Каждый выбирает по себе

Юрий Левитанский

Каждый выбирает по себе

© Ю.Д. Левитанский, наследники, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Откуда вы приходите, слова…

«Откуда вы приходите, слова…»

Откуда вы приходите, слова,исполненные доброго доверья?По-моему, оттуда, где трава.По-моему, оттуда, где деревья.Нам переходы света и тенейза древними лесными деревамипокажутся резными теремами,возникшими из света и теней.А дальше будет глуше и темней,и тропка лисья станет неприметной.Она и вправду стала неприметной,а все-таки давай пойдем по ней,пойдем на ощупь,ветки раздвигая.Эге-ге-гей! Ну где же вы, слова?«Слова, слова!..»  –вздыхают робко листья,и тропка поворачивает лисьятуда, где в листьях прячется сова.А может, так же прячутся словаза пнямии замшелыми камнями?Слова  – они, наверное, корнями,как дерева,уходят в глубину.И тропка нас уводит в старину,туда, где бродит пращур волосатыйпо травам, не имеющим названья,где снег летит, не названный еще,поет еще не названная птицаи звезды,у которых нет названья,в дремучих отражаются очах.И пращура охватывает трепет,едва доходит до его сознанья,какая тяжесть на его плечах.В нем глухо пробуждается художник,и, сладкие испытывая муки,он ждет вас, нерожденные слова.Он что-то удивительное лепит,мешая краски, запахи и звуки.Сначала это только смутный лепет,и вдруг он превращается в слова.Тогда травой становится трава,а этот сумрак зыблющийся  – лесом,а этот холод падающий  – снегом,а это чудо маленькое  – птицей.И я беру из рук его слова.Они еще звенят, как тетиваи как стрела,что пущена из лука.Они из цвета, запаха и звука.На них еще не высохла роса.В них травы отразились и деревья.И у меня кружится голова,пока я их несу тебе  –слова,исполненные доброго доверья.

«Древнее…»

Древнее,            неразгаданное пространствосмотрит на землю            холодно и бесстрастно.В темных глубинах            маленькой светлой точкойспутник сейчас проходит            орбитой точной.Чтоб заглянуть            в безвестные те высоты,ни к чему ни двадцатый этаж,            ни сотый.Лучик зеленый,            парящий в туманных сферах,виден отчетливо            в этих осенних скверах,где под грибком раскрашенным            из фанерыутром играют в шашки            пенсионеры,где возле булочной                   пахнет горячей сдобой  –здесь, на земле этой будничной,                   строгой и доброй.А помню еще  –                   за звездным полетомя наблюдал и в поле однажды                   летом.И был он так ясен          в поле                   под черным небом,в поле,       где сладко пахло                   печеным хлебом,где и доселе                   темные эти даливсё еще что-то помнили                   о Дедале,смутное что-то, темное                   об Икаре,что-то о божьем гневе,                   о божьей каре.Там, над обрывом,                   тополи шелестели,словно бы крылья                   в небо взлететь хотели,словно бы крылья                   в небо взлететь пытались,путались,           расплетались,                     переплетались,и за ночным овином,           за старой ригой,где-то за дальним лугом,           над темным логом,все раздавалось  –           прыгай, Иване, прыгай!  –все шелестело  –           с богом, Иване, с богом!

Женщина, которой ничего не нужно

Что вы с собой делаете?           Что вы себе думаете?Ничего не делаете.           Ни о чем не думаете.Пусто засыпаете.           Пусто просыпаетесь.Да и то лишь кажется,           будто просыпаетесь.В накуренном зеркале  –           ваши руки дремлющие,ваши губы дремлющие,           ничего не требующие.И кровать спальная  –           будто место лобное.Что-то в груди треснуло.           Что-то в душе лопнуло.Под упругим свитером           все мертво-мертвенно.Сигарета с фильтром           дымит, дымит медленно.А много ли истрачено           того тепла женского?Давно война кончена,           и спросить не с кого.А вы все боль копите,           в вине горе топите  –то ли горе топите,           то ли в море тонете.Тонете, тонете,           уже не просыпаетесь,и лишь на дне снится вам,           что вы просыпаетесь.

