Полная версия
Моя система воспитания. Педагогическая поэма
– Спаси Христос, сынки! Такая неаккуратная женщина…
Несмотря на столь враждебное окружение, колесная мастерская начинала приносить доход. Козырь, буквально при помощи одного крестного знамения, умел делать солидные коммерческие дела; к нам без всяких хлопот привозили ободья и даже денег немедленно не требовали. Дело в том, что он действительно был замечательный колесник, и его продукция славилась далеко за пределами нашего района.
Наша жизнь стала сложнее и веселее. Калина Иванович все-таки посеял на нашей поляне десятин пять овса, в конюшне красовался Рыжий, на дворе стоял шарабан, единственным недостатком которого была его невиданная вышина: он поднимался над землей не меньше как на сажень, и сидящему в его корзинке пассажиру всегда казалось, что влекущая шарабан лошадь помещается хотя и впереди, но где-то далеко внизу.
Мы развили настолько напряженную деятельность, что уже начинали ощущать недостаток в рабочей силе. Пришлось наскоро отремонтировать еще одну спальню-казарму, и скоро к нам прибыло подкрепление. Это был совершенно новый сорт.
К тому времени ликвидировалось многое число атаманов и батьков, и все несовершеннолетние соратники разных Левченок и Марусь, военная и бандитская роль которых не шла дальше обязанностей конюхов и кухонных мальчиков, присылались в колонию. Благодаря именно этому историческому обстоятельству в колонии появились имена: Карабанов, Приходько, Голос, Сорока, Вершнев, Митягин и другие.
[8] Характер и культура
Приход новых колонистов сильно расшатал наш некрепкий коллектив, и мы снова приблизились к «малине».
Наши первые воспитанники были приведены в порядок только для нужд самой первой необходимости. Последователи отечественного анархизма[72] еще менее склонны были подчиняться какому бы то ни было порядку. Нужно, однако, сказать, что открытое сопротивление и хулиганство по отношению к воспитательскому персоналу в колонии никогда не возрождалось. Можно думать, что Задоров, Бурун, Таранец и другие умели сообщить новеньким краткую историю первых горьковских дней. И старые и новые колонисты всегда демонстрировали уверенность, что воспитательский персонал не является силой, враждебной по отношению к ним. Главная причина такого настроения безусловно лежала в работе наших воспитателей, настолько самоотверженной и, очевидно, трудной, что она, естественно, вызывала к себе уважение. Поэтому колонисты, за очень редким исключением, всегда были в хороших отношениях с воспитателями, признавали необходимость работать и заниматься в школе, в сильной мере понимали, что все это вытекает из общих наших интересов. Лень и неохота переносить лишения у нас проявлялись в чисто зоологических формах и никогда не принимали формы протеста.
Мы отдавали себе отчет в том, что все это благополучие есть чисто внешняя форма дисциплины и что за ним не скрывается никакая, даже самая первоначальная культура.
Вопрос, почему колонисты продолжают жить в условиях нашей бедности и довольно тяжелого труда, почему они не разбегаются, разрешался, конечно, не только в педагогической плоскости. 1921 год для жизни на улице не представлял ничего завидного. Хотя наша губерния не была в списке голодающих[73], но в самом городе все же было очень сурово и, пожалуй, голодно. Кроме того, в первые годы мы почти не получали квалифицированных беспризорных, привыкших к бродяжничеству на улице. Большею частью наши ребята были детьми из семьи, только недавно порвавшими с нею связь.
На городских окраинах, в запущенных бандитских селах за время войны и революции скопились многочисленные образования, оставшиеся после разложения семьи. В значительной мере это были старые уголовные семьи, которые еще при старом режиме поставляли пополнения в уголовные кадры, много было семей, ослабевших во время войны, много завелось продуктов социального разложения, как следствие смертей, эвакуаций, экзекуций, передвижений. Многие ребята привыкли бродить за полками: царскими, белыми, красными, петлюровскими, махновскими[74]. Это были авантюристы разных пошибов. Они приобрели большие навыки в употреблении упрощенно-анархистской логики, в презрении ко всякой собственности, в пренебрежении к жизни и к человеческой личности, к чистоте, к порядку, к закону.
Но среди этих привычек все же не было привычки одинокого бродяжничества, того, что потом составило главное содержание беспризорщины. Поэтому выход из колонии для многих колонистов был возможен только в форме перехода в какой-нибудь определенный коллектив, хотя бы и воровской, во всяком случае – не просто на улицу. А найти такой коллектив, связаться с ним под бдительным вниманием угрозыска было все же трудно. Поэтому кадры нашей колонии почти не терпели убыли.
Хлопцы наши представляли в среднем комбинирование очень ярких черт характера с очень узким культурным состоянием. Как раз таких и старались присылать в нашу колонию, специально предназначенную для трудновоспитуемых. Подавляющее большинство их было малограмотно или вовсе неграмотно, почти все привыкли к грязи и вшам, по отношению к другим людям у них сложились постоянные защитно-угрожающие отношения, по отношению к себе наивысшим фасоном была поза примитивного героизма.
