Пока играет бачата

ГЛАВА 1.

Угрюмая московская осень наступила в этом году раньше положенного срока, и пусть на сырых от дождей тротуарах еще лежали разноцветные листья, они уже не придавали окружающему пейзажу поэтических красок. Максим поежился от холодного ветра и вжал голову в плечи. Ветер подул еще сильнее, и холодный воздух пробрался к самым ребрам молодого человека. Максим ускорил шаг. До офиса оставалось всего ничего. Можно было бы проехать еще одну остановку на метро, но ему захотелось прогуляться и зайти по дороге в кафе за булочкой с корицей. В последнее время приходить на работу без этого воодушевляющего ритуала было очень сложно.

Максим снял перчатку с левой руки и поправил упавшую на лицо прядь волос, потер замерзшие нос и щеки. Как же ему не хотелось идти на работу! Опять этот Николай Григорьевич, начальник отдела продаж, будет целый час говорить об одном и том же и, брызгая слюной, доказывать, что все в компании, кроме него, бездари и лентяи. Снова придется молча выслушивать необоснованные упреки, потому что такими пространными нотациями он, видите ли, пытается сплотить коллектив и повысить продуктивность своего отдела. А потом опять будет долгий нудный день. Максим вздохнул и зашел в кафе. Его любимых булочек не было, и пришлось взять только чай.

Ветер снова подул, и скучные желтые листки зашуршали под ногами. Парк заканчивался через каких-нибудь сто метров, а там свернуть в переулок – и вот он, офис. Снова притворные улыбки, глупые вопросы, жалобы на так быстро промелькнувшие выходные.

Максим достал наушники, и зазвучавшая в них музыка немного подняла ему настроение. Вечером будут две группы и у одной сегодня первое занятие. Может быть, когда-нибудь и его имя будет значится в расписании школы танцев, где он был пока что вторым преподавателем-ассистентом. Максим почти три года танцевал бачату и вот уже несколько месяцев был практически преподавателем. Танцы спасали его от скуки и нелюбимой работы и, что самое главное, от одиночества.

В наушниках зазвучала его любимая песня, и на фоне радостного возбуждения, которое он испытывал от этой мелодии, предсказуемая неинтересная повседневность казалась еще более угнетающей.

«А что, если правда взять и не идти сегодня на работу?» – мысль так неожиданно возникла в голове, что он от удивления замедлил шаг. Не особенно зрелое решение, конечно, но как-то от этой идеи стало спокойно и хорошо на душе.

«А почему бы и нет? Что мне мешает?»

Максим действительно хотел быть преподавателем. Он долго и осознанно шел к своей цели: учился танцевать, потом стал оставаться и помогать другим более опытным преподавателям, продумывал свою методику. Почему бы не попробовать уже сейчас? Конечно, немного странно, что человек, который пришел в танцы всего несколько лет назад, готов бросить все и в тридцать лет полностью изменить свою жизнь, но когда-то ведь надо начинать быть счастливым. Он готов, он чувствует в себе силы и способности – значит, сейчас самое время.

Впереди показались железные ворота, которые вели из парка в переулок, где располагался офис, а еще одна дорожка сворачивала направо, обратно в парк. Максим остановился у развилки. Один только шаг отделял его от единственно верного решения. Он огляделся по сторонам, улыбнулся и решительно шагнул направо.

ГЛАВА 2.

– Господи, ну за что мне все это? Ну почему Ты дал мне такой замороченный мозг? Ну почему я не могу спокойно, как все, бегать на свидания, жить в свое удовольствие, мечтать о детях и пытаться в панике захомутать любого мало-мальски приятного мужика?

София тяжело вздохнула и краем глаза покосилась на белую пластиковую палочку. В центре в маленьком прямоугольном окошечке краснела одна полоска.

– Фуф, неужели пронесло?!

София подпрыгнула на одной ноге и отправила тест в мусорку. Беременность благополучно не подтвердилась. Можно с чистой совестью больше не разговаривать с Антоном, не встречаться, игнорировать его звонки, выкинуть этого человека из мыслей. Ну, было и было. Пронесло, и замечательно. А то пришлось бы терпеть этого истеричку еще несколько лет, или вообще всю жизнь. Софию передернуло от одной только мысли. Слишком дорогая цена за то, что она впервые за три года отважилась заняться личной жизнью. Нет, вариант построения отношений только потому, что надо, явно был не для нее. И пусть ее гордого одиночества не понимают окружающие, пусть коллеги и друзья в один голос отправляют ее налаживать эту самую личную жизнь, на то она и личная, чтобы София сама решала, как и когда ее налаживать.

