bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 7

– Мне это не нравится, – сказала она, – но, боюсь, у меня не очень много выбора в этом вопросе.

– Совершенно никакого, – согласилась я.

Она гордо подняла голову и холодно посмотрела на меня сверху вниз. Я встретилась с ней взглядом, и мне было приятно, что она первой отвела глаза. Когда она заговорила, ее голос был немного теплее.

– Не считайте меня неблагодарной. Я понимаю, что прошу вас о чем-то совершенно необычном и, вероятно, опасном для вас.

Я пожала плечами.

– Мне не привыкать ни к тому, ни к другому. На самом деле некоторые считают, что меня особенно привлекает все необычное и опасное.

Принцесса внимательно посмотрела на меня.

– Я не могу вас понять, мисс Спидвелл.

– Даже и не пытайтесь, ваше высочество, – посоветовала я.

Глава 4

В завершение нашей встречи принцесса написала инструкции, как можно будет с ней связаться, когда мы выясним что-либо интересное.

– Думаю, нам лучше встречаться только в самом крайнем случае, – сказала она мне.

– Абсолютно согласна.

– Сегодня я ужинаю с сэром Фредериком и Оттилией. Я объясню им, что попросила вас заняться расследованием.

– Вы не спросили их до того, как встретиться со мной?

Меня немного удивил столь опрометчивый поступок, но, кажется, совершенно напрасно. Она надменно взглянула на меня.

– Я не привыкла спрашивать чьего-либо разрешения на свои действия, – сообщила она мне. – Несколько раз в месяц сэр Фредерик устраивает приемы у себя в доме, чтобы представить публике свой «выводок». Ближайший состоится завтра вечером. Думаю, там вам и следует начать свое расследование. Они с Оттилией будут вас ожидать, и я нисколько не сомневаюсь, что будут рады оказать вам всяческое содействие.

– Вы не будете там присутствовать?

Она вздрогнула, но постаралась это скрыть.

– Думаю, будет лучше, если формально я буду держаться на некотором расстоянии от этого дела.

Я направилась к двери, но меня остановил ее голос, повелительный, как у самой императрицы.

– Мисс Спидвелл!

Я обернулась.

– Да, ваше высочество.

– Если вы потерпите неудачу, Майлза Рамсфорта повесят через неделю. Не забывайте об этом.

Я не стала делать реверанс и думаю, что за время нашего общения она поняла, что его от меня и не следует ожидать. Я просто кивнула и вышла из комнаты.

В коридоре я увидела леди Корделию – она сидела в кресле с выражением искреннего огорчения на лице. Увидев меня, она встала.

– Наверное, мне стоит извиниться. Этот визит оказался настоящей засадой.

– Но довольно интересной. – Я улыбнулась ей, чтобы показать, что не держу на нее зла.

Мы спустились по лестнице, и из гостиной до нас донесся приятный гул беседы. Звон посуды перемежался смехом. Две женщины яростно спорили о том, какой раствор является лучшим фиксатором для фотографий, но в остальном обстановка была очень уютной.

Привратница принесла нам наши вещи, и, когда мы вновь устроились в экипаже Боклерков, я повернулась к леди Корделии.

– Знаете, почему она хотела поговорить со мной?

Она пожала плечами.

– Монархи всегда эксцентричны, и принцесса Луиза эксцентричнее многих. Ее непросто понять. Думаю, она заинтересовалась вами после нашего разговора.

– Вы рассказывали ей обо мне?

– Вчера. Она сказала мне, что слышала о планах моего брата устроить музей на основе своих коллекций, и спросила, каких специалистов мы пригласили для этого дела. Я рассказала ей о вас и о Стокере.

Неудивительно, что ее высочество не стала возражать насчет его кандидатуры. Очевидно, леди Корделия расхвалила его перед ней без всякой меры, ведь они были старинными друзьями.

Леди К. продолжала.

– Она подробно расспрашивала меня о вас, и, кажется, мои ответы все больше подогревали ее интерес. Она вынудила меня привезти вас туда сегодня, чтобы вы могли познакомиться, но дала ясно понять, что я не должна открывать вам ее личность. Она хотела встретиться с вами инкогнито.

– Она объяснила вам, почему?

Леди К. махнула рукой.

