Полная версия
И каждый вечер, в час назначенный. Стихотворения 1878–1921
Федор Сологуб
Наряду с исключительным богатством ритмов (Андрей Белый считал, что «подлинным ритмическим дыханием» обладают только Блок и Сологуб), для его поэзии была характерна очарованность смертью. «И только в стихах своих был он прежним, одиноким, усталым, боялся жизни, «бабищи румяной и дебелой», и любил ту, чье имя писал с большой буквы, – Смерть», – вспоминала Тэффи.
После революции Сологуб пытался эмигрировать, но из-за постоянных отказов в визе и бюрократической волокиты его жена, Анастасия Чеботаревская, покончила с собой. Сологуб с головой окунулся в работу, однако его новые произведения больше не печатались. Тем не менее он вошел в Петроградское правление Всероссийского союза писателей, в 1924 году возглавил его, хотя советскую власть категорически не принимал и даже сочинял антисоветские басни. Умер в декабре 1927 года в возрасте 64 лет.
«Безочарованность и скуку…»
Безочарованность и скукуДавно взрастив в моей душе,Мне жизнь приносит злую мукуВ своем заржавленном ковше.7 июня 1891
«На серой куче сора…»
На серой куче сора,У пыльного забора,На улице глухойЦветет в исходе мая,Красою не прельщая,Угрюмый зверобой.В скитаниях ненужных,В страданиях недужных,На скудной почве зол,Вне светлых впечатленийБезрадостный мой генийТомительно расцвел.26 мая 1895 года«Порос травой мой узкий двор…»
Порос травой мой узкий двор.В траве лежат каменья, бревна.Зияет щелями забор,Из досок слаженный неровно.Из растворенного окна,Когда сижу один, лениво,Под тем забором мне виднаПолынь да жгучая крапива.И ветер, набежав порой,Крапиву треплет и качает,Играет ею, вот как мнойСудьба капризная играет.И я, как та крапива, жгусь,Когда меня случайно тронут.И я, как та крапива, гнусь,Когда порывы ветра стонут.9-13 мая 1889«Я рано вышел на дорогу…»
Я рано вышел на дорогуИ уж к полудню утомлен,Разочарован понемногуИ чадом жизни опьянен.В душе мечта свернуть с дороги,Где камни острые лежат,Так утомившие мне ноги, –Но я и отдыху не рад.Короткий отдых к лени манитИ утомленный ум туманит,А неотвязная нуждаИдет со мной везде, всегда.Нужда – наставник слишком строгий,И страшен взор ее, как плеть,И я тащусь своей дорогой,Чтобы на камнях умереть.Когда богач самолюбивыйПромчится на коне верхом,Я молча, в зависти стыдливойПосторонюсь перед конем.И сзади в рубище смиренномТащусь я, бледный и босой,И на лице его надменномНасмешку вижу над собой.12 мая 1889
«В поле не видно ни зги…»
В поле не видно ни зги.Кто-то зовет: «Помоги!»Что я могу?Сам я и беден и мал,Сам я смертельно устал,Как помогу?Кто-то зовет в тишине:«Брат мой, приблизься ко мне!Легче вдвоем.Если не сможем идти,Вместе умрем на пути,Вместе умрем!»18 мая 1897«Жаркое солнце по небу плывет…»
Жаркое солнце по небу плывет.Ночи земля утомленная ждет.В теле – истома, в душе – пустота,Воля почила, и дремлет мечта.Где моя гордость, где сила моя?К низшим склоняюсь кругам бытия.Силе таинственной дух мой предав,Жизнью, подобной томлению трав,Тихо живу, и неведомо мне,Что созревает в моей глубине.9 октября 1897«Вывески цветные…»
Вывески цветные,Буквы золотые,Солнцем залитые,Магазинов рядС бойкою продажей,Грохот экипажей, –Город солнцу рад.Но в толпе шумливой,Гордой и счастливой,Вижу я стыдливой,Робкой нищетыСкорбные приметы:Грубые предметы,Темные черты.18 марта 1896«На гулких улицах столицы…»
