Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

– Отче святой! Отдали мы тобе детей великого князя, на патрахиль твою. Ты и церковь ныне за них пред Богом в ответе. Мы же здесь, в храме, пред тобой и пред Богом клянемся, живота не щадя, князю великому и детям его служить. Ежели ты не упасешь их, то мы и все люди ратью пойдем на Шемяку, за государя и княжичей сих свои головы сложим!..

– Будем биться со злодеем! – загудели голоса в церкви. – Со всей Руси пойдем на Шемяку!

– Вы, отцы духовные, – крикнул из толпы какой-то могучий старик в лаптях, – против злодеев с крестами, а мы, сироты, – со стрелами да кольями, – смуту бы они не сеяли! Христианскую бы кровь не лили, нас бы не зорили ни грабежом, ни полоном…

Глава 13

У злого ворога

Плыли от Мурома на трех ладьях больших: на одной – владыка Иона с княжичами, на другой – Ряполовские и воевода их, Микула Степанович, а на третьей, самой большой, – стража, да везли еще пшено и всякую кладь дорожную для конников – их сотни две было. Ехали конные берегом, поотстав немного от лодок, а впереди, дорогу разведывая, дозор скакал из десяти воинов. До устья Ушны по Оке на веслах шли, а от устья, вверх по течению, бечевой кони тянули ладьи до самого волока у верховьев правого притока Ушны. Тут, выгрузив из лодок все, волокли ладьи конской запряжкой на слегах и ветлугах верст десять до первого правого притока Судогды, а потом опять на веслах шли до самого Владимира, что на Клязьме. Здесь остановки не делали, а поплыли вверх по малой Нерли и дальше по Каменке, прямо к Суздалю.

Утром ранним мая в первый день, когда сироты в поле зябь боронить начинают, сошли все с лодок недалеко от Суздаля и пошли пеши к Спасо-Евфимиеву монастырю. Владыка же Иона и княжичи на ладье своей остались со стражей, а конники, вброд перейдя Нерль выше Каменки, придвинулись к лодкам поближе. С ними был и Микула Степанович, а дозорные, по его приказу, вперед поскакали в обитель с вестью о владыке.

Княжич Иван стоял вместе с Юрием на корме лодки и жадно глядел окрест, следя за указаньями Васюка.

– Тут вот, Иване, – говорит тот, – полагать надобно, к монастырю ближе и бои были. Помнишь, как бабке твоей Ростопча да Фёдорец Клин сказывали. Тамо вон, где мы плыли, ниже Каменки, поганые, видать, через Нерль плавились…

Вдруг сжалось сердце Ивана от боли, и ясно так, словно снова увиделось все, что в Москве тогда было. И сотник Ачисан ему представился, и бабка, что кресты тельные в руке крепко зажала, и тихий, но страшный вскрик матуньки, и тату он вспомнил, каким в последний раз видел его в голых санях, в полушубке старом, когда он ехал к Пивной башне, в окна глядел и словно ничего не видел…

– Шемяка проклятый! – резко и громко сказал он. – Хуже и злей ты Улу-Махмета!..

– Иване, Иване, – послышался голос из-под лодочного навеса, – держи сердце свое. Не гневи ты Шемяку, когда предстанешь пред ним. Ежели любишь отца и матерь, не гневи их ворога злого, дабы горшего зла не сотворил он им…

Вышел владыка Иона из-под навеса и, положив руку на плечо княжича, продолжал:

– Претерпи, отроче мой, и Господь нам поможет. Имей разумение о том, что постигать надо умом волю Божию. И среди наитяжких бедствий и горестей разумом и крепостию духа зло преодолеть можно и пути ко спасению обрести. Гневливость же токмо разум темнит.

Сразу тепло и спокойно стало Ивану от слов владыки, вера в душе затеплилась. Так всегда дома у него бывало от бесед с бабкой. Улыбнулся он по-детски доверчиво и, посмотрев прямо в светлые глаза владыки, тихо сказал:

– Отче, помоги татуньке…

Гул колоколов от обители покатился по всему полю, а из монастырских ворот вышли священники и монахи с хоругвями, иконами и крестами, а сзади них ехали сани для Ионы, нареченного митрополита Московского и всея Руси.

