Дневник замужней женщины

– Возьми кусочек судака.

– Не хочу.

– В прошлый раз тебе понравился.

– Сейчас мне не хочется рыбы. Я неважно чувствую.

Муж кладет мне на тарелку кусок.

– Я же сказала, что не хочу. Ты же знаешь, если стану есть насильно, меня стошнит. Я возьму жареной колбасы с картошкой.

– Тебе вредно жареное.

– Тебе тоже, но ты себе не отказываешь.

– Возьми судака и обжарь.

– Ну что ты привязался ко мне с этой рыбой! Сколько раз тебе надо повторять, что не хочу я сегодня ее ни жареной, ни вареной.

– Не капризничай.

– Ты же видел, с каким трудом я готовила ужин. Я устала. Я только что пила лекарство для сердца, а ты принуждаешь меня обжаривать рыбу, которую я не желаю есть. Не приставай ко мне, – через силу говорю я.

– Не кричи.

– Мне даже возражать тебе трудно, не то что кричать. Не настаивай, пожалуйста. Не заставляй меня нервничать, не вынуждай огрызаться. Не делай из меня овчарку, я хочу быть покладистой болонкой. Мне бы скорее поесть да лечь в постель. Давление скачет. Час назад было сто девяносто на сто тридцать, а сейчас девяносто на шестьдесят. Тошнит, перед глазами все плывет, ноги дрожат и подгибаются. Ты понятия не имеешь, как тяжело бывает от резких перепадов давления.

– А раздражаться так есть силы.

– Раздражение у больного человека как раз и бывает от бессилия. Это у здорового от плохого характера.

– У меня хороший характер. Я обладаю природной жизнерадостностью и жизнелюбием. Я все проблемы по касательной отправляю. Если все через себя пропускать, жизнь будет невыносимо трудной. Это больше вам, женщинам свойственно. Я тотально, перманентно счастлив! И сейчас я к тебе внимание проявляю, а ты злишься.

– Сам радуешься, а проблемы мне оставляешь, да еще «награждаешь» мрачностью и злой иронией. Не надо… Давай помолчим… ради бога.

– Завелась. Я хотел как лучше. На тебя не угодишь!

– Кому лучше? Тебе? Ты ничего плохого делать не хочешь, но делаешь. Это у тебя само собой выходит? Ты даже не замечаешь?

– Зато ты все замечаешь.

– Достал ты меня! Уж коль на то пошло, я тебе скажу… Возьми себе в привычку…

– Папа, дай маме спокойно поесть, – не выдерживает сын.

Иногда по утрам так не хочется вставать с кровати! Но вспоминаю слова моего девяностолетнего деда-врача: «Как бы ни было тяжело, вставай, расхаживайся и включайся в работу. Иначе быстро угаснешь». И я встаю и иду.

*

– Мои сегодняшние слезы – следствие твоего поведения. Я пришла в больницу проведать тебя. Смотрю, а на вахте медсестры, которые выдают халаты, на меня поглядывают и хихикают. Я поняла, что твоя шлюха к тебе приходила. Не завязал ты с ней, а ведь обещал. Не много стоят твои обещания.

– Выдумываешь ты все.

– Как всегда я сама виновата в своем плохом здоровье и настроении? У меня знакомая медсестра в этой больнице работает. Я к ней зашла, чтобы убедиться, что мои наблюдения обоснованы. Не считай других глупее себя.

Сказать ему было нечего. Не сумел опровергнуть. Смолчал. Суду все ясно. (Наша студенческая поговорка.)

