bannerbanner
Злая память. Книга первая. Кавказ
Злая память. Книга первая. Кавказ

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 9

Хитрый прапор


Уж кто-кто, а прапорщик Михайленко на дальнем объекте был, пожалуй, единственным военнослужащим, ощущавшим себя на складах, словно рыба в воде. Всё и вся ему было тут до боли знакомо. В полной мере он владел ситуацией и был в курсе: как громких, так и малозначимых событий. Более того… По мнению самого прапорщика, он даже мог запросто предвосхитить кое-какое ближайшее будущее.

За сравнительно короткий промежуток времени Михайленко умудрился пережить на стратегическом объекте с десяток своих коллег по интендантскому ремеслу. Точнее, он их просто-напросто подсидел или выжил. В конечном итоге, прапорщик остался на армейских складах единственным, кто имел неограниченный доступ ко всем ангарам и хранилищам. Как это не парадоксально сейчас прозвучит, но именно от Михайленко, от обычного прапорщика, во многих подразделениях, дислоцированных на южных территориях Чечни, зависело очень и очень многое. Аккуратно и незаметно прапорщик сосредоточил в своих руках кое-какие негласные (от того, не менее значимые) рычаги управления. Став основным распорядителем армейского «арсенала», начиная от занюханных портянок и заканчивая современными переносными зенитно-ракетными комплексами, он приобрёл не только некоторое влияние, но и вполне конкретную власть. Потому как на поклон к Михайленко приходили все: от обычного лейтенанта, до полковника. Отказать кому-либо (тем более, не обоснованно) прапорщик, конечно же, не мог. В зоне боевых действий шутки с поставками оружия были чреваты трибуналом или, того хуже, самосудом. А вот придержать отгрузку, сославшись на какую-либо вескую причину; выдать совсем не то, что требовалось или отправить груз не по адресу назначению, якобы, случайно напутав – наш прапорщик мог запросто. Ну, а когда речь шла о каких-либо сверх лимитах, уж тут Михайленко мог и вовсе позволить себе поизгаляться над тем или иным незадачливым офицером.

Сложившееся на складах и вокруг них положение вещей, когда обычного каптёрщика величают не иначе, как «чёрным кардиналом», а кое-кто из командиров так и вовсе всерьёз побаивается Михайленко – Лютого, как командира достаточно крупного военного подразделения, естественно, никоим образом не устраивало. Не устраивало подполковника и кое-что иное…

С определённой степенью вероятности, Лютый предполагал или догадывался о том, что кроме мудрёных манипуляций со складским имуществом, прапорщик ещё и успевает «крутить» какие-то свои, более серьёзные тёмные делишки. Аргументировалось данное предположение следующим посылом. Невзирая на то, что в караульном подразделении дальнего объекта на протяжении последних полутора лет напрочь отсутствовала серьёзная дисциплина, тем не менее, регулярные плановые и внеплановые проверки, периодически проводимые всевозможными комиссиями различных военных ведомств, так и не смогли выявить ни единого, даже самого маломальского недочёта. Михайленко неизменно оставался чист и неуязвим.

Однажды подполковник предпринял и вовсе отчаянную попытку. Он попытался избавиться от Михайленко вполне гуманным способом. Лютый оформил последнему перевод на «большую землю», и даже прислал за ним свою машину. О подобном «счастье» выбраться из зоны боевых действий, мечтал любой из военных, находившихся в то время на Кавказе. Любой, но только не прапорщик. Вопреки самому элементарному инстинкту самосохранения, прапорщик вдруг заартачился. Более того, у Михайленко тотчас объявились серьёзные покровители: то ли из штаба южной группы войск, то ли ещё откуда повыше…

Короче, Лютому в вежливо-угрожающей форме ненавязчиво намекнули оставить прапорщика в покое. И уже через сутки, как ни в чем, ни бывало, Михайленко вернулся на свои склады, приступив к исполнению своих прежних служебных обязанностей.

