Поколение свиней

Хантер С. Томпсон

Поколение Свиней

Hunter S. Thompson

Generation of swine

© The Estate of Hunter S. Thompson, 1988

© Перевод. В. Б. Скобин, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

Марии Кан и Дэвиду Маккамберу, двум остальным ножкам нашей трехножки

Отворяй врата, погост, —Вильям Йейтс – почетный гость!Бесстиховно в твой приютЛег Ирландии сосуд.Время, коему претитСмелых и невинных вид,Краткий положив пределСовершенству в мире тел,Речь боготворя, проститТех лишь, в ком себя же длит;Трус ли, гордый ли – у ногПолагает им венок.Время, коим был взращенРедьярд Киплинг и прощен —И Клоделю все простит,Ибо слог боготворит[1].У. Х. Оден. Из «Памяти У. Б. Йейтса»

Введение

И дам ему звезду утреннюю.

Это тоже из «Откровения» Иоанна Богослова. Я украл оттуда много цитат, мыслей и просто изящных звездных вспышек слова, больше, чем из любого другого источника, – не потому, что я большой знаток Библии, и не по причине религиозности, а потому, что я люблю дикую мощь языка «Откровения» и чистоту безумия, которая правит им и создает его музыку.

Кроме того, я провожу много времени в дороге, беру напрокат пишущие машинки и мучаю факсы в чуждых мне отелях; я всегда слишком далеко от своей большой домашней библиотеки, слишком далеко, чтобы дотянуться до мудрости, той мудрости, которая, как я иногда внезапно осознаю – душной ночью в Майами, или в холодный День благодарения в Миннеаполисе, – необходима мне как воздух, но я не могу ждать; четыре-пять часов – предел отпущенного мне времени. В эти моменты богатство домашней библиотеки недосягаемо для меня.

Походная жизнь накладывает свои ограничения. Нельзя в три часа ночи позвонить администратору отеля «Марк Хопкинс», или «Лас-Вегас Хилтон», или «Аризона Балтимор» и попросить собрание сочинений Сэма Кольриджа или Стивена Крейна… Хотя в некоторых городах Мария ухитрялась добыть томик Г. Л. Менкена или Марка Твена, и каждый раз через некоторое время Давид Маккамбер, как фокусник белого кролика, доставал что-нибудь вроде «Круглого миллиончика» Натанаэла Уэста из своей шляпы, а может быть – из своей причудливой книжной коллекции в офисе «Examiner»…

Но такое удается не часто. В дороге даже днем, а особенно после полуночи, почти невозможно быстро найти, скажем, сто первую страницу «Снежной слепоты»[2], или заключительный вердикт Марлоу по делу лорда Джима[3], или слова Ричарда Никсона, сказанные Генри Киссинджеру той сумасшедшей июльской ночью 1974 года, когда они стояли на коленях перед портретом Эйба Линкольна в Белом доме.

Это займет слишком много времени. Кроме того, если в последние три дня вы заказывали в номер «Чивас» бутылку за бутылкой, служащие отеля нервничают, когда вы вдруг требуете что-то такое, о чем они в жизни не слышали. В такие моменты я начинаю слоняться по комнате и рыться в ящиках тумбочек и шкафов, в шатких письменных столах, на которых лежат зеленые записные книжки, предназначенные для путешествующих торговцев, – я ищу Гидеоновскую Библию, я знаю, она где-то здесь, и, если мне повезет, это окажется Библия короля Якова с полным текстом «Откровения» в конце.

Если Бог есть, я хочу сказать Ему спасибо за этих «Гидеонов», кем бы они ни были. Я имел дело с другими вестниками Бога и нашел их совершенно бесполезными. «Гидеоны» не такие. Они спасали меня каждый раз, когда я слышал недовольное ворчание и обещание вызвать охрану по мою душу, если я не выключу свет и не буду спать как все нормальные люди…

Половину своей жизни я потратил на попытки уйти из журналистики, но все еще барахтаюсь в этом низком ремесле, затягивающем хуже героина, странном, больном мире неудачников и пьяниц. Выберите любой день, сделайте групповое фото десяти лучших журналистов Америки – и вы получите памятник человеческому уродству. Журналистика – не то ремесло, которое притягивает людей с лоском; здесь нет типов в костюмах от Кевина Кляйна, нет ни одного представителя сливок общества. Мы скорее увидим пламенеющий закат солнца на востоке, чем фото человека нашей профессии – на обложке журнала «Пипл».

