СИНГУЛЯРНОСТЬ

– Невероятно, – голландец с сомнением посмотрел на Ника. – И что же вы хотите на этот раз?

– Это уравнение выводит нас на временное значение, которое с большой долей вероятности совпадет с появлением черной дыры в прошлом. Если нам известно время столкновения, то, применив коэффициент, предложенный Ником, мы в этом самом прошлом можем нашу дыру зафиксировать, запустив детектор на холодном ускорителе. Так, если следующий пуск коллайдера планируется через десять дней, а именно 17 декабря в 10.00, то, чтобы зафиксировать черную дыру, нам надо запустить детектор на 81 час раньше. То есть 14 декабря в час ночи.

– Постойте… – Ван Перрен поправил на переносице массивные очки. – Если время в пространстве вокруг дыры замедляется и она остается в прошлом по отношению к детектору, который живет по обычному времени, то он должен засечь ее и за 5 секунд до столкновения протонных пучков, и за минуту, и за час. Зачем запускаться на 81 час раньше?

– В этом весь вопрос, – развел руками Майк. – По теории, излучение Хокинга должно испарить КЧД в момент ее образования, но частиц, которые должны возникнуть в результате этого испарения, мы не наблюдаем. Отсюда три вывода… Либо испарение не происходит, а значит идет обратный процесс и дыра начинает поглощать окружающую материю со всеми вытекающими последствиями, которые бы мы наверняка зафиксировали. Либо произошло вскрытие пресловутого дополнительного микроизмерения, и между ним и дырой происходит обмен массой и энергией. Еще, как вариант, происходит явление, которое мы пока не в состоянии объяснить, но которое не позволяет зафиксировать движение дыры в прошлое на раннем этапе. Уравнение Ника указывает на 81-й час до столкновения. Как он вышел на эту цифру, мне тоже непонятно, но вполне возможно, что это и есть время испарения КЧД. Если это так, то мы сможем ее зарегистрировать.

– Возможно… Непонятно… Не в состоянии объяснить… – голландец недовольно нахмурился. – У вас, молодые люди, один туман и никакой конкретики. Вот выложите мне все это на бумаге в виде стройной теории. Дайте пару месяцев на изучение. Сделайте презентацию на совете ЦЕРН. Опубликуйте в научных изданиях. Вступите в полемику с оппонентами. Тогда у вас будет вполне достойное основание на проведение эксперимента.

– Доктор Ван Перрен, – тяжело выдохнул Майк и чуть подался вперед, – вам ли не знать, что вся квантовая физика – это сплошные «возможно… непонятно… не в состоянии объяснить». Мы до сих пор ни хрена толком не знаем о квантовом мире, а то, что думаем, что знаем, не больше чем горстка разрозненных теорий, большинство из которых не подтверждены экспериментами и из-за этого больше похожи на бред, создающийся только для того, чтобы потешить самолюбие их авторов. Мы вам предлагаем малой кровью вскрыть целый пласт информации, который, наконец, сможет подвести хоть какую-то по-настоящему научную базу под этот цирк, называющийся сейчас квантовой физикой. Это, конечно, если все произойдет так, как описал Ник. Поверьте, во время прошлого запуска мы столкнулись с чем-то необычным. Природу этого мы не можем объяснить. Да никто толком и не пытается это сделать. Но уравнение доктора Ривье дает нам шанс. Пусть вероятность, что случится именно то, что просчитал Ник, довольно мала, но возможный результат стоит того, чтобы это проверить.

– Поймите, молодые люди, на запуск детектора необходимо разрешение ЦЕРН. Это один из самых сложных измерительных приборов в мире, – голландец бессильно развел руками. – Боюсь, это выше моих полномочий. Особенно учитывая тот факт, что в результате прошлого запуска, проведенного по расчетам доктора Ривье, у нас уже вышло из строя несколько сенсорных групп.

– Твою мать! – выругался Майк, чувствуя, что они зашли в тупик. – Должен же быть какой-то выход.

– Э… Секунду, – Ник резко поднял руку. – Детектор ведь сейчас на обслуживании? Идет настройка новых сенсоров?

– Да, – согласно кивнул Ван Перрен.

– Когда все будет собрано, его ведь надо будет протестировать? А что, если провести тесты за 81 час до запуска коллайдера?