– Она часто прибегает к анонимности в кругу своих друзей-художников. Конечно, это бессмысленное притворство. В конце концов все догадываются, кто она такая, а если нет… В общем, когда к ней относятся без должного почтения, она может вести себя очень решительно.

– Прекрасно могу себе представить, – заметила я.

Потом леди Корделия замолчала, сама она ни о чем не стала меня расспрашивать, за что я была ей признательна. Я могла прекрасно лгать, если этого требовали обстоятельства, но все же предпочитала говорить правду.

Когда мы были уже недалеко от Бишопс-Фолли, леди Корделия вновь оживилась.

– Я вынуждена проститься с вами на несколько недель, мисс Спидвелл. Мне нужно проводить мальчиков в школу на осенний семестр. А потом я отправляюсь в Корнуолл, нужно помочь девочкам и новой гувернантке разместиться в Розморран-хаусе. Его светлость решил, что в Лондоне очень много отвлекающих моментов, и считает, то девочки будут лучше учиться в провинции, – сказала она мне.

Меня удивило не решение лорда Розморрана, а то, что он вообще утрудил себя мыслями о своих детях. Обычно его светлость (рассеянного и доброго человека) больше интересовали последние научные достижения, а не собственное потомство. Он практически передал все дела, связанные с детьми, своей сестре, ожидая, что все его прихоти будут выполняться без каких-либо усилий или волнений с его стороны. Но жизнь леди Корделии постоянно зависела от его потребностей. Ему просто не приходило в голову, что у нее могут быть собственные интересы.

– Когда вы вернетесь? – спросила я.

Она устало пожала плечами.

– Это полностью зависит от детей. Если Роуз будет хорошо себя вести и перестанет подкладывать лягушек в супницу, я, может быть, смогу приехать примерно в октябре. В противном случае мне придется жить там до тех пор, пока не настанет пора забирать мальчиков домой на Рождество. Мне не хочется оставлять его светлость в одиночестве сейчас, когда он болен, поэтому рада сообщить, что к нам на время приедет пожить родственница.

– Правда?

– Да, наша двоюродная бабушка, леди Веллингтония Боклерк.

Я приподняла бровь.

– Веллингтония?

– Она родилась в день сражения при Ватерлоо. Ее отец был адъютантом герцога Веллингтона. Она очень интересная старая леди… довольно эксцентричная.

– В чем это проявляется? – спросила я.

– Мне не очень хочется вам говорить, – уклонилась она от ответа. – Лучше вы сами составите о ней мнение.

Экипаж остановился, и леди Корделия протянула мне руку.

– До новых встреч, мисс Спидвелл.



Я обнаружила Стокера в Бельведере, он описывал содержимое одной из книжных полок. Вдруг он страстно застонал, как любовник на пике удовольствия.

– У его светлости есть «Естественная история» Плиния, все тридцать семь томов! – сказал он, поглаживая девятый том, по зоологии. Он поднял глаза и, вероятно, заметил что-то в моем выражении лица, потому что сразу же отложил книгу.

– Собирался предложить тебе чая, но кажется, нужно что-нибудь покрепче, – сказал он.

Мы поднялись в маленькую укромную комнату на втором этаже, когда-то служившую убежищем третьему графу Розморрану, который построил Бельведер, чтобы скрываться там от бесконечных требований жены и тринадцати детей, а теперь ставшую нашим пристанищем. Она пряталась среди книжных полок и разномастной мебели, там стояли удобный диван, кресло, изразцовая шведская печь, письменный стол, а также походная кровать, принадлежавшая некогда герцогу Веллингтону. К тому же за стеной был оборудован удобный ватерклозет, а потому мы спокойно останавливались здесь во время нашего прошлого приключения, и с тех пор у нас вошло в привычку приходить сюда всякий раз, когда хотелось укрыться от посторонних глаз. Старшие Боклерки с уважением относились к нашему уединению, но дети лорда Розморрана были крайне любопытны, и я постоянно натыкалась на кого-то из них в Бельведере. Эта комнатка была единственным местом без их отпечатков пальцев и ушек на макушке. На звук шагов Стокера сразу прибежали его бульдог Гексли и кавказская овчарка Бетани графа Розморрана. Сейчас она должна была лежать в ногах у хозяина, составляя ему компанию в печальный период выздоровления, но с тех пор, как Стокер поселился в Бишопс-Фолли, стала явно предпочитать его компанию, а также компанию Гексли, которого немного смущала такая преданность. Заворчав, Гексли устроился в своей обычной постели, перевернутой ступне слона, а Бет уложила свою внушительную тушу в подходящей для нее по размеру огромной корзине. Ее совершенно не волновал тот факт, что эта корзина на самом деле была гондолой, закрепленной под воздушным шаром, который, управляемый братьями Монгольфье, пролетел однажды над Версалем.