Пытаться выразить себя на бумаге – гиблое дело, по крайней мере не пытайся сделать это в один присест. Но если ты – журналист, на всем, что ты написал, стоит твое имя, черным по белому, а журналистика – твоя работа, хорошая она или плохая. Купил билет – отправляйся в дорогу. Раньше эти слова были для меня забавной присказкой, но потом, к своему ужасу, я осознал, насколько они верны. Неприятная аксиома, которая может преследовать тебя всю жизнь. Как сказал Джо Луис накануне боя с Билли Коном: «Он может бегать, но не может спрятаться».

Когда занимаешься журналистикой или политикой – или, как я, и тем, и другим одновременно, – надо помнить еще об одной вещи, уклониться от которой невозможно. Критики будут тебя кусать, когда ты будешь прав, и когда ты ошибешься; это больно в любом случае – но перенести боль все же легче, когда ты прав.

Впрочем, бывают эпохи – одна из них досталась нам – когда даже правда чувствует свою ложность. Что можно сказать о поколении, которое учится тому, что дождь – яд, а секс – смерть? Когда любовь оборачивается гибелью, а прохладный летний ливень на ваших глазах превращает кристально голубое озеро в черную ядовитую лужу, что остается в вашей жизни, кроме телевизора и непрерывной мастурбации?

Это странный мир. Кто-то богатеет, кто-то жрет дерьмо и умирает. Толстяк почувствует, как разрывается его сердце, и назовет это прекрасным. Кто знает? Если и вправду есть Рай и Ад, мы можем с уверенностью утверждать, что Ад – это такой сильно перенаселенный Феникс: чистое, хорошо освещенное место, залитое солнцем, полное снотворных, и банальностей, и быстрых машин; где все кажутся почти счастливыми, кроме тех, кто осознал, что в его сердце что-то не так… кто медленно и ровно движется к окончательному безумию, которое приходит вместе с мыслью, что здесь нет как раз того единственного, что нужно по-настоящему. Утеряно. Не доставлено. No tengo. Vaya con Dios[4].

Повзрослей! Довольствуйся малым! Бери то, что есть…

Гораздо сложнее представить себе Рай – есть вещи, которые даже умник описать не берется… Но я могу догадаться. Или навести справки. Или, может быть, просто взвесить шансы, как игрок, или как дурак, или как ходячий атавизм – маньяк рок-н-ролла, и поставить восемь к одному на то, что Рай – это такое место, где у самых ворот отделят свиней и, как пойманных вражеских шпионов, покрытых синяками, рубцами и ранами, отправят подальше от Рая. Вниз по черному желобу, туда, где каждые 10–16 минут тебя захлестывает отвращение, как волны кипящего асфальта и ядовитой пены, которые сменяются толпами адвокатов и продажных полицейских, размахивающих сводом законов; а сам Рай – это место, где никто не смеется, где все лгут, где дни похожи на дохлых животных, которых волокут в могильник, а шлюхи и торчки по ночам скребутся в твои окна; это место, где налоговые инспекторы складывают кипы судебных повесток у твоей двери; где вопли обреченных вырываются из воздушной шахты вместе с белыми тараканами и красными червями, наполненными СПИДом; где гремят взрывы гнилостного газа, где никогда не восходит солнце, и утренние улицы полны проповедников-попрошаек, что заискивают перед бандами жирных молодых парней, которые следуют за проповедниками…

Кажется, мы говорили о Рае… или пытались о нем поговорить… но каким-то образом вернулись в Ад.

Может быть, Рая нет. Может быть, мои рассуждения – просто бессвязная болтовня, плод больного воображения ленивого, пьяного дикаря, чье сердце переполнено ненавистью, дикаря, который нашел способ жить там, где дуют настоящие ветра, – поздно ложиться, развлекаться, быть сильным, пить виски и мчаться по пустым улицам, пока в душе не останутся всего две вещи: предчувствие любви и дорога…

Res ipsa loquitur[5].

Давай хорошенько оттянемся!

ХСТ

Райская Долина

Субботняя ночь в городе

Я высадил Марию перед тату-салоном незадолго до полуночи. Места для парковки на улице не было, поэтому я отправил ее в салон, а сам припарковался на боковой дорожке, перед домом с темными окнами.