На гулких улицах столицыТрепещут крылья робких птиц,И развернулись вереницыУгрюмых и печальных лиц.Под яркой маской злого светаБлестит торжественно глазет.Идет, вся в черное одета,Жена за тем, кого уж нет.Мальчишки с песнею печальнойБредут в томительную дальПред колесницей погребальной,Но им покойника не жаль.28-29 января 1896«Живы дети, только дети…»
Живы дети, только дети, –Мы мертвы, давно мертвы.Смерть шатается на светеИ махает, словно плетью,Уплетенной туго сетьюВозле каждой головы,Хоть и даст она отсрочку –Год, неделю или ночь,Но поставит все же точкуИ укатит в черной тачке,Сотрясая в дикой скачке,Из земного мира прочь.Торопись дышать сильнее,Жди – придет и твой черед.Задыхайся, цепенея,Леденея перед нею.Срок пройдет – подставишь шею,Ночь, неделя или год.15 апреля 1897«Иди в толпу с приветливою речью…»
Иди в толпу с приветливою речьюИ лицемерь.На опыте всю душу человечьюДо дна измерь.Она узка, темна и несвободна,Как темный склеп,И тот, кто час провел в ней неисходно,Навек ослеп.И ты поймешь, какое врачеваньеВ окно глядетьИз тьмы души на птичье ликованьеИ сметь, и петь.29 июля 1898Недотыкомка серая
Недотыкомка сераяВсе вокруг меня вьется да вертится –То не Лихо ль со мною очертитсяВо единый погибельный круг?Недотыкомка сераяИстомила коварной улыбкою,Истомила присядкою зыбкою,Помоги мне, таинственный друг!Недотыкомку серуюОтгони ты волшебными чарами,Или наотмашь, что ли, ударами,Или словом заветным каким.Недотыкомку серуюХоть со мной умертви ты, ехидную,Чтоб она хоть в тоску панихиднуюНе ругалась над прахом моим.1 октября 1899«Порой повеет запах странный…»
Порой повеет запах странный, –Его причины не понять, –Давно померкший, день туманныйПереживается опять.Как встарь, опять печально всходишьНа обветшалое крыльцо,Засов скрипучий вновь отводишь,Вращая ржавое кольцо, –И видишь тесные покои,Где половицы чуть скрипят,Где отсырелые обоиВ углах тихонько шелестят,Где скучный маятник маячит,Внимая скучным, злым речам,Где кто-то молится да плачет,Так долго плачет по ночам.5 октября 1898 – 10 февраля 1900«Все эти ваши слова…»
Все эти ваши словаМне уж давно надоели.Только б небес синева,Шумные волны да ели,Только бы льнула к ногамПена волны одичалой,Сладко шепча берегамСказки любви небывалой.2 июля 1909
«Поняв механику миров…»
Поняв механику мировИ механичность жизни дольной,В чертогах пышных городовМы жили общиной довольной,И не боялись мы Суда,И только перед милым прахомВдруг зажигались иногдаСтыдом и острым страхом.Возник один безумец там,И, может быть, уже последний.Он повторил с улыбкой намМинувших лет смешные бредни.Не понимая, почемуВ его устах цветут улыбки,Мы не поверили ему.К чему нам ветхие ошибки!На берег моря он бежал,Где волны бились и стонали,И в гимны звучные слагалСлова надежды и печали.Так полюбил он мглу ночейИ тихо плещущие реки,Что мест искал, где нет людей,Где даже не было б аптеки.И, умирая, он гляделВ небесный многозвездный купол,Людей не звал, и не хотел,Чтоб медик пульс его пощупал.27 августа 1909, Шмецке
«Опять ночная тишина…»
Опять ночная тишинаЛежит в равнине омертвелой.Обыкновенная лунаГлядит на снег, довольно белый.Опять непраздничен и синьПростор небесного молчанья,И в глубине ночных пустыньВсе те же звездные мерцанья.И я, как прежде, жалкий раб,Как из моих собратьев каждый,Все так же бледен, тих и слаб,Все тою же томлюсь я жаждой.Мечтать о дивных чудесахХочу, как встарь, – и не мечтаю,И в равнодушных небесахПророчеств новых не читаю.И если по ночным снегам,Звеня бубенчиками бойко,Летит знакомая всем намПо множеству романсов тройка,То как не улыбнуться мнеЕе навязчивому бреду!Не сяду в сани при лунеИ никуда я не поеду.27 декабря 1910, Мустамяки