«К птичьему прислушиваюсь крику…»

К птичьему прислушиваюсь крику.Вижу только море вдалеке.Море ходит. Море пишет книгу.Книгу о себе. О старике.Сети. Сеть ошибок. Сеть сединок.Медленно стихающий прибой.Что такое старость? Поединок.С берегами. С временем. С судьбой.Днища рассыхаются у лодок.Черный борт ракушками оброс.Призрачность улова. Сеть уловок.Кто кого? Неведомо. Вопрос.Как в корриде, перед мордой бычьей.Та же несущественность улик.Быть с добычей  – или стать добычей.Только это. Выбор невелик.Только это. Прочее  – подробности.Этим и подробности полны.Ощущенье краткости и дробности.Напряженной сжатости волны.Только волны. Волны, за которыминабегают волны, в свой черед.Это все подчеркнуто повторами.Взад-вперед. И снова  – взад-вперед.Белый  – синий. Белый цвет и синий.Дни и годы. Годы и века.Та же повторяемость усилий.То же повторение рывка.Поплавок неверен и обманчив.По воде расходятся круги.И тогда на свет выходит мальчик.Он глядит на свет из-под руки.Сети. Сеть ошибок. Сеть сединок.Слабенькая детская рука.Вьется леска. Длится поединок.Лишь вода  – темна и глубока.

Огонь

Печной огонь.Ночной огонь на Трубной.Ручной,и неопасный потому.А он живетсвоею жизнью трудной,и незачем завидовать ему.Не то что в керогазах  –в паровозахне смеет он считать себя огнем.Он всем необходим.Но в малых дозах.Чтоб суп варить.Чтоб руки греть на нем.А у негоогромные размеры,и, полумерылюто не терпя,он иногдатеряет чувство меры,стремясь полнее выразить себя.Его солдаты ярыи поджары.Едва дозорыскроются на миг  –он тут как тут.Тогда гудят пожары.И разговор ведется напрямик.Одна вода,вода его тревожит.Она одна грозит ему бедой.Он все урегулировать не можетвзаимоотношения с водой.Тут он молчит.Он вынужден смиряться.Урчит печурка.Тлеет головня.И все-таки воздержимсясмеятьсянад видимой покорностью огня.

Надпись на камне

Джордано Бруно

Даже в малые истины            людям не сразу верится.И хотя моя истина            так проста и неоспорима,но едва я сказал им,            что эта планета вертится,я был тотчас же проклят            святыми отцами Рима.Вышло так, что слова мои            рушат некие правила,оскверняют душу            и тело бросают в озноб.И стал я тогда            опасным агентом дьявола,ниспровергателем            вечных земных основ.На меня кандалы не надели,            чтоб греб на галере,свой неслыханный грех            искупая в томительном плаванье,а сложили костер,            настоящий костер,                        чтоб горелимои грешные кости            в его очистительном пламени.Я заглатывал воздух            еще не обугленным ртом.Сизоватым удушливым дымом            полнеба завесило.Поначалу обуглились ноги мои,            а потомя горел, как свеча,            я потрескивал жутко и весело.Но была моя правда            превыше земного огняи святейших соборов,            которыми труд мой не признан.О природа,            единственный бог мой!                        Частица меняпребывает в тебе            и пребудет                        отныне и присно!Остаюсь на костре.            Мне из пламени выйти нельзя.Вот опять и опять            мои руки веревками вяжут.Но горит мое сердце,            горит мое сердце, друзья,и в глазах моих темных            горячие искорки пляшут.

«Промельк мысли. Замысел рисунка…»

Промельк мысли. Замысел рисунка.Поединок сердца и рассудка.Шахматная партия. Дуэль.Грозное ристалище. Подобьеблагородных рыцарских турниров  –жребий брошен, сударь,            нынче вашвыбор  – пистолеты или шпаги.(Нотные линейки. Лист бумаги.Кисточка. Палитра. Карандаш.Холст и глина. Дерево и камень.)Сердце и рассудок. Лед и пламень.Страсть и безошибочный расчет.Шахматная партия. Квадратыбелые и черные. Утратывсе невосполнимее к концу.Сердце, ты играешь безрассудно.Ты рискуешь. Ты теряешь в темпе.Это уже пахнет вечным шахом.Просто крахом пахнет, наконец.А рассудок  – он играет точно(ход конем  – как выпад на рапире!),он, рассудок, трезво рассуждает,все ходы он знает наперед.Вот он даже пешку не берет.Вот он даже сам предупреждает:что вы, сударь, что вы,            так нельзя,шах, и вы теряете ферзя  –пропадает ваша королева!..Но опять            все так же                        где-то слевараздается мерный этот звук  –тук да тук,            и снова  –                        тук да тук(сердце бьется, сердце не сдается),тук да тук,            все громче,                        тук да тук(в ритме карандашного наброска,в ритме музыкального рисунка,в ритме хореической строки)  –чтоб всей силой            страсти и порыва,взрыва,            моментального прорыва,и, в конце концов,                        ценой разрывапобедить,            рассудку вопреки!