Выделялись из всей этой толпы несколько человек более высокого интеллектуального уровня, как Задоров, Бурун, Ветковский, Братченко, а из вновь прибывших – Карабанов и Митягин. Остальные только очень постепенно и чрезвычайно медленно приобщались к приобретениям человеческой культуры, тем медленнее, чем мы были беднее и голоднее.
В первый год нас особенно удручало их постоянное стремление к ссоре друг с другом, страшно слабые коллективные связи, разрушаемые на каждом шагу из-за первого пустяка. В значительной мере это проистекало даже не из вражды, а все из той же позы героизма, не корректированной никаким политическим самочувствием. Хотя многие из них побывали в классово-враждебных лагерях, у них не было никакого ощущения принадлежности к тому или другому классу. Детей рабочих у нас почти не было, пролетариат был для них чем-то далеким и неизвестным, к крестьянскому труду большинство относилось с глубоким презрением, – не столько, впрочем, к труду, сколько к крестьянскому быту, крестьянской психике. Оставался, следовательно, широкий простор для всякого своеволия, для проявления одичавшей, припадочной в своем одиночестве личности.
Картина в общем была тягостная, но все же зачатки коллектива, зародившиеся в течение первой зимы, потихоньку зеленели в нашем обществе, и эти зачатки во что бы то ни стало нужно было спасти, нельзя было новым пополнениям позволить приглушить эти драгоценные зеленя. Главной своей заслугой я считаю, что тогда я заметил это важное обстоятельство и по достоинству его оценил. Защита этих первых ростков потом оказалась таким невероятно трудным, таким бесконечно длинным и тягостным процессом, что, если бы я знал это заранее, я, наверное, испугался бы и отказался от борьбы. Хорошо было то, что я всегда ощущал себя накануне победы, для этого нужно было быть неисправимым оптимистом.
Каждый день моей тогдашней жизни обязательно вмещал в себя и веру, и радость, и отчаяние.
Вот идет все как будто благополучно. Воспитатели закончили вечером свою работу, прочитали книжку, просто побеседовали, поиграли, пожелали ребятам спокойной ночи и разошлись. Хлопцы остались в мирном настроении, приготовились укладываться спать. В моей комнате отбиваются последние удары дневного рабочего пульса, сидит еще Калина Иванович и по обыкновению занимается каким-нибудь обобщением, торчит кто-нибудь из любопытных колонистов, у дверей Братченко с Гудом приготовились к очередной атаке на Калину Ивановича по вопросам фуражным, и вдруг с криком врывается пацан:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
На разных берегах… Судьба братьев Макаренко. /Составление и комментарии Г. Хиллига. – М.: Издательский центр «Витязь», 1998. С. 24.
2
Там же. С. 167.
3
Там же. С. 25.
4
Там же. С. 29.
5
Там же. С. 25.
6
Там же. С. 31.
7
Там же.
8
Там же.
9
Там же.
10
Там же. С. 32.
11
Там же. С. 32.
12
Степанченко Л. Антон Семенович Макаренко в моей жизни. // Жизнь и педагогическая деятельность А. С. Макаренко в дореволюционной России. Серия «Неизвестный Макаренко». Вып. 7. / Составитель и автор вступительной статьи С. С. Невская. – М.: НИИ Семьи, 1988. С. 21–22, 26–27.
13
На разных берегах… Судьба братьев Макаренко. /Составление и комментарии Г. Хиллига. – М.: Издательский центр «Витязь», 1998. С. 63.
14
Воспитание гражданина в педагогике А. С. Макаренко: В 2 ч. / Автор монографии, примечаний, редактор-составитель С. С. Невская – М.: Академический Проект, Альма Матер. 2006. Ч.2. С. 443–445.
15
Лукин Ю. А. С. Макаренко. – М.: Советский писатель, 1954. С. 54–55.
16
Свидетельства искренней дружбы: Воспоминания К. С. Кононенко о А. С. Макаренко. – Марбург, 1997. С.2.
17
Ты научила меня плакать… (переписка А. С. Макаренко с женой. 1927–1939). В 2 т. – Т. 1 / Составление и комментарии Г. Хиллига и С. Невской. – М.: Издательский центр «Витязь», 1994. С. 120–122.
18
Там же. С. 137.
19
Там же. С. 17–20.
20
Там же.
21
Там же. С. 21–22.
22
Там же. С. 66–67.
23
Макаренко А. С. Педагогическая поэма / Сост., вступ. ст., примеч., коммент. С. Невская. – М.:ИТРК, 2003. С. 686.
24
Там же. С. 686–689.
25
Там же. С. 686–690.
26
Там же. С. 690.
27
Там же. С. 689.
28
Переписка А. С. Макаренко с М. Горьким. Академ. издание / Под ред. Г. Хиллига при участии С. С. Невской, Марбург, 1990. С. 152–153.
29
Архив Горького, ПГ-рл 21а 1 148.