Именно тогда, пожалуй, впервые в своей многолетней карьере, подполковник и соприкоснулся с таким понятием, как коррупции в высших армейских эшелонах. Об отмывании денег, бесконтрольно выделяемых на Чечню, он, конечно, читал, слышал и знал. Однако не предполагал подполковник, что может она быть так от него близка. Ну, совсем рядом. Сам того не ведая, Лютый зацепил лишь «мелкий винтик» в грандиозном механизме воровства и взяточничества, которым, по сути, и был Михайленко. Через его склады, наверняка перетекали огромные бюджетные деньги. Потому и реакция того самого «механизма» была столь внушительной и молниеносной.

Впрочем, в тот период беспокоило подполковника вовсе не это. В первую очередь, он переживал за своих подчинённых. Ведь случайно выявившиеся связи прапорщика с армейской верхушкой, как для самого Лютого, так и для его офицеров ничего хорошего не предвещали. При определённом стечении обстоятельств, та круговая порука могла запросто стать чересчур опасной, а для кое-кого и вовсе роковой. Реальность подсказывала следующее. Выглядевший инертным и простодушным Михайленко, в критические для него минуты, мог запросто переродиться в активного, мстительного и злопамятного пакостника. Затаив на кого-либо зуб, прапорщик непременно находил возможность расквитаться, подставив своего обидчика под полную раздачу. А ведь Лютый, и без того уже сбился со счёту скольких добротных офицеров, тем или иным образом, прапор умудрился «сплавить» со своего объекта, а то и вовсе, из вооружённых сил.

Заочный конфликт между подполковником и прапорщиком начал приобретать всё больший и больший размах. А учитывая упёртость в характерах обеих участников той конфронтации, в скором времени, он непременно обещал вылиться в реальную войну. Справедливости ради, стоит отметить, что Михайленко ещё ни разу, в открытую не перешёл Лютому дороги. Прапорщик ограничивался лишь мелкими гадостями, кляузами, да, пущенными «в народ» слухами. И, тем не менее, подполковник (мужик опытный и предусмотрительный) заранее предполагал, что рано или поздно, это обязательно произойдёт. Потому и предпочёл он нанести упреждающий удар первым. Принимая во внимание свой предыдущий, не совсем удачный опыт по выдавливанию Михайленко с армейских складов, на сей раз, Лютый действовал с предельной расчётливостью, осмотрительностью и осторожностью.

Дабы наверняка завалить непотопляемого каптёрщика, подполковником была придумана достаточно мудрёная схема. И далеко не последние роли, в том хитроумном сценарии отводились, как лейтенанту Побилату, уже служившему на дальнем объекте, так и только-только прибывшему майору Князеву. Ни тот, ни другой о действительных намерениях своего командира, естественно, не догадывался. До поры, до времени, Лютый предпочёл использовать офицеров, что называется, «втёмную». Да собственно, и вводить подчинённых в курс дела, особой необходимости пока что не было. И без того, каждый из них, лишь исключительным исполнением своих служебных обязанностей, по разумению подполковника и должен был довести прапорщика до «белого колена». Чего собственно, Лютый на своём начальном этапе и добивался. Ведь всем известно, что взбешённый и выведенный из себя человек, склонен к совершению необдуманных поступков и, соответственно, неоправданных ошибок. Этими-то самыми срывами, и рассчитывал воспользоваться Лютый в дальнейшем.

С данной точки зрения, Князев виделся подполковнику лицом вовсе не предвзятым, не погруженным во внутреннюю кухню его армейского подразделения. А самое главное, Лютый был уверен в неподкупности данного офицера, в своё время имевшего непосредственное отношение к органам госбезопасности. Майор должен был довлеть над Михайленко, что называется: «извне». Тогда как лейтенанту Побилату, по молодости лет принципиальному и въедливому, вменялось оказывать давление на прапорщика изнутри. Для этого, по личному приказу подполковника, Побилату и предписывалась организация тщательной и глубокой ревизии на подотчётных Михайленко складах.