«Вот мною не написанный рассказ…»

Вот мною не написанный рассказ.Его эскиз.Невидимый каркас.Расплывчатые контуры сюжета.А самого рассказа еще нет,хотя его навязчивый сюжетдавно меня томит,повелевая  –пиши меня,я вечный твой рассказ,пиши меня(и это как приказ),пиши меняво что бы то ни стало!..Итак, рассказ о женщине.Рассказо женщине,которая летала,и был ее спасительный полетотнюдь не цирковым аттракционом,а поиском опоры и крылав могучем поле гравитационномземных ее бесчисленных тягот…Таков сюжет,уже который годтомящий мою душу неотступно  –не оттого ль,что, как сказал поэт,я с давних пор,едва ль не с детских лет,непоправимо ранен женской долей,и след ее,как отсвет и как свет,как марево над утренней рекою,стоит почти за каждою строкою,когда-либо написанною мной?..Таков рассказ. Его сюжет сквозной.О чем же он? О женщине. Одной.(И не одной.)Навязчивый сюжет,томящий мою душу столько лет,неумолимо мне повелевая  –пиши меня,я вечный твой рассказ,пиши меня(не просьба, а приказ),я боль твоя,я точка болевая!..И я пишу.Всю жизнь его пишу.Пишу, пока живу. Пока дышу.О чем бы ни писал  –его пишу,ни на мгновенье не переставая.

«Не там, где сходятся…»

Не там, где сходятся,где встречаи на ромашках ворожат,где, губ не пряча,не переча,уже собой не дорожат,  –совсем не там,а много позжеесть час,незнаемый тобой,где две судьбы,еще не схожих,одной становятся судьбой.А до того,в горах плутая,на крутизну,под облакатебя ведет тропа крутая,не проторенная пока.Секут дождии почву месят,грозя обвалами камней.…Который год,который месяциду к тебе,а ты ко мне.О, как тропа моя извита,и ты на нейв иные днито вдруг теряешься из виду,а то  –лишь руку протяни.И снова пропасть под ногаминепостижимой глубины,и равнодушными снегамимы, как стеной,разделены.В пути застигнуты пургою.С дороги сбились.Но веснойвсе начинается другою,неповторимой новизной.И я смеюсь над буревалом,где страх меня одолевал,где я грустил,за переваломувидев новый перевал.Ломая кромку ледяную,опять бежит моя тропатуда, где сходится вплотнуюс твоей судьбоймоя судьба.

«Моя любовь к тебе – как горная вершина…»

Моя любовь к тебе  – как горная вершинаили волна солоноватая морская.Все, чем я жил и чем живу, она вершила,ни на минуту от себя не отпуская.Я видел, как она растет и как шагает,то сокрушительна, а то нетороплива.Она то стужей леденит, то обжигает,пора прилива у нее, пора отлива.Она не бросит ни за что, но и не проситбежать за ней, когда за дверью непогода.Она раскинется тайгой, где нету просек,а то прикинется рекой, где нету брода.А ты все так же дорожишь лишь небом синим.Зачем ты веришь в эту ложь, не понимаю,и так растерянно дрожишь под небом зимним,и так испуганно живешь от мая к маю.* * *С мокрой травы в лесу                    стряхиваю росу.Хочешь, стихотворенье                    из лесу принесу?В комнате, еще темной,                    чмокнешь во сне губами.Земляникою пахнет теплой?                    Сеном? Или грибами?Где-то кузнец стрекочет,                    травинка щеку щекочет  –тебя разбудить от солнца                    стихотворенье хочет.А ты все не просыпаешься,                    все ты не просыпаешься,одними губами сонными                    медленно улыбаешься:«Что, мол, опять за шалости?                    Нет в тебе, видно, жалости!Где же черты солидности,                    признаки возмужалости?..»Все это знаю издавна  –                    не к чему повторенье.Тихо выходим из дому  –                    я и стихотворенье.Мутную тишь дремотную                    ранняя птаха будит.Нет у меня солидности,                    видимо  – и не будет.Дачу еще не выстроил,                    не обзавелся чином.Толстую палку выстрогал                    ножиком перочинным.Иду не спеша, помалкиваю,                    палкой своей помахиваю,с мокрой травы в лесу                    стряхиваю росу.

