Вкус жизни

– И все-то ты знаешь, только полутонов не замечаешь, – недовольно поморщилась Лера.

– А в армии всегда принято «назначать» виновных, козлов отпущения, – Инна с явной радостью ответила на иронию Леры своей порцией «информации». – А еще говорят, что свет достается героям, а тьма – врагам.

– Не все чиновники зловредны. Я помню в начале перестройки неубранные поля, недостаток продовольствия в городах, обращение мэра Ленинграда Собчака к сельским чиновникам: «Не запахивайте овощи, дайте людям запасти себе на зиму картофель, капусту, морковь…» – не замедлила отметить Лера.

– Мы тоже не гнушались любой грязной работы, чтобы прокормить семьи. Как-то хотели подработать на сборе плодов, а нас с овчарками встретили в колхозном саду его новые хозяева, защищенные от законов деньгами, как броней, – вспомнила Лиля. В ее смешке звучала горькая ирония.

– Отвыкай от социалистических привычек. Тебе такая мысль еще не приходила в голову? – улыбнулась Лера.

– Мне уже поздно.

– Все ваши мелочи – своеобразное послевкусие мирной революции, – фыркнула Инна.

– А мы – инженеры и ученые института – работали на картофельном поле. Когда убрали весь участок, его хозяин отказался расплатиться с нами картошкой. Он просто скрылся. Его подчиненные только руками разводили. А ведь раньше мы верили устным договоренностям, нас со студентами с распростертыми объятиями принимали. Теперь мало получить работу, надо еще добиться, чтобы за нее заплатили, – пожаловалась Рита. – Со мной на поле был племянник-пионер. Он был потрясен. Его еще никто не обманывал. Моя коллега пошутила: «Вырастай, мальчик, и сам становись начальником, чтобы больше «не обламывали» тебя, как сегодня».

– Ну и как у него успехи? Внял совету? – деликатно поинтересовалась Эмма.

– Он руководитель небольшой фирмы.

– Наши дети плохо помнят то время, которое так ценят их родители. Им проще приспособиться, они не испытывают горечи, живущей в душах старшего поколения.

– Одни оплакивают былые дни, а другие – авантюристы всех мастей – успели настроить себе дома с мансардами и островерхими башенками, с бассейнами… – натянуто усмехнулась Лиля.

– Тру́дные были первые годы перестройки, но несравненно более легкие, чем те, что переживали наши родители в войну и после нее, – сказала Лера.

– Пока есть такие люди, как ты, не стоит волноваться насчет будущего нашей страны. Держись своей звезды, – с удовольствием съязвила Инна.

– Предлагаешь лить слезы только потому, что жизнь складывается не так, как мы планировали? Не слишком ли ты многого хочешь? – парировала Лера.

«Не воспоминания, а фатальный рефрен «в густом миноре обреченности», – вздохнула Лена.

– Не казнись, – вернувшись к началу разговора, попыталась успокоить подругу Мила. – Твое счастье, что ты не все здоровье на этом деле потеряла, а деньги, вещи – все это пыль. Русскому человеку чем тяжелей, тем он лучше собирается в кулак.

– По рукам и ногам вяжут, подминают под себя неутомимые недобросовестные крючкотворы. А туда же… рядятся под демократов… – не успокаивалась Галя. – А ведь демократия, как нас учили, – это прежде всего ответственность за то, что делаешь.

– На чиновников давит система, а им надо сохранять свои портфели, кресла. Им тоже жить хочется, и жить хорошо, – подлила масла в огонь Инна. – Быть при кормушке и не воспользоваться?..

– «Бывали хуже времена, но не было подлей», – вздохнула Галя. – Кажется, что я не живу, а осторожно хожу по канату. И если даже этот канат расположен низко к земле и вроде бы идти безопасно, так все равно спотыкаюсь и падаю… Но я сейчас не о себе…

Она плотно сжала губы. Взгляд стал отчужденный, далекий.

«Не вижу связи в их разговоре. Одни жалобы. И что это им дает?» – молча сердится Лена.

– Не исключаю, что будет второй заход кризиса. Надо иметь мужество смотреть правде в глаза: жизнь перестала радовать, – подавленно отозвалась Лиля.

– Стареешь, вот и не радует, – попробовала урезонить ее Лера.