«Ты живешь безумно и погано…»
Ты живешь безумно и погано,Улица, доступная для всех,Грохот пыльный, хохот хулигана,Пьяной проститутки ржавый смех.Копошатся мерзкие подруги –Злоба, грязь, порочность, нищета.Как возникнуть может в этом кругеВдохновенно-светлая мечта?Но возникнет! Вечно возникает!Жизнь народа творчеством полна,И над мутной пеной воздвигаетКрасоту всемирную волна.18 сентября 1913, Петербург«Стихия Александра Блока…»
Стихия Александра Блока –Метель, взвивающая снег.Как жуток зыбкий санный бегВ стихии Александра Блока.Несемся – близко иль далеко? –Во власти цепенящих нег.Стихия Александра Блока –Метель, взвивающая снег.28 декабря 1913, Петербург
Валерий Брюсов
Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924) – русский поэт, один из основоположников символизма, прозаик, переводчик, литературный критик, драматург, историк.
Писал стихи с 8 лет, в 13 уже был уверен, что станет поэтом. Переворот в его понимании поэзии совершили французские символисты – юный Брюсов публикует ряд статей о них и издает первые символистские сборники в России «Русские символисты». Один из них включал и самое знаменитое декадентское одностишие «О закрой свои бледные ноги», объект многочисленных пародий и насмешек.
Дебютную книгу стихов Брюсов назвал «Chefs d’oeuvre» («Шедевры»), уведомив, что завещает ее «вечности и искусству». Он разрабатывал теорию символизма, руководил ведущим символистским издательством «Скорпион». От историко-мифологических образов в творчестве перешел к идеям урбанизма – фактически стал первым урбанистом в русской поэзии, воспевая городской пейзаж, как свой «отчий дом».
Творчество Брюсова отличало невероятное стилистическое разнообразие, эрудированность, даже энциклопедизм, и тяга к экспериментам. Это далеко не всеми приветствовалось – упреки в холодном экспериментаторстве и бездушии звучали регулярно. С выходом в 1904 году сборника «Urbi et Orbi» («Граду и миру»), в котором нарастают гражданские мотивы наряду с темами самообожания и эротомании, Брюсов стал признанным вождем русского символизма, настоящим литературным мэтром.
Валерий Брюсов
Периоды подражания Брюсову, который развивал разнообразные формы стихосложения и неточные рифмы, разрабатывал тонический стих и фигурную поэзию, переживали многие поэты, включая младосимволистов Александра Блока, Андрея Белого, Сергея Соловьева. Его огромный авторитет распространялся и на адептов других течений – акмеизма и футуризма. Возглавляемый им журнал «Весы» был самым представительным и авторитетным модернистским изданием. Стоя во главе Московского литературно-художественного кружка, он повлиял на становление целого поколения литераторов.
После революции, пытаясь идти в ногу со временем, Брюсов радикально обновил свою поэтику, нагрузив ее неологизмами (критики назвали этот период академическим авангардизмом). Однако «народные массы» к его творчеству остались равнодушны. В 1920-е годы основную энергию Брюсов направил на служебные обязанности – занимал директорские должности при книжной палате, Наркомпросе, Глапрофобре, возглавлял Всероссийский союз поэтов, стал профессором МГУ, создал Высший литературно-художественный институт – предшественник Литературного института имени Горького.
