Полная версия
Лоскутное одеяло (сборник)
Генрих Небольсин
Лоскутное одеяло
© Небольсин Г., 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2018
Универсальная фамилия
Как только мою фамилию не произносят… Универсальная она какая-то. Дружба народов, а не фамилия.
– Не-боль-син? Китаец, что ли? – И такое как-то услышал.
В Израиле из-за особенностей орфографии переименовали в Набульсина. Приходится поправлять… Кстати, счёт от телефонной компании приходит на фамилию Набульси – известный арабский клан, между прочим. В телефонной книге Иерусалима – целая страница этих самых Набульси.
Устраивался в американскую компанию. Называли не иначе как Небольски. Но так как компания была ещё и еврейской – в конце концов записали: Небольсон. Хорошая идишская фамилия получилась.
Как-то жена в банке забыла свою кредитную карточку. Охранник, догоняя её, кричал:
– Госпожа Небольсини! Госпожа Небольсини!
Решил, что итальянка.
…Я думал, что уже все варианты перебрали. Но в Москве снова меня удивили. Обмениваюсь с человеком координатами. Он странно на меня косится, пытаясь определить: какого я рода-племени. По глазам видно: кушать не может, такой интерес испытывает.
– Пишите – Генрих, – говорю.
– А! – стал вроде догадываться.
– Небольсин.
– Как? – переспрашивает. – Небольсян?
Точно. И обязательно допишите: армянский китаец из хорошей арабской семьи украинских евреев. А благодаря имени по ночам ещё немножечко немец.
Одесские зарисовки
Почитайте книжку
Сидели как-то у знакомой одесской шумной компанией. Вдруг посреди пира приходит её пацанёнок, четырёх лет.
– Ты чего не спишь? – удивилась знакомая, его мать.
– Я не хочу спать. Лучше прочитайте мне книжку. Книжку почитайте мне! – бодро сказал малыш.
Знакомая тяжело вздохнула, взяла книжку…
– Постой, – говорит один из гостей, по имени Алик. – Давай я ему почитаю.
Алик посадил малыша на колено, открыл книжку. Там – картинка с мышкой, которая грызёт сыр.
– Это – мышка, – говорит Алик. – Она сейчас сыр догрызёт и ляжет спать.
– А это? – спросил малыш и перевернул страницу.
– Это – зайчиха, – спокойно сказал Алик. – Она сейчас вещи достирает и тоже отправится спать, – перевернул страницу. – А это медвежонок. Он лежит в кроватке и уже спит…
…Прочитали примерно половину. Все животные, нарисованные в книжке, как только доходила до них очередь, сразу же бросали свои дела и отправлялись спать. У малыша тоже стали клеиться глазки. Знакомая говорит Алику:
– Давай я его уложу в кроватку. А ты почитай ему ещё несколько страниц, и он заснёт…
Прошло минут пятнадцать. И снова к нам выходит малыш. И снова в руках книжка.
– А где дядя Алик? – спрашивает его мама…
– А он книжку дочитал и тоже заснул, – тоном Алика ответил малыш.
Птичка
Одесский знакомый жаловался. Его друг, орнитолог, уезжая в экспедицию, попросил приглядеть за птичкой. Ну, птичка – не крокодил. Приятель согласился. Принёс орнитолог клетку, объяснил, как кормить, как ухаживать, и испарился.
Птичка быстро разбила клетку и поселилась на книжном шкафу, обгаживая библиотеку. Но это ещё полбеды. По ночам птичка стала завывать «потусторонним голосом», очень громко, не давая заснуть всему дому. Приятель не поленился, открыл энциклопедию птиц и довольно быстро определил, какой же птичкой его наградил друг. Выяснилось, что это выпь. В книжке было сказано, что вой этой птички слышен в радиусе одного километра. Приятель, чертыхаясь, уже готов был закрыть книжку, как обнаружил ещё одну замечательную характеристику птички. Оказывается, эта птичка – хищник. Причём охотится она примечательным способом. Выпь поднимается на высоту и пикирует на жертву, врезаясь в неё своим острым клювом.
Теперь, ложась спать, приятель надевал на голову хоккейную маску вратаря и вправлял в пододеяльник толстый лист фанеры. На вопрос, почему он не отвезёт эту птичку в ближайший лес и не бросит её там, он отвечал, что не хочет огорчать друга-орнитолога, который к этой птичке очень привязан.
Удивительной душевной чуткости был человек.