Настроение заметно улучшилось и сразу появился аппетит, захотелось вредной и калорийной еды. Готовить не было ни малейшего желания, но на холодильнике предусмотрительно висели магниты с телефонами доставки всяких вкусностей – сильные личности имеют право на минутные слабости. Сегодня выбор Софии пал на пиццерию.

София снимала однокомнатную квартиру на окраине Москвы, чтобы не жить с родителями. Правда, родители были поблизости, практически на соседней улице, но самостоятельной жизни это нисколько не мешало. За те два с половиной года, что она здесь живет, родители зашли в гости один только раз. Жить отдельно было Сониной мечтой, и эта мечта вдохновляла ее работать и зарабатывать. Она прекрасно понимала, что ей хочется денег только для того, чтобы иметь возможность снимать отдельное жилье.

Квартира была не шедевр. Что называется, «бабушкин вариант». В ванной перегорела лампочка и вместо нее София зажигала, как древний человек, свечи. Душ постоянно вредничал или действительно смеситель не умел делать воду теплой, из-за чего Соня по пять минут, кляня этого монстра, крутила кран, дергаясь то от ледяной, то от чуть ли не кипяченой воды. В кухне по стенам живописно расползлись разводы – следы недавнего потопа, который устроили соседи, а в единственной комнате пыль, почему-то розовая, толстенным слоем лежала на всех поверхностях и пахла каким-то едким химическим освежителем. Но уже через пару недель девушка обжилась и привнесла в окружающую обстановку свой художественный уют: разводы закрыли нарисованные маслом пейзажи и гравюры в декоративных, сделанных Софией, рамках; пыль благополучно исчезла со шкафов, стекла в окнах и старом гарнитуре заблестели чуть ли не новорожденной чистотой, а кран, так портивший ей каждое утро и вечер, она мужественно заменила на новый. Потом купила изящные тарелочки, бамбуковые скатерки, новые занавески, коврик и пару светильников. Все, теперь здесь можно было жить.

И ради этого скромного жилища она двигалась по карьерной лестнице, не спала ночами и сочиняла поурочные планы: она работала преподавателем английского языка в частной школе. Попала в эту школу случайно: когда отношения с первой серьезной любовью зашли в тупик и Сонины молодые силы закончились в борьбе за супружеское счастье, она честно призналась себе, что не хочет замуж за этого хорошего, в принципе, человека, и вернулась от него к родителям. Как-то она шла из магазина домой и рядом с метро увидела вывеску «Школа Иностранных Языков». Зашла, понравилась, осталась работать. И когда искала квартиру, выбирала ту, что поближе к школе.

Первый (и пока что единственный) гражданский муж Софии заслуживает отдельной главы, поэтому в качестве лирического отступления приведем здесь

«Повесть о первом почти муже»

(в целях сохранения конфиденциальности и человеческого инкогнито настоящие имена героев заменены на вымышленные)

– Никит, убери, пожалуйста, вещи с пола. Мне нужно пропылесосить.

– Варь, я занят, давай позже.

– Можно тогда я их постираю?

– Нет! Мне завтра идти в этих штанах, они не высохнут.

Варя не стала спорить. Она медленно сложила тряпку, которой только что вытирала пыль, и устало опустилась на диван. Напротив, у стены, стоял большой компьютерный стол, вся поверхность которого была занята техникой: монитор, принтер, отдельно принтер для фотографий, стопка с плоскими коробками от планшета, айпэда, нового телефона, навигатора, DVD рекордера, GPS-приемника. За всем этим сидящего за столом Никиту было почти не видно, лишь иногда его лохматая голова выглядывала из-за импровизированной стены. Сейчас он с бешеной скоростью что-то печатал, и каждый щелчок клавиш злил Варю больше и больше. Она опять отметила про себя уже хорошо знакомую ей навязчивую мысль о том, что ее семейная жизнь перестала ее удовлетворять. С каждым днем она все отчетливее чувствовала, что ей чего-то не хватает, но чего именно, понять не могла. Может быть, она просто устала и ей нужно уехать отсюда на несколько дней. Может быть, за годы, проведенные с Никитой, в ее душе накопилось слишком много негативных впечатлений от той жизни, которую они вели: порой Никита бывал просто невыносим! Варя изо всех сил старалась смотреть на его поведение сквозь пальцы, потому что он мужчина, а это ведь многое должно оправдывать.... Может быть, Варя просто не спешила стареть душой, и поэтому все еще ждала от их с Никитой отношений некой романтики и влюбленного парения. Конечно, Варя понимала, что чувства со временем притупляются (а они уже пять лет вместе), но ведь на их место должно приходить что-то еще, что делает жизнь супругов комфортной и приятной, а в их семью пришло слишком мало, и когда страсть улеглась, жизнь помрачнела и стала скучной. А теперь еще эта куча…