Почему бы и нет. Прикинем. Черная машина, темная боковая дорожка, на улице никого, кроме психованных китайских подростков… а нам необходим сюжет. Слишком долгая и чумовая неделя не располагала к мудрым, спокойным размышлениям. Примерно 166 часов подряд я читал лекции о морали, нравах и политике – в дополнение к наркотикам и насилию. Я слишком долго не спал.

Когда мы нашли адрес «Художественного тату-салона» в «Желтых страницах», до его закрытия оставался всего час. Самое время начать поиски сюжета.

Нам повезло, салон находился в нескольких кварталах от отеля, на углу Третьей и Гири, в пустынном подъезде, рядом с «Профилактикой суицида Инк.». Фасад здания был целиком покрыт толстыми стальными рифлеными щитами, как в Бейруте.

Клиника для самоубийц была закрыта, так что Мария позвонила в тату-салон и через минуту исчезла внутри.

Когда я туда зашел, она горестно разглядывала маленькую белую карточку Дерматологической клиники Кея и Кона. На карточке было напечатано «Удаление тату с помощью лазерной хирургии» и расценки на услуги – по запросу.

На другой карточке, которую Марии дал хозяин салона, значилось: «НЕ СРЫВАЙТЕ СТРУП… ПО ЭТОЙ ПРИЧИНЕ Я НЕ НЕСУ ОТВЕТСТВЕННОСТИ НИ ЗА КАКИЕ ТАТУИРОВКИ С ТОГО МОМЕНТА, КАК ВЫ ПОКИНЕТЕ МОЮ МАСТЕРСКУЮ. СПАСИБО».

Салон принадлежал огромному швейцарцу по имени Марк, руки и плечи которого напоминали о героях комиксов – ножи, змеи, скорпионы, черепа, куча девизов «Ангелов Ада»: «Живи весело, умри красиво»… «Живи, чтобы гоняться, гоняйся, чтобы убить»… «Мне надо было убить тебя вчера»… «Лучше увидеть сестру в борделе, чем брата на японском байке»…

На стенах мастерской висело много других вариантов: от утонченных изображений цветов до чудовищных фресок во все тело, типа Нанкинской резни[6] или шестиногих горгон, изрыгающих пламя и грызущих черепа своих врагов.

– Орлы и пантеры, – сказал Марк, – по-прежнему популярны… Правда, девушки чаще выбирают цветы и все такое. Но парни предпочитают орлов и пантер.

Он нервничал. Хотел уйти в полночь – но все накрылось. Не лучшее дело – в субботу, за две минуты до полуночи, на темных задворках бульвара Гири развлекать двух бродяг с блестящими глазами и непонятными замыслами.

– Мы торопимся, – сказал я ему. – Завтра в полдень кончается срок. Сколько времени нужно, чтобы сделать тату этой женщине?

Марк настороженно глянул на меня, потом долго смотрел на Марию.

– Где вы хотите сделать тату? – спросил он.

– Не имеет значения, – рявкнул я. – Пусть будет на спине.

Я быстро осмотрел стены в поисках подходящего рисунка, но хорошие картинки требовали слишком много времени. Чтобы сделать простенькое тату, надо было всего две-три минуты, на сложное у нас бы ушло восемь – десять часов.

В конце концов я сказал: «Как насчет пантеры?» и показал на свирепого черного зверя размером с волейбольный мяч. Рисунок был большой, но несложный. Требовавший в основном много черной туши и крови от уколов мерзопакостной иглой.

Мария вытянулась на кушетке, и я задрал ей свитер, обнажив лопатки. Несчастный швейцарец долго стерилизовал свою высоковольтную иглу в лотке со спиртом и эфиром. Потом игла завыла, как бормашина, и погрузилась в плоть.

Тихое воскресное утро на бульваре Гири. Огромная оранжевая вывеска «СКЛАД» – единственное яркое пятно в пределах видимости. За ней видны авеню – темная вереница заполненных туманом котловин, протянувшихся к пляжу. Странные автомобили на дорогах, огромные мотоциклы, пристегнутые цепями к пожарным кранам.

Я прочувствовал эти авеню. Знаю их, как вены на собственной шее. Могу мчаться на предельной скорости по дороге в направлении кафе «Бич бой» в таком густом тумане, в каком даже трамваи не рискуют ездить.