Что читает Даниил Иванович
Моя одесская приятельница библиотекарем работала. У неё читателей не хватало. Боялись, что библиотеку расформируют. Вот она и попросила меня, чтобы я записал своего дедушку. Ну, «понарошку». Она ему формуляр заведёт, как будто он приходит, берёт книжки, а потом возвращает. И получится, что в её отделе читателей чуть больше.
– Да ладно, дедушку. Я тебе всех своих родственников запишу.
И стал записывать. Сначала имя, фамилию, отчество, потом свой адрес и телефон… Знакомая сказала, чтобы я не беспокоился. Она их в отдельной стопке держать будет. А сама взяла и уволилась через год. А ещё через месяц мне стали названивать из библиотеки.
– Извините, – говорят, – Даниил Иванович Хармс, пятого года рождения, уроженец Петербурга, у вас проживает?
– Да, – отвечаю, вспоминая, что записал его «дедушкой». – Проживает. Но сейчас он вышел.
– Вышел? – уточняют.
– Да, – говорю, – вышел… С дубинкой и мешком. И в дальний путь, – говорю, – отправился пешком.
– Когда вернётся, – отвечают из трубки, – пусть обязательно зайдёт к нам в библиотеку. Он уже полгода книжку держит.
Но дедушка Даниил Иванович не вернулся. И когда позвонили снова и стали грозить штрафами – я согласился прийти. Вместо дедушки. Библиотекарша строго так на меня посмотрела:
– Ваша фамилия тоже Хармс?
Ну, вроде как понятно: с такой мордой разве может быть у человека нормальная человеческая фамилия?
– Нет, – говорю, – он мой дедушка по матери.
– Так вот, – отвечает мне девочка-библиотекарь, – ваш дедушка, Даниил Иванович, уже полгода одну книжку у себя держит.
– «Голем» Майринка? – спрашиваю.
– Нет, – говорит, сверяясь с формуляром. – «Марочник сталей и сплавов», автор – Сорокин Вэ Гэ.
Я объясняю:
– Знаете, мой дедушка очень педантичный человек. И никогда бы не уехал, если бы не сдал книжку. Проверьте. Уверен, что она на месте.
Библиотекарша сначала не соглашалась, но всё же поднялась, проверила и, к нашей общей радости, нашла на полке эту книжку. Мы простились, и я обещал, что дедушка обязательно будет к ним заходить… Прошло дня три, не больше. Звонок:
– Извините, вас из библиотеки беспокоят… Тут книжка на вас висит…
– Это вы по поводу моего дедушки Хармса, – пытаюсь объяснить, – дедушка заходил к вам в библиотеку и всё уладил…
– Нет. – И после паузы: – Я могу поговорить с Зинаидой Николаевной Гиппиус?
Как мы писали сочинение
Как-то сидел у приятелей, ещё в Одессе. Выпили. Меня в сон стало клонить. Я вышел в соседнюю комнату и прилёг. Подходит хозяйский сын, ему двенадцать лет тогда было. Неожиданно говорит:
– Мне тут задали сочинение… Поможете написать?
– Хорошо, – отвечаю, – какая тема?
– Творчество Пушкина, – говорит подросток. – Я думаю это… о стихотворении «Памятник» написать.
– Ладно, – соглашаюсь, – пиши. «Стихотворение Пушкина “Памятник”…» Записал? Давай дальше: «Только невежды думают, что занятие поэзией – простое дело. К примеру, для создания стихотворения “Памятник” А. С. Пушкину пришлось открыть и возглавить предприятие ритуальных услуг…»
– Так и писать? – неуверенно спросил ребёнок.
– Пиши-пиши, – говорю. – «Пушкин, этот лысоватый, седеющий человек, целые дни просиживал за столом, просматривая отчёты, договариваясь с поставщиками и отчитывая главу отдела Нелепицы Даниила Ивановича Хармса…»
– А за что он его отчитывал? – заинтересовался, значит.
– Ты, конечно, знаешь, что поэзия должна быть глуповата? Нет? А Даниил Иванович знал. Включился в работу. Обещания, повышенные планы. Как следствие – премии, путёвки в дома отдыха для всех работников отдела. И что? Тестовые замеры провели, и выяснилось: средние показатели глуповатости – не дотягивают…
Короче, дописали мы этот бред. Я чуть в себя пришёл и опять за стол вернулся. Забыл совсем про эту историю. Как-то захожу, мне сын приятелей говорит:
– А нам, между прочим, 5–/5 поставили.