Ризы, кресты и оклады икон сверкали на солнце, пение же церковное, сливаясь со звоном, шло к самому сердцу княжича Ивана. Все поснимали шапки и закрестились, а конники спешились. Владыка Иона вышел с княжичами на берег. Попы и диаконы окружили их и, держа в руках своих древнюю икону Корсунской Божьей Матери, запели благодарственный молебен о благополучном прибытии.

Путники, не заезжая в Суздаль, остановились всем поездом на один день ради отдыха в Спасо-Евфимиевом монастыре. Отслушав литургию, владыка Иона, княжичи и Ряполовские с Миколой Степановичем обедали у игумена в келарских покоях для почетных гостей. После же обеда владыка захотел отдохнуть, а княжичам разрешил с дядьками их ходить свободно по всей обители и по всем стенам пройти монастырским, осмотреть башни-стрельни и мосты подъемные.

Стены у монастыря широкие – телега проедет свободно вдоль бойниц и стражу не зацепит. Это не удивило княжичей – московские стены куда шире! Любопытнее им было на поле посмотреть, что тянется возле речки Каменки. Остановились они над главными воротами у бойниц самой большой стрельни.

– Видать ли отсюда, Васюк, – обратился Иван к своему дядьке, – где отец бился с татарами?

Васюк стал приглядываться и, говоря неуверенно, показывал всей рукой:

– Может, вон тамо, ближе к Суждалю, а может, вот тут, к нам поближе. Не было меня тут, как же я тобе могу истину поведать?

– Тут вот, тут, к нам ближе, – быстро заговорил старый монах, выходя из соседней бойницы, – меж Нерлью и Каменкой… – Монах поклонился и, обратясь к Васюку, спросил: – Дети великого князя?

Васюк утвердительно кивнул, а монах снова поклонился княжичам и сказал:

– Здравствуйте, дети мои, да сохранит вас Господь. Не подходите ко мне под благословение, ибо не имею на то благодати. Лекарь аз в обители, инок Паисий, а был воем у деда вашего. Великого князя Василь Василича с издетства знаю, здесь же ему раны врачевал, когда в полоне у татар он был. Вас же, внуков Василь Димитрича, увидеть мне сладостно…

Старик ребром приложил ладонь к глазам от солнца и внимательно разглядывал княжичей.

– А ты видел, – спросил его Иван, – как бились они?

– Вот с сей самой башни видел, – оживляясь, заговорил отец Паисий. – Побегли вдруг поганы да бегут-то, порядок не руша. Наши же, словно куры в огороде, разбрелись во все стороны – кто за татарами гонится, кто убитых да раненых грабит, а кто ни туда, ни сюда, сам не знает, что деять… – Старик досадливо пожевал беззубым ртом и строго добавил: – Вижу, дело недоброе! Понимаю хитрость неверных, хочу наших упредить, а бежать не могу – стар. Ищу кликнуть кого, дабы великому князю весть скорей дать, и вижу – поздно уж! Татарские конники кругом заворачивают и сбоку на наших ударили. Нарочито наших заманили, поганые! Смяли пеших, а конников окружили со всех сторон. Закрыл аз глаза, молитвы Господу о спасении читаю, гляжу опять, а уж князь великой вместе со своими тремя конниками окружен. Рубятся крепко, а потом двое с коней наземь сбиты и токмо один ускакал прочь с рукой отсеченной.

– Федорец Клин, – вставил Васюк. – Правду он баил, когда ответ держал перед старой княгиней…

Иван и Юрий жадно слушали Паисия и ждали, что дальше он скажет о битве. Но старик опять медленно пожевал губами и строго проговорил:

– За грехи наказал нас тогда Господь. Из-за усобиц все. Ладу нет у князей, а зависть и зло на великого князя. Из удельных же да из бояр тоже всяк токмо своей пользы ищет, а о сиротах заботы нет. Мутят князи да бояре, – всяк своего князя хочет, дабы от своего-то прибыток ему был. Токмо сироты одни за великого князя, ибо не хотят разоренья и полона…

– Потому, – вмешался Илейка, – что сиротам все одно, от кого идет разоренье: от тара ли, от удельных ли. Потому, пока сильна Москва, и сиротам покой и жир!