Куча поселилась в небольшой двухкомнатной квартирке на ВДНХ с нареченными молодоженами с первого дня их совместной жизни. В первую ночь Никита, раздевшись, любовно уложил снятый костюм на пол, перед их новым вместительным шкафом, достал из сумки футболку и пару носков и пристроил рядом с костюмом. На удивленный Варин взгляд он ответил:

– Эта куча будет лежать здесь. Я так храню свои вещи.

– Но… А, ладно! – Варя не хотела в тот момент спорить или что-то объяснять Никите.

Первое время влюбленная и счастливая Варя не то что мирилась с кучей, а вообще не замечала ее. Если нужно было пропылесосить, куча просто временно переселялась в другой угол комнаты, после чего возвращалась на место. Когда Варя брала из кучи вещи для стирки, она никогда не забывала вернуть их обратно: чистые и отглаженные они теперь лежали на полу не кучей, а аккуратной стопкой.

Однако в последние несколько месяцев в отношениях Вари и Никиты что-то пошло не так: всегда угрюмые и недовольные, они почти не разговаривали друг с другом. А каждое, пусть незначительное, недовольство Никитой растило в Варином сердце ненависть к пресловутой куче, потому что намного проще было свалить вину на что-то одно и конкретное, чем тратить силы и искать настоящий источник этого недовольства.

Варя вскочила с места, зло затопала в ванную, зашвырнула тряпку в раковину.

– Варь, ну что опять! – взревел Никита. – Я же сказал, что занят!

– Хорошо, я тоже сейчас сяду за стол и буду очень занята. Мне нужно статью писать.

– Ну, вот и отлично! А злиться и беситься-то зачем?

– Затем, что мне уже вот где эта уборка! – она провела рукой по подбородку. –  Чего ради? Я к тебе в домработницы не нанималась!

– Так и не убирай, мне-то что! – огрызнулся Никита.

– Ну да, ничего, только ты же потом первый начнешь ворчать, что тебе чай не из чего попить и ноги к полу прилипают!

– Не буду, мне все равно!

– Ага, конечно!

  Никита раздраженно засопел и снова спрятал голову за коробками. Варя ушла в кухню, села на стул. Через пятнадцать минут она в очередной раз вздохнула, словно что-то для себя решив, и пошла в комнату.

– Никит, – позвала Варя, стоя в дверях. Он отодвинулся от компьютера, снял наушники, посмотрел на нее выжидательно, но уже не зло. – Пойми, меня просто обижает, что последний год из тех пяти, что мы вместе, ты меня как женщину не замечаешь. Ты никак не оказываешь мне знаки внимания, и я чувствую себя чем-то вроде бесплатной уборщицы. Очень тяжело, во-первых, чисто физически каждые три дня наводить капитальный порядок. Я не говорю, что ты один виноват в том, что мусор скапливается. Нет, конечно! Но убираю я. Это, во-вторых, занимает много времени, а у меня помимо семейного очага есть еще и свои дела, да хоть работа. Обиднее всего, что если раньше домашние дела были мне в радость, потому что для меня они были связаны с заботой о любимом человеке и нашем с ним общем комфорте, потому что взамен я получала то, что необходимо для комфорта мне: поддержку и родственное тепло, то теперь я не получаю этой поддержки. Мы очень отдалились друг от друга, я больше не уверена в твоей любви, не рассчитываю на тебя, не советуюсь с тобой, мы не проводим время вместе, нигде не бываем, даже спим уже в разных кроватях! Возможно, что это всего лишь такой период, но мне очень тяжело его пережить, и я была бы очень рада, если бы ты иногда оставлял компьютер не только для того, чтобы уставиться в телевизор, а еще для того, чтобы пообщаться со мной.