30
Архив Горького. ПГ-рл-48-15-26.
31
Переписка А. С. Макаренко с М. Горьким. Академ. издание /Под ред. Г. Хиллига при участии С. С. Невской, Марбург, 1990. С. 66.
32
Переписка А. С. Макаренко с М. Горьким. Академ. издание / Под ред. Г. Хиллига при участии С. С. Невской, Марбург, 1990. С. 75.
33
Архив Горького. Кк-рл 10 2 8.
34
Переписка А. С. Макаренко с М. Горьким. Академическое издание, Марбург, 1990. С. 75.
35
Там же. С. 77–79.
36
Там же. С. 80.
37
Архив Горького. Кк-рп 10-2-5.
38
Переписка А. С. Макаренко с М. Горьким. Академическое издание, Марбург, 1990. С. 83–84.
39
Там же. С. 85–88.
40
Там же. С. 89–90.
41
Там же. С. 93–95.
42
Там же. С. 95–96.
43
Архив Горького. Пг-рл 20-9-1.
44
Макаренко А. С. Педагогическая поэма» / Сост., вступ. ст., примеч., коммент. С. Невская. М.: ИТРК, 2003.
45
Губнаробраз – Губернский отдел народного образования.
46
Речь идет о втором городском начальном училище им. Куракина в г. Полтаве (школа размещалась в здании губернского отдела народного хозяйства на Соборной площади, 10; занятия проходили во второй половине дня), которым заведовал А. С. Макаренко с августа 1919 г. до перехода на работу в колонию в Трибах.
47
Реформаторумы – детские тюрьмы, учреждения для перевоспитания несовершеннолетних правонарушителей.
48
Социальное воспитание (Соцвос) – имеется в виду концепция общественного воспитания для всех детей.
49
Сто пятьдесят миллионов – имеются в виду денежные знаки 1920 г.
50
Пан – в греческой мифологии бог лугов, полей, покровитель пастухов, охотников и рыболовов. А. С. Макаренко имеет в виду картину М. А. Врубеля (1856–1919) с изображением Пана, написанную художником в 1899 г. («Пан»).
51
Речь идет об особой продовольственной комиссии по снабжению Первой запасной армии во время Гражданской войны.
52
Соцвосовский – речь идет о «выговоре» (проникновенной речи), типичном для сотрудников соцвоса (социальное воспитание).
53
Речь идет о Кие, первом легендарном правителе г. Киева, и его братьях Щеке и Хориве. По преданию, они основали город.
54
Рятуйте (укр.) – помогите, спасите, караул.
55
Врангель Петр Николаевич (1878–1928) – барон, российский генерал-лейтенант (1918 г.); с апреля 1920 г. возглавлял Добровольческую (белую) армию на Юге России. В конце 1920 г. эмигрировал.
56
Имеются в виду националистические настроения среди украинских кулаков; желто-блакитное (желто-голубое) знамя (символ петлюровцев) было у контрреволюционных националистов на Украине.
57
Допр – дом принудительных работ – закрытое учреждение для заключенных Наркомюста УССР; в РСФСР – исправительно-трудовой дом.
58
Бурса – в дореволюционной России название общежития при духовных училищах и семинариях с казенным содержанием.
59
Имеется в виду Комиссия по делам несовершеннолетних правонарушителей при отделах народного образования. Эти комиссии, организованные на основании Декрета СНК РСФСР от 9 (22) января 1918 г. и состоящие из председателя в лице педагога, юриста и врача, занимались разбором дел несовершеннолетних правонарушителей.
60
Утермарковские печи – печи из кирпича в форме вертикальных цилиндров, обшитые железом.
61
Опера Александра Сергеевича Даргомыжского (1813–1869) «Русалка» (1855 г.).
62
Губпродком губюротдела – продовольственная комиссия губернского юридического отдела.
63
Подорвать – убежать.
64
Урки, уркаганы (блатн., жарг.) – воры.
65
Сявки (блатн., жарг.) – мелкий воришка, низкий, трусливый, лишенный достоинства человек.
66
Мак-Кинли, Уильям (1843–1901) – 25-й президент США (1897–1901 гг.).
67
Завкол – заведующий колонией.
68
Рижен – колышек на краю саней.
69
Цитата из Библии (Матфей, 7, 7; Лука, 11, 9).
70
Цитата (речь Луки) из пьесы Максима Горького «На дне» (1902 г.).
71
Комнезам – Комитет незаможних (неимущих) крестьян-бедняков (в РСФСР – комбеды).
72
Анархизм – общественно-политическое течение, которое выступало за немедленное уничтожение всякой государственной власти.
73
Имеется в виду голод в Поволжье и на Юге России в 1921–1922 гг.
74
Речь идет о «полках» украинских политических деятелей: Симона Васильевича Петлюры (1879–1926), с февраля 1919 г. глава Директории (правительства Украины), в 1920 г. был выслан в Польшу; и Нестора Ивановича Махно (1889–1934) – анархист, в 1921 г. эмигрировал в Румынию.