– Жизнь – как клоунский спектакль, где все на грани. Сколько кризис еще продлится? Наши дети словно запаздывают в этой жизни. Пока метались, искали – уже за сорок. Зять мой вот ругается, не стесняясь в выражениях: опять их предприниматель обманул. Руки нагрел на их доверчивости. И что тут присоветуешь? Бедный не может быть слишком разборчивым… И у старшего сына проблемы с бизнесом. Не дал он какому-то человеку из администрации «подработать» на откатах, так он теперь режет его объекты и отдает угодным ему людям. А сосед мой, еще совсем недавно «заправлявший» на поприще сбора бутылок, благоденствует. Есть повод подумать, каково место порядочных людей в этой жизни.

– В бизнесе часто так: то густо, то пусто. А последствия финансовых неурядиц предсказуемы, поэтому надо людям на черный день откладывать, а не спускать все до нитки, – с видом знатока сказала Жанна.

– Откладывать, чтобы их сожрала инфляция?

– Все-таки ты на редкость ограниченная особа. Может, зятек твой сам виноват, может, он неудачник? Деятельных энергичных борцов надо растить,– кольнула Инна Лилю и сделала безразличное лицо. – Ой, не обижайся. Как-то само собой вышло…

– Когда я думаю о будущем моих детей и внуков, в голове начинает крутиться душераздирающая мелодия танго нашей юности: «Мне бесконечно жаль своих несбывшихся желаний, и только боль воспоминаний гнетет меня…», – загрустила Лиля. – Любые революции и перевороты имеют только два измерения. Они сотрясают или рушат системы, современникам несут беды и надеются на завтра. Что сегодня мы видим? Одни проблемы. Поэтому-то и трудно смириться и свыкнуться с окончательно ушедшими, по-своему хорошими годами. Конечно, мы тогда были молоды и все нам казалось прекрасным…

– Я не падаю духом, в семье гашу тревогу и продолжаю искать то, что примирило бы меня с двадцать первым веком. Мы «жаждали сразу всех дорог», а наши внуки, к сожалению, хотят все и сразу. Но история западных стран показывает, что молодые побегают, поэкспериментируют и опять возвращаются к консервативным ценностям, потому что нравственные заповеди исходят из здравого смысла. И мы возродимся, выберемся из тупика, только должно пройти еще какое-то время, – не особенно оптимистическим голосом сказала Рита.

– Не вижу ничего удивительного в наших стонах. Старости характерны пессимизм и скептицизм. Когда мы были молодыми и влюбленными, то много смеялись и радовались, а сейчас в нас больше иронии, грусти. С возрастом мы применяем другие лозунги и фразы. Что-то типа «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах», «Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить». Мы привыкаем осторожничать, стараемся быть как все, – невозмутимо небрежным тоном проговорила Инна и поменяла позу, удобней устраиваясь на стуле.

Галя спокойно снесла ее реплику:

– Что правда, то правда. Никуда нам от возраста не деться, – смягчилась она.

– Мы никогда не знали, что такое сорить деньгами. Вы забыли, что счастье – это не сытость, а стремление к чему-то важному, – напомнила Лера. – Трудное, но интересное время наступило для молодого поколения. Нам надо в нем выискивать лучшие моменты, а не давить на детей и внуков негативом.

– Олигархи одной ненасытной утробой живут, – остановила ее Аня.

– Тебе-то откуда знать? – зло расхохоталась Инна.

– Возродимся, – поддержала Леру Кира, – в Библии сказано, что «только худые дела делаются быстро».

– Когда поднимемся? В необозримом будущем? Ты всегда умела скрывать свои истинные мысли, имея при этом какой-то вполне определенный умысел, – скучным голосом проговорила Инна, бесцеремонно разглядывая Киру, точно заметила в первый раз. – Нет, вы только посмотрите на нее! Сменила гнев на милость!.. А ты, Галя, подбери слюни. Брось молоть чепуху. До сих пор не можешь выкинуть из головы благостные впечатления студенческих лет? Все еще хранишь их в своем переполненном мозгу. До сих пор питаешься иллюзиями. С твоими мечтами – если ждать манны небесной – мы вылетим в трубу. (Она не слышала жалоб Гали на чиновников?) Словами делу не поможешь. Знаешь ведь, сколько ни плюй на руки, работа не сделается. Чванливо рассуждаешь: «До чего у нас все плохо и как мы сами хороши»…

И тут же перескочила на противоположную позицию, будто выключатель в своем мозгу перещелкнула в другое положение:

– Возродимся! Раскатала губу. Не мытьем, так катаньем добьемся своего? Осталось всего ничего: начать да кончить. Дело осталось за малым: победить коррупцию, выйти на высочайший уровень технологий, окультурить народ, справиться с пьянством. И пулей рвануть в рай. И чтобы в воздухе обязательно витало что-то необъяснимо манящее… и чтобы опять на цырлах стоять. Мы же без этого не можем!.. А на крайний случай отбрешемся, свалим все на происки Запада… А придет время – опять открестимся… И чего это я тут перед тобой распинаюсь? – едва сдерживая переполнявший ее сарказм, спросила Инна. – Конечно, каждому хоть раз в жизни хочется переписать свою жизнь набело. Переписать-то можно, прожить заново не получится.

