Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

– Как же нам ее назвать? – спросили они.

– Пушпа, – ответил он. Это значит «Прекрасный цветок».

Так и вышло, что нашу маму всю жизнь знали под этим именем.

Когда мальчику было четыре с половиной, он отчитал своего отца за то, что тот убил голубя из дробовика.

– Что плохого сделала тебе эта невинная птица? – спросил он. – Теперь тебе воздастся за содеянное зло. – Это из уст четырехлетнего ребенка!

Об этом мальчике в семье рассказывали легенды. Самая старшая мамина сестра Бари Бахенджи говорила, что за едой он иногда вдруг замирал, вскакивал из-за стола и бежал к воротам встретить странствующего монаха – он каким-то образом чувствовал его приближение. Потом приглашал монаха в дом и просил служанку накормить его обедом.

Незадолго до того дня, когда ему должно было исполниться пять, мой дядя пришел к Бари Бахенджи и попросил у нее шестнадцать рупий – тогда это равнялось примерно двум долларам.

– Зачем тебе столько денег? – спросила сестра.

Очень нужно, ответил мальчик: надо выплатить долг Даулату – старому слуге семьи, чье имя, по странному совпадению, означает «богатство». Малыш объяснил, что этот долг тянется за ним с прошлой жизни. И приставал к Бари Бахенджи, пока та не сдалась. Даулат ни за что не хотел брать деньги, но бабушка с дедушкой уговорили его. Через несколько дней Шукра сказал Бари Бахенджи, что хочет спать на полу. В Индии о подобном часто просят взрослые, когда чувствуют, что скоро умрут, и хотят ощутить связь с землей. Бари Бахенджи испугалась, расстроилась и отказалась стелить ему на полу. Уложила его в кроватку, как обычно, заботливо укрыла и спела колыбельную.

Наутро домашние обнаружили безжизненное тело Шукры на полу. Мой дядя точно предсказал собственную смерть и хотел успеть выплатить слуге Даулату долг из прошлой жизни. По-моему, трудно не верить в реинкарнацию, когда такое случилось в твоей собственной семье.

Подобные истории в Индии не редкость. Основатель и ректор Бенаресского индуистского университета пандит Мадан Мохан Малавия был человеком весьма ученым. Он посвятил университету всю свою жизнь. На смертном одре он попросил:

– Отнесите меня за окраину Бенареса.

– Пандит Джи, – удивленно ответили ему, – вы всю жизнь отдали Бенаресу. А теперь собираетесь уйти от нас и отправиться на небеса. Почему вы требуете, чтобы мы вынесли вас за пределы Бенареса?

Дело в том, что в индуизме распространено представление, что если умрешь в Бенаресе, то достигнешь состояния мокша, то есть завершишь цикл рождения, жизни, смерти и перерождения.

– Мои земные труды не завершены, – ответил Пандит Джи. – Я не желаю достигать мокши. Мне надо вернуться и закончить дела.

Индия издавна была страной, жители которой, даже самые образованные, светские и богатые, склонны к некоторому мистицизму, понимают, что некоторые жизненные события не так-то просто объяснить рациональными причинами. Например, несколько лет назад мне рассказали, что статуи Ганеши, индуистского бога-слона, сметающего все препятствия, пьют молоко. Верующие поливают статуи молоком и ставят по вечерам у подножия мисочки с молоком в виде подношения. К утру молоко исчезает. Я думал, это чепуха, однако многие образованные люди в это верят. Вот и на самом деле оказалось, что молоко пропадает по вполне физическим причинам: статуи Ганеши делают из материала, который впитывает жидкости, в том числе и молоко.

К сожалению, многие подносили божеству молоко, которое отнимали у собственных детей. Я спросил маму, верит ли она, что статуи пьют молоко. И моя мать – образованная, интеллигентная женщина, – ответила, что да. Тогда я спросил кое-кого из родни – и несколько человек ответили мне, что такое происходило в храмах, куда они ходят. Они сами это видели! Мы выросли на этой традиции. Жизнь сложнее, чем кажется на первый взгляд.