Под конец этой тирады к горлу Вари подступил слезный ком. Она хотела добавить что-то еще, но слезы лишили ее голоса.

Никита сидел в своем кресле, уставившись в одну точку. Казалось, он заснул с открытыми глазами или впал в какое-то бездеятельное оцепенение. Варю раздражала, бесила эта его защитная реакция: когда она пыталась поговорить с ним об их отношениях, как-то наладить их совместную жизнь, попросить о чем-то нематериальном (выслушать, посочувствовать, поговорить о них), он утыкался в одну точку и сидел так довольно долго, пока Варе не надоест его оцепенение и она либо не признает свою вину в ссоре (и неважно, кто виноват на самом деле), либо не скажет, что ситуацию «проехали». В общем, перестанет ждать от него каких-либо действий. Вывести Никиту из этого упрямого ступора было очень нелегко. Почти всегда, прежде чем оставить его в покое, Варя спрашивала (не то чтобы в надежде на продуктивное развитие беседы, скорее просто для того, чтобы его позлить): «И что нам теперь делать?» или «Что ты думаешь об этом?», но ответ был неизменно один: «Не знаю» (наверняка Никита тем самым тоже стремился позлить Варю).

Вот и сейчас реакции на Варины слова не последовало. Никита все также сидел неподвижно, смотрел в пол. Наверное, за то время, что Варя говорила, он пересчитал все трещинки на доступном взгляду куске напольного покрытия, раза три задался вопросом, почему они выбрали именно этот непонятный персиковый оттенок, и придумал себе список дел на завтра. Однако Варя знала, что он слышал все, о чем она ему сейчас говорила. Значит, чтобы добиться от Никиты реакции, ей придется еще несколько раз вернуться к этой теме, еще несколько раз доступно и подробно объяснить, почему она себя так чувствует и что может помочь ей начать чувствовать себя по-другому, объяснить, как он, Никита, может поучаствовать в процессе улучшения их совместной жизни; возможно, ей даже удастся уговорить его тоже быть откровенным. Может, все и наладится.

Вечером все случилось как всегда после ссоры: не было яркого или хотя бы просто очевидного примирения. Ситуацию просто «забыли». Варя обладала таким характером, при котором не могла долго обижаться; Никита был рад, что гроза миновала, и больше к нему не придираются. Внешне все снова было нормально. Варя не знала, что чувствует Никита, однако в ее собственной душе скопилась еще одна капелька черной негативной массы, которая все больше и больше загораживала собой ее любовь к Никите.

Ночью Варя долго не могла заснуть. Она опять легла не с Никитой в спальне, а в гостиной на диване. Никита храпел задорно и беззаботно, Варя снова почувствовала раздражение. Все-таки обида сложная вещь. Даже если она приглушалась, она не проходила совсем, а всего лишь уходила вглубь, может быть, для того, чтобы однажды снова воспалиться. Часа в три Варя, наконец, заснула. И видела, вопреки всему, очень приятный сон. Проснувшись, она еще долго нежилась в постели, не желая отпускать такие невероятно настоящие образы сновидения. Ей приснился человек, мужчина, незнакомый, но этот незнакомец почему-то казался ей во сне таким родным и знакомым; ей даже представилось на мгновение, там, во сне, что это Никита, просто в другом образе. Мужчина разговаривал с Варей, смеялся, рассказывал ей о своей жизни (Варя смутно помнила подробности, но у нее сложилось впечатление, что он актер). Ей было очень хорошо и спокойно рядом с этим человеком, она чувствовала себя нужной и любимой, красивой и единственной. Он был высок, статен, гладко выбрит, одет в свободную белую рубашку навыпуск и джинсы. От него очень приятно пахло дорогим и со вкусом подобранным парфюмом. Варя долго не могла перестать о нем думать: он был слишком настоящим. Ей казалось, что она до сих пор слышит его спокойный голос, чувствует запах его свежей рубашки. Ей хотелось снова и снова вспоминать отрывки сна, снова испытывать это невероятное счастливое спокойствие.