Начинаю выяснять и с ужасом вспоминаю ту историю. Превозмогая стыд, прошу показать то, что он написал… Приносит тетрадь. Чистенько так ребёнок написал, девчачьим почерком. Без ошибок, я так не умею. А внизу красным оценка и под ней приписка учительницы: «Занимательно. Хотелось бы подробней. Недостаточно полно раскрыт образ начальницы отдела Вдохновения Мананы Зурабовны Очей-Очарования».
Лена и Тит
Гостил у меня приятель из Киева с красивым именем Тит. И по уши влюбился в соседку, девушку Лену. Ходил за ней хвостиком, разговорами развлекал. А перед отъездом – картинно стал на колено и сделал предложение. Сказал, что скоро за ней вернётся. А Лена через два месяца выскочила замуж. А ещё через месяц звонит Тит. Говорит: ждите, скоро приеду. И бросает трубку.
Я мнительный. Не люблю плохие новости сообщать. Неделю ходил, подыскивал слова, ну… чтобы не ранить сердце человека. И когда Тит, без звонка, нагрянул ко мне домой, я растерялся. Говорю:
– Понимаешь… Ну… Как тебе сказать. В общем… у-ух… Ты только не расстраивайся. Тебе, конечно, сложно будет это услышать, но Лена… замуж вышла…
Тит посмотрел на меня растерянно. Говорит:
– Лена? Какая Лена?
Воспоминания
Среди прочего вспоминали одесского человека Киношевера.
Он говорил со скоростью 300 слов в минуту. Математик по профессии, он вычислил, что именно столько слов может воспринять натренированный мозг с потерей примерно 20 процентов информации. То есть Киношевер не просто говорил. Заодно он ещё и тестировал того, с кем разговаривал.
Что касается собеседника – тот неминуемо проходил ровно пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия и, собственно, само принятие. Когда нас познакомили, я тоже начал с отрицания. Сложно было поверить, что это происходит со мной. Я вслушивался в поток его речи, пытаясь вычленить хотя бы тему того, о чём мы говорим… И тут пришёл гнев. Ударить его, накричать или просто, развернувшись, уйти по-английски? Но пока я думал об этом, пришла новая стадия, и я стал торговаться…
– Вы не могли бы говорить чуть помедленней? – попросил я.
– Хорошо! – без паузы среагировал Киношевер и автоматически замедлил речь.
До 285 слов в минуту. Тут-то у меня и началась депрессия. Кроме того заболела голова, и я стал искать, на что опереться, чтобы подождать, когда настанет последняя стадия… Я, правда, думал, что она окажется летальной… Но пришло «принятие». То есть я уже воспринимал его речь как пение соловья, жужжание стрекоз, шум ветра. И убедившись, что это единственное возможное отношение, которое позволяло мне находиться рядом с ним больше одной минуты, – состояние это я зафиксировал.
Так мы с ним и общались. Он говорил. Я слышал стрёкот цикад и думал о своём. И это, надо признаться, совсем не мешало нашим доверительно-приятельским отношениям.
Не узнал
Брат рассказывает:
«Сижу на скамейке, на Приморском бульваре. Какой-то мужик подходит и улыбается.
– Вы меня узнаёте?
Говорю, что нет. Мужик скис.
– Как же так… Нет, вы должны меня узнать. Это ужасно обидно!
Ладно. Присмотрелся. Определённо откуда-то его помню, но откуда? Никаких мыслей.
Мужик посмотрел на меня, как на врага, вздохнул, повернулся и пошёл дальше. Тут уж я сам заинтересовался. Кричу вдогонку:
– Эй, может быть, сами скажете, откуда я вас знаю?
Мужик останавливается, поворачивается. Смотрит на меня мрачно:
– Вы вчера в театр ходили? Правильно? В первом ряду с блондинкой стройной такой сидели… Тоже верно… А я на сцене был. Главную роль играл…»
Первая работа
В начале девяностых устроился грузчиком в одну маленькую одесскую типографию. Там деньги платили. Редкое по тем временам дело.
И вот захожу в цех резки бумаги, который назывался флаторезкой. Навстречу мне выходит некто кучерявый. Скорее длинный, чем худой. С лицом скорее безумным, чем интеллигентным, и, не знакомясь, заявляет:
– Ну, бабуин, работать будем вместе. Ты, Склифосовский, не переживай, коллектив у нас хороший. Вчера воздушного змея запускали, сегодня на перерыве будем с гаражей плевать на дальность. Так что запасайся…
– Чем? – спрашиваю.