В 1923 году ему было присвоено почетное звание народного поэта Армении – за огромную работу по популяризации армянской культуры. Он выполнил множество переводов с армянского (большинство произведений переводилось впервые), подготовил несколько сборников и уникальный в своем роде труд «Летопись исторических судеб армянского народа».
Валерий Брюсов ушел из жизни в октябре 1924 года вскоре после празднования 50-летнего юбилея.
«О, закрой свои бледные ноги…»
О, закрой свои бледные ноги.3 декабря 1894Творчество
Тень несозданных созданийКолыхается во сне,Словно лопасти латанийНа эмалевой стене.Фиолетовые рукиНа эмалевой стенеПолусонно чертят звукиВ звонко-звучной тишине.И прозрачные киоски,В звонко-звучной тишине,Вырастают, словно блестки,При лазоревой луне.Всходит месяц обнаженныйПри лазоревой луне…Звуки реют полусонно,Звуки ластятся ко мне.Тайны созданных созданийС лаской ластятся ко мне,И трепещет тень латанийНа эмалевой стене.1 марта 1895
Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,Ныне даю я тебе три завета:Первый прими: не живи настоящим,Только грядущее – область поэта.Помни второй: никому не сочувствуй,Сам же себя полюби беспредельно.Третий храни: поклоняйся искусству,Только ему, безраздумно, бесцельно.Юноша бледный со взором смущенным!Если ты примешь моих три завета,Молча паду я бойцом побежденным,Зная, что в мире оставлю поэта.15 июля 1896
«Как царство белого снега…»
Как царство белого снега,Моя душа холодна.Какая странная негаВ мире холодного сна!Как царство белого снега,Моя душа холодна.Проходят бледные тени,Подобны чарам волхва,Звучат и клятвы, и пени,Любви и победы слова…Проходят бледные тени,Подобные чарам волхва.А я всегда, неизменно,Молюсь неземной красоте;Я чужд тревогам вселенной,Отдавшись холодной мечте.Отдавшись мечте – неизменноЯ молюсь неземной красоте.23 марта 1896«В тиши задремавшего парка…»
В тиши задремавшего парка«Люблю» мне шепнула она.Луна серебрилась так ярко,Так зыбко дрожала волна.Но миг этот не был желанным,Мечты мои реяли прочь,И все мне казалось обманным,Банальным, как лунная ночь.Сливая уста в поцелуе,Я помнил далекие сны,Другие сверкавшие струи,Иное мерцанье луны.6 августа 1893В прошлом
Ты не ведала слов отреченья.Опустивши задумчивый взор,Точно в церковь ты шла на мученья,Обнаженной забыла позор.Вся полна неизменной печали,Прислонилась ты молча к столбу, –И соломой тебя увенчали,И клеймо наложили на лбу.А потом, когда смели бичамиЭто детское тело терзать,Вся в крови поднята палачами,«Я люблю» ты хотела сказать.3 ноября 1894Женщине
Ты – женщина, ты – книга между книг,Ты – свернутый, запечатленный свиток;В его строках и дум и слов избыток,В его листах безумен каждый миг.Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!Он жжет огнем, едва в уста проник;Но пьющий пламя подавляет крикИ славословит бешено средь пыток.Ты – женщина, и этим ты права.От века убрана короной звездной,Ты – в наших безднах образ божества!Мы для тебя влечем ярем железный,Тебе мы служим, тверди гор дробя,И молимся – от века – на тебя!11 августа 1899«Да, можно любить, ненавидя…»
Odi et amo.