Вошел Никита, плюхнулся на диван, на котором лежала Варя, включил телевизор. В его руках была тарелка с оладьями. Он брал их руками, отправлял в рот, затем высасывал прямо из упаковки сгущенное молоко.

– Будешь? Там еще есть.

      Варя вздохнула. В следующую минуту она сидела рядом с Никитой и с аппетитом уплетала похожие на амебу оладушки, а ее неподвижные глаза наблюдали за тем, что происходит на экране.

Через месяц Варя собрала вещи и переехала к родителям.

ГЛАВА 3.

Рабочий день, как всегда, закончился ближе к ночи. София устало собрала свои папки, стерла с доски разноцветные каракули, проверила, закрыты ли окна. Проходя мимо зеркала, она невольно остановилась. Из зеркала на нее смотрело удрученное ссутуленное существо. И хотя София была очень привлекательной девушкой, сейчас ее густые каштановые волосы торчали в разные стороны, а бледные щеки при свете электрических ламп казались зеленоватыми. София удивленно округлила глаза и подошла ближе к своему отражению.

– Какой кошмар, – едва слышно проговорила она.

Всю дорогу до дома она задавала себе один и тот же вопрос: когда она стала такой? Скучной, нелепой, серой? Конечно, а чего она ожидала? Она работает по двенадцать часов в день, еще и по доброте душевной соглашается выходить на замены. На улице не бывает, людей особо не видит. Ходит вон, уткнувшись подбородком в грудь. Принцесса, ничего не скажешь!

В переходе в метро она увидела фигуру знакомого попрошайки: жалкого вида дедок с большущей табличкой «Помогите» на груди. По привычке опустила руку в карман, чтобы выгрести оттуда мелочь, но тут заметила, что дедок увлеченно играет в какую-то бродилку на телефоне. «Что за наплевательское отношение к работе?» – возмутилась Соня и сунула руку с мелочью обратно в карман.

София вернулась с работы в свою пустую квартиру и первое, что сделала, это включила телевизор, чтобы эта пустота не казалась такой пугающей. Звуки, доносившиеся из соседних квартир, только усугубляли гнетущее чувство оторванности от всего остального мира. В темноте, освещенная только голубым мигающим сиянием экрана, София без особого удовольствия ковыряла вилкой домашнюю лазанью, которую приготовила в выходные. На кухне зашипел сбежавший из турки кофе, и по квартире разнесся будоражащий аромат. Кофе дымился на столике рядом с диваном, а София задумчиво смотрела прямо перед собой – на стершийся ворс на ковре и темное пятно неизвестного происхождения. И уже не в первый раз она почувствовала, что в ее жизни чего-то отчаянно не хватает. Вся ее повседневная деятельность замыкалась заботами на работе, которые к концу каждого дня оставляли на ее лбу след в виде задумчивой морщинки, и обычными домашними хлопотами, которые не очень ее обременяли: она жила одна и могла себе позволить немного не домыть посуду или недоубрать вещи в шкаф. В свободные дни, которые выдавались нечасто, она либо отсыпалась за прошедшую долгую утомительную неделю, либо выбиралась куда-нибудь с подружками, а иногда просто бродила по городу одна и о чем-нибудь думала. Мысли ее в такие дни напоминали вспышки творческой фантазии: картины и сюжеты, которые ей хотелось воплотить, но постоянно не хватало либо времени, либо навыков, либо таланта, либо всего сразу. Она не раз подумывала пойти в художественную школу, но хоть она и чувствовала себя художником в глубине души, глупый страх перед общественным мнением постоянно ее останавливал. И действительно: как можно делать что-то стоящее, или даже великое, когда кругом столько по-настоящему талантливых мастеров, которые годами и десятилетиями работали над развитием своих талантов. А тут какая-то София, которой в голову просто пришла отличная идея. Пожалуй, в какие-то моменты София бывала тщеславна. Если она что-то создает, она хотела, чтобы это признали и оценили высоко.

Сейчас, глядя на этот ковер, София вдруг поняла, что ей просто необходимы люди – новые знакомства, новые занятия, какое-то новое увлечение, которое бы добавило в ее жизнь новых эмоций. Что это может быть? В идеале, это что-то должно быть связано с физической активностью. Но на йоге не пообщаешься, тренажерный зал и фитнес она терпеть не может, пробежки по вечерам – слишком уединенное занятие. Может, танцы? София прямо почувствовала, как от этой мысли над головой загорелась лампочка. Сейчас наверняка танцуют все и везде. В профессионалы она не рвется, а для удовольствия то, что надо!