В Индии моего детства нас окружало множество разных религий и философий, и мы обязаны были уважать их все. Мы сами были индуисты, но дружили и с мусульманами, и с парсами, а в школу ходили с христианами и евреями. Лично мне больше всего нравилось, что во все праздники в школе нет занятий. Мы отдыхали и во время индуистского праздника огней Дивали, и в Пасху, и в Курбан-байрам. Когда в 1958 году умер Папа Пий XII, мы жили в Джабалпуре и ходили в школу Св. Алоизия, где учились с детского сада до двенадцатого класса. Школу закрыли на три дня. Мне было девять, и все эти три дня у нас гостил наш шестилетний приятель. Мы с утра до вечера веселились, носились, играли в крикет. Это были прекрасные коротенькие каникулы, и обратно в школу нам ни капельки не хотелось. Вечером накануне того дня, когда занятия возобновились, мы лежали в темноте, и вдруг наш маленький приятель подал голос:

– Санджив, можно тебя спросить?

– Конечно.

– А может такое быть, что новый папа умрет прямо завтра?

Нас воспитывали как индуистов, а индуизм – это не только религия, но еще и культура и образ жизни. В отличие от главных западных религий, наши богослужения проходят в вольной форме, нам не надо никуда идти в определенное время, чтобы принять участие в конкретной церемонии. В храмы мы ходим, когда хотим. Не существует даже общепринятого определения индуиста или идеи о том, что же такое индуизм – религия, культура, философия или жизненный уклад. Председатель Верховного суда Индии однажды сказал: «В отличие от прочих религий у индуизма нет никаких пророков, он не почитает никаких богов, не придерживается никаких догматов, не верит ни в какие философские концепции, не отправляет никаких религиозных обрядов и ритуалов, – в общем, не вписывается в строгие традиции, в отличие от любой другой религии или веры. В целом можно сказать, что индуизм – это образ жизни и больше ничего».

А в нашей семье были богатые традиции, нам с самого раннего детства рассказывали мифы, населенные сотнями богов и воинов, и нравоучительные истории. Во время летних каникул мама читала и даже пела строфы из двух главных писаний – «Бхагавад-Гиты» и «Рамаяны», иногда подыгрывая себе на фисгармонии. По сути дела, многие из этих историй были настоящие триллеры, и когда мама их читала или пела, мы так и видели битвы и колесницы, богов и полубогов, прелестных героинь и отважных героев. Обычно чтение прерывалось на самом интересном месте: например, повелитель ракшасов похитил Ситу, и целое войско отправляется ее спасать. Мы с Дипаком просили маму истолковать то, что она прочитала, и объяснить, как это относится к нашей жизни. А еще мы, как и все грамотные юные индийцы, читали комиксы, где пересказывались эти истории эпических битв, богов и чудовищ – все эти мифы и легенды. Наша мифология была для нас и популярным развлечением. Подобных комиксов выпускали сотни, их читали все дети. Мы читали о Будде, о Раване-повелителе ракшасов, о Брахме, Вишну, Шиве и Кришне. Мы читали «Бхагавад-Гиту». Мы читали «Махабхарату» – эпическое сказание об Индии и Ганеше, том самом боге-слоне, который сметает все препятствия. Параллельно мы читали все подряд от комиксов про Супермена и Арчи Эндрюса до трудов Ганди и романов Толстого.

Индия – страна, где повседневная реальность и влияние мистических сил прекрасно сосуществуют: считается, что и то и другое – в равной степени правда. Кроме кармы, многие индийцы верят еще и в концепцию дхармы. В индуизме и буддизме дхарма понимается по-разному, но в целом это означает с радостью и бодростью духа выполнять свой морально-этический долг. Всегда делать, что нужно.

В одной деревне у подножия Гималаев жила семья, которая отказалась делать прививку от оспы. Индийское правительство и Всемирная организация здравоохранения успешно провели всеобщую вакцинацию, однако глава семьи господин Лакшман Сингх упорно отказывался прививать своих родных. Индийское правительство решило, что Сингхов нужно защитить от этой страшной болезни в интересах страны, и направило к ним бригаду медиков в сопровождении полицейских.

– Почему вы не хотите прививаться? – спросили Лакшмана Сингха.

– Кому болеть, а кому нет, решает Господь, – ответил тот. – Не хочу делать этот укол. Если мне суждено заболеть оспой, значит, заболею.

Тогда полицейские скрутили его и силой повалили на землю. Сингх кричал и отбивался, но ему все-таки сделали прививку, а потом вакцинировали всех его домашних. И вот после всего этого Лакшман Сингх преспокойно сказал:

– А теперь прошу вас в дом.

Отправился в огород, набрал овощей, вымыл, почистил и поставил перед врачами, а его жена заварила свежий чай.