– Гениально! – Майк вскочил с кресла, подошел к стоящей у стены кофе-машине и, нажав кнопку «капучино», резко обернулся. – Конечно! Можно прогнать детектор в тестовом режиме во время, указанное Ником. И не надо никаких разрешений!

– Это интересно… – профессор снял очки и помассировал переносицу. – В этом случае разрешений действительно не надо. Хм… Детектор должен пройти несколько циклов в тестовом режиме, и заключительный прогон можно провести как раз тогда, когда вы хотите.

– Спасибо, доктор Ван Перрен, – довольный Майк слизнул кофейную пенку с губ и протянул руку пожилому ученому.

– Эй! Эй! Еще ничего не решено. Я просто сказал, что это возможно. Здесь надо все согласовать с доктором Гринбергом. Он отвечает за детектор.

– Но, если Давид… э… доктор Гринберг не будет возражать, вы дадите согласие? – не унимался Майк.

– Не надо никакого согласия, молодые люди. Если Гринберг мне принесет измененный график испытаний детектора, я просто его подпишу.

– Еще раз спасибо за помощь и понимание, доктор Ван Перрен. Вы первые получите отчет об эксперименте, если, конечно, не пожелаете присутствовать при нем лично.

Когда молодые физики вышли из кабинета, голландец некоторое время неодобрительно смотрел на недопитую Майком бумажную чашечку с капучино, оставленную на сверкающей стерильной чистотой стеклянной поверхности его рабочего стола, затем достал спутниковый телефон и, выбрав защищенный канал, нажал на кнопку вызова.

– Рад вас слышать, профессор, – услышал он голос с легким американским акцентом.

– Все. Машина запущена.

– Кто? – прозвучал в трубке короткий вопрос.

– Николя Ривье из группы доктора Андерсена.

– Да? Значит, сработало и второй раз. Теперь будем ждать результат.

– Да. Теперь будем ждать результат, – эхом отозвался доктор Ван Перрен и нажал красную иконку окончания разговора.

В широком коридоре доктор Ривье остановил итальянца и с благодарностью пожал ему руку.

– Спасибо, Майк. Без тебя я бы никогда старика не уломал.

– Да ну? А по мне так всю работу сделал ты. Идея с тестовым прогоном твоя. Ничего такого в том, что детектор включится в нужное для нас время, нет, и ответственности Ван Перрен на себя никакой не взял. Если случится что, во всем будет виноват Гринберг, – Монтини по-дружески похлопал Ника по плечу и развернул его в сторону лифтов. – Я вот на что обратил внимание. Старик совсем не удивился, увидев наши вычисления. Да, он вздернул брови и изобразил кислую мину, но у меня создалось впечатление, что он уже видел твое уравнение.

– Не мог он его видеть. Ты первый, кому я его показал. Ну, Лиз еще видела и Тата в ресторане.

– Вот-вот, и я о том же. Но все же странная реакция, – они вошли в лифт, и итальянец непривычно серьезным взглядом посмотрел в глаза приятелю. – Не кажется ли тебе, что вокруг коллайдера закручивается какая-то дурно пахнущая история?

– Брось. Это все шпионские бредни, – лениво отмахнулся Ривье. – Зачем мы им? У нас чистая наука. Кварки, глюоны, мезоны… Кому кроме нас нужна эта дребедень?

– А экотеррористы? А волна негатива в СМИ? А усиление охраны Центра? А нападение на тебя с Лиз?

– Это все разрозненные факты. Негатив подпитывают Штаты, потому что ЦЕРН не пускает их в нашу программу исследований. С террористами все тоже предельно ясно. Они считают, что наши эксперименты могут привести к концу света, и перешли к более радикальным действиям. Отсюда и усиление охраны.

Они вышли из лифта и остановились у стойки службы безопасности, за которой находились рамки металлодетекторов и просторное, уставленное большими вазонами с пышной зеленью фойе с несколькими группами кресел для посетителей. Ник приложил свою электронную идентификационную карту к считывающему устройству. Один из охранников одобрительно кивнул и пожелал им хорошего вечера.

– Еще не так поздно, – Майк глянул на часы и направился к двери. – Я знаю отличный ресторанчик здесь недалеко, в Сатини. Пошли, пропустим по стаканчику. Отметим удачный разговор со стариком. Ты все равно один. Даже ужин приготовить некому.

– Неплохая мысль. Мне бы пара бокалов красного не помешала. Я после него лучше сплю.