Дочь принесла альбом репродукций художников шестнадцатого-семнадцатого веков. Взгляд остановился на Арчимбольдо, Брейгеле и их последователях. «Голова Горгоны», змеи из глаз… Это служители тьмы? Фу, какая гадость! Демонические персонажи вызывают у меня отвращение. Наши домовые и даже черти приятней будут, они не такие мерзкие. Художники изображали ужасные проявления человеческой души в воспитательных целях? Это квазичеловеческие образы и символы? Я их замечала даже в скульптурах Микеланджело. Они – подражание, имитация, перевертыши… чего? Художники поняли, что после Леонардо да Винчи в академической манере достигнут потолок и попытались выйти за пределы общепринятых истин или создать новую реальность? Иногда небольшие искажения реальности открывают новый взгляд на мир. Современные художники тоже вторгаются в область невидимую, неосязаемую, пытаются новыми способами изображать виртуальную реальность, добавляя в нее еще одно измерение – время, например, помещая прошлое в будущее. Используя цифровые технологии, смещают пространство, раздвигают границы восприятия. Во всем им хочется дойти до самой сути.

Если портреты рассматривать с точки зрения той далекой эпохи – это их собственное освобождение от страхов? У всех? Это глумление над искусством, над человеческим образом, над красотой? Где в них границы человеческого? Традиции какого рода их предполагают? Из глубины памяти явились слова: «Не бойтесь удивить человечество своей необычностью».

А вот аллегории времен года не страшные, интересные, оригинальные. Они напомнили мне из детства портреты Сталина из цветов и фруктов. Художник Поленов говорил, что искусство должно нести радость. А жена Джона Леннона утверждала, что оно должно помогать людям выживать. Не так уж и велика смысловая разница между этими двумя высказываниями.

Великие художники начала двадцатого века у живописцев средневековья переняли и развили манеру уродовать лица? (Все мы у кого-либо учимся!) Там была другая подоплека? И у Дали заимствовали? Нормальная преемственность? У него тоже непривычное сочетание предметов, но он дальше пошел, углубился в сверхсознание и подсознание. Что сюрреалисты в этой манере искали и находили нового? Человеку хочется видеть и понимать прекрасное и гармоничное. Может, поэтому меня не покидает ощущение чего-то противоестественного… Я впадаю в крайность?

А сама в детстве в каждом сучке дерева видела нос смешного старичка-лесовичка, из каждой трещинки на стволе на меня глядели фантастические, но не страшные животные, потому что я любила лес и не боялась по нему бродить. Мое воображение рисовало то их баталии, то праздничные игры. Меня это развлекало, и я мечтала когда-нибудь перенести свои фантазии на бумагу. Но взрослая жизнь меня переформатировала, и хотя не убила способности к воображению, поселила в душе страхи, связанные с моментами опознавания в человеке… нечеловеческого.

Но в пятнадцатом веке лицо человека считалось святым, священным, Богом созданным… Привычка к норме утомляла художников, вот и создавали они рисунки малопристойные, дерзкие, выступающие за край… Раньше как говорили? «Кто презрел образ Божий, тот презрел человека. Кто Слово Божье презрел, тот сгубил себя». А художники, нарушая гуманистическую природу человека, искажали не лица, а смысл божественного присутствия? Протестовали, утверждая, что сущность человека не божественная? За этим уже тогда стояла человеческая редукция? Даже из Богоматери вытаскивали что-то гадкое. Это извращение? Идеальная красота – оборотная сторона идеальной чудовищности? Они погружали людей во мрак и как-то влияли на них? Чем оборачивалось смещение изображений лиц за пределы прекрасного начала? Уводило во тьму?

В эпоху Возрождения художник шел к Человеку. В те времена невозможно было такое кощунство и бесстыдство как в двадцать первом веке, когда нет пределов… нет этики, когда человек уходит туда, где он человеком не является. В шестнадцатом веке человечность была по эту сторону грани, а в двадцать первом уже по ту? Может, мы еще у пропасти, в ожидании апокалипсиса или его колесница несется на нас с огромной скоростью? Как его не допустить? Эти проклятые войны…

Выйдя за пределы христианства, мы должны сами решать, что нам выбрать: уродство или красоту? На футболках младших внуков моих друзей страшные рожи – порождение мерзкого человеческого воображения. А их друзья с удовольствием вешают себе на шею всякие обереги и символы зла. Они не деформируют свою юную личность? Это не уход за грань, где в глупой жестокости безвозвратно теряется человеческое? Куда это их может завести? Я слишком серьезно отношусь к мелочам? Не зря внуки подвергают ироническим замечаниям мои «старорежимные» взгляды? У старших внуков на майках уже что-то юмористическое. Слава Богу, поумнели! А другие? Все ли? И фильмы-ужасы используют отвратительных демонов. Двадцатый век довел их образы до предела. А у кого-то из детей они могут застрять в мозгу.