– Что вы делаете? – удивился кто-то из врачей. – Мы нагрянули к вам в дом, надругались над вашей верой, а вы принимаете нас как гостей. Почему?

– Я считаю, что моя дхарма – не делать прививок, потому что Господь решает, кому болеть, а кому нет. А вы, очевидно, считаете, что ваша дхарма – меня привить. Теперь все позади, и вы гости в моем доме. Это самое меньшее, что я могу вам предложить.

Я не смог найти лучше иллюстрации понятия «дхарма», чем эта история. Для меня в слове «дхарма» содержится и долг, и вера, и мораль. В детстве я, конечно, и не подозревал, что дхарма заведет меня в Америку, в Гарвардскую медицинскую школу, однако я следовал по тропе, которая передо мной расстилалась. Корни моей семьи в индийской почве уходят вглубь на века, и я, признаться, не планировал укореняться заново в другой части света. Однако когда я поступал сообразно своей дхарме, это принесло мне почет и уважение в профессиональном кругу и в жизни. В результате я принимаю обе традиции – и западную, и восточную. Я говорю на американском сленге с индийским акцентом. Я посвятил свою жизнь медицине, опираясь на научные инструменты – эксперимент, открытие, проверку, воспроизводимые результаты, – однако то, что я вырос в своей культуре, позволяет мне видеть и другие варианты, которые не всегда можно научно доказать и не всегда легко понять. Для меня большая честь ежегодно выступать с лекциями перед пятьюдесятью тысячами профессионалов-медиков в США и во всем мире, и каждый раз, когда я читаю лекцию, я чувствую, что следую дхарме.

Когда мои родители впервые отправились из Бомбея в Лондон, на это у них ушло примерно три недели на океанском лайнере. А сегодня я могу сесть в Бостоне на самолет и прилететь в любую точку Индии меньше чем за день. А там, на улицах Бомбея, который теперь называется Мумбаи, я вижу все те же сетевые магазины и рестораны, мимо которых совсем недавно проезжал в Бостоне. Когда мы росли, у нас не было телевизора, но сегодня я могу и в Индии щелкнуть пультом и посмотреть те самые передачи, которые смотрю в США. Когда-то мы слушали новости только по радио «Вся Индия» или по «Би-Би-Си». А сейчас я могу зайти в «Твиттер» и там следить за новостями на каналах «Си-Эн-Эн» и «Эн-Би-Си» и в «Нью-Йорк Таймс» – и мгновенно узнавать о последних событиях во всем мире. Благодаря достижениям транспорта, связи, индустрии развлечений и бизнеса мир сильно уменьшился – культуры, которые когда-то разделяла настоящая пропасть, сейчас смешиваются, быть может, даже слишком. Но мне всегда было очень отрадно думать, что главные ценности, которые внушила мне семья в рамках нашей индийской культуры, по-прежнему определяют мою жизнь. Именно благодаря этим ценностям я стал хорошим мужем, отцом, дедушкой, врачом и лектором – в Америке.

3. Магический круг

Дипак

Я помню себя, наверное, с трех с половиной лет. В памяти застряли испуг и одиночество. Я сидел один в городском парке, в магическом круге, начерченном на песке, чтобы меня защищать. Я смотрел на деревья, и мне еще не было по-настоящему страшно, хотя я не сомневался, что притаившиеся в тени демоны ждут не дождутся, когда я шагну за круг.

Чтобы присматривать за нами – за мной и моим новорожденным братишкой Сандживом – родители наняли «айю», няньку. В число ее обязанностей входило каждый день гулять с нами в парке, чтобы у мамы была хоть какая-то передышка. Как же звали нашу «айю» – Мэри? Имена так легко забываются, а вот чувства – нет. В Пуне, куда получил назначение мой отец (он еще не съездил в Лондон на повышение квалификации по кардиологии), «айями» часто работали юные девушки из Гоа – индийского штата, где когда-то была португальская колония и жило много христиан.

В общем, наша «айя», как бы ее ни звали, каждый раз, когда мы приходили в парк, начинала крутить головой по сторонам. В какой-то момент она сажала меня на землю и рисовала на песке вокруг меня круг. И строго-настрого запрещала из него выходить, ведь снаружи рыщут демоны, после чего исчезала. Брала она с собой коляску с Сандживом или нет? Таких подробностей я не помню. Полчаса спустя Мэри возвращалась, порозовевшая и довольная. После чего мы шли домой, и по дороге она твердила, чтобы я никому-никому не рассказывал про ее фокусы с исчезновениями. Это будет нашей маленькой тайной. Прошло несколько лет, прежде чем я сообразил, что происходило на самом деле.