Улыбнувшись в предвкушении хорошего ужина, Ник повернулся к приятелю и увидел, как его силуэт в мгновение поглотила ослепительная вспышка. Все пространство вокруг вмиг залило светом. Полностью пропало зрение и ощущение реальности. Одновременно с потоком яркого света, разбив панорамные стекла просторного фойе, в здание с оглушающим грохотом ворвалась ударная волна. Ривье бросило на пол. Ослепленный и оглушенный, он катался по мраморным плитам и что-то кричал то ли от боли, то ли от страха, всем своим телом принимая еще один удар сжатого взрывом воздуха, потом еще и еще…

Он очнулся от того, что начал задыхаться. Попытался открыть глаза, но ослепленные вспышкой, взбесившиеся зрительные нервы посылали в мозг мешанину из разноцветных колец, шаров, точек и извивающихся линий. В голове стоял монотонный, на высокой ноте звон, как будто там работал тревожный зуммер сигнализации, запоздало предупреждающий об опасности. Через секунду он почувствовал укол в бедро и вяло пошевелился, усиленно моргая, чтобы прогнать цветные круги, мельтешащие перед глазами. Чьи-то руки осторожно приподняли его и положили голову на что-то мягкое. Цветная мозаика перед глазами стала понемногу пропадать, и Ник начал различать силуэт склонившегося над ним человека, потом его глаза, губы, черты лица, форменную куртку службы безопасности. Тот что-то говорил ему, но сквозь звон ученый не мог разобрать ни слова и просто покачал головой. Охранник довольно кивнул, жестом показал, что все о’кей, и метнулся влево. Ривье медленно повернул голову в сторону и увидел, как над распластанным на полу телом Майка, пытаясь привести его в чувство, согнулись два человека.

Звон из мозга переместился в уши и поменял тональность, теперь сквозь него можно было разобрать отдельные звуки. Ник поднес руку к уху, чуть надавил и сморщился от того, что звон резко усилился. Зрение уже восстановилось настолько, что вполне можно было различать детали. Кривясь от тупой боли, волнами пробегавшей через мозг, он присел и осторожно осмотрелся. Весь пол был усеян мелкими осколками стекла от выбитых панорамных окон, гостевые кресла, горшки с растениями перевернуты, рядом со стойкой несколько человек оказывали помощь дежурившим в фойе охранникам. Майк тоже пришел в себя и, приложив ладони к ушам, сидел на полу, ошалело оглядываясь по сторонам.

– Что это было? – доктор Ривье не услышал своего голоса, который, пустым эхом прокатившись внутри черепной коробки, казалось, застрял где-то внутри.

Скривившись от боли, он тряхнул головой, открыл рот и пошевелил нижней челюстью, пытаясь избавиться от пробки, заложившей уши, и отогнать, наконец, надоедливый звон. Слух действительно начал понемногу возвращаться, и первыми звуками, которые он услышал, была какофония сигнализаций от находящихся на стоянке машин.

– Что это было? – уже громче спросил он. – Это бомба на парковке?

Один из охранников рядом с Монтини обернулся и прокричал, видимо, предполагая, что Ник все еще плохо слышит.

– Нет, на бомбу не похоже. Взрывов было пять. Это, скорее всего, атака с воздуха. Ложитесь, месье, скорая помощь и полиция уже в пути.

Окончательно поняв, что жив, Ник снова лег, поправил под головой подложенную кем-то куртку и решил до прихода врачей не двигаться.

США. Вашингтон

По роду своих занятий, относившихся в основном к сфере безопасности, Рональд Бэйтс не имел достаточно возможности общаться с учеными. Он удивился, когда к нему в кабинет в сопровождении Хайден вошел расслабленный молодой человек в джинсах и свободной толстовке, что в корне противоречило его представлениям о том, как эти самые ученые должны выглядеть.

– Знакомьтесь – доктор Гилман, ведущий физик-теоретик на Теватроне.

– Проходите, – глава МНБ встал из-за стола и, пожав гостям руки, сделал жест в сторону небольшого окруженного мягкими креслами журнального столика. – Теватрон, говорите. Расскажите, что это за зверь и чем вы там занимаетесь.

– Не хочу грузить вас физикой, сэр. Темное это дело, запутанное, – ученый взял банку энергетика со стоящего на краю стола подноса с напитками и, пшикнув пеной, не наливая в стакан, сделал несколько глотков.