Catullus[1]
Да, можно любить, ненавидя,Любить с омраченной душой,С последним проклятием видяПоследнее счастье – в одной!О, слишком жестокие губы,О, лживый, приманчивый взор,Весь облик, и нежный и грубый,Влекущий, как тьма, разговор!Кто магию сумрачной властиВ ее приближения влил?Кто ядом мучительной страстиОбъятья ее напоил?Хочу проклинать, но невольноО ласках привычных молю.Мне страшно, мне душно, мне больно…Но я повторяю: люблю!Читаю в насмешливом взореОбман, и притворство, и торг…Но есть упоенье в позореИ есть в униженьи восторг!Когда поцелуи во мракеВонзают в меня лезвие,Я, как Одиссей о Итаке,Мечтаю о днях без нее.Но лишь Калипсо я покинул,Тоскую опять об одной.О горе мне! жребий я вынул,Означенный черной чертой!1911
«Три женщины – белая, черная, алая…»
Три женщины – белая, черная, алая –Стоят в моей жизни. Зачем и когдаВы вторглись в мечту мою? Разве немало яЛюбовь восславлял в молодые года?Сгибается алая хищной пантероюИ смотрит обманчивой чарой зрачков,Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:За мной побежит на свирельный мой зов.Проходит в надменном величии чернаяИ требует знаком – идти за собой.А, строгая тень! уклоняйся, упорная,Но мне суждено для тебя быть судьбой.Но клонится с тихой покорностью белая,Глаза ее – грусть, безнадежность – уста.И странно застыла душа онемелая,С душой онемелой безвольно слита.Три женщины – белая, черная, алая –Стоят в моей жизни. И кто-то поет,Что нет, не довольно я плакал, что мало яЛюбовь воспевал! Дни и миги – вперед!1912Вечерний прилив
Кричат афиши, пышно-пестрые,И стонут вывесок слова,И магазинов светы острыеЯзвят, как вопли торжества.Там спят за стеклами материи,Льют бриллианты яркий яд,И над звездой червонцев – серииСияньем северным горят.Прорезан длинными колодцамиГорящих улиц, – город жив,Киша бессчетными уродцами,Вечерний празднует прилив.Скрыв небеса с звездами чуткими,Лучи синеют фонарей –Над мудрецами, проститутками,Над зыбью пляшущих людей.Кадрилей нарушая линии,Меж пар кружащихся – звеня,Трамваи мечут молньи синие,Автомобили – сноп огня.Позор, под музыку колесную,Вознес смычок, как дирижер,И слил толпу многоголоснуюВ единый и священный хор:«Мы славим, Прах, Твое Величество,Тебе ведем мы хоровод,Вкруг алтарей из электричества,Вонзивших копья в небосвод!»Апрель – декабрь 1906
Поэту
Ты должен быть гордым, как знамя;Ты должен быть острым, как меч;Как Данту, подземное пламяДолжно тебе щеки обжечь.Всего будь холодный свидетель,На все устремляя свой взор.Да будет твоя добродетель –Готовность войти на костер.Быть может, все в жизни лишь средствоДля ярко-певучих стихов,И ты с беспечального детстваИщи сочетания слов.В минуты любовных объятийК бесстрастью себя приневоль,И в час беспощадных распятийПрославь исступленную боль.В снах утра и в бездне вечернейЛови, что шепнет тебе Рок,И помни: от века из тернийПоэта заветный венок!18 декабря 1907Каменщик
– Каменщик, каменщик в фартуке белом,Что ты там строишь? кому?– Эй, не мешай нам, мы заняты делом,Строим мы, строим тюрьму.– Каменщик, каменщик с верной лопатой,Кто же в ней будет рыдать?– Верно, не ты и не твой брат, богатый.Незачем вам воровать.– Каменщик, каменщик, долгие ночиКто ж проведет в ней без сна?– Может быть, сын мой, такой же рабочий.Тем наша доля полна.– Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,Тех он, кто нес кирпичи!– Эй, берегись! под лесами не балуй…Знаем все сами, молчи!16 июля 1901«Я устал от светов электрических…»