Интернет был полон объявлениями от разных школ о наборе новых групп и о донаборе в уже существующие. София выбрала самую центральную, на ее взгляд. Преподавателей было много, но она не собиралась смотреть фотографии и читать отзывы: надо прийти, а на месте уже будет разбираться. Со временем было сложнее, и в итоге Софии подходила одна единственная группа по воскресеньям. Час сальсы и час бачаты. Для Софии что первое, что второе было непонятным набором звуков. В интернете она нашла несколько роликов и сделала несложный вывод: оба танца парные и, что называется, социальные, но сальса дольше и энергичнее, а бачата не такая зажигательная, но смотрится тоже очень ничего себе. София оставила заявку на сайте школы и потянулась за остывшим кофе.

* * *

София вышла из метро и огляделась, в поисках указателей или нумерации на домах. К ней подошел какой-то мужчина, встал напротив и молча на нее смотрел.

– Вы хотите у меня что-то спросить? Или предложить? – сделала София попытку избавится от его общества.

– Пожалуй, я бы хотел Вам кое-что предложить.

– Тогда предлагайте, пожалуйста, скорее, а то я спешу.

– Как Вы смотрите на то, что мы проведем с Вами незабываемый вечер?

– И чем же он будет таким незабываемым?

– Вы проведете его со мной, – мужчина подбоченился и выставил на всеобщее обозрение свой внушительный пивной живот.

– А вы, похоже, будущий лауреат Нобелевской премии?

– С чего Вы взяли? – удивился мужчина.

– Ну, судя по Вашему животу, Вы уже месяце на восьмом, и совсем скоро заберете полностью заслуженный миллион как первый в мире родивший мужчина.

И не дожидаясь, что ответит ей несостоявшийся ловелас, быстро пошла в сторону нужной улицы.

В воскресенье в два часа София вошла в зал, и высокий мужчина обернулся при ее появлении. Одного мгновения, за которое в ее сознании вспышкой промелькнула мысль «Этот человек сыграет очень важную роль в моей жизни» было достаточно, чтобы она осознала всю глубину и значимость произошедшего. Это было такое странное, не похожее ни на что ощущение, как будто ты вдруг встретил человека, к встрече с которым готовился лет пятнадцать. Ты с ним созванивался, переписывался, любил его и очень по нему скучал. И вот теперь, когда произошла эта долгожданная встреча, растерялся и просто стоишь, смотришь на него и глупо улыбаешься.

– Вы танцевали раньше?

Мягкий обволакивающий баритон Максима (так звали преподавателя) вывел Софию из ее блаженного состояния. Но она нашла в себе силы только на то, чтобы порывисто мотнуть головой.

– Отлично, тогда идите сюда, сегодня как раз повторяем базовые шаги. Поехали, разминаемся, – скомандовал Максим, и все двадцать человек, что находились в зале, ритмично закивали головами под задорные звуки вульгарного реггетона.

На протяжении всего занятия София находилась как во сне. Она сбивалась с ноги, поворачивалась не в ту сторону, но ее взгляд, взгляд счастливого человека, совершенно очаровывал. К тому же она была улыбчива и как ребенок непосредственна. Это странное сочетание яркой, немного агрессивной женственности и детской простоты привлекало, и к концу занятия в группе не было ни одного мужчины, в той или иной степени не покоренного ею. София сполна получила внимание, которого ей так не хватало. Она не была кокеткой, но иногда ей было необходимо покружиться в вихре восхищения, чтобы почувствовать себя уверенной и немного принцессой.

С этого часа танцы стали Сониной страстью. Она записалась сразу в две группы и одну шоу группу. Ей хотелось танцевать бачату каждую свободную минуту. Она была готова тренироваться сутками напролет, и если бы не обидная необходимость работать и еще какими-нибудь способами участвовать в социальной жизни, она бы все бросила и отдалась бачате без остатка. Теперь даже на улице она отсчитывала четверки и восьмерки, иногда останавливалась посреди тротуара и шагала бейсик, совершенно не заботясь о том, что подумают окружающие. В ее жизни появился смысл. И у этого смысла был вполне конкретный ритмичный рисунок и звучное имя Максим.