Я помню ночи в старые добрые времена, когда мы в тесной связке неслись на больших мотоциклах через парк, как шумное стадо диких кабанов. Мы орали и пили виски, и взрывали «зиппо» наши косяки, мы мчались в темноте как крысы, и с нездоровым воодушевлением вписывались в изгибы дороги вокруг озер и полей для поло… банда крепких ребят, готовых к приключениям на просторе.

Теперь все по-другому. Я живу в Майако, в пентхаузе с панорамным балконом и джакузи, с высоты я разглядываю в большой черный бинокль аллеи и крыши японского квартала. Обслуга приносит мне булочки, а на стоянке припаркован мой новый черный «камаро».

Здесь меня знают. Когда мы возвращались в отель, я увидел швейцара в сомнительном черном кимоно, который стоял прямо посередине Пост-стрит и беспомощно махал потоку встречного движения… Я утопил педаль газа и сделал рядом с ним вираж. Просто чтобы проверить рефлексы.

Он с проклятиями отпрыгнул назад, а я вывернул машину на стоянку. Мария быстро забежала в отель, держа в руках сумку из меха выдры, где лежали улики и записи нашего недавнего криминального расследования.

– Хорошо повеселились? – спросил швейцар, открывая мне дверцу машины.

– С ума сошел? – ответил я. – Мне надо было сделать важную работу. Пришлось всю ночь просидеть в тату-салоне. Только так мы могли уложиться в срок.

– Что? – удивился он. – Вам сделали татуировку?

– Да нет, – ответил я. – Не мне. – Я ткнул пальцем в Марию, которая была уже далеко в холле. – Это у нее теперь есть тату, – сказал я. – Большая черно-красная пантера между лопаток.

Швейцар медленно кивнул, но на его лице ясно читалось напряжение.

– Что вы имеете в виду? – спросил он. – Вы заставили несчастную девушку сделать тату? Только чтобы написать статью для газеты?

– Это было правильное решение, – сказал я. – У нас не было выбора. В конце концов, ведь мы профессионалы.

9 декабря 1985 года

Срывание масок на скотном дворе

Это поколение может увидеть Армагеддон.

Рональд Рейган. «People», 26 декабря 1985 года

Когда зазвонил телефон, было около трех. Пару секунд я на него смотрел, потом схватил трубку и молча приложил ее к уху. Три часа ночи для некоторых людей не слишком поздно, но эти люди не относятся к разряду спокойных. Те, кто занимает линии междугородней связи в темные предрассветные часы, принадлежат к особой породе. Когда телефон звонит в три часа – не рассчитывай, что твой собеседник окажется человеком размеренного образа жизни и правильно выбранной профессии.

На другом конце линии кто-то молча сопел в трубку.

– Говори! – рявкнул я в конце концов. – Чего тебе?

– Привет, – сказал голос. – Ты занят?

Оказалось, звонит из Вашингтона мой приятель – политконсультант. Сила и самообладание покинули его, как сказал он. Ему надо поговорить со мной о чем-нибудь, но только не о политике.

– Позвони исповеднику, – сказал я. – Мое дело – политика, и сейчас мне как раз требуются некоторые данные.

– Какие? – спросил мой приятель. – По Сенату? – Он недобро засмеялся. – Не стоит беспокоиться. Выборы погоды не делают. Демократы могут получить контроль, но Рейган все равно имеет право вето. Наша единственная надежда – блокировать его вплоть до 1988 года. А тогда можно будет что-нибудь предпринять.

– Остряк! – сказал я. – Помнишь, я советовал тебе воздержаться от крэка и глупых шуток. Из-за них тебя когда-нибудь посадят в клетку. Твои дети будут приходить по воскресеньям, чтобы через прутья потыкать тебя острыми палками.

– Ну и что? – ответил он. – Очень скоро мы все окажемся за решеткой. Меня будут боготворить, как Уолта Уитмена.

– Да ладно тебе! – сказал я. – Сосредоточься. Борьба пойдет за тридцать четыре места. Получить перевес в четыре кресла – это все, что нужно демократам. Какова расстановка сил в Джорджии? Еще меня интересуют Миссури и Калифорния. И что там с этим шарлатаном на Аляске? У него есть какие-нибудь шансы?

– Шутишь? – сказал он. – Это же доктор Олдс. Гвоздь сезона. Он вполне способен победить.

– Может быть, – сказал я. – Как насчет семи к одному?