– Как «чем»? – удивляется. – Слюной. Она быстро заканчивается с непривычки.
Хотел я что-то ответить, но он палец вверх поднял и прислушался.
– Полундра, Пржевальский! – говорит. – Начальница идёт…
И, как настоящая обезьяна, с места прыгнул на двухметровый стеллаж с чистой нарезанной бумагой. И, перепрыгивая со стеллажа на стеллаж, оставляя на бумаге вмятины и следы от кед, поскакал на своё рабочее место. Я тоже на всякий случай вышел во двор.
– Новенький? – я столкнулся с плотным, подслеповатым парнем. Лицо у него было простое, деревенское, и я почему-то сразу прозвал его Грицко. – Как зовут? Генрих… Ох, тяжело тебе с таким именем, наверное. Все сразу Генриха Наваррского вспоминают. Кстати, помнишь, как в «Страданиях юного Вертера» у Гёте?
И он произнёс какую-то фразу на немецком языке. Потом задумался и произнес ещё одну. И кому-то, улыбаясь, кивнул… Рядом, на скамейке сидел паренёк и жадно грыз морковку. Я решил присесть к нему.
– Я здесь ненадолго, – сразу сказал он, вероятно, чтобы я на него не рассчитывал. – Я хочу в мореходку пойти.
– Ладно, – говорю, – а ты что, голодный? У меня там бутерброды какие-то есть. Будешь?
– Не, – говорит. Я – буддист. Мне хлеба нельзя…
– Почему? – я даже заинтересовался.
– Чтобы не обкрадывать колос…
К начальнице я подошёл немного сбитый с толку.
– А что это у вас все такие странные? – спрашиваю.
– Понимаешь, – доверительно говорит мне начальница, – у нас тут над воротами типографии «придуркоуловитель» установлен. Другие сюда просто не заходят. Так что, добро пожаловать в наш замечательный коллектив. Чувствуй себя как дома.
Она поднялась из-за стола и, придерживая платье, отвесила мне глубокий реверанс.
Первые заработанные деньги
1973 год. Мне – четыре. Лето. Мы с мамой, папой и старшим братом гуляли по Дерибасовской. И поначалу ничего не предвещало лёгкой наживы. Но возле магазина «Золотой ключик» к нам подскочила странная, взлохмаченная блондинка неопределённого возраста. Вид у неё был какой-то безумный. Первые сказанные ей слова только подтвердили эту догадку:
– Ой, – сказала она возбуждённо, – какие у вас чернявенькие детки. Нам подходят…
Моей маме это замечание очень не понравилось. И она решила «высказать обиду» в свойственной ей манере:
– Женщина, вы, наверное, не местная, – учтиво сказала мама. – И, наверное, ищете сумасшедший дом. Я вам сейчас покажу, как туда проехать.
И она совершенно серьёзно стала объяснять даме, где и на какой автобус сесть, чтобы доехать до Слободки… Дама примирительно улыбнулась:
– Вы меня не так поняли. Мы снимаем кино. Там есть эпизод на турецком пляже. И нужны дети, похожие на маленьких турчат. Ваши подходят…
Она предложила какие-то сумасшедшие деньги. Кажется, 5 рублей в день на каждого ребёнка. И родители решили на нас подзаработать.
Приехали на первый съёмочный день всей семьёй. Одесский пляж. Киношники в сторонке под зонтом собрались, что-то обсуждают. И целый пляж чернявеньких, активных детей и взрослых. Нас раздели до плавок и отпустили знакомиться.
Вокруг ходили маленькие смуглые турки и турчанки. На песке сидели соответственно взрослые турки, их родители. Сидящая на соседней подстилке толстая турчанка закричала мужу:
– Сёма! Достань из воды арбуз! Будем завтракать! Сёма! Ты слышишь меня? Сёма!
– Ой, не кричите! – ответила ей другая турчанка, сидящая с маленьким ребёночком на руках. – Вы разбудите мне Бореньку. А если Боренька откроет рот – вам будет мало места даже на этом огромном пляже.
– Женщина! – крикнул поджарый турок, сидевший прямо перед нами. – Не будите Борю. Я слышал, как этот ребёнок просыпается, чтоб он был здоров. И хочу вам сказать: его мама знает, о чём говорит!