– Истинно, истинно, – отозвался Паисий, – а удельные-то зорят хуже татар. Помните, княжичи: дед ваш, Василь Димитрич, крепко в кулаке удельных держал! Грозный был государь. А отец-то ваш вон в какую беду попал…

Отец Паисий что-то еще хотел добавить, но Васюк знаком остановил его и, отведя в сторону, сказал на ухо:

– Про ослепленье-то не ведают княжичи. Не велено им сказывать.

Паисий, не подходя уже больше к княжичам, поклонился им издали и сказал:

– Помоги вам Господь, дети мои, сохрани и помилуй вас.

Из Суздаля нареченный митрополит Иона и княжичи в монастырских колымагах поехали, а князья Ряполовские на телегах. Ладьи же в Рязань назад отослали, ибо оттуда, из своей епископии, владыка их взял, отъезжая к Мурому. Хотя весна была ранняя и соловьи запели, но земля в лесах не провяла – вязли кони и колеса на лесных дорогах. Двигался владычный поезд медленно – пешие и те его обогнать могли. От обеда до темна всего-навсего двадцать пять верст проехали и в селе Иванове ночь ночевали. С рассветом потом выехав, к обедне лишь прибыли в Юрьев Полской, а из Юрьева до Переяславля-Залесского, верст шестьдесят, опять с ночевкой в деревне Выселки, ехали и мая шестого в полдень у самого уж града были.

Увидали снова княжичи золотые маковки Спасо-Преображенского монастыря в гуще лесной и ясную гладь озера Клещина. На полях же, к посадам ближе, женки и девки, горох сея, пели, крестясь, слова заклинания:

Сею, сею бел горох,Уродись крупен и бел,Сам-тридесят!Старым бабам на потеху,Молодым ребятам на веселие!

День стоял солнечный, и лазурь небесная вся сияла хрустальным синим блеском, чистая вся, без единого облачка. Темнея точками в сини небесной, трепетали жаворонки, звенели, как рассыпанные бубенчики, подымались ввысь и снова к земле спускались. Светло, тепло и радостно кругом, а Ивана охватила тоска. Вспомнил он, как жили они тут с матунькой и бабкой, ожидая отца из полона. Почудился ему ясно так осенний сад с облетевшими листьями и багровыми кистями рябины, словно наяву привиделся бурьян за конюшнями, где он с Данилкой щеглов и чижей ловил. Вспомнились клетки, что висели в саду с их крылатыми пленниками. Дарьюшка…

Опять гулко, как у Евфимиева монастыря, зазвонили колокола, но теперь встречал владыку Спасо-Преображенский монастырь у самого града Переяславля-Залесского. Переглянулись княжичи украдкой, меняясь в лице. Прижался Юрий к брату и прошептал чуть слышно:

– Шемяки боюсь…

Иван не ответил и тревожно взглянул в глаза владыки Иона. У того дрогнули губы, но ничего не сказал он, а только перекрестил обоих княжичей и сам перекрестился молча.

Встречали Иону и княжичей многолюдно и торжественно, в облачениях праздничных и с хоругвями, ибо извещены были гонцами за час до приезда колымаг. Однако видел Иван, что нерадостны были лица у клира церковного, да и сам Иона был сумрачен. Друзья тут всё были, знакомые – многих из них узнали княжичи, ибо монастырские бывали много раз в хоромах великокняжеских, а игумен не раз у них в крестовой и утреню и молебны служил.

С горестью и тревогой все на княжичей смотрят, и нехорошо от этого на сердце у Ивана, да и Юрий чего-то боится и жмется все к брату. Едва вошли гости приезжие в келарские палаты, как туда гонцы прибежали от князя Димитрия, а с ним на коне приехал и любимец Шемякин, дьяк его Федор Александрович Дубенский, и челом бил владыке и княжичам с просьбой на обед пожаловать к его государю.

– Тобя, владыко, и княжичей, узнав о благополучном прибытии вашем, молит к столу своему государь мой, великий князь Димитрий Юрьевич, – ласково и почтительно сказал дьяк, подходя к благословению святителя.

Острым взглядом владыка Иона пронзил его, и смутился дьяк и поклонился низко.

