.

Началась невеселая жизнь по углам и коммуналкам тогда еще Ленинграда, затем – по рабочим баракам. Кошмары не отпускали мальчика. Ник кричал, будил простых работяг. Они ругались на него и на мать. Потом его стали выгонять. Приходилось остаток ночи проводить под дверью, обернувшись линялой брезентовой курткой.

Мать без отца долго не протянула. Ник остался один. Не в силах избавиться от навязчивых воспоминаний, мальчик перестал вообще спать по ночам. Днем почему-то спалось без сновидений. А на заводе всегда нужны рабочие руки. Особенно в ночную смену. После долгих уговоров начальника смены он, тогда еще подросток, устроился работать за копейки. Ник простоял у станка несколько лет, набрался опыта и стал зарабатывать больше. Но грянули лихие девяностые: развал СССР и перестройка. Завод закрыли. Ник, как и все остальные работники, был выброшен на улицу без выплаты зарплаты за три с половиной месяца. После голодных шатаний и поиска работы ему повезло. Он смог устроиться в одну из первых частных мастерских по ремонту автомобилей и мототехники.

И пошло-поехало. Детская любовь к мотоциклам воспарила в нем с новой, неожиданно неистовой силой, вытеснив другие надобности и интересы. Ник брался за любую работу. Сутками возился, разбирая, чиня и собирая различные модели советских мотоциклов и мопедов. Поначалу ему доверяли «Днепры», «Уралы», «Мински», «ижаки», «Явы» и «чезеты».

Когда же появлялись в мастерской «забугорные» Honda, Yamaha, Suzuki, Kawasaki, Ник забывал про еду и сон. А когда впервые увидел у ворот мастерской Harley, что-то щелкнуло внутри. Сердце сжалось и сладко заныло. Он долго смотрел на роскошный аппарат глазами дикого голодного зверя. После этого Ник и вовсе, по словам работников мастерской, «с катушек съехал».

Дорога звала его. Сначала питерские хмурые улочки, потом широкие величественные проспекты и, наконец, бесконечные загородные трассы: Москва, Мурманск, Брянск. Его начальник и хозяин мастерской понятия не имел о неуемной страсти угрюмого подмастерья. Наблюдая за лихорадочным упорством и непонятным, чуждым многим здравомыслящим людям энтузиазмом, с которым Ник спешил окончить очередной заказ на ремонт, он только диву давался, гадая, что именно движет парнем. А Ник по ночам гонял на чужих мотоциклах.

Шли годы. Хозяин мастерской старел. Постепенно почти вся основная работа перешла в руки старшего механика и Ника. Благо, Ник никогда не подводил. Да и жалоб от клиентов на него не поступало. Разве только благодарности. А он продолжал свои ночные отлучки. Знали бы хозяева двухколесных, какие тест-драйвы Ник устраивал!.. Само собой, сложился круг новых знакомых – дерзких и бесшабашных, как и он сам. Его давно звали на уличные гонки и совместные приключения. Ник отказывался. Он катал один.

Но, как у нас в России водится, ничто так не огорчает людей, как успех ближнего. После развала Союза Питер «переподелили» на районы криминальные группировки и начали устанавливать свои порядки, собирая дань с предпринимателей. «Крышующие» мастерскую сначала подняли сборы. Хозяин ворчал, но прогибался. А потом «братки» решили: хорошее – не значит лучшее. И ждали случая, дабы прикрыть бизнес.

Им сыграл на руку характер Ника. Упрямый, гордый, он предпочитал в качестве аргументов пускать в ход кулаки. Младший брат лидера криминальной группировки в силу борзости его нрава и отсутствия сдерживающих сил вскоре и нарвался на эти самые кулаки. В отместку банда нагрянула вся разом. Мужики из мастерской дали отпор, но нападавших было больше. Они разграбили и сожгли мастерскую. Старшему механику показательно поломали обе руки, Ника пырнули ножом. Хозяина мастерской избили до полусмерти.

Так Ник во второй раз потерял работу. Через неделю после выписки из больницы хозяин мастерской и Ник встретились и скрылись в неизвестном направлении. Еще через некоторое время «братков» не стало. Кто-то подорвал машины вместе с главарем банды и его приспешниками. После хозяин мастерской уехал на Дальний Восток, а Ник остался пробивать себе дорогу в жизнь кулаками.