Он согласился, и следующие два часа мы провели, определяя ставки по остальным тридцати трем забегам в Сенат. Больше половины имело явных фаворитов, однако нам удалось отыскать в списке десяток состязаний, достаточно интересных для того, чтобы поиграть в азартную игру.

Аляска. Предполагается, что победа обеспечена республиканцу Фрэнку Мурковски… Но экономический кризис на Аляске тяжелее, чем в Техасе, и неизвестный претендент от демократов – доктор Гленн Олдс – может неожиданно выиграть состязание. Ставки: семь к одному на Мурковски.

Миссури. Том Иглтон сдает место, когда-то надежно занятое демократами. Кандидат от «Великой старой партии»[7], бывший губернатор Кит Бонд имеет хорошую репутацию и огромное преимущество перед действующим помощником губернатора Генриеттой Вудс, которая тем не менее сохраняет шансы на победу. Ставки: три к одному на Бонда.

Луизиана. Рассел Лонг отдает еще одно место, традиционно занимаемое демократами. Теперь оно, вероятно, достанется конгрессмену-республиканцу Хенсону Муру – явному фавориту в борьбе с четырьмя демократами за пятьдесят процентов голосов на открытых первичных выборах 27 сентября. Но если Мур не получит пятьдесят процентов, ставки на демократов повысятся с восьми к одному до пяти к двум. Маловероятно, но возможно.

Калифорния. У Алана Крэнстона нет видимой причины для провала, хотя умные денежки говорят, что есть: это стандартный миллионер, конгрессмен из «Великой старой партии», Эд Шоу, златошерстое Партийное Животное[8], который в любой нормальный год был бы счастлив почистить ботинки Крэнстона. Ставки: три к двум на Крэнстона.

Колорадо. Освобождается еще одно место демократов, на сей раз – фаворитом президентской гонки Гэри Хартом. Его друг и соратник Тим Уирт – заметный конгрессмен и опытный борец за голоса избирателей, работающий в стиле Кеннеди. Уирт, по слухам, должен опасаться конгрессмена-республиканца Кена Кремера. Тут я не советую заключать пари. Ставки: семь к пяти на Уирта.

Невада. О победителе в этом штате бьются об заклад даже дети. Пол Лекселт – республиканец, который провел два срока в Сенате, серый кардинал и ключевой стратег династии Рейганов. Он освобождает место, за которое борются республиканец Джим Сантини и конгрессмен-демократ Гарри Рейд. На сегодняшний день оба имеют одинаковый рейтинг. Лекселт – партийный функционер классического склада. Он не оставит свое место в Сенате, пока не будет уверен в победе своего преемника-республиканца. Но и он может ошибаться. Лекселт проводит собственную напряженную президентскую кампанию, где ставки очень велики. Он крадется в зарослях позади Джорджа Буша и может потерять контроль над местной политикой. Вспомните Оскара Бонавену. Прогуливаясь по парку публичного дома под названием «Ранчо мустангов», Бонавена тоже считал себя в безопасности – но пуля таинственного снайпера пробила ему шею, и он умер. Ставки: шесть к пяти на Рейда.

Северная Каролина. Терри Сенфорд, двойник Губерта Хэмфри и бывший губернатор, просто обязан выиграть выборы, а недавно назначенный кандидат-республиканец Джеймс Бройхил – нет. Бройхил дорабатывает срок за бывшего сенатора Джона Иста, недавно покончившего жизнь самоубийством при грустных и отвратительных обстоятельствах. Местное население все еще не может успокоиться по этому поводу. Ставки: три к двум на Сенфорда.

Флорида. Любимица семейства Рейганов Пола Хокинс попала в серьезную переделку. Губернатор Боб Грэм – превосходно организованный политический локомотив с большими амбициями и высококвалифицированным персоналом. У него почти нет слабых мест. Он побьет Полу Хокинс, как свою домашнюю клячу. Ставки: пять к двум на Грэма.

Джорджия. Очевидный фаворит – кандидат от «Великой старой партии» Мак Маттингли. Впрочем, демократ-конгрессмен от Атланты Уитч Фаулер, победивший на первичных выборах Гамильтона Джордана, бывшего любимчика Картера, чувствует себя очень уверенно. Маттингли похож на куклу Барби с неясным электоратом, и ему не следует расслабляться. При ставках два к одному на черную лошадку Фаулер – один из лучших объектов для заключения пари на всем игровом поле.