– Боюсь, именно об этом и будет наш разговор, поэтому обрисуйте картину в общих чертах и постарайтесь сделать так, чтобы я хоть что-то понял. От этой беседы в вашей дальнейшей карьере может многое зависеть, – вежливо улыбнувшись, сказал Бэйтс.

– Э… Конечно, сэр, – Гилман понял, что церемониться с ним здесь не собираются, отставил банку и достал небольшой смарт из заднего кармана джинсов. – У меня тут базовая презентация по Теватрону, программы, схемы, формулы. Я могу вывести ее на ваш экран, если синхронизируюсь с локальной сетью.

– Давайте на словах, без схем-формул, – скептически хмыкнул Бэйтс, представив, сколько всякого вредоносного мусора может быть закачано в смарт ученого и что будет с закрытой сетью МНБ, если он туда попадет.

– Хорошо, – безразлично пожал плечами Гилман. – Теватрон – это коллайдер, то есть кольцевой ускоритель. Его также называют синхротроном, так как он позволяет ускорять заряженные частицы. Диаметр окружности ускорителя 6,3 километра, энергия после модернизации выросла до 2 ТэВ, или тераэлектрон-вольт. Это, чтоб вы понимали, 2 миллиона миллионов электрон-вольт. Много, короче… Мы были вторыми после Большого адронного коллайдера по энергии и научному авторитету, пока русские не построили NICA12. Расположен около Чикаго, входит в структуру Национальной ускорительной лаборатории. Работаем на уровне квантовой физики. Расщепляем протоны, антипротоны, исследуем образовавшиеся субатомные частицы. Открытия малые и большие случаются почти при каждом запуске. Из крупных – мы вычислили массу бозона Хиггса, открыли с десяток новых элементарных частиц, вписывающихся в Стандартную модель13, и еще столько же частиц, которые ей противоречат.

– И зачем все это? – поднял брови Бэйтс.

– Как, зачем? – искренне удивился ученый. – Мы исследуем базовую структуру материи. Пытаемся разобраться, как устроена Вселенная, как она родилась. Это наука, сэр.

– Ладно, – глава МНБ сделал неопределенный жест рукой и обратился к Хайден. – Какой у них бюджет?

– Около пятисот миллионов, – с ходу ответила помощник президента по науке.

– Недурно. А какой бюджет у БАКа14?

– Чуть больше 1.5 миллиардов евро в год.

– Неплохо живут физики. Не думал, что правительства тратят на них такие средства. А чем ваш ускоритель отличается от женевского коллайдера? – Бэйтс снова повернулся к ученому.

– БАК гораздо больше и мощнее. У него окружность ускорителя 26 километров, а до недавнего времени рабочая мощность была на уровне 10–12 ТэВ. Но ЦЕРН потратил два года и кучу евро, чтобы провести серьезную модернизацию. Теперь энергия увеличилась до 14 ТэВ. Хотя я слышал, что им на прошлом запуске каким-то образом удалось выровнять вектора встречных пучков почти в прямую линию, а это может повысить энергию столкновений процентов на 5–7.

– Эта энергия… От нее много зависит в ускорителях?

– Конечно. Энергия столкновений, пожалуй, основной фактор в наших экспериментах. В БАКе, например, пучки протонов разгоняются на предварительных ускорителях, затем выходят в основное кольцо коллайдера, где дальше разгоняются навстречу друг другу почти до скорости света. Разгон происходит в вакууме мощными магнитами, работающими в режиме сверхпроводимости при температурах, близких к абсолютному нулю. Пучки сталкиваются внутри прибора, который мы называем детектором. Он и регистрирует результаты. Есть еще один важный параметр – светимость. Это количество столкновений в пучках протонов. Он зависит от их плотности, которая достигается сжатием пучка магнитным полем. Здесь они тоже в лидерах. Никто пока не смог добиться такой плотности, как европейцы.

– И что происходит при столкновениях протонов на таких энергиях?

– О! Происходит масса интересных вещей, – доктор Гилман с видом знающего человека покивал головой. – На низких энергиях протоны расщепляются на элементарные частицы, и чем выше энергия, тем необычней эти частицы. Так они открыли «частицу бога» – бозон Хиггса. Она придает массу всем остальным частицам. Без нее материя не могла бы существовать. А на высоких энергиях… По существующим теориям, энергия в 15 ТэВ приближается к энергии Большого взрыва, давшего рождение нашей Вселенной. При такой энергии можно проникнуть в самые основы мироздания. Мы даже в своих буйных фантазиях не можем себе представить, какие открытия нас там ждут.