Стокер щедро разлил нам виски и протянул мне стакан. Прежде чем пуститься в свой рассказ, я подождала, пока он помешает огонь в камине и сядет в кресло. Он выслушал меня с подчеркнуто спокойным выражением лица до самого конца.

В его первых словах слышалось сочувствие, хотя сами они звучали грубовато.

– Ты что, черт возьми, совсем с ума сошла?

– Если собираешься меня оскорблять, то позволь мне сперва допить свой виски.

Стокер раздраженно вздохнул.

– Вероника, ты дала обязательство от нас обоих королевскому лицу, и это не какая-нибудь безделица. Ты обещала, что мы раскроем убийство.

– Да, именно об этом меня просили.

– Но мы же не следователи, – заметил он, теперь уже с заметной язвительностью в голосе. – Мы ученые-натуралисты.

Я махнула рукой.

– Именно. Мы обучены рассматривать жизнь во всех подробностях, собирать факты, строить гипотезы, делать выводы – все эти навыки необходимы и детективу. Мы неплохо справились прошлым летом, – напомнила я ему.

– За наши усилия нас несколько раз чуть не убили, – парировал он.

– Не ворчи, Стокер. Самой серьезной раной, полученной нами в ходе этого расследования, была та, когда ты пригвоздил меня ножом, и я тебя за это уже полностью простила.

– Это был несчастный случай, – ответил он, сердито цедя слова сквозь сжатые зубы.

– Ну конечно! Ты бы никогда не стал протыкать меня ножом намеренно, по крайней мере, сперва тебя нужно для этого хорошенько разозлить.

– Как сейчас, например? – спросил он.

– Не будь таким капризным, Стокер. От этого у тебя сжимаются губы, а ведь у тебя такой красивый рот.

Он спрятал обсуждаемую часть тела за стаканом, хорошенько глотнув виски, а я тем временем продолжала.

– Только подумай, – настаивала я, – мы двое где-то в огромном городе выслеживаем преступника на охоте, которую сами организовали. Не можешь же ты не согласиться, что нам нравилось наше прошлое приключение, а также не станешь возражать, что мы оба достаточно насмотрелись на коробки и упаковочные материалы, так что нам хватит до Нового года.

– Расскажи-ка мне все сначала, – велел он, и я рассказала, понимая, что на этот раз он внимательно прислушивается ко всему, что я говорю, с пытливостью ученого. Он закрыл глаза и запустил руки в волосы, пропуская свои длинные черные локоны сквозь пальцы.

Когда я закончила, он покачал головой, опустил руки и вновь потянулся к стакану с виски.

– Мне это не нравится.

– Да, убийство обычно бывает довольно неприятным делом, – ответила я.

– Нет, я имею в виду всю эту историю. Даже если одна половина Лондона хочет придушить вторую половину и подать ее к столу с петрушкой, меня это не касается.

– Глупости, – коротко возразила я. – У тебя очень сильно развито чувство справедливости, я такого прежде никогда не встречала. Ты ни за что не позволишь невинному человеку, такому как Майлз Рамсфорт, быть вздернутым за преступление, которого он не совершал.

Стокер подался вперед; его ярко-голубые глаза блестели.

– Но у нас есть лишь один аргумент в пользу того, что он этого не делал: слово принцессы.

– Думаешь, она лжет?

Противная змейка сомнений поползла у меня вверх по позвоночнику.

– Думаю, что это вполне возможно. Вероника, нужно посмотреть на это рационально. Если она располагает информацией, которая может спасти его жизнь, почему она ее не сообщает?

– Я спрашивала ее, – напомнила я ему. – Она ответила, что не может сказать, так как из-за этого разрушатся жизни других людей.