Я хочу видеть спокойные человеческие лики, а сама люблю рисовать карикатуры и шаржи. У меня полезный интуитивный страх перед жестокостью реального мира или я рассуждаю как заржавевший педагог, как заплесневевший сухарь? Я с ума от страха за детей соскакиваю? Это моя запредельная мнительность? Меня, например, никогда не интересовало, какого цвета трусы у знаменитых артистов, а теперь об этом рассказывают на первом главном канале. И у кого не все дома? Как мне оградить детей от пошлости? Меня опять заносит?

Может, те художники все-таки шутили и создавали лица ада на потеху? И на картинах у Леонардо да Винчи в окружении Христа тоже есть мерзкие типы. Например, там, где Он в окружении убийц… Зрителю не до смеха.

Кому-то дано мысли и чувства выражать словами, а кому-то музыкой или красками.

Людей искусства трудно сразу понять. У каждого своя зона влияния, свой взгляд. Я сама сначала считала, что Малевич не умеет рисовать. Потом поняла, что он фигура переходного периода, стала присматриваться к его творчеству, изучать, искать связь времен. И в результате он сломал мое неренессансное видение его творчества. То же самое я могу рассказать о понимании искусства итальянского художника Тинторетто. Он соединял возвышенное и обыденное, землю и небо. Я не склонна к сакральным ощущениям, но его фигуры поют. А что он делал со светом?! Он создавал «нейроны света». Он изобретал новое, но не брал на себя функции Бога. И хорошему режиссеру интересно «поиграть» смыслами на другой площадке, в чужом пространстве (В Италии, допустим.) Да так, чтобы вписаться в него, чтобы все гармонировало. Это же другая вселенная чувств!

«Тайную вечерю» пишут до сих пор, вступая с нею в диалог. Только у Тинторетто ее было восемь вариантов. И поток творческих идей неиссякаем. Продолжается «интервенция» современных художников и в пространство Леонардо да Винчи, и Рембрандта. И молодым зрителям интересно разгадывать их новые решения, искать перекличку с прошлым. Например, теперь художники предполагают в этой картине идею причастия, но не предательства. А я согласна с Дали: «Не надо искать Иуду, каждый из присутствующих мог быть предателем». Все мы в какой-то мере… Иуды и Каины, обреченные жить на земле. И часто не преднамеренные… Таков и мой печальный жизненный опыт наблюдений за человеческой природой.

«Спиной» на кухне смотрела сюжет про режиссера Соловьева. Он эмоционально наполнен и переполнен. Словами рассказывать о чувствах у него не очень получается, но фильмы создает хорошие. Ему везло? А мой знакомый режиссер жаловался: «Раньше идеология душила, не давала высказаться, а сейчас отсутствие денег давит».

Оказывается, Сергей Зверев прекрасный стилист, надежный, скрупулезный специалист, честнейший и порядочнейший человек. Но его эпатаж, его ругательства…