Алабама. Здесь мы видим двух равных свиней в луже, но некоторые свиньи равнее других, а твердолобый фундаменталист-фанатик Иеремия Дентон – настоящий придурок, который будет хвататься за любую возможность выставить себя идиотом. Теоретически он может разрушить свое подавляющее преимущество над конгрессменом-демократом Ричардом Шелби. Но более вероятно, что это у него не получится. Ставки семь к одному на Дентона.

За восемь недель до дня выборов ставки стабилизировались на уровне 50 к 50 или, может быть, 51 к 49 в пользу демократов – в зависимости от ваших предпочтений. Я лично считаю – 52 к 48.

Выборы в Сенат 1986 года будут решающими. Возможно, победа демократов не изменит мир, но она по крайней мере утихомирит озверевшую компанию белых подонков, собравшихся под лозунгом «Бомбы и Иисус». Эти люди достаточно повеселились. Не только «Откровения» предрекает чуму, которую несут мстительные йеху[9].

Нам всем нужно отдохнуть от этого погрома. Рональд Рейган – старик. А вот остальные действительно могут стать свидетелями Армагеддона.

1 сентября 1986 года

Никсон и Женщина-кит

Я не был настроен вести пустые разговоры. День был отвратительный, и мое сердце переполняла ненависть к человечеству. Утро я провел во Дворце правосудия, сражаясь с законниками и бандитами, а вторая половина дня была бесполезно потрачена на преследование горбатого кита. Злополучное животное заплыло в реку Сакраменто и спровоцировало образование «медийного совета», как выражаются в нашей среде. Под нажимом моей жестокой и амбициозной сотрудницы Марии Кан я был вынужден присоединиться к этой компании.

В Рио-Виста, маленьком городке, расположенном на берегу реки в часе езды на восток от Сан-Франциско, я встретил пожилую китаянку, которая, по ее собственному утверждению, когда-то была подружкой Ричарда Никсона. Она живет на барже, пришвартованной на заболоченном участке реки неподалеку от Антиохии. По ее словам, экс-президент часто бывал у нее, когда приезжал в Калифорнию.

– Иногда он прилетал на вертолете, – рассказывала она, – в сопровождении команды агентов службы безопасности. Телохранители с бутылками «будвайзера» в руках усаживались на досках, а мы уходили вдвоем за причал и играли в карты. Люди говорили, что он пьет слишком много джина, но я за ним такого не замечала. Мы встречались целых тринадцать лет, и никто не знал о нашей дружбе.

Я сидел рядом с китаянкой на уютной палубе плавучего ресторана с видом на реку, в которой прятался сорокатонный кит, как чудовище озера Лох-Несс.

Никто точно не знал причину его странного поведения. На реке собрались сотни людей, которые хотели посмотреть на кита; некоторые даже приехали из Голливуда, Орегона и Виннимакки. Они следовали за китом вдоль берега реки по узким дорогам, и их машины, предназначенные для езды по скоростным автострадам, буксовали в грязи. Местные рыболовы были в ярости. Кит представляет угрозу для лодок, утверждали они, и, кроме того, он, вероятно, болен. Морской биолог из Сосалито выступил с теорией, по которой самоубийственное поведение кита вызвал смертоносный паразит, «мозговая трематода». Обезумевшее от болезни огромное млекопитающее движется на мелководье, и дело может кончиться тем, что кит выбросится на пляж где-нибудь в саду за фермерским домом и умрет со страшными стонами и шумом. Само собой, вся страна сможет наблюдать эту картину по телевизору. Кое-кто высказывал опасения, что труп кита раздуется, и, попав в русло, гора гниющего жира заблокирует речку на всю зиму.

По прогнозу морских биологов, кит погибнет примерно через неделю, и с этим ничего нельзя поделать. Капитан буксира из Питсбурга предлагал загарпунить животное и по течению вытащить из реки в море, но в ночь перед запланированной битвой с китом капитана арестовали за непристойное поведение на автостоянке возле антиохийского театра.

Сказать по правде, увидеть кита удавалось не часто, а когда удавалось, он выглядел просто как огромное бревно. В какие-то дни кит выходил на поверхность каждые две-три минуты, в другие – появлялся редко или не появлялся совсем.

У меня была припасена бутылка джина, которую я собирался подарить китаянке – подружке Никсона, заехав к ней на обратной дороге. Репортеры продолжали следовать за китом – но без меня. Я завез джин и дезертировал.