– Что может быть страшнее смерти невинного человека? – спросил он. – Вместо того чтобы соглашаться на ее предложение, ты должна была назвать ее обманщицей, настоять на том, чтобы она вернулась к сэру Хьюго и рассказала правду, чего бы это ни стоило.

Я ничего не ответила, просто смотрела на дно своего стакана, с удивлением обнаружив, что он пуст.

– Знаю, почему ты так поступила, – сказал он, и в его голосе вдруг послышалась теплота. – Думаешь, что если сделаешь это для нее, для них, то они каким-то образом тебя признают, и это будет тебе некоторой компенсацией за столько лет изоляции.

– Это самое абсурдное предположение… – начала было я, но он, не дослушав меня, продолжал, так же неумолимо и неостановимо, как несется река в половодье.

– Понимаю, ты думаешь, что должна им что-то доказать, но это не так. Ты сто́ишь тысячи таких, как они, Вероника. Но им никогда этого не понять. Если ты сейчас согласишься стать им лакеем в надежде на их одобрение, это никогда не прекратится. Тебе не выиграть в этой игре, так что даже и не пытайся. Уходи от них сейчас, пока они не засели у тебя в печенках, – предупредил он меня.

– Как у тебя твоя семья? – парировала я.

Я не собиралась этого говорить, но слова уже вылетели из моих уст и повисли в воздухе между нами, практически осязаемые, и я уже не могла забрать их обратно.

– Что ты имеешь в виду?

Голос его был тихим и спокойным, и именно поэтому я поняла, что он в бешенстве. Стокер, мечущий громы и молнии, рычащий и кричащий, – это счастливый Стокер. Ледяное спокойствие всегда выдавало в нем скрытую ярость.

Я встала и подошла к китайскому комоду в углу. Там лежал конверт, на который я и указала Стокеру.

– Это. Письмо от твоего брата, пришло две недели назад. Твой отец умер, а ты и слова мне не сказал. Ты никуда не отлучался, а значит, не был на его похоронах. Твой брат упоминает множество писем, написанных другими членами семьи. Я поискала в Бельведере и нашла одиннадцать. А еще были?

Мне хотелось, чтобы он выругался, грубо и так, как пристало бы бывшему моряку, но он просто сидел и слушал меня, желваки на его скулах яростно двигались.

– Если бы тебе действительно не было дела до семьи, ты бы не стал хранить все эти письма. Но ты их бережешь. И во всех них только один смысл: твоя семья хочет с тобой увидеться. Они просят тебя назвать время и место. Но ты не ответил ни на одно из них, и, кажется, семья уже просто в отчаянии. Здесь у тебя нет передо мной преимущества, Ревелсток, – спокойно заметила я. – Ты тоже играешь в сомнительные игры.

Он провел рукой по лицу, и от этого жеста его гнев, кажется, куда-то исчез.

– О боже, когда хочешь, ты можешь быть очень жестокой. У тебя язык острый как клинок и вдвойне опаснее.

Он налил нам обоим еще виски и быстро выпил свою порцию.

– Ну хорошо. Мой отец умер, и моя семья просит меня к ним явиться, но я не сделаю им такого подарка. Ты права. Я скрываюсь от них потому, что мне приятно думать, как они скрипят зубами от бессилия. Нельзя отказывать себе в подобном удовольствии, – заключил он. – Скажи Саксен-Кобург-Готам, чтобы катились ко всем чертям.

– Позже, – ответила я, и по одному этому слову он наконец все понял. Понимание разлилось по его лицу, как солнечные лучи на рассвете по полям, и он медленно покачал головой.

– Бедное дитя, – пробормотал он.

– Не смей. Я не позволю тебе меня жалеть, – предупредила я.

– Ты хочешь разгадать эту загадку не для того, чтобы они тебя полюбили, – сказал он, облачив в слова чувства, в которых я не смела признаться даже самой себе. – Желаешь сделать это, чтобы потом швырнуть им это в лицо.

Я осушила свой стакан и почувствовала прилив храбрости от обжигающего горло напитка.

– Что-то вроде того, – призналась я наконец.

Он надолго задумался, потом пожал плечами.

– Мотив не хуже прочих. Кстати, если спасешь жизнь человеку, а свою семью отправишь куда подальше, это может улучшить тебе настроение. Не думай, что я не заметил скрытого гнева, давящего на тебя в последнее время. И в этом я понимаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. Ты была в ужасном настроении с тех пор, как мы раскрыли правду о твоем происхождении.