На какой-либо успех вышеуказанной проверки, Лютый, конечно же, не рассчитывал. Цель ревизии была абсолютно иной. Повторюсь, доставить прапорщику, как можно больше хлопот и заставить последнего хорошенько понервничать.


– Лейтенант! Шприцы будем пересчитывать? Или ограничимся подсчётом коробок? – с нескрываемым сарказмом поинтересовался Михайленко. Он был полностью уверен в том, что на беглый подсчёт коробок со шприцами у них уйдёт не более часа.

– Конечно, будем! – сухо ответил Побилат, чётко следовавший инструкциям подполковника Лютого.

– Да ты с ума сошёл! Парень, опомнись!.. – не сдержавшись, взвыл до сего момента спокойный и уравновешенный прапорщик. – …Здесь их сотни тысяч!.. Мы, скорее сдохнем на этих коробках, чем их перелопатим!

– По времени, нас никто не ограничивает! Если потребуется, будем считать: хоть неделю, хоть две!.. – пробурчал Побилат, снимая со стеллажа первую, попавшуюся ему под руку упаковку. – …Так или иначе, но я должен вскрыть и проверить каждую упаковку!

– Стой, лейтенант!.. Не спеши!.. – Михайленко вдруг решил зайти с иного боку. – …Поставь коробку и дай мне минут пять, дабы я сумел тебе кое-что объяснить!.. – подсев рядом с Побилатом, прапорщик вновь перешёл на привычный разговорный тон. – …По возрасту ты годишься мне в сыновья. Кроме того, мы здесь одни. Потому, позволь обращаться к тебе по-простецки? Считай, по-отечески, без званий, субординации и прочего официоза… Саня, скажи мне честно, оно тебе надо? Имею в виду, сутки напролёт копаться в чужом дерьме. Уясни, милок, главное! Командиры приходят и уходят, тогда как прапорщик Михайленко незаменим. Считай, вечен! Знал бы ты, сколько до тебя перебывало здесь офицеров. Сколько сменилось солдат. Из всех остался лишь я один.

Ты сам посуди, куда ж без меня тому же Лютому? Да, и тебе, дружище, ещё не раз придется ко мне обратиться с той или иной просьбой. Так что, сынок!.. Давай-ка, мы с самого начала будем друзьями. Отложим на неопределённый срок это неблагодарное занятие, бесполезное пересчитывание сотню раз пересчитанного. Посидим за столом; выпьем и поговорим по душам. Уж будь уверен, у нас найдётся масса общих, интересных тем. Именно так мы и скоротаем недельку другую. Солдат спит – служба идёт.

Эх, Сашка-Сашка! Ты что ж, и впрямь думаешь, будто бы удастся тебе найти здесь то, чего не смогла отыскать московская комиссия, собранная из сплошь прожжённых волчар своего дела?.. Имею в виду комиссию, приезжавшую к нам на объект лишь пару месяцев назад и пробывших тут без малого две недели. Мальчик, советую тебе не быть столь наивным!..

– Кто знает!.. – лукаво подмигнул прапору Побилат. – …Быть может, вы и с ними… Взяли, да и бросили «копание в чужом дерьме». Тогда как отпущенные им две недели, вы лишь говорили с проверяющими «по душам».

– Но-но, пацан!.. – огрызнулся Михайленко. – …Не нарывайся! Ведь я могу поговорить с тобой и по-иному!.. Мало того, что скрипя сердцем, я терпел тебя последние восемь дней. Как распоследний бобик выполнял любой твой каприз!.. – и тут, видимо сообразив, что понесло его вовсе не туда, прапорщик вдруг осёкся. – …Хотя, ладно!.. Забудь! Будем считать, что последних слов ты мне не говорил, и я их не слышал. Ты пойми, терпение моё вовсе не безгранично, да и негоже мне, сорокалетнему мужику, словно обезьяна, прыгать по этим чёртовым стеллажам. Устал я!.. Влом мне, бестолково тягать эти пудовые кубы!..