Я устал от светов электрических,От глухих гудков автомобилей;Сердце жаждет снова слов магических,Радостных легенд и скорбных былей.Давят душу стены неизменные,Проволоки, спутанные в сети,Выкликают новости военные,Предлагая мне газету, дети;Хочется мне замков, с их царевнами,Озирающих просторы с башни,Менестрелей с лютнями напевными,Оглашающими лес и пашни;Позабыться вымыслами хочется, –Сказками, где ведьмы, феи, черти;Пусть, готовя снадобье, пророчицаМне предскажет час грядущей смерти;Пусть прискачут в черных шлемах рыцари,Со щитами, в пятнах черной крови…Ах, опять листок, в котором цицероГоворит про бой при Августове!4 апреля 1915«Я – междумирок. Равен первым…»
Я – междумирок. Равен первым,Я на собраньи знати – пэр,И каждым вздохом, каждым нервомЯ вторю высшим духам сфер.Сумел мечтами подсмотреть яТе чувства, что взойти должны,Как пышный сев, спустя столетья, –Но ныне редким суждены!Но создан я из темной глины,На мне ее тяжелый гнет.Пусть я достиг земной вершины –Мой корень из низин растет.Мне Гете – близкий, друг – Вергилий,Верхарну я дарю любовь…Но ввысь всходил не без усилийТот, в жилах чьих мужичья кровь.Я – твой, Россия, твой по роду!Мой предок вел соху в полях.Люблю твой мир, твою природу,Твоих творящих сил размах!Поля, где с краю и до краюШел «в рабском виде» царь небес,Любя, дрожа, благословляю:Здесь я родился, здесь воскрес!II там, где нивы спелой рожьюТруду поют хвалу свою,Я в пахаре, с любовной дрожью,Безвестный, брата узнаю!18 июля 1911, 1918
Будущее
Будущее!Интереснейший из романов!Книга, что мне не дано прочитать!Край, прикрытый прослойкой туманов!Храм, чья постройка едва начата!1922
Константин Бальмонт
Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942) – русский поэт, теоретик символизма, переводчик, мемуарист, эссеист, критик. Выпустил 35 поэтических сборников, 20 книг прозы, автор филологических трактатов и переводов поэзии с 10 языков.
Первый «Сборник стихотворений» (1890) Бальмонт издал за свой счет, но сжег весь тираж – близкие его увлечения поэзией не разделяли. Он зарабатывал переводами, усиленно занимался самообразованием, изучал языки. Лучшие книги Бальмонта выходили в символистском издательстве «Скорпион». Во время путешествия по Европе он принял приглашение прочитать курс лекций о русской поэзии в Оксфордском университете. С лекциями Бальмонт будет выступать в Европе еще неоднократно.
Всероссийскую известность принес поэту сборник «Горящие здания» (1900), а закрепила славу книга «Будем как солнце» (1902), превратив его в ведущую фигуру в лагере символистов. «В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией, – писал позднее Валерий Брюсов. – Другие поэты или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния».
Константин Бальмонт
Бальмонт превратился в объект страстного поклонения и подражания. Создавались кружки больмонистов, восторженные поклонницы не давали ему прохода. Появился термин «школа Бальмонта». Поэта воспринимали как новатора, который расширяет изобразительность языка, через эпатаж, мелодические повторы и собственную систему красочных эпитетов открывает новые возможности стиха.
«Все они перенимают у Бальмонта и внешность: блистательную отделку стиха, щеголяние рифмами, созвучаниями, – и самую сущность его поэзии», – писал Брюсов о многочисленных подражателях поэта, творчество которого звучало резким контрастом «анемичной журнальной поэзии» конца XIX века и отражало одну из первых поэтических попыток исследовать темный мир бессознательного.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
Ненавижу и люблю (лат.). – Катулл.