15

– Митя не имеет постоянных обязанностей перед семьей, у него много свободного времени. А как известно, пьют или гуляют обычно бездельники. Малейшее ущемление свободы вызывает в муже бурю возмущений. И бежит он к женщинам, жаловался на притеснения. Они льстиво его хвалят, жалеют бедненького, надеясь переманить, прибрать к рукам или хотя бы использовать. Он всегда нуждался в няньках не только дома, но и на стороне, чтобы слюни ему утирали. Он так и не повзрослел, не возмужал. Женщины его понимают. Одна даже сказала: «Сволочь, но привлекательная сволочь. Имеет обхождение. Когда хочет. И это неопровержимый факт». Я тоже теперь его понимаю. Но мне от этого не легче. Пока дети росли, мне некогда было вникать в наши проблемы. Все бегом, бегом, многое надо было успевать… Хотя, конечно, случались попытки понять. Например: с какой стати я должна делать все, а он – ничего. Но любила, верила, жалела, сочувствовала. Дура была. «Придурошная», как шутит Инна. Все пережила и перегорела… Вот говорят, что весь мир спасти нельзя, а каждого человека можно. А кто спасать будет? Говорят… «Говорят, кур доят».

Сколько раз сажусь за компьютер, столько раз Митя проезжается по мне и часто одними и теми же фразами. Без комментариев не может. Знает же, что его насмешки выбивают меня из колеи. Он радуется, когда я, разнервничавшись, оставляю интересное для меня занятие?

Отвечаю ему: «Я не делаю тебе замечаний, когда ты часами болтаешь с друзьями по телефону или смотришь телевизор, не выражаю недовольства по поводу твоих поездок на рыбалку, почему же ты так нетерпим к моим безобидным занятиям? Ты ежедневно копаешься в планшете, а меня начинаешь упрекать, как только я включаю за компьютер. Почему тебе можно, а мне нельзя? Где логика? Подумала сердито: «Тебя мало занимает искусство. Но чтобы не чувствовать себя «неполноценным», ты все о чем не знаешь и чего не понимаешь или не воспринимаешь, подвергаешь осмеянию или вовсе не замечаешь. Тебя удивляло, но не восхищало, когда я по памяти читала отрывки из любимых произведений, прекрасно знала биографии многих знаменитых деятелей искусства. А ты попытайся вникнуть в то, что мне нравится. Не помешает. Я же слушаю политику, хотя от ее переизбытка на экране меня уже тошнит. Я в курсе всех событий и у нас, и за рубежом. И это меня не обедняет».

– Муженек, сегодня день физкультурника. Будем кросс бегать?

– От спальни до кухни и от кухни до туалета?

– Погода чудная. Пойдем в парк, полюбуемся на золотую осень, заодно и подышим лесом.

– С балкона вид лучше. А деревенским воздухом я завтра на рыбалке надышусь.

– Сама схожу.

– Попутного ветра.

Сегодня Митя вообще до абсурда дошел. Придрался будто я салфетки пачками расходую. У меня глаза на лоб от удивления полезли. Возмутилась: «Скряга, я пользуюсь матерчатыми салфетками, а ты бумажными! К себе предъявляй претензии». У него «заскок»? Может, просто рассчитывал «завести»? Перебьется. Слава Богу, пенсии у нас одинаковые. Хоть тут у него нет повода цепляться.

– Опять идешь на улицу? А говоришь, больная.

– Врачи настаивают на ежедневных хотя бы получасовых прогулках. У плиты здоровье не укрепить. Я не могу без дела гулять по парку, вот и завела перед домом цветник и по мере сил по вечерам в нем вожусь. Это плохо? Лучше дома стонать?

– Твои фляжки с водой для полива уже в квартиру перебрались.

– На балконе они никому не мешают. А твоя рыбацкая одежда посреди зала кучей лежит. От носков и сапог воняет на всю квартиру, меня тошнит от их запаха, но я не делаю тебе замечаний, пока ты ко мне не начинаешь приставать с претензиями. Как я устаю от тебя! Ресурс моей души уже заканчивается.

Пока я верила, что несмотря на свой эгоизм Митя любит меня, мне все было по плечу, я все трудности преодолевала. Эта вера удваивала, утраивала мои силы. Мне одной было тяжело справляться со всеми домашними делами, но я все успевала и по-своему была счастлива. Я растворялась в любви к мужу и забывала о себе. А это неправильно.