А потом, со временем, все наладилось, и он вернулся к мотоциклам. Год спустя у Ника появился этот самый подвальчик. Старые клиенты потянулись с заказами. Вначале было грустно: лишения, много ручной работы, нехватка инструментов, дополнительные расходы на лакокрасочные материалы, кожу для перетяжки сидений и пошива кофр и прочее.

Но постепенно он поднялся и стал работать один. Как и прежде, Ник торопился закончить каждый новый заказ. И не только потому, что ночная дорога звала его сильней чего бы то ни было. Он занялся созданием индивидуальных моделей, кастомом. Торопился творить, создавать, наделять механизм душой и характером.

Бандитское время кончилось. Ник работал все больше и больше, вылез из долгов. Обзавелся приличным инструментом. Берлога превратилась в полноценную мастерскую. Появились новые люди, которые сами привозили к нему мотоциклы. Объясняли, чего хотят. Ник начал брать финансово неплохие, а главное, интересные заказы.

Выходил наверх он только когда становилось нечего есть и ради трассы. И еще ради злости и боли. Воспоминания он нес с собой на ринг, в «клетку», а под утро возвращался в берлогу к своим мотоциклам, своей действительности, своему миру и пространству, куда не было входа никому.

После ремонта, тюнинга или сборки новой модели мотоцикла, на которую могли уйти долгие месяцы, Ник с замиранием сердца выгонял очередной мот и выезжал в закат, к первым звездам. И всякий раз серьезное неулыбчивое лицо байкера светилось счастьем…

Возвращаясь в настоящее от нахлынувших воспоминаний, Ник утирает лоб тыльной стороной ладони и окидывает Бывалого довольным взглядом. Мот стоит чистый и сухой. Наступает самый приятный этап: полировка хромированных частей до волнительно-таинственного блеска. От его созерцания сердце приятно тревожится ожиданием нового выезда.

Чуть в стороне от Бывалого дремлют начищенные до блеска «Урал» и «Днепр». У каждого свой характер, норов, история. Советский «Урал» почти в стандарте, на ходу. Поначалу он был «колясычем». Но благодаря чертежам, болгарке, прочим волшебным штукам и неделям труда стал одиночкой. «Днепр» был собран полностью из запчастей. Эти моты по сути давно служили в качестве экспонатов, отдыхали в безвременном отпуске. С появлением Бывалого Ник ни разу ему не изменил. Ключи висели по старинке – на гвоздиках. Как у отца и деда.

Закончив с Бывалым, Ник развешивает мокрую экипировку сушиться. Спать по-прежнему не тянет. Бесполезность дня наваливается с новой силой.

«Надо ехать», – думает Ник, смотрит на часы и понимает: еще рано. Сильное, неистребимое, ненасытное желание скорости не дает покоя. За дверью по-прежнему идет дождь, заливая город. Дождь его не остановит. Ник давно «клал болт» на погоду.

В дождливую, слякотную, морозно-гололедную погоду у большинства байкеров моты стоят «на приколе», в гаражах. Это разумно. Более чем. Сезон начинается весной, по сухой трассе, и завершается осенью. Понятия «сезона» для Ника не существует. Катает всегда. При любых погодных условиях. Даже когда под носом сосулька и рук не чувствуешь, потому что пальцы промерзают. Темный, колючий, голодный ветер байкера кружит рядом, зовет, требует насыщения. Неукротимый голод подстегивает. Ник торопится кормить ветер. Торопится жить.

В его жизни все просто и понятно – моты, бои, друзья, бабы. В редкие свободные вечера Ника можно найти в баре у Ската. Говорит он мало, в основном пьет пиво и слушает, как обсуждают мотоциклы, футбол и женщин, а потом занимается тем, ради чего стоило рождаться на свет.

Все было просто и понятно до вчерашнего дня. Вчера оказалось, что Ник недостаточно торопился гореть и жить. А еще остается невыполненным одно дело. Тут вспоминается ящик коньяка. Байкер лезет в дальний угол берлоги.

Вместе с коньяком на свет божий появляется запыленный двигатель. Ник радуется возможности занять себя не только мыслями. Убитый механизм не поддается, упирается. Ник тоже упирается, терпеливо и настойчиво возится с разборкой.

«Ну вот, – размышляет Ник. Он разложил детали перед собой и утирает руки ветошью, – колено целое. Шатуны один целый, другой – на грани допуска. Основной вопрос в головке блока».