Во-первых, магический круг и шныряющие снаружи демоны. Это Мэри почерпнула из легенды. К тому времени, как мне исполнилось пять-шесть лет, мама начала рассказывать мне легенды из двух сокровищниц древнеиндийской литературы. Одна – «Махабхарата» («маха» значит «великий», а «Бхарата» – санскритское название Индии), эпическое сказание о битве за престол древнего царя Куру. Бессмертное сердце этого сказания – «Песнь Господа», или «Бхагавад-Гита». Индия – не только культура, пронизанная Богом куда в большей степени, чем все прочие культуры на свете, это еще и культура, пропитанная «Гитой». В ней с детства слышишь стихотворный диалог между богом Кришной и воином Арджуной, когда они сидят в боевой колеснице Арджуны и ждут начала судьбоносной битвы. Если говорить совсем кратко, то «Бхагавад-Гита» – это гибрид троянского эпоса и Нового Завета. Когда Кришна объясняет Арджуне смысл жизни, то говорит о воплощении Бога.

Однако моя мать особенно любила «Рамаяну» – другое собрание основополагающих легенд, тоже эпос и тоже про битву, на сей раз – между Рамой, прекрасным принцем, воплощением Вишну, и Раваной, повелителем демонов-ракшасов. Приключения Рамы зачаровали бы любого мальчишку. Рама славился своим мастерством в стрельбе из лука, а его преданным союзником был Хануман, летучая обезьяна, чьей единственной целью в жизни было служить владыке Раме.

В детстве легенды и реальность легко переплетаются. Однако в нашей семье образ Рамы имел особое значение. Царь-отец изгнал Раму в леса на четырнадцать лет – сам он не гневался на сына, но был вынужден сдержать слово, данное ревнивой жене. Принц утер слезы и послушался отцовской воли, а за ним в изгнание последовала его возлюбленная супруга Сита, а также – это особенно волновало маму – младший брат Лакшмана.

– Ты – Рама, а Санджив – Лакшмана.

Это нам твердили с утра до вечера, однако выводы я сделал не сразу, а на самом деле подобное сравнение ставило Санджива на ступень ниже меня в неофициальной иерархии. Рама любил младшего брата не меньше, чем Лакшмана – его. Однако было сразу ясно, кто командует, а кто подчиняется. В результате в семействе Чопра возник нехороший прецедент. Мама придавала нашим отношениям религиозную окраску – примерно так мать-христианка говорила бы сыновьям: «Ты – Христос, а ты – Симон Петр».

Я считал своей обязанностью опекать и защищать Санджива, но козырную карту Рамы разыгрывал при каждом удобном случае без зазрения совести. Один такой эпизод закончился скверно. Мне было десять, мы с семьей жили в Джабалпуре. Мы с братом были во дворе, тренировались стрелять из духового ружья – это был дорогой подарок, который папа привез из Лондона. Мишень мы сделали из пустой консервной банки на пятифутовом шесте.

Тут мне пришла в голову коварная мысль. Я встал прямо за шестом и велел Сандживу выстрелить в банку.

Санджив испугался.

– Это как Вильгельм Телль, – настаивал я. – Ты же никогда не промахиваешься. Давай!

Мне как раз недавно рассказали в школе легенду о Вильгельме Телле, который пробил стрелой яблоко на голове собственного сына. В тот миг, когда я стоял за шестом, а Санджив прицелился в меня из духового ружья, мне казалось, что все будет точно так же. Когда я наконец уговорил брата выстрелить, он так разнервничался, что попал мне пулькой – шариком из подшипника – прямо в подбородок. Потекла кровь, но меня гораздо больше заботило, как избежать нагоняя от родителей, чем такие пустяки, как ссадина на лице.

– Придется нам соврать, – постановил я. – Я знаю, что мы скажем. Давай придем домой и соврем, что я перелезал через забор и упал. И поцарапал подбородок колючей проволокой, вот и все.

– Соврать?! – ужаснулся Санджив. И упрямо нахмурился.

– Так надо! Я Рама, а ты Лакшмана!