В это время от киношников отделился пузатый человек с мегафоном, в шортах и расстёгнутой рубашке. Проваливаясь в вырытые детьми ямы, побежал к нам. Ещё не добежав, он закричал:
– Мадам и месье! Кончайте геволд. На этом пляже некоторые ещё и работают! Дайте нам в уши немного тишины!
Он сделал внушительную паузу, после чего сказал со значением:
– Заранее благодарю, хотя и не надеюсь!
Мы с братом быстро нашли общий язык с этими турками. Рыли с ними ямы, делали гроты и купались. Я собирал рачков-отшельников, а брата укусил краб… Когда, собственно, мы снимались – я даже не помню. Пропустил эти моменты. Зато две недели на пляже сделали нас с братом ещё смуглей, и мы стали ещё больше похожи на маленьких турков.
Когда мы пришли на премьеру фильма «Солёный пес», чтобы увидеть себя на большом экране, выяснилось, что две недели съёмок вместились в полторы минуты экранного времени. Брат, внимательно следивший за происходящим, вдруг больно ущипнул меня и ткнул пальцем в экран:
– Видел! – сказал он, – это была моя нога…
Нога брата оказалась единственным доказательством того, что мы в этом фильме снимались. Но с этим нас примиряли сумасшедшие деньги, кажется, 120 рублей, которые мы заработали.
Ночь в музее
Мой брат в трудные времена устроился охранником в Одесский археологический музей. За музеем установилась дурная слава. В нём происходит всяческая чертовщина, и охранники сбегали оттуда после первой же смены.
После дежурства мой хорошо технически образованный брат рассказывал мне:
– Дураки эти охранники. Всё, что было ночью, – легко объяснить.
И стал перечислять:
– Шаги в большом зале – это классика: из-за перепада температур паркет сужается и начинает скрипеть. Удары в окно… Слышал, какой ночью был ветер. Тени, бродившие по залам, – просто машины по улице с зажжёнными фарами проезжали, а свет на скульптуры падал…
– Я только одного пока не понял, – добавил брат, – кто тумблер над моим рабочим столом всю ночь включал и выключал. Включал и выключал…
Как-то старший брат мне сказал…
– Моей приятельнице нужно обработать паяльной лампой дверь. Содрать старую краску. Возьмёшься? Она хорошо заплатит.
Я взял лампу, взял друга, чтобы не скучно было, и поехал обдирать дверь. Управились довольно быстро… На следующий день звонит брат. Говорит:
– Чем ты так приятельницу мою обаял? Говорит, «такой хороший мальчик, вдумчивый, интеллигентный».
– Даже не знаю, – говорю. – Я не специально…
– А приятель твой не понравился. Говорит: наглый, хамоватый… Но я не поэтому звоню… Я ей сказал, что ты сейчас ни с кем не встречаешься, и она предложила познакомить тебя с племянницей. Так что – если интересно – можем подъехать к ней вместе. На «смотрины».
Дело хорошее. Поехал с братом. Приятельница дверь открыла. Повела нас на кухню. Предложила чай. Говорит:
– Присаживайтесь. Племянница приедет минут через пятнадцать…
И обращаясь к моему брату:
– А когда подойдёт твой младший брат?
Встреча из детства
Как-то у нас с женой в Одессе гостил американец, которого увезли в Бруклин ещё подростком. Удобный гость. Каждое утро уходил в одесское сафари, а возвращался за полночь. Однажды, вернувшись, рассказывает:
– Случайно встретил девочку, которой в детстве выбил глаз.
– Что ты ей сделал? – не поняли мы с женой.
И он рассказал, как в детстве махал перед этой девочкой палкой, палка отскочила и выбила девочке глаз.
– Мы правильно тебя поняли… не поранил, не повредил, а именно выбил? – продолжали допытываться мы.
– Ну да, ей потом стеклянный глаз вставили. Мы её за это ещё дразнили…
Жена никак в себя прийти не могла.
– Бедная девочка… – говорит.
Наш приятель почему-то обиделся.
– Чем это она бедная? Выросла, замуж вышла, сейчас у неё двое детей… А вот знали бы вы, как меня тогда родители побили!!!
Экспедитор
В 1993 году, желая подзаработать денег, устроился экспедитором – доставить груз из Одессы в Саратов. Зима. Мороз такой, что я даже в кабине КамАЗа, при включённой печке – мёрз, чем очень потешал водителя, херсонского хлопца Артёма.