«Лес лопочет у окна…»

Лес лопочет у окна                    в полудреме.Женщина живет  – одна                    в чужом доме.Дом не брошен, не забит.                    Войди в сени  –и почувствуешь: забыт,                    забыт всеми.Полумрак и тишина,                    ничего кроме.Женщина живет  – одна                    в чужом доме.На диване дремлет кот                    ожирелый.Муж ей дарит в Новый год                    ожерелье.Он ей много покупал,                    много купит.Тянутся к ее губам                    его губы.Занавешено окно,                    постель постлана.Все вокруг занесено.                    Уже поздно.Лес бормочет у окна                    в ночной дреме.Женщина живет  – одна                    в чужом доме.

«Как медленно тебя я забывал…»

Как медленно тебя я забывал!Не мог тебя забыть,                    а забывал.Твой облик от меня отодвигался,он как бы расплывался,                    уплывал,дробился,                    обволакивался тайноюи таял у неближних берегов  –и это все подобно было таянью,замедленному таянью снегов.Все таяло.                    Я начал забыватьтвое лицо.                    Сперва никак не могглаза твои забыть,                                        а вот забыл,одно лишь имя все шепчу губами.Нам в тех лугах уж больше не бывать.Наш березняк насупился и смолк,и ветер на прощанье протрубилнад нашими печальными дубами.И чем-то горьким пахнет от стогов,где звук моих шагов уже стихает.И капля по щеке моей стекает…О, медленное таянье снегов!

«К морю стремился…»

К морю стремился,          морем дышал на юге.Но когда мое сердце          слушать начнут врачи  –они услышат отчетливо          посвист вьюгии голос филина,          ухающего в ночи.Бьет кабарга копытцами          дробно-дробно.Бьется над логом          сохатого трубный зов.Это Сибирь          в груди моей                    дышит ровновсей протяженностью          древних своих лесов.Это во мне          снега по весне не таюти ноздреватый наст          у краев примят.Птицы Сибири          в груди у меня                    летают.Реки Сибири          в крови у меня                    гремят.Это во мне          медведи заводят игры,грузно кряжи качаются                    на волне.Ветер низовый.          Кедры роняют иглы.Хвойные иглы  –          это во мне, во мне.Это во мне поднялся                    и не стихаетветер низовый,          рвущийся напролом.Смолка          по старой лиственнице стекает.Бьет копалуха раненая                    крылом.Я ухожу из вьюги,          из белой вьюги.Лодка моя качается                    на волне.Еду куда-то.          Морем дышу на юге.Белые вьюги          глухо гудят во мне.

Вдовы

Как части гарнизона,погибшего за Брест,  –бессменно и бессоннонесут они свой крест.Без жалобы и вздоха,грядущему на суд,тебе на суд, эпоха,свой крест они несут.Давно ушли мужчиныот этих берегов.Оставили морщины.Оставили врагов.Оставили негусто,уйдя в небытие.Нетленное искусство.Бессмертие свое…Бессмертные романы.Посмертные листы.А между тем карманы  –пусты они, пусты.Но вечно ждать готовы  –всё ждут, что позовут,  –седеющие вдовынадеждою живут.Всё верят, что воздастсяза совесть и за честь.Что рукопись издастся,и смогут все прочесть.И что один приятель,им преданный навек,талантливый ваятель,но бедный человек,украсит ту могилу,тот холмик некрутой,надгробною фигурой,гранитною плитой…Посмертная страница.Бессмертная строка.Но все это хранитсяв безвестности пока.Но вечно ждать готовы,всё ждут, что позовут,  –седеющие вдовынадеждою живут.Живут, свое отплакав.Глотают стужу ртом.Платонов и Булгаков,мы встретимся потом.Минуты этой радихранят они годате общие тетрадиих общего труда.Хранят светло и нежно,и всё у них в былом.Но вера и надеждасидят за их столом.