Санджив, все так же в ужасе, но подрастеряв упрямство, неохотно согласился последовать моему плану, и родители поверили нашей выдумке. Однако ранка у меня никак не заживала, и через несколько дней бабушка ощупала мне подбородок и сделала подозрительное открытие.

– Там что-то есть, – сказала она.

Меня тут же доставили в военный госпиталь и обнаружили у меня в подбородке пульку. Ее извлекли, даже шрама не осталось (хотя семейная легенда гласит, что именно с тех пор у меня ямочка на подбородке). Меня обкололи антибиотиками и отправили домой, где папа прочитал мне страшную лекцию о столбняке. Честно говоря, я был рад, что обман вскрылся. Этот случай поспособствовал развитию у меня одной из основополагающих черт характера – нежелание открыто противодействовать властям. Жажда угодить отцу смешалась с еще более сильной жаждой его не огорчать. Но тогда эта черта была у меня лишь в зачатке.

* * *

Так вот, о нашей «айе» с ее исчезновениями. Мэри была христианка, но тем не менее знала самые известные сюжеты о любимой супруге Рамы Сите (освященный веками пример идеальной пары в индийской традиции). Как-то раз Рама отправляется в лес, чтобы добыть Сите великолепного золотого оленя, которого она видела в чаще. И велит Лакшмане охранять Ситу и берет с него клятву ни при каких обстоятельствах не отходить от нее.

Но прошло уже несколько часов, а Рамы все нет, и Сита умоляет Лакшману отправиться на поиски брата. Лакшмана в полной растерянности. Сначала он отказывается нарушать клятву, но тогда Сита обвиняет его в том, что он недостаточно любит Раму и не желает спасать его, и Лакшмана соглашается пойти на поиски. Силами волшебства он рисует вокруг Ситы магический круг и строго-настрого велит не выходить за его пределы. Стоит любому демону или смертному шагнуть в круг, и он тут же сгорит дотла. И с этими словами Лакшмана исчезает в чаще.

Сита ждет, волнуется – и следующий, кого она видит, это странствующий монах, который просит у нее подаяния. Вид у монаха жалкий, а Сита так добросердечна. Она выходит из круга, чтобы положить подаяние в его мисочку, и в тот же миг монах принимает свое подлинное обличье – это свирепый демон Равана. Он хватает Ситу и уносит ее в свое царство на южном острове – и так в саге начинается очередное приключение.

Мой кружок на песке был посильнее магического круга Лакшманы, я так ни разу и не посмел выбраться из него. А загадочные исчезновения Мэри объяснялись, как выяснилось, весьма приземленно: у нее был тайный роман, и видеться со своим кавалером она могла только в парке, когда выводила своих подопечных погулять.

Я нисколько не в обиде, что она воспользовалась легендой в воспитательных целях. Однако у этого забавного случая есть и экзотический оттенок – и он хорошо вписывается в общую картину. Перенесемся во времени вперед, в 1987 год – в то судьбоносное время, когда я вышел из психологического кризиса. Традиционная медицина настолько меня разочаровала, что я в одиночку поднял против нее бунт. На кону стояла и процветающая частная практика, и должность лечащего врача в престижных больницах. Бостонская медицина была готова отторгнуть меня, едва я пожелаю отторгнуть ее.

Решение я принял мгновенно. В то время был невероятно популярен цикл телепередач под названием «Сила мифа», где Билл Мойерс беседовал с выдающимся специалистом по мировой мифологии Джозефом Кемпбеллом. Эти передачи просто заворожили меня. Прямо как дуновение из забытого мира. В Индии даже таксисты делают у себя в автомобилях алтарики-обереги с пластмассовыми фигурками Ганеши – любимого божества с толстеньким животиком и слоновьей головой. Приборные доски у них сплошь заклеены фотографиями гуру, а на грузовиках дальнобойщиков красуется призыв к Лакшми – богине процветания: «Джаи Мата Ди» («Привет тебе, богиня-мать» на пенджабском языке). Новоиспеченный миллиардер ставил в фойе своего многоэтажного особняка каменные статуи разнообразных богов и богинь и лишь затем приглашал парижского дизайнера отделать интерьер. Живая мифология обеспечивает современной Индии национальный колорит – однако это еще и символ, значение которого все чувствуют необычайно остро.