Время идет, капает дождем за стенами берлоги. Бывалый дремлет. Коньяк потихоньку идет, незаметно убавляется. Ник усердно трудится. Неожиданно он отрывается от работы, вскидывает голову и говорит, обращаясь к своему «Харлею»:

– Скоро в поход, Бывалый! Последний. Самый дальний. На другой конец света.

Мотоцикл вслушивается в слова с интересом.

– Ты увидишь много интересного. Мы вместе увидим, – обещает Ник.

Бывалый косится на Ника фарой. Он заинтригован. Так далеко они еще никогда не отправлялись.

После Ник еще накатывает немного коньяку и представляет, как с ревом и грацией летит на моте по земле предков. Это хорошо! Это правильно! Будет что сказать ТАМ отцу при встрече.

Бывалый молча наблюдает за процессом и не устраивает истерик, когда Ник седлает его даже в изрядном опьянении, хотя, по правде сказать, редко такое случается. Бывалый относится к выпивке философски. Надо же человеку тоже заправляться.

Уставший, Ник растягивается на диване. Немного поизучав потолок, отыскивает телефон и набирает номер с визитки.

Глава 4. Мечты сбываются

Старый пес печально взирает на людей. Больших размеров, с рыжеватой шерстью на спине и белой на лапах, шрамами на угрюмой темной морде, пес повидал их немало. Весь день до вечера он дремал в тени, пока голоса не потревожили его сон. Подняв голову, пес лениво лает в знак приветствия, подбирает лапы и наблюдает за приближением уставших работников.

Чаго бежит навстречу, чтоб приласкать. Пес бьет хвостом, вздымая горячую пыль. Его нашли сбитым где-то на дороге недалеко от плантации и привезли в кокаиновой машине. Чаго тискает пса. Пес рад вниманию. Он поднимается, шамкает челюстью с редкими обломанными усами, тычется в малыша носом, норовя залезть под мышку, тихонько поскуливает, зевает и облизывается одновременно. Чаго чешет его за ухом, смеется и убегает ужинать. Пес бежит следом, но гневный окрик кухарки останавливает его на полпути.

Малыш стал приглядываться к людям. Кто сможет подсказать ему, как можно уйти с плантации? Кто поможет? Нет. Не поймут они. Еще запрут в подвале, будут бить и продержат с неделю на одной воде, как Хайме… Выходит, самому нужно думать. Пока суть да дело, Чаго греет себя мечтами, потихоньку таская съестное с кухни про запас.

Вскоре Чаго понимает – старика не любят на плантации. Его не принимают всерьез. Для работников старик нищ и безумен. «Придурастый» – насмешливо зовут его работники меж собой за неуемное бормотание о всяких небылицах. А старику все равно. Каждый вечер подсаживается он к костру и говорит, говорит Чаго о просторах океана и его тайнах. Восторг светится в бесцветных глазах. Скрипучий голос смущает ум малыша.

– Пока есть мечты – жизнь продолжается. Время сомнений проходит, и понятно, куда тебе идти! – улыбается старик.

– Ага! – охотно соглашается Чаго. Он впервые узнает невероятные вещи. Они могут произойти на его глазах. И даже с ним! Обмурашивает. Воображение увлекает. Мысли летят далеко. – Вот бы увидеть, какой океан сейчас! – вздыхает малыш.

Старческое лицо приобретает мечтательное выражение, слова сами срываются с губ, и перед внутренним взором Чаго встают ночные волны, высотой с горы. Они сотрясают землю, вгрызаясь в берег и унося с собой часть суши в бешеных пенных потоках. А наутро солнце первым своим лучом укрощает ярость океана, и на прибрежной полосе остаются лежать его сокровища: невиданные волшебные камни, кусочки неизвестных растений и драгоценности с затонувших кораблей времен конкистадоров, а иногда – и таинственные существа, некогда населявшие мир и ушедшие в глубину веков. И щедрое солнце высушивает волшебно-белый песок. И океан становится сине-зеленым, прозрачным, ласковым. И нежный ветерок дарит ощущение счастья в ярком и беззаботном мире.

Чаго слушает с неизменным изумлением и благоговейно вздыхает. Все его маленькое существо стремится туда. А старик знай себе тихонько посмеивается

– Мой тебе совет, – говорит старший, обращаясь к Чаго, – делай свое дело и не слушай пустых россказней, к добру они не приводят.

– Разочаровывайся в людях сразу, экономь время! – поддакивает кто-то рядом.