Некоторые вот наломали дров – и в кусты. А кому довершать разгром? Сейчас модны поиски Бога, который мог бы помочь нам изменить ситуацию, но ее надо менять самим. Так почему же мы не торопимся встать под новые знамена?

– Ты слишком быстро говоришь и к тому же, наверное, пропускаешь промежуточные звенья в своих рассуждениях. Я не поспеваю за ходом твоих мыслей. Они для меня как шарады. То ты вправо, то ты влево… Боюсь, не понять мне твоих сентенций, – торопливо проговорила Аня.

Инна с многозначительной усмешкой глянула в ее сторону.

– Инна, ты и мои слова взяла под сомнение, хотя ясно как день, что я права. Ты хочешь услышать мое мнение или ждешь подтверждения своему? Так вот возьми себе на заметку: не дождешься ни того, ни другого. Я готова восхищаться категоричностью твоих суждений и беспощадностью выводов, но к реальной жизни они не имеют никакого отношения. Все слова, слова, слова! Нашла способ привлекать внимание окружающих к своей особе? Образумься. Никто из нас не признает за тобой права последнего слова. Гордость не позволяет тебе в этом открыто сознаться. Ты у нас воплощение уязвленного тщеславия. Тебя не заставишь устыдиться, поймав на полуправде или заведомой лжи, а над чужим провалом и неудачей ты всегда готова посмеяться. Ой, не пройдет это тебе даром. И не говори тогда, что обошлись с тобой несправедливо. Сформируй и сформулируй свою четкую позицию, тогда и поговорим. Нечего заниматься словоблудием, – не на шутку рассердившись, отрезала Лера.

Ей было непонятно, верит ли Инна в светлое будущее страны или считает, что при капитализме вообще невозможна стабильность.

«Боюсь, добром спор с Инной не кончится», – подумала Жанна. Но разговор окончательно потерял управление и покатился сам собой, а потом совсем стих.

«Инна валяет дурака, стравливая подруг, мол, я не я буду, если не заведу вас, мол, я не я, хоть эта песня не моя. Подталкиваемая болезнью, она просто дразнит всех», – решила Лена и задумалась о чем-то своем, беспокоящем ее больше, чем выяснение отношений подруг.

«Истина всегда лежит между двумя крайностями. Ведь пришли же Финляндия и Дания, по сути дела, через капитализм к социализму. У них, я слышала, прекрасный лозунг: «Богат не тот, кто много зарабатывает, а кто умеет экономить». А мы со своим огромным миром неиспользованных возможностей где-то на окраине. Где наше былое величие? Треволнения и неудачи преследуют нас. Опять ждем у моря погоды? – будто уловив неопределенный настрой Инны, раздраженно думала Лиля, оскорбленная своими собственными мучительно неприятными мыслями и предположениями. – Теперь многие дорогие нам понятия устарели, истерлись, стали общим местом. Слова потеряли или изменили свой смысл. Конечно, различие в смыслах одних и тех же фраз в разные времена для меня очевидно, и все же…»

«Не вижу ничего дурного в своей приверженности к прошлому. Мне в нем жилось – не побоюсь это сказать – достаточно комфортно. Я сумела осуществить все свои мечты, – думала Мила. – Да, нас в чем-то обманывали, но то была отчасти прекраснодушная ложь. Мы верили в светлое будущее, поэтому жили и работали с энтузиазмом, делали все на совесть, и нам не стыдно за свою работу, за свою жизнь… А сейчас нас не обманывают? Мы во лжи по самые уши!

Мы хотим себя утешить, но шестьдесят процентов населения не доверяет никому, кроме своей семьи. Мы все похохатываем над телепередачами, но это не настоящая радость. Мы испытывали при социализме радость от труда, от настоящего юмора, а не от этого… который ниже пояса. У нового поколения отсутствует солидарность. Раньше при СССР говорили «мы», а теперь «я». Кругом наблюдаю безразличие к проблемам страны. Верхи все больше о себе, любимых, радеют».