Сашок, ну кто проверит: считали мы те же самые шприцы или нет? Ты только представь: пару месяцев мы можем быть (причём бесконтрольно) предоставлены самим себе. Чуешь, на что намекаю? Отдохнём, как белые люди, а после и отчитаешься. Если хочешь, я даже подкину тебе пару-тройку компроматиков о коих, ни одна комиссия не дотямала. Для подобного случая, у меня кое-что припасено. Ну, а пить мы с тобой будем настоящий дагестанский коньяк, а не приторную местную чачу, которую не то, чтобы глотать, раны смазывать противно. На закуску: лимончики; икорка; московская колбаска; малосольные огурчики; сало!.. Всё это и многое другое превосходно скрасят наш суровый армейский быт. Бросай на хрен свои долбаные шприцы и айда в мою каптёрку! Там вентилятор, удобные кресла, японская техника, музыка, холодильник!.. Да, что же я тебя всё дразню? Пойдём со мной, сам всё увидишь!..

Побилат слушал увещевания прапорщика отчасти равнодушно, без каких-либо видимых эмоций. Он безучастно смотрел в его перевозбуждённое лицо, думая о чем-то своём. Наконец, воспользовавшись короткой паузой, лейтенант попросил Михайленко подать ему нож, дабы вскрыть, всё ещё стоявшую перед ним коробку со шприцами. В бессилии, прапорщик матюгнулся. Тут-то и пришла в его голову совсем уж неожиданная мысль.

«Не век же я буду куковать на этих долбаных складах! В последнее время мне всё чаще и чаще начали сниться сны, будто бы я вернулся на родину. Как не крути, а рано или поздно, мне всё же придется передать это, созданное непосильным трудом хозяйство, в чьи-то посторонние руки! А почему, собственно, в «посторонние»?.. Почему бы, уже сегодня мне не задуматься о своём приемнике? О том, кому с лёгким сердцем, я бы мог передать все «связи, явки, пароли»!.. Что если, прямо сейчас, я сделаю этому сопляку предложение, от которого он, уж точно не сможет отказаться? Год-другой поработаем вместе, а потом я подарю этому никчёмному балбесу свой бесценный подарок. Как говаривал Шура Балаганов из «Двенадцати стульев»: преподнесу на тарелочке с голубой каёмочкой ключи от безбедной жизни и обеспеченной старости!.. Эх, и повезёт же щенку!

А вдруг, эта неблагодарная тварь, всё же откажется? И это, после того, как я раскрою перед ним все свои карты. Да нет, согласиться! Куда же он, сука, денется с «подводной-то лодки»? Сломаю паскуду, застращаю!.. Ведь это с виду он такой неподкупный и упрямый, а копни чуть глубже… Как, собственно, и вся современная молодёжь, и этот лейтенант, в конце концов, окажется бесхребетным слабаком и слюнтяем. В отличие от нашего поколения, у современных тинэйджеров нет ни чувства долга; ни чести; ни совести; ни гордости за своё Отечество, за былую Державу! Бунтуют они и лезут на рожон, пока в карманах пусто. Заслышав же звон золотой монеты, эти самые бунтари тотчас превращаются в покладистых и вполне управляемых пресмыкающихся. На самый крайний случай, никчёмный пацан просто испарится. Пропадёт без вести. Уж я-то знаю, как в прифронтовой зоне можно спрятать концы в воду!..»

– Саня, скажи!.. Есть ли у тебя, какая-то заветная мечта? Либо некая недостижимая цель? – как ни в чем, ни бывало, Михайленко вдруг обратился к Побилату.