– Тобе все ведомо, – сказал он строго, – и если есть вокруг князя Димитрия его доброхоты и умные советники, то пусть разумеют, что дозволено Богом и что не дозволено. Есть суд Божий за гробом, но ранее того есть рука казнящего за зло и на земле…

Ряполовские стояли в глубине хором и, не подходя близко, глядели исподлобья на дьяка, но Дубенский не знал их в лицо и не полагал, что приехать сюда, в Переяславль, посмеют. Владыка же, по сговору с ними, слова о них не молвил и, собравшись, вышел с княжичами на монастырский двор, где ждала их колымага князя Димитрия Юрьевича.

Дорогой, видя смятение отроков, владыка сказал им:

– Дети мои, не бойтесь, ибо вы на епитрахили моей. Верьте, что обещал пред Богом, то и сотворю. Соединю вас с родителями, а там уж воля Божия.

– Увидим мы тату и матуньку? – твердо и требовательно вопросил Иван, не спуская глаз с владыки…

– Как ни решит князь Димитрий, – ответил вполголоса Иона, склонясь к детям, – а все же у родителей своих вы будете. Не бойтесь, уповайте на Бога. Вот мы уже в хоромах Шемякиных, будьте добронравны и вежливы, как княжичам надлежит. Не гневите князя Димитрия, ибо, паки реку, гнев княжой – горшее зло для родителей ваших и для вас всех…

Колымага остановилась у хором, а князь Димитрий Шемяка, сойдя с красного крыльца, сам помог выйти владыке и с торжествующей, радостной улыбкой оглянулся на княжичей, которым Илейка и Васюк помогали сойти на землю с высокого кузова колымаги.

«Как волк на агнцев облизывается, – подумал владыка Иона, заметив взгляд Шемяки. – Помоги мне, Господи».

– Не чаял, что дождусь тобя, – весело заговорил Шемяка, приняв благословение, и, обернувшись к княжичам, добавил: – Радуюсь приезду вашему, племянники милые, отроки безгрешные, в делах наших и распрях ничем вы не повинные!..

Он обнял и облобызал детей с притворной нежностью, – рад был весьма, что они теперь в руках его. Шемяка был добр в душе к княжичам, как птицелов к пичужкам, которые уже трепещут в сетях у него.

Видя эти ласки ворога злого к детям великого князя, Илейка и Васюк стояли опустив головы и мрачно переглядывались. Когда же все стали подыматься на красное крыльцо, Илейка тихо сказал Васюку:

– Тут надо ухо востро доржать, во все глаза глядеть.

– Истинно, – ответил Васюк, – с медведем дружись, а за топор доржись.

Они вошли за княжичами в трапезную и у дверей в уголке стали, глаз не спуская с Ивана и Юрия. Не менее зорко следил владыка Иона за Шемякой и главным советником его, боярином Никитой Добрынским, стараясь угадать их скрытые мысли.

Сев за стол после благословения владыки, стали все есть горячие шти, и вдруг Иван, следуя за взглядом Ионы, увидел направо от Шемяки знакомое лицо, где-то им виденное, почему-то страшное и неприятное. Это был боярин Никита, старавшийся не встречаться глазами с владыкой. Отвертываясь от него, он неожиданно и дерзко поглядел на Ивана. Сердце княжича задрожало от страха и гнева. Он узнал в этом боярине того самого, что прискакал на коне в Сергиеву обитель с дружиной Шемяки. Это он тащил из храма его отца!

Побледнев, Иван взглянул на владыку Иону и понял, что тот все заметил, как, бывало, бабка все за столом замечала, и улыбается ему спокойно и ласково. Ободрило это и успокоило мальчика, но пальцы его, сжимавшие оловянную ложку, долго еще дрожали, а гнев и ненависть кипели в сердце.

Князья Ряполовские после обеда у келаря отдохнуть захотели. Постелили им в двух келейках: в одной – старшему, Ивану Ивановичу, а в другой – двум младшим: Семену и Димитрию. Разошлись и монахи по своим кельям, и заснул весь монастырь по чину иноческому. Так уж искони на Руси повелось. Никто чина сего не нарушает, кроме людей, когда заботы их мучают: боли телесные или душевные. Не спали в обители только князья Ряполовские, и вскорости перешли меньшие братья в келейку Ивана Ивановича думу думать у постели его.