По лицам работников проносятся мимолетные ухмылки.

– Не забивай ему голову! – ворчит пожилая работница, проходя мимо с корзиной выстиранного белья. Неодобрительно смотрит на старика. – Мальчику работать надо.

– Разве он не работает наравне со всеми? – спокойно возражает ей старик.

– Говорю тебе, брось заниматься ерундой, старое трепло! – сварливо откликается она.

– Чего она прицепилась? – недоумевает Чаго. – Отстань от нас! – вдруг выкрикивает он и сам пугается. За такое поведение его могут наказать. Малыш с тревогой оборачивается к старику, ища поддержки.

Женщина осуждающе качает головой.

– Поговори мне тут! – прикрикивает она на малыша, развешивая на провисшие веревки свои застиранные парашютообразные труселя.

Чаго хмурится, утыкаясь подбородком в тощие коленки. За что они все так ненавидят старика? Будто он делает гадости или рассказывает какие-то жуткие или непристойные истории. Почему-то до появления старика никому до него дела не было, а тут все кому не лень стали делать замечания.

В отличие от малыша старик не обращает внимания на злые слова, все придирки переносите завидной невозмутимостью и неизменно добрым взглядом.

– А все потому, что ты сам позволяешь себя обижать!– вдруг вспыльчиво заявляет Чаго.

Старик бросает на малыша изумленный взгляд, потом негромко смеется.

– Я не в обиде, – миролюбиво произносит он. – Это лишь реакция на их собственные страхи.

Малыш надувается, предпочитая отвернуться. Старик со всеми говорит прямо и честно. Почему же его не любят?!

Неприятный разговор вскоре забывается. Работа течет своим чередом. Опять солнце припекает кожу. Собирая листья, Чаго обливается потом, переходя от одного куста к другому.

Недалеко проходит охранник, останавливаясь в конце ряда. Чаго следит за ним исподлобья. Грузному охраннику гораздо тяжелее: он расхаживает по такой жаре в сапогах, таская на себе громоздкое оружие.

Небо плавится, поднимая на воздушных потоках одинокого хищника. Из джунглей доносится звук сломленной ветки. Громко и тревожно вскрикивает неизвестная птица у кромки леса. Очнувшись от знойной одури, охранник быстро шагает туда, на ходу снимая с плеча автомат.

Чаго поправляет сползающую набок соломенную шляпу и продолжает монотонный труд. Руки сами делают дело, а в голове бродят разные дерзкие мысли. Восторг сменяется сомнениями.

«Может, старик врет? И океан на самом деле не такой прекрасный?» – закрадывается подозрение. Слишком много всякой всячины понарассказывал. Чаго не знает. Он еще долго думает над услышанным, пока работает в поле, собирая кокаиновые листочки.

Вечером, маневрируя с полной тарелкой меж работников, Чаго разыскивает старика.

– Если океан так прекрасен, зачем ты покинул его и пришел сюда? – поспешно спрашивает Чаго, подсаживаясь к нему. В голосе слышится тревога.

Сегодня старик выглядит утомленным больше обычного. Сидя на земле, он сосредоточенно ест. Вместо ложки использует кусок кукурузной лепешки, ловко поддевая им тушеные овощи и отправляя в рот. Затем долго жует. Чаго это обстоятельство смешит. Наполовину разваренные овощи и без того мгновенно тают во рту. Старик делает вид, что не замечает его, посматривая по сторонам спокойным взглядом, полным отчуждения от забот и хлопотности окружающего мира.

– Стар я и слаб, – наконец откликается старик, – не могу рвать жилы, как прежде… а собирать листья каждый может. Старости никому не избежать, – прибавляет он с сожалением.

– А как ты рвал жилы? – не понимает Чаго, внимательно присматриваясь к его высохшим рукам.

– Как-нибудь потом расскажу, – бормочет старик.

– Потом ты забудешь, – Чаго нетерпеливо дергает за рукав.

Старик глядит на него искоса.

– Ешь. Не то простынет, – сокрушенно вздыхает он, разжевывая последний кусок.

Чаго покорно замолкает. Молча поев, все поднимаются и отправляются в барак на ночевку. Сборщики засыпают под приглушенный шум из строения, по виду напоминающего ангар. Там приступает к работе ночная смена. Через несколько часов результат их стараний аккуратно фасуется и упаковывается под дулами автоматов.