Кэмпбелл был прирожденный рассказчик, облекавший легенды в благоуханный наряд романтики, словно в стародавние времена. Помнится, и я когда-то кутался в одежды из мифических идей, но они истлели и свалились с меня, словно старая кожа. Дело не в романтике. Для Кемпбелла мифология была живой, она пронизывала повседневную жизнь. Бизнесмен, дожидавшийся у перекрестка зеленого сигнала, был переодетым героем. Его жизнь в любую секунду могла обернуться поисками Грааля. Под слоем повседневных мелочей билась, рвалась на свет мечта.

И тут я увидел себя глазами Кемпбелла – думаю, в то время это произошло с миллионами других телезрителей. Это я стоял на перекрестке и ждал сигнала. Только никто мне не обещал, что загорится зеленый. Во времена моего детства мы были очень дружны с семейством Рао. У доктора Раджиндры Рао стоял первый частный рентгеновский аппарат в Джабалпуре. Главным образом его практика состояла в том, чтобы делать снимки легких и выявлять туберкулез, который в то время свирепствовал повсеместно. Кроме того, доктор Рао сотрудничал с отцом – его рентген подтверждал диагнозы, которые мастерски ставил мой отец. Его жена Маллика, тоже врач, была главным гинекологом в Джабалпуре. Клиника, где они принимали вдвоем, стяжала им в городе заслуженную славу. Дочку Рао Шобху в семье называли Амму – это южноиндийское словечко означает «малютка». Амму на два года младше Санджива. Мы считали ее своей сестренкой. На празднике Ракхибандхан принято, чтобы братья давали клятву защищать сестер, а сестры надевали им на запястья плетеные браслеты. Мы собрались вместе и провели этот обряд с Амму – и делаем это до сих пор, правда, с перерывами (у Амму есть и родной брат по имени Прасан, на два года старше). Сейчас она живет недалеко от Бостона – она пошла по стопам отца и стала рентгенологом.

Я был старшим и верховодил в компании – и дошел до того, что придумал каждому из нас военный чин, а сам назвался капитаном. Теперь, когда я вспоминаю те дни, то с нежностью и легким укором совести думаю о том, как преданно следовала за мной моя маленькая армия, с каким рвением слушала она мои приказы, точнее, прихоти и капризы. Мы всегда играли вместе, и озорница Амму даже согласилась войти в крикетную команду, которую мы с Сандживом организовали в нашем квартале, хотя кроме нее там были одни мальчишки.

У отца Амму было сокровище, которое приковывало к себе все взгляды: бордовая «шевроле-импала». Раньше машина принадлежала одному человеку, который разбогател на изготовлении и продаже биди – дешевых сигарет, которые сворачивают из листьев черного дерева и завязывают с одного конца веревочкой. Покупать биди могли себе позволить даже самые бедные рабочие, и на улицах постоянно пахло их дымом. Вредны они для здоровья чрезвычайно, но у Высших сил, похоже, есть своеобразное чувство юмора: один из самых почитаемых южноиндийских гуру Нисаградатта Махарадж владел в Бомбее лавочкой, где торговал биди, а на втором этаже давал консультации по духовной жизни. Благодаря биди прежний владелец «импалы» стал мультимиллионером – денег у него хватило, чтобы выписать себе из Америки эту огромную шикарную машину, но потом она ему надоела.

И вот однажды оба наши семейства, и Чопра, и Рао, в радостном волнении загрузились в «импалу» и покатили на свадьбу где-то далеко от Джабалпура. Нас и так было восемь человек, но мы потеснились и пустили еще верного слугу Рао, мастера на все руки, который готовил нам еду и, как мы рассчитывали, мог починить машину, если она сломается в дороге. Ехать нам предстояло в Дели, куда из Джабалпура 800 километров. Ради развлечения мы остановились в Панне, посмотреть знаменитые алмазные копи. Копи были словно рана в земле, выкопанная ступенями на манер открытой угольной шахты, а посередине стояли ярко-зеленые сточные воды.

Доктор Рао пустил за руль отца. Когда мы выехали за город, нам показалось, что нас преследует черная машина с неисправным глушителем, за которой вился густой дым. Мы свернули на шоссе, она поехала за нами. Местные бандиты, решил мой отец. Дакоиты. Наверное, они решили, что раз кто-то уезжает с алмазных копей на огромной американской машине, значит, у них полным-полно бриллиантов. В Индии, только-только добившейся независимости, было еще неспокойно. В некоторых регионах не в диковину были вспышки насилия на расовой и религиозной почве.