– Кто знает, – заговорил Димитрий, – что в сей часец у владыки с Шемякой деется? Может, владыка и так рассудил: «И митрополитом буду, а и великого князя с семейством навек в дальнем уделе схороню…» Может, и князь-то можайский Иван Андреич право разумеет – синицу поймал, а журавля в небе и не ищет…

– Лопата твой можайский, – гневно перебил его старший брат, – помело поганое!.. Хитер он, да мелок. Жадность великая у него. Он, словно окунь голодный, и голую уду хватает.

– Зато Иона всех нас умней, – заметил осторожно Семен, – у него все обсуждено, а как, то нам неведомо.

Князь Иван Иванович вскочил с лавки и заходил по келье, не глядя на братьев. Заронили они ему в душу сомнения.

– Нет, нет, – начал он, вдруг остановившись посередине кельи, – не может того быть! Владыка Иона разумней всех нас. Все, что говорил он, – истина. Ум у него велик и прямота велика. Обман ежели и будет, то токмо от Шемяки, ибо и смел он и дерзок, а силы духовной и разума мало у него. Все же и Шемяка не посмеет идти против отцов духовных и против народа…

– А ежели посмеет, не послушает владыки? – снова заметил Семен Ряполовский.

– Будем биться! – крикнул Иван Иванович. – Бог нам поможет.

– А по мне, – добавил Димитрий, – нечего нам в кости играть, вот и владыка митрополию от Шемяки берет. Что ж мы-то одни против рожна прать будем, как медведи. Токмо брюхо собе больше распорем. Она, синица-то, в руках.

– Не будет так! – вспылил Иван Иванович, перебивая младшего брата. – Не пойду яз за ветром. Москва за Василья. Москва и Юрья Димитрича выгнала, а сына его и подавно выбьет вон. То вы уразумейте: князь Василий на Москве в дому у собя, а Шемяке всякого князя покупать надобно, как купил он можайского. Опять будет государство на уделы дробить, а гости-то богатые, особливо же простые купцы, да всякие люди торговые, и умельцы рукоделия всякого, наипаче не примут того. «Дешевле нам, – говорил мне Шубин во граде Муромском, – прибыльней один сильный московский князь, чем сотня нищих князьков… Всякий ведь князек-то с тобя сколупнуть захочет, что сможет…» – Князь Иван замолчал, продолжая ходить из угла в угол по келье. Успокоясь, он твердо добавил: – Как отцы духовные мыслят, мы из уст самого митрополита нареченного ведаем…

Братья молчали, потом опять осторожно заговорил Семен, своего мнения опять не высказывая:

– Истинно все, Иване, что ты баишь, токмо трудно слепому Василью с Шемякой бороться. Истинно и то, что Шемяка купит московский стол. Отрезать начнет кажному князю куски от московских земель. Разорит он Москву, на ветер, на дым все труды князей московских пустит. А потом что? А потом князь тверской Борис все в свои руки захватит и ярлык в Золотой Орде на московский стол купит. Он и теперь уже «великий князь тверской»…

Наступило молчанье, но младший Димитрий не вытерпел.

– Тогда как? – крикнул он. – К Борису лучше ныне ж отъехать, чем Шемяке потом челом бить!

– Молчи, лопата! – рассердился снова князь Иван. – Нужны мы тверскому! А нам какая честь и какая сладость на конце стола сидеть у чужого князя, пить-есть опивки да объедки? Нет уж, братья мои, никому не служить нам, опричь московских князей, будет то Василий али дети его. Победим мы Шемяку, наипервыми на Москве будем у своего князя. Так и владыка мыслит. Шемяке же нет у меня веры, не обойти ему нас своей лестью…

– Иване, – перебил его Семен, – не забудь о полку нашем. Не побудить ли Микулу Степаныча?

– Верно, верно! – встрепенулся Иван. – Забыли мы про Шемякины когти.

Микула Степаныч баит, что мало здесь воев у Шемяки, но все же, мыслю яз, отъехать нам вместе с владыкой, а то и поране его. За князя великого рать подымать надобно… Ну, иди побуди Микулу Степаныча.

После утрени в день Николы Весеннего выехал владыка Иона с княжичами в колымагах к Ростову Великому, откуда лежал им путь к Волге, в древний Углич-град.