– Это вы точно подметили, доктор, – глава МНБ положил перед ученым распечатку на нескольких листах бумаги с эмблемой МНБ. – Здесь анализ событий последней недели, изучите после нашего разговора. Но о чем там идет речь, в двух словах сейчас расскажет Джейн.

– Неделю назад по всему миру прокатилась волна сейсмической активности и произошло смещение полюсов, – начала помощник президента по науке. – На Солнце произошла вспышка высшей категории, которая выбросила в сторону Земли мощный поток заряженных частиц. Если бы наша планета не сместилась по орбите, этот поток ее бы накрыл и вывел из строя значительную часть незащищенной энергосети и электроприборов. Негативные последствия этого были бы колоссальны. Далее… NASA зарегистрировало изменение орбит внутренних планет Солнечной системы и их спутников, особенно Луны. Отсюда и изменение приливных циклов, которое привело к подтоплениям значительных территорий по всему миру, ранее считавшихся безопасными. Причиной этих изменений стал всплеск гравитации в точке, расположенной у нас на Земле. Это подтверждает и десяток гравитационных сенсоров в различных институтах, разбросанных по всему миру. Но это еще не все. USGS проанализировала смещение полюсов и пришла к выводу, что произошла деформация ядра планеты со смещением его массы и центра тяжести. Согласно их модели, причиной этого смещения явилась гравитационная аномалия, которая на очень короткое время появилась в северной части Восточного полушария. К этому времени сейсмологи проанализировали данные с датчиков, фиксирующих состояние литосферных плит, и пришли к выводу, что произошел их сдвиг. Они рассчитали обратные вектора смещения, которые соединялись в одной географической точке на поверхности планеты, и эта точка расположена в Швейцарии в районе Женевы.

– Черт возьми! – взволнованно всплеснул руками ученый. – Значит, им все-таки удалось!

– Удалось что? – нахмурившись, спросил Бэйтс.

– Гравитационная аномалия – это, скорее всего, результат возникновения квантовой черной дыры.

– Это как в космосе? – Хайден с озабоченным видом достала из сумки планшет. – Продолжайте. С этого момента наш разговор будет записываться.

– Ну… Чем-то они действительно похожи. Космические черные дыры возникают в конце жизненного цикла массивных звезд. Этот механизм нам более-менее понятен, в отличие от процессов, которые в них протекают. Механизм возникновения квантовой черной дыры нам неизвестен вообще. На эту тему существует пяток противоречащих друг другу теорий, но общепринятым мнением является то, что мы о них ничего не знаем и даже приблизительно не можем предположить их свойства.

– Так просто? – удивился глава МНБ.

– Да, – Гилман пожал плечами. – Мы полагаем, что у КЧД есть черты, схожие с обычными черными дырами: сверхгравитация, способность искажать пространство и время, сингулярность… Но для того чтобы хоть как-то объяснить возникновение и поведение квантовой черной дыры, нам надо ее: во-первых, получить, во-вторых, исследовать, в третьих, выстроить более-менее правдоподобную теорию. Насколько я знаю, пока никому ничего из этого списка сделать не удавалось, потому что тут мы говорим о совершенно новой, неизвестной нам области квантовой физики, о квантовой гравитации.

– А БАК? А гравитационная аномалия в районе Женевы? Ведь она может быть только результатом работы коллайдера, – задала вопрос помощник президента. – Послушайте. Нас не интересуют теории. Мы видим, что в результате работы коллайдера происходят непонятные нам процессы не только на планете, но и в Солнечной системе. Эти процессы опасные и деструктивные. Они могут напрямую угрожать национальной безопасности США.

– Национальной безопасности США? – кисло улыбнулся ученый. – Боюсь, вы недооцениваете то, что может произойти. По одной из теорий, квантовая черная дыра может уничтожить не только США или нашу планету целиком, но и всю Солнечную систему.

– Хорошо, – поднял руку Бэйтс, чтобы привлечь внимание. – Давайте перестанем ходить кругами. Доктор Гилман, сейчас я вам буду задавать прямые вопросы, а вы на них постарайтесь понятным языком отвечать… События последних дней являются следствием краткосрочного проявления в районе Большого адронного коллайдера гравитационной аномалии. Может ли эта аномалия быть связана с возникновением квантовой черной дыры?