Хотел, было, лейтенант рассказать прапорщику о своём сокровенном. О том, ради чего он всеми правдами и неправдами рвался в Чечню. Да вовремя одумался. Перед этим скользким типом совсем не обязательно было открывать душу и говорить о сугубо личном. Потому и предпочёл Побилат промолчать.

– Быть может, ты желаешь сделать карьеру военного?.. – не унимался Михайленко. – …Дослужиться до генеральских погон!.. Может, ты грезишь себя в образе обеспеченного и независимого мужика, этакого богатого мачо? Либо мечта твоя более романтична, на уровне безответной любви? Быть может, ты грезишь некой обворожительной и непреступной красавицей? Так ты, Сашка, только скажи!.. Парень, ты даже не предполагаешь, какими возможностями я обладаю! Коль захочу, так любой командир будет портянки мои стирать!.. Вот я их всех, где держу!.. – прапорщик продемонстрировал лейтенанту крепко сжатый кулак. – …Если ты думаешь, будто бы я с этих грёбаных складов что-то подворовываю… Дескать, этим и существую. Ты сильно ошибаешься. Я владею гораздо большим, что может открыть любые двери. Но, об этом несколько позже!.. – Михайленко осёкся, сообразив, что сболтнул лишнее. – …Эх, дружище! Давай немного сдружимся, чуть поработаем вместе, после чего, я посвящу тебя в то, о чем неизвестно ни одному смертному. А через пару лет: данные ангары, этот бездонный Клондайк – возможно, и перейдёт в твое, единоличное пользование!.. Поверь, лишние хлебала, здесь вовсе ни к чему. Всем этим, должен распоряжаться только ОДИН! Ну, так как, хлопец, сработаемся?

– Товарищ прапорщик, может, мы всё-таки продолжим?.. – Побилат подтянул к себе всё ту же упаковку. – …Время-то идёт, а у нас ни один шприц ещё не пересчитан!

– Ну, ты упёртый!.. – нервно сплюнул Михайленко. – …Хорошо, будь, по-твоему!.. Однако заруби себе на носу, что в будущем… В очень тяжком для тебя будущем!.. Я вполне адекватно отреагирую уже на твои мольбы о помощи!.. – прапорщик швырнул на коробку свой перочинный нож. А ведь он был до последнего уверен в том, что Побилат купится на его чересчур щедрое предложение.

В душе заведующего военными складами неистово клокотала ненависть, замешанная на остром желании мщения. Никто, даже самые высокопоставленные чины, никогда не смели ему перечить. При этом абсолютно каждый из них оставался доволен и удовлетворён дружбой с прапорщиком.

«Добро-добро, сосунок хренов!.. Отольются мышке кошкины слезы!.. Ты ещё узнаешь, кому сказал «нет»! Кровавыми слезами, падла, умоешься!..»

КПП


На месте нынешнего дальнего объекта, куда подполковник Лютый «сосватал» майора Князева, когда-то возвышалась старинная: ни то крепость; ни то сторожевая башня. Вполне возможно, что это было и некое религиозно-оборонительное сооружение, воздвигнутое пару-тройку веков назад и, очевидно, благополучно разрушенное примерно в том же самом времени. На оставшемся с тех далёких веков основательном фундаменте, уже в наше время был заложен первый складской блок. Несколько позже, по мере втягивания России в бесконечную антитеррористическую операцию на Северном Кавказе, к вышеозначенному пуленепробиваемому бункеру, были пристроены ещё три ангара, небольшая казарма и кое-какие подсобные строения. Именно в этом виде и застал Князев свой нынешний стратегический объект.