– Это от того, что ты жид! – объяснял мне Артём. – У вас там в Жидовии, небось, весь год тепло. Африка же! Вот и не привык ты со своими генами. А мы – русаки – в снежных лесах воспитаны.
– Наказать тебя, что ли, за национальную нетерпимость, – добродушно бурчал я. – Дам пару раз в репу – заодно и согреюсь.
В конце концов Артём дошутился со своей морозоустойчивостью. Когда до Саратова оставалось километров тридцать – мы сбились с маршрута и долго, в гордом одиночестве, блуждали по разбитым дорогам. Уже темнело, зарядил снег. Нужно было останавливаться. Что Артём, собственно, и сделал, не справившись с управлением. Машину на скользкой дороге повело, и она со всей дури ушла в замёрзший стог сена, неизвестно что делавший у обочины.
– Вот видишь, нам и соломку подстелили, – заметил я невесело, ощупывая, всё ли во мне цело.
– Ты не радуйся раньше времени, – трагически проговорил пришедший в себя Артём. – Машина заглохла. Теперь я её хрен заведу. А греться как будем?
Об этом я не подумал.
– Ночь на дворе, и ни хера не видно, – подбавил страха Артём.
А у меня – сам не знаю почему – ощущение такое, что всё будет хорошо. Даже знобить перестало. Выбрались из машины – на Артёма смотреть страшно. Выполняя давнее обещание, стал его немного «буцать» – легко мутузить. Он не понял – посмотрел на меня, как на идиота.
– Ладно, – говорю ему, – давай «побоксируем» вполсилы, заодно согреемся. Ты, главное, успокойся, всё будет нормально.
Как услышал меня кто – сначала шум какой-то в стороне… Вышли на дорогу: прямо на нас полз трактор.
– Ура! – закричал Артём. – Живём! – и полез обниматься.
…Тракторист Лёха согласился помочь. Набросил тросы. Артём сел за руль «мёртвой» машины. Я подсел к Лёхе.
– Ну… с Ним! – серьёзно сказал мне Лёха. И, играючи, вытащил машину из замёрзшей, развалившейся соломы. Мы, не останавливаясь, медленно тронулись в деревню.
– Как же вы сюда забрались? Здесь, кроме наших, деревенских, никто не ездит, – сказал Лёха. – Трасса на Саратов… это же левее брать надо.
Я что-то промямлил про непогоду.
– Но это даже хорошо, что вы с дороги сошли, – добавил Лёха. – А то, не приведи Господь, до моста доехали бы. Он у нас разобранный. А так не видно, когда едешь… Вот летом грузины на легковушке – тоже заблудились, наверное. Так с моста и сиганули. Не спасли – все утонули.
Наверное, у меня мозги замёрзли – голова начала медленно куда-то отлетать.
– Скажи, – спрашиваю, – а сколько мы до моста не доехали?
– Да метров шестьсот, – Лёха внимательно посмотрел на меня и улыбнулся. Достал из внутреннего кармана ватника потёртую торпедку из-под колы.
– Спирт, разбавленный, – сказал. – Выпей. Тебе сейчас надо…
Экспедитор
(Продолжение)
Как-то дотянули до деревни. Меня взяли на постой, а мой водитель – херсонский хлопец Артём – остался колдовать над машиной с местными мастерами. Прежде чем отправиться на боковую – иду к нему узнать, как дела. У Артёма глаза горят, рассказывает:
– Такое дело… Только я мужиков-ремонтников отпустил – набежали бабы местные. Начали вопросы задавать. А как хохлы пьют? Я говорю: пьют умеренно. И в основном – вино. Они как про вино услышали – чуть не застонали от удовольствия. Одна даже созналась, что из-за вечных пьянок у неё с мужем год не было… Спрашивает, может, тебе надо чего? Я говорю: перчаточки бы резиновые – пару. Отвечает: хорошо! Принесу после. И глаза такие из-под платка… Так что – уходи. Свидание у меня намечается…
Утром встречаемся с Артемом.
– Ну что? – интересуюсь. – Приходила твоя? С глазами из-под платка?
– Нет, – сознался Артём. – Она не пришла. Муж её пришёл… Не знаю, что ему наплели, но врезал он мне промеж глаз неслабо… А ещё, знаешь, – добавил немного ошалело, – перчатки-то он мне принёс!