Инна, криво усмехнувшись, игриво заявила:

– Судим, рядим, доискиваемся до причин, а все очень просто! Еще царица Екатерина Великая говаривала: «Когда народ слушает веселую музыку, в нем нет зла». «А когда он верит в добрые сказки, в нем не кипит бунтарство», – добавила бы я.

Но Лиля не слушает сокурсницу. О своем тревожится:

– А получится ли у моей внучки чего-то добиться в этом откровенно жестоком мире – большой вопрос, и это, признаться, меня очень беспокоит. Детям, хоть и с большим трудом, но удается выкарабкиваться, а чем малышка порадует мою старость? Ведь на чем основывается и из чего складывается стариковское счастье: из радостных воспоминаний детства, из счастливой любви молодости, из успехов детей и внуков.

Помню, как я испугалась за свою Алиночку, когда наш сосед-двоечник – по старым меркам сопляк и непроходимый тупица, – (это-то меня и доконало) впервые подъехал к нашему подъезду на мерседесе. (На чем нажил свои миллионы? И как ловко скрыл все свои грешки!) А вдруг, – думаю, – у внучки произойдет мгновенный пересмотр жизненных ценностей? Обошлось, может, потому, что мы с ней в своей маленькой семье никогда не гонялась за деньгами, любовь и уважение на первое место ставили. Сработал заложенный нами иммунитет… И все же страшно за будущее страны. У нас не демократия, а власть олигархов, чиновников и бандитов. В микроскоп не разглядишь разницу между ними.

На что теперь нам делать ставку, в чем наша основная государственная идея: просвещенный патриотизм? крепкая семья? культура? Где наши крылья? Где наша душа? Если верить газетам и телевидению, сейчас в стране царит зло, апофеоз абсурда. А какое расслоение в нашем обществе! Мы сами теперь как маленькие обломки огромного кораблекрушения. Мы до неприличия не уверены в себе. Добродетель побеждена. Если я ошибаюсь, поправьте меня… Боюсь, без моей поддержки внучка с ее тонкой душой и неумением бороться познает и горечь нищенства, и позор унижений. Тогда я сойду в могилу или тронусь умом…

Было видно, как лихорадочно бьется пульс у висков некогда спокойной и смешливой Лили.

А Инна теперь отвечает только Ане, хладнокровнодемострируя свое презрение к растерянности сокурсницы:

– …Во-первых, ты неуважительно и неодобрительно говоришь о богатых, потому что тебе закрыт путь в их круг. Во-вторых, у меня к тебе настоятельная просьба: не впадай в мечтательность, не вводи себя в заблуждение. Сейчас нашему народу не идеология нужна, а нравственность. Любая идеология безальтернативна и требует однозначного ответа: да или нет. В этом ее ущербность. Она не учитывает полутона и оттенки жизни. К тому же верхи часто идеологией прикрывают свою некомпетентность.

– С какой стати я должна верить, если в тебе просто упорствует злой рок? Как же без идеологии воспитывать молодежь, как выстраивать мосты между поколениями? – болезненно-застенчиво засомневалась Аня. – Не бывает общества без идеологии, как человека без мировоззрения. Идеология направляет и объединяет людей. А так ведь недалеко и до хаоса. Пойдут митинги, собрания, начнется цепная реакция… От революций лучше простому народу никогда не становилось. Кровь, беды на его плечи всегда ложились. Кому это надо? Если только Америке. Они моду на разноцветные революции ввели…

– Ну ты, мать, даешь! Не дави негативной информацией. Хочешь привести меня на грань нервного срыва? Ха! Так не на ту напала. Как велика жизнеспособность иллюзий! Идеология, высосанная из пальца, решает одну проблему – чем бы еще заморочить головы людей. Думай, флаг тебе в руки. Сочини новую национальную идею возрождения России. Только не нагоняй уныния. Вон Солженицын очень умно говорил о «сбережении народа», а ты что посоветуешь? Настоятельно прошу, не погнушайся предложением. Кто смел, тот и съел, а то вдруг другие опередят. Может, войдешь в историю новым «серым кардиналом». Что прикусила язык? Прояви чудеса изобретательности. Скрестим шпаги? Не нравится? Может, подзатыльником меня как хулиганку пожалуешь? – с видимым удовольствием рассмеялась Инна. – …Это все, на что ты способна?