Месторасположение армейских складов, с точки зрения стратегии, было выбрано довольно-таки удачно. Быть может, именно поэтому дальний объект, так ни разу и не подвергся серьёзному нападению со стороны бандитствующих формирований. Судите сами. Слева и позади складов, возвышалась неприступная стена горного массива. Справа крутой, десятиметровый обрыв. Тогда как спереди, все подходы к складам прикрывала быстрая горная река. Пожалуй, единственным местом, через которое и можно было попасть на стратегический объект Минобороны, не обладая какой-либо специальной альпинистской или подводной подготовкой – являлся широкий бревенчатый мост, перекинутый над бушующей водной стихией. Данная перемычка, связующая склады с внешним миром, была оборудована контрольно-пропускным пунктом. Впрочем, строгим и не преступным тот КПП, оставался лишь по своему названию. В действительности, контрольно-пропускной пункт у бревенчатого мостка состоял лишь из бетонной будки, обложенный со всех сторон мешками с песком; да металлического шлагбаума, приводимого в движение вручную, посредством натяжения обыкновенной верёвки. Та караульная будка, снабжённая местной связью, в лучшем случае, могла укрыть двух, максимум трёх военнослужащих от непогоды или возможного обстрела.

Как не прискорбно это может сейчас прозвучать, но охрана, круглосуточно дежурившая на том контрольно-пропускном пункте, при внезапном штурме противника, фактически была обречена на верную гибель. Потому как до ближайшего складского корпуса, откуда и следовало ожидать возможной помощи, было не менее четырёхсот метров. Единственное, что реально могли успеть сделать караульные, так это сообщить дежурному о нападении и пустить пару-тройку автоматных очередей в сторону врага. Ну, а дальше, как карта ляжет.

Машины, следовавшие через складской КПП, а так же сопроводительные документы или груз ими перевозимый – практически не проверялись. Потому как весь транспорт, двигавшийся через бревенчатый мост, состоял из семи-восьми грузовиков, одного БМД и командирского Уазика. То есть, каждая транспортная единица была хорошо знакома бойцам караульного взвода. Водителям доверяли, считали их «своими» и узнавали те машины издалека, ещё на подходе к территории объекта.

Лишь несколько позже, когда Князев более предметно познакомиться со складской территорией, он признает, что подведомственный ему объект, из года в год оставался целым и невредимыми, вовсе не из-за своего удачного места расположения, а лишь благодаря исключительному стечению обстоятельств, если не сказать чуду или невероятному небесному благоволению.


Сержант Бутаков и ефрейтор Цымбал с самого раннего утра, заступившие на КПП в очередное боевое дежурство, уже к обеду чувствовали себя чересчур уставшими и утомлёнными многочасовым бездельем. Устроившись в сторожевой будке, Славка с Андреем принялись вспоминать свою до армейскую жизнь. Спокойная и безмятежная обстановка располагала, да и было о чем им поговорить. Ведь мало того, что их детство и юность прошли в одном городе, в одном районе, так они ещё и «умудрились» окончить одну и ту же школу. Разница была лишь в том, что Бутаков распрощался со школьной партой, на год раньше Андрея. Подобные совпадения, скажу я вам, бывают в армейской жизни крайне редко, однако случаются.

Коль Славка Бутаков был по возрасту на год старше Цымбала, то и на призывной пункт (и, соответственно, на Кавказ) он попал годом раньше. В отличие от младшего Андрея, Славка успел захватить настоящую войну, успел окунуться в боевые сражения и лицом к лицу столкнуться со смертью. Потому и мог он позволить себе, без зазрения совести козырнуть перед земляком, сержантскими «лычками» и орденом, полученным в одной из тяжелейших боевых операций.

– Мать пишет, будто бы завод наш окончательно закрыли!.. – Цымбал делился последними новостями с родины. – …Отец остался без работы. Начал крепко подбухивать.

– Это что ж, получается?.. – усмехнулся в ответ Бутаков. – …Такая махина, такое огромное предприятие с цехами и прочими промзонами, будет простаивать? Я, конечно, понимаю, что ракеты нашей стране, быть может, вовсе не нужны… Однако зачем завод закрывать? Пусть бы он выпускал что-то иное, более мирную продукцию.