«Все сущее мечено временем…»

Все сущее мечено временем.          А вот замечается вновь,что время рифмуется с бременем,          с любовью соседствует кровь.Старинные связи не сломлены          и медленно сходят на нет  –так прочно они обусловлены          всем опытом прожитых лет.Нам годы минувшие помнятся,          не так наша память слаба.А все же смотрите, как полнятся          значением новым слова.Иные уходят в предание,          иные лишь стали верней.Я в будущем вижу братание          не схожих по виду корней.Надежными узами связаны,          сроднившись на все времена,там пальмы рифмуются с вязами,          с планетою нашей  – луна.И больше не кажется странностью,  –          то детям известно давно,  –что время рифмуется с радостью,          что людям созвучно добро.

«Приближаясь к спокойному устью…»

Узнаю тебя, жизнь, принимаю…

Приближаясь к спокойному устью,оставляя все дальше исток,иногда с неосознанной грустьюкалендарный срываю листок.Я с непрожитых чисел снимаюотслужившее службу число,будто парус рукой поднимаю,заношу над водою весло.И несут меня быстрые воды,только веслами крепче ударь,  –и смещаются даты и годы,и летит со стены календарь.Ты узнай меня, мама родная!Это я, в гимнастерку одет,прохожу от Днепра до Дунаяи старею на тысячу лет.Я усы фронтовые не брею.В них впитался махорочный дым.Я мужаю, взрослею, стареюи опять становлюсь молодым.Засыпаю при сполохах красных.Прохожу в перекрестном огне.И как будто два возраста разныхпо-соседски ужились во мне.Так живут в сочетании светаи осенней лесной полутьмывсе приметы недавнего летаи предчувствие близкой зимы.Будет вьюга.            Ах, зимняя вьюга,у тебя не отнимешь права!Но за вьюгой, легка и упруга,пробивается к солнцу трава.Может, больше мой снег не растает,но жалеть ни о чем не могу.Пусть другая трава вырастает,перед той не оставшись в долгу.Я глаза к небесам поднимаю.Заношу над водою весло.Не тужу ни о чем,                    понимаю,по каким меня рекам несло.

Вот и живу теперь – поздний…

Езда в незнаемое

…Но землю с небом, умирая,

он все никак связать не мог.

Никогда не наскучит            езда в незнаемое.Днем и ночью идут поезда            в незнаемое.Кто-то молча табак у окна            раскуривает.Кто-то шумно бутылку вина            раскупоривает.Кто-то пишет письмо,      где клянется в верности.И на всем  –      загадочный отблеск            вечности.Это грустное дело  –            езда в незнаемое.Ведь не каждый приедет туда,            в незнаемое.Кто-то ночью сходит            на тихой станциии уже остается            на этой станции.Полыхает небо            в туманной млечности.И на всем  –            обманчивый отблеск                        вечности.Но прекрасное дело  –            езда в незнаемое!За какой-то березкой,            давно знакомою,в тишине открывается вдруг            незнаемое  –неизвестное,            странное,                        незнакомое.Осторожно вглядываемся            в незнакомое,будто видим что-то в нем            незаконное.А оно все ширится,            незнакомое,еще в рамки привычности            не закованное.О, сигнал отправления!            Ветер скорости.Вечный путь от скованности            к раскованности.Обновление жизни.            Езда в незнаемое.Покатилась где-то звезда            в незнаемое.Никакой законченности            и увенчанности.Только этот            незыблемый отблеск                        вечности.