«Она смеётся так искренне и заразительно, как может смеяться человек с чистой совестью. Ее порядочность для меня – вне всякого сомнения. В ней нет зла, если только раздражение. А этого добра во всех нас теперь с избытком… Откуда же в ней столь ироничный подход к людям, событиям? Зачем нарывается, надсаживается? Иногда на самом деле хочется ее выдрать или хотя бы наградить оплеухой. Куда делся ее мягкий юмор и пусть даже навязчивая, но безобидная осведомленность? Все же что-то ее очень беспокоит», – в замешательстве думает Лена.

«Перевес опять на стороне Инны. Ввиду ее явного преимущества я замолкаю. В том, что говорит она, есть доля правды. Но ведь только доля. Как мне не хватает в споре с ней спокойной вдумчивости Аллы. Ну совсем как в студенческие годы. От природы не дано мне полемического дара, и жизнь не научила сопротивляться напору и неправде. А может, детдомовское воспитание на всю жизнь стало преградой раскованности и уверенности», – вздохнула Аня.

– Аннушка, не бери в голову. Все наладится. Время работает на нас, – как бы вскользь мягко заметила Лера.

В ее тоне не было ни малейшего укора или осуждения, но Аня, истолковав слова Леры превратно, по-видимому, заподозрив в поведении подруги некий тайный упрек, почувствовала себя неловко и, устыдившись своих до конца не продуманных слов, заговорила о другом, более понятном и не менее волнующем:

– Это ты верно заметила. Что́ лезть в высокую политику? – вздохнула она. – И все же я выскажу некоторые свои соображения. Начну с того, что опять по радио слышала, будто леса сибирские разворовываются и продаются за копейки за границу, рыба дальневосточная гибнет, и никому до этого дела нет. Законы надо срочно менять. Почему в Думе тянут? Кому это выгодно? Снова, по традиции доперестроечных лет, работает знакомый нам с детства принцип чиновников: «Лучше один рубль в свой карман, чем сто в государственный»? Помню одну их шутку: «Корысть – двигатель общественного прогресса». Только в карман теперь кладутся миллионы. На чьи плечи лягут эти, с позволения сказать, «издержки»?

Да что говорить о далеких, огромных размеров окраинах? От города сто километров отъедешь, так стыдно и обидно делается за стариков в деревнях. Вокруг все растаскано, разворовано. Надеюсь, Инна, ты веришь, что это не вымысел? Селянам и раньше несладко жилось, а теперь вовсе на подножный корм перешли. Сдается мне, они теперь ни в социализм, ни в капитализм не верят.

Крестьяне, по сути дела, батрачили и до революции, и при советской власти командовали ими, когда пахать и сеять. Это, конечно, тоже потихоньку расшатывало устои власти… В чем сегодня беды селян? Как всегда, не хватает денег, внимания, заботы со стороны руководства. Забыли, голубчики, откуда их корни. Все мы родом из деревень. Только в очевидное не всегда верится… А старики еще и шутят, что в этот переворот легко отделались, без гражданской войны… Они становятся никому не нужными. Им хоть на паперть… Все в зоне выживания. Нулевое время. Слышала, наше областное начальство пытается помочь селянам, в первую очередь ветеранам войны. На годовщину Победы подарки дарили… Может, и сделает что-либо сто́ящее, но это тоже не бог весть что, и ни к чему тут щенячий восторг… Вертикаль власти у нас крепкая, а горизонтальные связи слабые. На местах не слушают, не выполняют указаний. Местный произвол, коррупция…

Высказалась Аня и как-то сразу притихла. Она понуро сидела, опершись скрещенными руками на край стола, и казалась бесконечно усталой.

Затянувшийся разговор уже начал утомлять Лену, и она с надеждой взглянула на Аллу.

– А это смотря кто командует областью. Вот наш «голова» – выше всяких похвал, еще ка́к развернулся! Ты чаще о нас конкретные сводки по радио слушай. Не стони, в следующем году нас ждет новая парадигма развития страны. У меня тоже осталась тоска по времени, когда мы были молодыми, но не надо закрывать глаза на действительность. Сейчас больше возможностей для роста, – уверенно заявила Алла.

– Ха! Тонкое замечание, – инквизиторской улыбкой ответила Инна на слова Аллы и добавила наигранным скучным голосом: – Проектами сейчас никого не удивишь, посмотрим, что выйдет на деле.

А Лера поддержала Аллу:

– И у нас областной голова порядок навел что надо. Дороги в порядке. Обрабатывающие предприятия в каждом районе. Безработица минимальная. Селяне сами свою продукцию без посредников продают горожанам. Ты, Аня, сколько лет уже не была в деревне? Старыми слухами кормишься.