Ряполовские с воеводой своим и конниками провожали их до самого Ростова, где владыка решил отдохнуть несколько дней и дать отдых княжичам.

Но главное, нужно было ему встретиться со всем духовенством, дабы из Ростова, из древнего места святительского, разослать через верных людей вести своим епископам, игуменам и архимандритам.

Тут же, на обратном пути из Углича в Москву, в митрополию свою, хотел владыка уж подсчет иметь сил духовных на Севере, где среди бояр и городов, особливо Вятки и Углича, много было доброхотов Шемякиных, где удельные князья и города вольные не любили Москвы.

Ряполовские же, не веря больше Шемяке, о Литве думали, где князь Василий Боровский, брат княгини великой Марии Ярославны, уже собирал полки. У Ростова Микула Степанович наметил повернуть к Юрьеву Полскому, который ближе к вотчине Ряполовских, а там снарядить полки для рати – и конные и пешие – из своих людей и из пришлых, кто за князя великого биться придет. До посадов еще не доехав, вдали от стен городских прощались князья Ряполовские с княжичами и владыкой перед всеми своими конниками. Рядом стоял Иван с братом Юрием и видел, как конники утирали иногда рукавом слезы, слушая слово владыки Ионы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Крестовая – домовая церковь.

2

Поганые – церковное слово, вошедшее в быт и означавшее в старину: неверные, нечестивые, безбожные, некрещеные, а также христиане-иноверцы, еретики.

3

Красно – красиво.

4

Столец – табурет.

5

Летник – женская одежда.

6

Гульбище – балконы и проходы между ними.

7

Фряжская земля – Италия.

8

Приволока – безрукавка.

9

1445 год.

10

Тивун, тиун – управитель княжой (дворцовой) волостью, сельский староста и судья.

11

Нечунай – неучтивен, грубый.

12

«Ни тебе, ни себе!»

13

Бродиться – переходить вброд.

14

Изгоном – стремительно, поспешно, неожиданно для противника.

15

Тягиляй – толстый стеганый кафтан, употреблялся вместо панцыря для защиты от ранений.

16

Гостями в старину называли богатых именитых купцов, торговавших не только на русских рынках, но и в чужих землях.

17

Кончар – длинный кинжал.

18

Стол – престол.

19

Улус – вассальное владение, зависимое от хана.

20

Бакшиш – подарок.

21

Рушвет – взятка.

22

Азанча – духовное лицо, выкрикивающее с минарета мечети «азан» – призыв к молитве.

23

Нет Бога, кроме Бога, а Магомет пророк его.

24

Собачье мясо!

25

Намаз – молитва.

26

Нукеры – телохранители хана и его конная стража.

27

Салям – привет.

28

Хазрет – почетный титул.

29

Очень благодарен.

30

Счастье.

31

Тысяча – так называлось воинское подразделение у татар, состоявшее из десяти «сотен».

32

Мир с тобой.

33

С тобой мир.

34

Сегодня это – со мной, завтра – с тобой!

35

Книга гаданий.

36

Изречение Магомета, смысл которого таков: «Мы дали каждому человеку определенную судьбу».

37

«Сидеть у ног улемов (учителей)» – получать мусульманское богословское образование.

38

Планета Юпитер.

39

1383 год.

40

Изречение Магомета.

41

Мерьский – по имени коренного населения Галицкого княжества – мерь.

42

Игра с пенями, то есть со взысканием, с «фантами».

43

Яртаул – передовой отряд конников, разведка.

44

Сеунч – радостное известие, посылаемое с вестником.

45

Шерть – присяга на подданство.

46

«Празднуй раз в месяц – будешь веселым, запразднуешь, каждый день – будешь голым».

47

Карачии – самые знатные и влиятельные из татарских князей Казанского царства.

48

Бики – князья, мурзы – знатные сановники и богачи-купцы.

49

Рук – шахматная фигура, изображала воина на боевой колеснице, теперь называется турой.

50

Сеиды считаются потомками Пророка, во всех мусульманских странах принадлежат к высшей духовной знати и пользуются большим почетом.

51

Тамга – знак, печать, клеймо.

52

Однорядка – мужская верхняя одежда, однобортная; корольки – бусы или пуговицы из кораллов, самоцветов или из золотых и серебряных шариков.