Мое поколение

И убивали, и ранили            пули, что были в нас посланы.Были мы в юности ранними,            стали от этого поздними.Вот и живу теперь  – поздний.            Лист раскрывается  – поздний.Свет разгорается  – поздний.            Снег осыпается  – поздний.Снег меня будит ночами.            Войны мне снятся ночами.Как я их скину со счета?            Две у меня за плечами.Были ранения ранние.            Было призвание раннее.Трудно давалось прозрение.            Поздно приходит признание.Я все нежней и осознанней            это люблю поколение.Жесткое это каление.            Светлое это горение.Сколько по свету кружили!            Вплоть до победы  – служили.После победы  – служили.            Лучших стихов не сложили.Вот и живу теперь  – поздний.            Лист раскрывается  – поздний.Свет разгорается – поздний.            Снег осыпается – поздний.Лист мой по ветру не вьется  –            крепкий, уже не сорвется.Свет мой спокойно струится  –            ветра уже не боится.Снег мой растет, нарастает  –            поздний, уже не растает.

Кое-что о моей внешности

Я был в юности – вылитый Лермонтов.Видно, так на него походил,что кричали мне – Лермонтов! Лермонтов!  –на дорогах, где я проходил.Я был в том же, что Лермонтов, чине.Я усы отрастил на войне.Вероятно, по этой причинебыло сходство заметно вдвойне.Долго гнался за мной этот возглас.Но, на некий взойдя перевал,перешел я из возраста в возраст,возраст лермонтовский миновал.Я старел,            я толстел,                        и с годаминачинали друзья находить,что я стал походить на Бальзака,на Флобера я стал походить.Хоть и льстила мне видимость эта,но в моих уже зрелых летахпонимал я, что сущность предметаможет с внешностью быть не в ладах.И тщеславья  – древнейшей религии  –я поклонником не был, увы.Так что близкое сходство с великимине вскружило моей головы.Но как горькая память о юности,о друзьях, о любви, о войне,все звучит это – Лермонтов! Лермонтов!  –где-то в самой моей глубине.

Смерть

Я давно знаю,            что, когда умирают людии земля принимает                грешные их тела,ничего не меняется в мире  –                        другие людипродолжают вершить            свои будничные дела.Они так же завтракают.            Ссорятся. Обнимаются.Идут за покупками.            Целуются на мостах.В бане моются.            На собраньях маются.Мир не рушится.            Все на своих местах.И все-таки            каждый раз я чувствую  –                        рушится.В короткий миг            особой той тишинынебо рушится.                Земля рушится.И только не видно этого                        со стороны.

Ночью, за письменным столом

О сообщничество карандаша и бумаги!Ты подобно содружеству путника и дороги.А точнее – содружеству воина и равнины,где под хрупким снегом хитрые скрыты мины.О содружество карандаша и бумаги!Ты причина множества            всевозможных последствий  –величайших бедствий,                дьявольских наваждений,человеческих озарений и заблуждений.О содружество            карандаша и бумаги!Вот сидит человек. Что, безумец, берет он в руки!Достает он пакетик с лезвием безопасным,и оно становится с этой поры опасным.Он опасным лезвием свой карандашик чинит.Он любовно над ним склоняется. Он колдует.Построгает слегка,                пыльцу аккуратно сдует,и опять строгает, и дует, и снова чинит.Вот он в сторону отодвинул листок со стружкой.Придвигает поближе листик бумаги писчей.Тут не думай его отвлечь ни пивною кружкой,ни вином, ни женщиной, ни отборной пищей.Он исполнен сейчас решимости и отваги  –ни о чем таком разговаривать он не будет.Вот его карандаш коснулся уже бумаги.Что-то будет сегодня ночью.                        О, что-то будет!

Элегия

Тихо. Сумерки. Бабье лето.Четкий,            частый,                щемящий звук  –будто дерево рубят где-то.Я засыпаю под этот звук.Сон происходит в минувшем веке.Звук этот слышится век назад.Ходят веселые дровосеки,рубят,            рубят                        вишневый сад.У них особые на то виды.Им смешны витающие в облаках.Они аккуратны.            Они деловиты.У них подковки на сапогах.Они идут, приминая травы.Они топорами облечены.Я знаю  –            они, дровосеки, правы.Эти деревья обречены.Но птица вскрикнула,            ветка хрустнула,и в медленном угасанье днячто-то вдруг старомодно грустное,как дождь, пронизывает меня.Ну, полно, мне-то что быть в обиде!Я посторонний. Я ни при чем.Рубите вишневый сад!            Рубите!Он исторически обречен.Вздор – сантименты! Они тут лишни.А ну, еще разик! Еще разок!…И снова снятся мне            вишни, вишни,красный-красный вишневый сок.