– Отчего ж «простаивать»? Основные корпуса уже сдали в аренду под всякие там склады, офисы, магазины. В подвалах китайцы грибы для местных ресторанов выращивают!

– Хорошенькая альтернатива, ничего не скажешь!.. – сплюнул Бутаков. – …На какие интересно шиши, десятки тысяч нищих людей, выброшенных с того завода на улицу, пойдут в те самые магазины и рестораны?

– Обычные работяги, конечно же, не пойдут! А вот такие балбесы, как ты, Славян, обязательно оставят в тех кабаках и супермаркетах все свои «боевые»! Не успеешь дембельнуться, как тотчас просадишь свои деньги на баб и пойло!

– Хрен-то там!.. – встрепенулся Бутаков. – …Свои, кровью заработанные деньжата, я собираюсь вложить в какое-либо перспективное и весьма прибыльное дело! Я вовсе не желаю повторить судьбу своих предков. То есть, всю свою жизнь влачить серое существование; жить от зарплаты до зарплаты, пересчитывая каждую копейку.

– Что ж!.. Хозяин, барин! Рискуй, коль есть желание!.. – лукаво улыбнулся Цымбал. При этом всем своим видом Андрей демонстрировал полное неверие в мифический золотой дождь, обещавший обрушиться на его сослуживца. – …Да, собственно, и чёрт с ними, с этими «боевыми»… Ты бы лучше, о войне что-нибудь рассказал.

– Не хочу, и не буду!.. – с лица Славки тотчас исчезла мечтательная улыбка. – …Я уже говорил тебе о том, что нет в ней ничего крутого и прикольного. На войне лишь дикий страх и смерть!.. Много крови и прочей отвратительной мерзости!.. Представь, что ты смотришь чересчур реальный ужастик. В процессе того просмотра ты вдруг понимаешь: да ведь он про тебя самого! В тебе вдруг начинают, просыпаться первобытные инстинкты, о которых, и думать-то стрёмно. Не уж-то, ты считаешь, что мне будет приятно вспоминать о подобных вещах, и уж тем более, кому-то о них рассказывать?

Пока оторванные человеческие останки, да изувеченные трупы с поля боя вынесешь, десять раз обрыгаешься… А теперь представь, какие чувства ты испытаешь, когда твои друзья и товарищи, за считанные секунды в эти самые трупы и превращаются?

– Славян, кончай жуть нагонять!.. – отмахнулся Андрей. – …Через месяц-другой ты вернёшься домой. Девки в очередь!.. Пацаны к тебе с почтением и уважением!.. В любой компании, стакан на халяву нальют!.. Тут ты и забудешь: и о крови, и о трупах. Голову даю на отсечение, примешься по ушам чесать: как служил, как в бой ходил, как награды получал! Сейчас я тебя вовсе не осуждаю. Именно так все дембеля и делают… Ты лучше скажи, а мне-то чего делать? Сам ведь знаешь, что не застал я настоящей войны. Почти год на Кавказе, а стыдно признаться: ни одного матёрого боевика, так живьём и не видел! Каждый день одни и те же горные пейзажи и всё те же, до боли приевшиеся, физиономии!.. Хоть байки, какие послушать, чтоб на «гражданке», от первого лица их пересказать. Кстати, Славка!.. Надеюсь, ты не сдашь меня нашим пацанам. Не станешь трепаться о том, что вот так, в этой грёбаной будке я всю свою чеченскую войну и просидел. Сам должен понимать: как мне чертовски не повезло.

– Ну, ты и придурок!.. О такой службе, как у тебя, любой из доброй дюжины моих бывших сослуживцев… В особенности те, которые вернулись домой в «цинке», тебе бы позавидовали чёрной завистью. Молил бы ты лучше Бога о том, чтоб твоя нынешняя служба, таковой до самого дембеля и осталась!

На страницу:
4 из 9