Он врал не изобретательно, но так естественно, натурально, что я верила. А узнав о предательстве, я тяжело заболела. Помню, в тот день охватила я голову руками, а волосы мои каляные (так моя бабушка говорила) как проволока и не гнутся. И коже под ними больно-больно… Во рту сухо, в горле наждак… Болезнь на длительное время будто обнулила мою прошлую жизнь. Я думала только о том, чтобы выжить.

После больницы я оставила работу и потихоньку занимаюсь домашними делами. Худо-бедно, но выполняю свой минимум. Митя против моей воли – я устаю от присутствия чужих людей – нанял домработницу. Она была лентяйкой, не умела готовить и к тому же воровала. Полгода я с ней мучилась, каждый день нервничала, умоляла уволить. Не слушал муж меня. Сын помог избавиться. Тогда он привел вторую, молодую, энергичную. Она потребовала гладильную доску. Не со мной, с нею он пошел ее покупать. Женщина удивленно взглянула на него, на меня и, пожав плечами, отправилась в магазин. «Значит так у них принято», – говорил ее взгляд. И мне не хотелось вступать в спор при чужом человеке. Я перед этим объясняла Мите, что жена должна выбирать вещи на свой вкус и вручать домработнице.

– Работники могут меняться, а я – хозяйка и всем должна в семье командовать. Своим походом в магазин с чужим человеком ты меня унизишь. Ты уже совсем меня со счетов сбрасываешь? – растолковывала я мужу элементарные истины.

– Глупости, – возразил он и сделал по-своему.

– Жаль, что ты не понимаешь таких простых этических вещей, – вздохнула я с обидой. – В лесу с волками, что ли воспитывался? Если хочешь понимать меня, поднимай свой культурный уровень.

Еще раз попыталась поговорить с Митей на эту тему, но в ответ получила раздраженное:

– Не обращай внимания на мелочи.

А я подумала: «Когда здорова была – не замечала. И зря». Потом вслух возразила:

–Уважительное отношение к близкому человеку – не мелочь, а основа существования семьи.

– Я для тебя старался, а тебе всё не так.

– Я тронута! Сколько мне нужно повторять, чтобы ты запомнил: «Если хочешь сделать мне приятное, угодить, делай так, как я прошу. Не считаясь с моим мнением, ты оскорбляешь меня».

Новая домработница оказалась умной женщиной. Она довольно скоро поняла характер моего мужа и ушла от нас. Перспективы жизни с таким человеком ей не светили. Я сразу поняла ее намерения, только виду не подала, решила, пусть сама убедится, так будет быстрей и верней.

Злюсь на мужа, молча бешусь… но мне так не хватает его любви! Неразрывными узами связана я с ним, потому что понимаю, что любовь – самое ценное, что есть на свете? Но когда долго веришь и напрасно надеешься, то устаешь. Обиды концентрируются… Еще Ницше объяснял, что «твои ближние всегда будут ядовитыми мухами». Сколько раз просила: «Ты запутался, давай забудем все, что было и начнем жизнь заново, без лжи. Будем называть вещи своими именами. Это же так просто!» Для меня просто, а Мите не хотел себя переделывать. Ложь стала его сутью.

Разговаривала с батюшкой около церкви. Проходила мимо, а он беседовал с прихожанкой. Остановилась, тоже вопрос задала. Он ответил: «Если есть любовь, должно быть и доверие. Домострой ничего общего с христианством не имеет… Где-то он уступит, где-то она, а где-то вместе придут к общему решению…» Мои слова повторил.

Соседка думала, что если заставит мужа повенчаться, так в его душе сразу воцарился покой. Такого не бывает. К этому надо самому прийти. К тому же венчание накладывает обязательства. Они должны будут призваны давать жизнь стольким детям, скольких Бог им пошлет. Только кто теперь исполняет эти предписания и заповеди?..