Барак оглашается храпом. Один Чаго, закинув руки за голову, таращится в темноту. Мысли гонятся за мечтой! Чаго верит: он непременно придет – тот день, когда он увидит океан. А потом все оттенки океана смотрят на него из снов. Сны малыша тают, желание остается.

На следующий день погода гнусная. Обложной дождь виснет непроходимой серостью меж холмами, накрывая плантацию коки целиком. Но людей все же гонят на сбор листьев. Густота теплого тумана забирается в легкие липким удушьем. Стопроцентная влажность. Вымокнув и продрогнув, работники после обеда отсиживаются в бараке. На улице никого.

Чаго и пес меряют лужи: Чаго прыгает босиком в самые большие и глубокие, пес внимательно наблюдает за брызгами. Оба грязные и счастливые. Безразличные лица следят за ними из глубины барака. Один старик улыбается.

Вечером дождь прекращается. Кто-то приносит бутылку рома. Мужчины заметно оживляются, собираясь в круг подле костра. Повеселевшие лица разных оттенков коричневого озаряются всполохами огня. Что такое одна бутылка на пятнадцать человек? Ром смешивается с соком, дабы растянуть удовольствие.

Старик тоже выходит посидеть со всеми. Ему не наливают, да он и не просит.

В тропической ночи слышится короткая автоматная очередь. Разговоры обрываются на полуслове. Все поднимают головы, напряженно вслушиваясь. Стреляют за складами. Выстрелы не повторяются. Безмятежность ночи снова накатывает со всех сторон с мелодичным стрекотом насекомых.

– Все в порядке. Охрана развлекается, – замечает старший, – наверное, по обезьянам.

Чаго не спится. Покидая барак, он бродит по территории. Упорно выискивая способ сбежать, нетерпеливо поглядывает, как груженая машина скрывается за ограждением.

Бывают дни, когда ему начинает казаться невозможным убежать отсюда. Но Чаго упорный. Он отбрасывает сомнения и верит. Там, на его берегах, все намного лучше: и люди, и жизнь не похожи на те, что здесь на плантации. И Чаго продолжает сборы. Под его матрасом скапливается достаточно провизии.

– Чаго!

Малыш вздрагивает и оборачивается, услышав собственное имя. Это старик подошел совсем близко, а он и не заметил.

– Давно за тобой наблюдаю. Говори, не бойся, что задумал, я не выдам.

Подняв чумазое личико, малыш напряженно смотрит на старика. Но время сомнений проходит. В душе плещется далекий океан. Он съедает его мысли.

– Я хочу уйти отсюда, – твердо заявляет Чаго.

– Куда же? – спокойно интересуется старик, не выказывая удивления, словно речь идет о совершенно обыденных вещах.

– К океану, – признается Чаго.

Старик пару секунд напряженно всматривается в его глаза. Морщинистое лицо разглаживается.

– Ступай, – ласково отвечает он.

Чаго смотрит с сомнением.

– Но как?! – пожимает он плечами, напоминая жестом про забор и охрану.

Старик склоняется над Чаго. На увядшем лице вспыхивает озарение. Кажется, в нем просыпается нечто такое, чего он сам уже давно не испытывал.

– Я помогу тебе сбежать! – решительно шепчет он.

– Когда?! – сверкает глазами Чаго.

– Прямо сейчас!

Чаго ушам своим не верит.

– Я припас еды… сейчас сбегаю и вернусь! – загорается он.

– Даже не думай! – охлаждает его пыл старик. – Ты все дело провалишь. Бежать необходимо прямо сейчас.

Чаго смущается.

– Пошли, – говорит старик каким-то странным тоном.

Вдвоем они устремляются вдоль границы участка. В одном месте старик останавливается и неожиданно опускается перед изгородью на колени, ненадолго осторожно раздвигая руками кусты. Чаго успевает заметить небольшой подкоп. Он слишком мал, чтобы взрослый человек сумел протиснуться под колючей проволокой, но для худенького тельца малыша вполне подходит. Старик не рыл его, лишь заприметил. Старый пес с обломанными усами постарался.

Поднимаясь, старик копается в карманах неопрятного балахона и протягивает замусоленные бумажки.

– Это мне? – удивляется малыш, разглядывая деньги.

– Возьми, пригодится, – говорит старик, оглядываясь по сторонам, – сейчас я отвлеку охрану. Ты меня услышишь и пролезешь вот здесь. Дальше до леса только ползком, слышишь? Медленно-медленно ползком, а не бегом!