– Баланс сил и интересов у нас сильно меняется в зависимости от руководства, – сказала Лиля.

– Ты имеешь в виду высшую власть? – осторожно спросила Аня.

Лиля ушла от ответа. Мол, и так все ясно.

– Ну про рынок, Лера, ты мне сказки не рассказывай, наслышаны…«Не жили хорошо и не хрена привыкать», не сойти мне с этого места, – грубо сказала Инна и посмотрела в глаза всем женщинам по очереди, не скрывая, что пытается выяснить настроение каждой.

Аня возмущенно затрясла головой.

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Не знаю, что и сказать. Меня передергивает от возмущения, когда слышу твои выпады. Ты сама нуждаешься во встряске? В чем мы провинилась перед тобой? Ты намерена продолжать в том же духе? Почему хочешь, чтобы тебя считали хуже, чем ты есть на самом деле? Если я тебя правильно поняла, тебе нравится притворяться плохой. Ну что с тобой поделаешь, навязалась ты на нашу голову. Глаза бы мои на тебя не смотрели… – заговорила она внезапно изменившимся от волнения скрипучим голосом. Она сначала покраснела, задыхаясь от негодования и бесполезной попытки найти подходящие негрубые слова, потом непонятная бледность проступила сквозь некоторую болезненную серость ее лица. – Ты… ты городская, поэтому не сочувствуешь деревенским людям, а я в детстве у бабушки в пригороде два года жила, и мне близки их проблемы, – чуть ли не выкрикнула она, раздосадованная своей беззащитностью, и в безмолвной мольбе оглянулась на Леру.

«То, что сказала Инна, вообще-то не слишком забавно. Оскорбит и глаза невинные сделает, будто ничего не произошло. Этак она может такое вытворить… Последнее время с ней происходит что-то неладное. Уж не больна ли она?», – подумала Галя, неожиданно уловив в отстраненном взгляде Инны на мгновение мелькнувшую усталость и безысходность.

«Зачем Инна откровенно посмеивается над Аней? Поощрять ее такое поведение едва ли следует. С чего бы ей таким странным способом выставлять боль своей души напоказ? Злая ирония разъедает ее. Это явный признак, может быть, до конца еще неосознаваемого конца… Чувствуется, что она чем-то обеспокоена: то вдруг совершенно невпопад «брякает» что-то несуразное, то не к месту смеется. Может, опять болезнь дает знать о себе, и она с ума сходит от страха? Случилось то, чего она больше всего боится? Неужели ее снова настигла и скрыто изматывает та же болезнь, давая временную отсрочку… от гибели… и она, больная, не рада самой себе? Что это я?.. Нет! Нет причин волноваться. Мне это представляется маловероятным, – обеспокоилась Лена, отдаваясь какой-то безумно-нереальной надежде. – Жизнь уже преподала Инне страшный урок, но провидение отвело беду – не раздавил ее онкологический молох. Пересилила, перемогла она свою болезнь. Неужели опять ее ждет очередное жертвоприношение беспощадной судьбе? Неведомая черная сила только-только начала в ней шевелиться или уже пожирает ее?.. Что-что, а свое подлое дело эта болезнь делает быстро и безжалостно. Здесь не проходит мнение, будто «есть вещи, которые о себе человеку не стоит знать». Напротив, надо срочно бить тревогу… Бедная Инна, за этой болезнью стоит ее не очень счастливая судьба. Она давит, иссушает ей душу. В Инне воплотились все женские страдания, вся их горечь. Судьба к ней несправедлива. Почему за одну-единственную ошибку она расплачивается всю жизнь, а виновник ее несчастий, наверное, «цветет и пахнет»?.. Нет, голос Инны еще громкий и звонкий. Поживет еще Инесса-принцесса», – думает Лена, припомнив ежегодные майские встречи с ветеранами Великой Отечественной войны. Она представила, как постепенно угасают их громкоголосые, веселые речи, как становятся они все тише и тише… и их все меньше…

«Лена какая-то скованная, никак не освоится. Ее нельзя упрекнуть в непорядочности или безразличии, но могла бы и одернуть, вразумить свою близкую подругу, чтобы та не ставила в неловкое положение девчонок. Только она умела ладить с Инной, и лишь она могла удерживать ее от всплесков отрицательных эмоций. Пора бы Лене перестать контролировать свое поведение. У нее как будто есть третий глаз, которым она все время отслеживает себя со стороны», – слегка досадуя, думает Кира.