*

Третий раз не могу попасть на УЗИ. И это платная медицина! Что же тогда теперь твориться в бесплатных поликлиниках?

Моя медицинская карта – «полное собрание сочинений». Оно разностороннее и разноплановое.

Чем только ни лечили врачи мне сухую экзему! Ничего не получалось. Но как только я взяла себя в руки и решила не обращать внимания на фокусы мужа, болячки сами вскоре прошли.

Ужинаем на кухне. Колени мои ноют, тяжело сгибаются-разгибаются. Прошу мужа выключить газ под кастрюлькой.

– Какой ручкой – спрашивает. Чувствую, не хочет помочь, хотя ему достаточно протянуть руку, ведь рядом с плитой сидит. Как же, прошу сделать непривычную для него женскую работу!

– Крайней от тебя, – отвечаю сдержанно. (Лучше бы пересилила боль и сама выключила.)

Он поворачивает вторую.

– Ты выключил чайник, а он еще не вскипел.

– Ты про другую кастрюлю говорила, – возражает Митя первое, что приходит ему в голову.

– Где ты видишь другую? На плите одна.

– Цепляешься ко мне, тебе бы только командовать.

– Командовать, придираться и кричать – это твой метод общения с близкими, – не выдерживаю я. – Теперь ты понимаешь, почему я до болезни все делала сама, а тебя не просила? Ты же все мозги проешь, прежде чем пальцем шевельнешь. Так кто у нас в семье капризный? Или ты так любишь мне досаждать, что уже и жить без этого не можешь?

А теперь, когда мое здоровье, между прочим по твоей вине, ослабело, я вынуждена просить помощи, хотя нормальный муж должен сам догадываться быть предупредительным. Хотя от кого я жду… Ты же никогда ни к чему не причастен.

Я умышленно закончила разговор этой фразой. Иначе он вообще через минуту забудет, о чем я его просила. Хотелось добавить, мол, одно у тебя в голове: «где-нибудь, с кем-нибудь и как-нибудь, и в этом твоя суть», но сдержалась, не стала обострять отношения. Ни к чему хорошему это не приведет.

Смотрю в окно. «Ветер вдали вскрывает небу вены» и выпускает темные облака, а поблизости, в парке, он лохматит «табуны гривастых» тополей. Слева открывается широкая панорама микрорайонов. Их построили за перестройку. Я туда редко наезжаю. Зимой странным образом нарушается геометрия города. Но высотки служат прекрасными ориентирами. Хорошо, что мы выбрали квартиру на самом верхнем этаже. Какой обзор!

– Митя, выключи, пожалуйста, чайник. Слышишь, свисток надрывается.

– А вдруг ты захочешь варить воду еще минут десять, – издевательски заявляет муж.

– Такое только тебе могло прийти в голову. Не хочешь выключать, так хоть свисток сбрось. Звук на уши давит. Тебе же только руку протянуть, а мне вставать надо. Я три часа у плиты стояла, только присела, а ты все это время лежал на диване и читал.

Митя поворачивает ручку газа так резко, что задевает локтем чайник, и он слетает с плиты на пол. Маты заполняют нашу маленькую кухню. Я сдержанно говорю мужу, что эта мелочь не стоит наших нервов.

Раньше я кинулась бы мыть пол. Я всегда убирала за ним, когда варенье или борщ взлетали от его психа чуть ли не до потолка, а он выводов не делал из своего поведения. Но любому терпению есть предел. Я поняла, что пока буду ему няней, он так и не научится сдерживать свои эмоции. (Давно надо было!) Из кухни в мой адрес долго несутся проклятья.

Я молчу. Как я устала терпеть неконтролируемую агрессию и скандальные выходки мужа, в которых он словно теряет границы реальности! И свое раздражение по их поводу мне надоело. Сам провоцирует безрассудные необузданные ситуации, сам звереет. И несет его куда-то… И никогда не кается. Врач объяснял, что ревность и насилие в любых формах – признак неуверенности в себе. Но муж никогда не признавал выводов специалиста.