– Неправда! И, кстати, мы были знакомы всего несколько дней до того, как открыли правду. Откуда ты знаешь, какая я на самом деле? Может быть, это мое обычное состояние?

Он улыбнулся и сразу перешел к обсуждению деталей нашего расследования.

– Мы не можем забросить свои обязанности здесь, – предупредил он.

– Ну конечно, – согласилась я. – Нам просто придется работать быстрее и каждый день заканчивать дела по каталогизации до ланча. Тогда у нас будут вся вторая половина дня и вечер на расследование.

Он покачал головой.

– Ты сошла с ума. И я – тоже, раз позволяю тебе впутать меня в эту историю.

Я криво усмехнулась.

– Мы будем как Аркадия Браун и ее верный напарник Гарвин, – сказала я, вспомнив наших любимых детективных героев. Стокер утверждал, что не интересуется популярной литературой, но с тех пор, как я познакомила его с приключениями этой леди-детектива, он поглощал их одно за другим, продолжая делать вид, что ему чуждо подобное времяпрепровождение.

– Если надеешься, что я буду размахивать пистолетом и бегать за тобой как заяц с криками excelsior, то будешь ждать этого до Второго пришествия, – предупредил он. – Делаю это только потому, что знаю: я не смогу тебя отговорить, а тебе нужен человек, который бы прикрывал твой тыл, раз ты собралась иметь дело с убийцей.

Я улыбнулась и подняла свой стакан.

– Приключение начинается.

Глава 5

Будучи натуралистами, мы со Стокером подошли к вопросу расследования в сугубо академической манере. Во-первых, решили собрать как можно больше информации. Стокер должен был закончить чучело особо противного нильского крокодила, так что я, разобравшись со своими ежедневными обязанностями в Бельведере, воспользовалась случаем и погрузилась в изучение богатого собрания периодических изданий лорда Розморрана, по частичкам собирая все возможные сведения о деле Рамсфорта. На наше счастье, лорд Розморран был любителем газет и подписывался как на уважаемые широкополосные издания, так и на самые грязные таблоиды со всех уголков королевства, от Грейвсенда до Джон-о’Гротса. В более дешевых статьях ожидаемо нездоро́во смаковались все подробности, описывались потоки крови, которыми был залит убийца, а солидные издания высокомерно осуждали богемную жизнь и сопутствующее ей аморальное поведение. У нас не было возможности обследовать место преступления по свежим следам, но мы, во всяком случае, могли получить представление об этой истории со всех возможных точек зрения.

Я листала газеты до тех пор, пока у меня не заболели глаза, а пальцы не стали черными от типографской краски; важные пассажи я зачитывала вслух и конспектировала. Я убедилась, что Луиза сумела сообщить мне все неоспоримые факты в этой истории: Артемизия была мертва, а Майлз Рамсфорт, категорически отказавшись давать показания по этому делу, вскоре должен быть повешен за убийство. Все остальное могло стать предметом спекуляций. Одна скандальная газетенка называла его детищем Люцифера, а более качественная пресса, кажется, считала его щеголеватым, обаятельным джентльменом, который благородно предпочел хранить молчание и скорее пойти на виселицу, чем своим признанием спровоцировать дальнейшие скандалы. Беременность Артемизии обсасывалась, как мозговая косточка, неистовыми журналистами бульварных изданий и аккуратно замалчивалась их более образованными собратьями. Единственное, на чем все сходились: чем быстрее его повесят, тем будет лучше для всех.

Самое подробное описание обнаружилось в грязной газетенке под названием «Дейли Харбинджер», в специальном выпуске с цветными иллюстрациями места преступления, и я помахала им перед лицом Стокера.

– Прекрасное изображение Майлза Рамсфорта. В широкополосных изданиях он выглядит очень респектабельно, но «Харбинджер» представляет его настоящим злодеем. И все же я думаю, что он довольно красив или был бы красивым, если бы не такой подбородок.

Стокер подошел и заглянул через мое плечо.

– Слабый, – согласился он, – конечно, потому он и отрастил себе эти бачки.

Стокер погладил нижнюю часть лица с довольным видом и имел на это право: я редко встречала мужчин с такими решительными подбородками.