– Это вполне возможно. И, скорее всего, является наиболее логичным объяснением, – согласно кивнул ученый.

– Может ли этот объект быть результатом эксперимента, который европейцы провели на Большом адронном коллайдере?

– Опять-таки, это наиболее логичное объяснение гравитационной аномалии.

– БАК работает больше 15 лет. Почему этого не произошло раньше?

– До этого энергия коллайдера не превышала 11 ТэВ. После реконструкции они вышли на 12, а затем совсем недавно и на 14 ТэВ, и даже выше. Этого может быть достаточно для появления КЧД.

– Если черная дыра появилась на коллайдере, почему она сразу исчезла?

– Я не сказал, что она появилась. Я сказал, что это возможно.

– Не цепляйтесь к словам, Гилман, вы прекрасно поняли мой вопрос.

– Я и не цепляюсь, – молодой ученый нервно заерзал в кресле. – Просто, если бы у них что-то такое произошло, то об этом сразу стало бы известно. Если в ЦЕРН не ввели какой-нибудь режим, ограничивающий выход информации.

– То есть вы не исключаете, что эти долбаные… э… что европейские ученые могли утаивать от нас критически важную информацию, – Бэйтс чуть подался вперед, всем видом показывая, что настроен очень серьезно.

– Могли, – немного опешил от его реакции Гилман. – Здесь нет ничего такого. У нас на Тэватроне тоже есть такой режим. Это сделано для того, чтобы приоритетное право исследовать явление имели ученые, которые его открыли.

– Мы Америка, а они Европа. Не забывайте, кто в этом мире за чей счет живет.

– Рон, давай вернемся к теме разговора, – мягко подсказала помощник президента.

– Ладно, – глава МНБ, недобро блеснув глазами, откинулся в кресле. – Итак. Теоретически на женевском коллайдере могла появиться черная дыра. Почему ее действие было краткосрочным?

– По существующей теории, КЧД может возникнуть только при высоких энергиях. Но она должна сразу испариться, то есть разлететься на веер элементарных частиц, так как ее волновая длина… э… – ученый бросил извиняющийся взгляд на собеседников. – Короче, она должна испариться в момент появления, так как после ее возникновения во время столкновения протонов ее скорость будет ниже скорости света, а при таких скоростях квантовая черная дыра, по теории Хокинга, не может существовать, если не имеет подпитки из другого измерения.

– Твою мать! Откуда? – раздраженно выругался Бэйтс. – Мы что здесь фэнтези-аниме обсуждаем?

– Из дополнительного измерения, – упрямо ответил Гилман.

– Рон, давай я продолжу, – видя, что глава МНБ выходит из себя, Хайден чуть придвинулась к столу и обратилась к ученому: – Поясните, пожалуйста, про измерения.

– Это всего лишь одна из теорий, созданная для описания явлений в квантовой физике, которые иначе объяснить никак нельзя. Она говорит о том, что на квантовом уровне происходят взаимодействия с микроизмерениями, откуда черпается или куда уходит часть энергии при квантовых процессах.

– Ну у вас и бардак в головах, – всплеснул руками Бэйтс. – Мы не знаем, как это объяснить, а давай-ка придумаем для этого дополнительные измерения. Это, черт возьми, больше похоже на шаманство, чем на науку.

– Это у вас, политиков, бардак в головах, – зло парировал Гилман. – Мы не знаем, как подгрести под себя ресурсы этой страны, а давай-ка придумаем проблему с правами человека или подсадим там тренированных нами террористов. Это больше похоже на колониализм, чем на демократию.

– Не забывай, где находишься, сынок, – с угрозой в голосе проговорил глава МНБ.

– Рон… – помощник президента бросила на коллегу укоризненный взгляд.

– Ладно, продолжайте, – Бэйтс встал, подошел к стойке с напитками и, плеснув в стакан немного бурбона, прислонился к стене, изобразив на лице внимание.

– Итак, теоретически, появление черной дыры на коллайдере возможно, но она сразу испаряется, создав при этом краткосрочную гравитационную аномалию, – вернулась к теме Хайден. – Эта аномалия, прежде чем исчезнуть, сдвинула континенты, изменила форму земного ядра, вызвала вспышку на Солнце и изменила орбиты планет. А теперь вопрос… Что будет, если черная дыра по каким-то причинам просуществует дольше или не исчезнет вообще?