К месту вспомнилось чье-то стихотворение в толстом журнале. В нем весело рассказывалось о том, как капризный муж все больше и больше предъявлял требований к жене, а когда она оставила его, вынужден был довольствоваться столовой и прачечной. Рассказать о нем Мите? Не стоит под горячую руку.

В памяти всплыла шутка Инны: «Я работаю на опережение. Когда в меня целятся, я сначала стреляю, а потом думаю, «кто это и за что?» Я тоже человек независимых суждений, но не способна перед мужем их отстаивать. А жизнь не Невский проспект, а все больше ямы да канавы, особенно, когда не к кому обратиться за помощью.

Я мечтала прожить с мужем так, чтобы мы слова грубого друг другу за всю жизнь не сказали. Собственно я так и жила, пока не узнала… Теперь вот срываться стала. Лежу и думаю: «Может быть, есть упражнения для души, чтобы в любой обстановке ее в красоте содержать, как и тело? Вряд ли. Беды и болезни ни лицо, ни душу не красят. Но как хочется легкости и светлых ощущений от жизни!»

Как-то спросила мужа: «Стоила ли хоть одна твоя «великая» любовь на стороне благосостояния семьи, моего здоровья и моральной трагедии наших детей?» Не стал метать громы и молнии. Может, сам впервые над этим задумался и попытался оценить? Искренне сомневаюсь в правильности моего предположения… и тем более его выводов. А может, с возрастом память о яркой страсти выцветает, и прошлые мечты уже кажутся ему примитивными? Вот и промолчал.

Утром заглянула в холодильник, а там все стенки красные от клубничного сока. Говорю мужу устало: «Я же много раз просила тебя класть размораживаемый продукт в кастрюлю. Я только вчера вымыла холодильник. Бог с ней, с клубникой, но ты и сырое мясо, и рыбу норовишь положить размораживать на верхнюю полку. Будь, пожалуйста, внимательнее».

И что я услышала в ответ на мои вздохи?

– Вечно тебе все не так. Упрекаешь меня. Я как вол пашу на кухне!

В чем дело? Митя, оказывается, сегодня впервые за пятьдесят лет нашей совместной жизни за собой стол вымыл после обеда, потому что так и не научился есть аккуратно. «Ему, наверное, раньше казалось, что пыль и мусор у нас в квартире никогда не образовывались, и у меня не было необходимости убирать, итак всегда чисто было. А теперь, видите ли, на кухне надо пол каждый день хотя бы подметать. А стол вообще после каждого приема пищи приходится мыть», – насмешливо подумала я, но дразнить мужа не стала. Не считаю шутливую формулировку о том, что семейная жизнь – игра саперов с минерами – правильной. Я за мирное сосуществование и взаимопомощь. Но все же сказала:

– Ты теперь на пенсии, глобальных производственных вопросов решать не приходится, переключай свое внимание на мелочи, из которых теперь состоит наша жизнь. Я понимаю, трудно разгребать проблемы на уровне самих проблем, находясь внутри, но надо. Мне уже трудно делать привычную работу, я нуждаюсь в твоей помощи. Давай вместе справляться? Вон та трехлитровая банка освободилась неделю назад. Ты ее по нескольку раз на дню переставляешь и злишься, потому что она тебе мешает. Но ведь куда проще сразу отнести ее на балкон и поставить на стеллаж, где ей и место. Смешно? А почему мясорубку ставишь на полку, а запчасти к ней бросаешь где попало? Мне потом их приходится полдня искать по всей квартире. То же самое касается «мужского» инструмента. Ты теперь должен жить так, будто все эти мелочи имеют важный смысл. Как ты думаешь, почему я напоминаю тебе об этих противных мелочах? Я не хочу, чтобы ссоры повторялись. Ведь как они образуются? Петелька за крючочек… за другую петельку… одно за другое цепляется. И по кругу… И какой уж там мир…