Я перевернула страницу и увидела кровожадное изображение места преступления – спальни Майлза Рамсфорта. В других обстоятельствах это была бы очень элегантная комната: обставленная в стиле Тюдоров, с обилием предметов из старого дуба, начиная от филенчатых стеновых панелей и заканчивая кроватью на четырех столбиках с балдахином, с длинным бордовым пологом. Я представила, какой уютной могла быть эта кровать с задернутыми занавесями, теплой красной норкой, в которой так и хотелось примоститься холодной ночью, и всмотрелась внимательней.

– Смотри, как ужасно. Они постарались изобразить кровь такого же цвета, как и полог, – заметила я, вздрогнув при виде красной лужи под кроватью. Эта лужица была неправильной формы, и, прочитав соответствующий фрагмент статьи, я поняла, почему.

– Здесь сказано, что убийца в какой-то момент ступил в кровь.

– Да с убийцы она должна была прямо-таки стекать, – заметил Стокер и вернулся к своей работе: ему нужно было аккуратно вставить глаз крокодилу. Он пустился в технические объяснения того, что из артерий кровь идет быстрым пульсирующим потоком, совсем не так, как из вен.

– Однажды я оказался рядом с парнем, которому ядром оторвало полголовы во время бомбардировки Александрии, – с воодушевлением закончил он. – Кажется, мы все просто купались в крови.

– Очевидно, именно поэтому полиция исключила всех остальных подозреваемых в убийстве, – заметила я, возвращаясь к статье. – Они осмотрели одежду и обувь всех присутствующих: и гостей, и прислуги. Тут говорится, что на Оттилии Рамсфорт, которая иначе могла быть вполне подходящим подозреваемым, было белоснежное платье, на котором не нашли ни капли крови. Только Майлз Рамсфорт был весь в крови.

– Если он не совершал этого преступления, как тогда он предлагает это понимать?

Я отложила газету.

– Он сказал, что наступил на кровь, когда обнаружил тело, и утверждал, что его одежда пропиталась кровью, потому что его так шокировало это происшествие, что он поднял убитую на руки.

– Довольно шаткие показания, – заметил Стокер, и я была с ним согласна.

– Кажется, именно после этого он и перестал общаться с полицией. Сначала он сделал заявление, утверждая, что невиновен, но, кроме этого, ничего не сообщал. Он не стал помогать даже своим солиситорам: сказал, что если они не могут спасти его без его собственных показаний, то, значит, он и не заслуживает спасения.

– Странно занимать такую позицию, когда на кону – жизнь, – вставил Стокер.

Только мы решили послать за рыбой и картошкой навынос, чтобы без церемоний поесть вдвоем в Бельведере, как из главного дома пришла записка. Я открыла ее грязными пальцами и, прочитав, громко выругалась.

– Что там? – спросил Стокер.

Я передала ему листок.

– Требуют нашего присутствия за поздним ужином. Кажется, леди Веллингтония прибыла раньше, чем ожидалось, и ей не терпится со мной познакомиться. Нас просят прийти вовремя.

Стокер взглянул на напольные часы и пробормотал что-то непечатное. У нас оставалось меньше четверти часа для того, чтобы привести себя в приличный вид, но у меня под рукой всегда было запасное платье, так что, наскоро умывшись здесь же, в туалетной комнате, и надев черный шелковый наряд, я смогла значительно изменить к лучшему свою внешность. У Стокера не было времени сбрить черную растительность на подбородке, но он тоже успел умыться и сунул руки в вечерний сюртук, а вокруг шеи вместо шейного платка повязал жалкий кусок черного шелка, и мы поспешили в дом. Собаки, привыкшие к тому, что Стокер всегда подкармливает их кусочками со стола, припустили за нами и отстали только в последнюю минуту, погнавшись за кроликом. Мы вошли в гостиную как раз под звук гонга, слегка запыхавшиеся и все еще немного чумазые для приличного ужина.

Когда мы вошли, в комнате было тихо, за исключением веселого гомона попугайчиков-неразлучников леди Корделии, сидевших в клетке в углу. Думая, что меня никто не видит, я поднесла руку к волосам, пытаясь закрепить шпилькой непослушный локон.

– Юная особа, вы выглядите как вакханка. Вы специально так нарядились, чтобы озорничать в кустах?

На страницу:
3 из 7