Клиника одной взятки

Мария Воронова

Клиника одной взятки

Все события, описанные в романе, являются вымыслом автора. Автор не несет ответственности за их совпадения с реальностью.

Глава первая

Закрыв гараж, Вика на секунду остановилась и с удовольствием окинула взглядом свои владения. Маленький, но уютный сад, в нем каждый розовый куст растет там, где она ему назначила расти, а цветы на клумбах распускаются дисциплинированно и пышно, в полном соответствии с требованиями хозяйки. Еще более радовал глаз дом, пусть небольшой, всего два этажа, но такой милый, будто он перенесся сюда прямиком из сказок братьев Гримм. Так оно, строго говоря, и было. В детстве Вика обожала разглядывать картинки в старинной, дореволюционного издания, книжке сказок и мечтала пожить в таком вот сказочном домике. Она рассказала об этом архитектору, и тот понял. Так детские мечты стали реальностью.

И это все мое! Радость собственницы еще не успела ей приесться. Особенно грела душу мысль, что все это: и домик-пряник, и гараж, и блестящий, словно пасхальное яичко, «ниссан микра» – все, до последней гайки в моторе любимой машинки, заработано собственным трудом. И даже муж, любимый и любящий красавец Андрей, тоже в каком-то смысле… заработан.

В прихожей Вика небрежно бросила куртку на комод. Андрей приедет только в пятницу, а сама она легкий беспорядок как-нибудь перетерпит.

Приняв душ, Вика закуталась в махровый халат и устроилась в гостиной перед телевизором. «Господи, как я люблю свой домик, – с нежностью подумала она. – Обожаю каждую розочку на обоях, каждую табуретку, а от ванной в японском стиле просто балдею! Сколько сил потрачено на строительство и отделку, сколько мозолей натерто в утомительной ходьбе по строительным магазинам, но зато я получила все, что хотела!»

И это с полным основанием можно было отнести ко всей ее жизни. В двадцать девять лет она имела прекрасную семью, интересную работу, дом, достаток… И прошлое. Трудное прошлое, с мозолями, потом и слезами. Но это было достойное прошлое, благодаря которому Вика ценила то, что имела теперь.

Она зашла на кухню – взять какой-нибудь еды. Готовить она терпеть не могла, и, слава богу, эту женскую повинность приходилось исполнять только с вечера пятницы по утро понедельника. Андрей работал в городе, и оба решили, что ежедневно наматывать по восемьдесят километров в один конец слишком утомительно, так что на неделе муж ночевал в городской квартире. Зато они не надоедали друг другу, в семейной жизни сохранялась нотка праздника, едва уловимый аромат первого свидания, радость встречи и легкая грусть от недолгой разлуки.

Вика окончила институт с красным дипломом, легко могла устроиться в Петербурге, но поставила на область и не проиграла. Кем бы она была в городе? Обычным врачом. Пусть даже в престижной клинике, но в двадцать девять лет она оставалась бы девочкой на побегушках. И чем солиднее учреждение, тем дольше бы ее держали в этой роли. А здесь, в этом небольшом городке, она единственный флеболог[1]. У нее имя и безупречная репутация, она может работать где хочет и сколько захочет. Она ведущий специалист клиники «Гиппократ» (не важно, что вся клиника состоит из нее, главного врача, терапевта и трех медсестер), имеет полставки консультанта в городской больнице и еще полставки в поликлинике. У нее минимум одна операция в день, а консультаций и процедур – без счета.

Этот городок Вика выбрала не только потому, что он расположен близко от Петербурга, и не потому, что в нем находится предприятие общероссийского значения, а значит, народ живет в целом состоятельный. В окрестностях городка у мужа был земельный участок, доставшийся ему по наследству, а Вика всегда мечтала о загородном доме. Никакая квартира, пусть даже с видом на Эрмитаж, пусть десятикомнатная с пятиметровыми потолками, не заставила бы ее похоронить мечту о собственном особнячке.

Она сразу стала хорошо зарабатывать, муж тоже получал вполне прилично. Вика истово откладывала каждую копейку, выгадывала на всем, даже на еде. Андрей, посмеиваясь, называл ее Кум Тыква, но, так или иначе, через год у Вики скопилась достаточная сумма, чтобы начать строительство. Было трудно. Денег потребовалось почти в два раза больше, чем она планировала, дом, как черная дыра, засасывал все, что ей удавалось заработать. Жили на деньги Андрея, точнее, на их половину – вторая половина уходила в ненасытное нутро его стоматологической клиники. Муж все время расширял бизнес, надеясь со временем создать крупную сеть с брендом. Финансовых вливаний со стороны ждать не приходилось. Викины родители, в юности избрав карьеру научных работников, всю жизнь балансировали на грани нищеты. Отец Андрея был, напротив, состоятельным человеком, но он не субсидировал молодую семью из идейных соображений. Для него, крупного чиновника мэрии, почти небожителя, брак сына с девушкой «из народа» был ударом. Он прочил Андрею совсем другую партию. Вика потом познакомилась с этой «партией» на одном из семейно-корпоративно-дружеских сборищ. Ира, яркая девица, многократно приумножившая природную красоту с помощью фитнеса и дорогого косметолога, оказалась очень приятной и неглупой. Вика даже специально спустилась в туалетную комнату – посмотреться в большое зеркало: что же в ней самой такого удивительного, что побудило Андрея, человека мягкого и даже застенчивого, твердо противостоять воле отца и предпочесть ее такой достойной невесте? Ответ подсказал полный нежности взгляд мужа – он очень сильно любит ее, и ему не нужна никакая женщина, если это не Вика…

Николаю Петровичу пришлось смириться с таким неприятным прибавлением семейства. Поначалу он относился к Вике холодно, но видя, как она учится и работает, стал выказывать невестке что-то вроде уважения и обещал «сделать из нее человека». Викино желание трудиться практическим врачом было ему непонятно, но, предложив ей однажды завидное место чиновника в комитете по здравоохранению и получив отказ, Николай Петрович больше не навязывал своих услуг строптивой невестке.

В отношении молодой семьи он занимал мудрую и вполне справедливую позицию: мне хочется для вас такого-то будущего, и если вы согласны с моими планами, я буду вам помогать. Если же вы, непослушные, строите планы, не соответствующие моим, будьте любезны реализовывать эти планы самостоятельно. И скажите спасибо, что я вам не мешаю.

Вика была рада заявленному нейтралитету. Ей нравилось всего добиваться самой, нравилось, что они с Андреем не зависят от воли его всесильного отца. Но в то же время сознание, кто такой ее свекор, приятно грело душу. Так человек с удовольствием вспоминает о кругленьком счете в банке, даже если не пользуется им и не снимает процентов.

…Возвращаясь в гостиную с бутылочкой йогурта, Вика не отказала себе в удовольствии подняться на второй этаж, где еще ждали своего часа две спальни и гардеробная – денег на их отделку пока не было. Нужно взять кредит, подумала она, проведя ладонью по голой кирпичной стене. Пять лет возни – пора бы и закончить.

Все время поджиматься надоело, к тому же финансовая политика Вики последнее время становилась причиной… нет, не скандалов, конечно, но мелких стычек между супругами. Не то чтобы они не могли поделить деньги, просто сказывалась разница темпераментов. Вика – натура целеустремленная, волевая, готовая ради исполнения главного своего желания стиснуть зубы и подавить желания неглавные. Андрей поспокойнее, любит жить сегодняшним днем и не понимает иногда, почему нужно отказаться от новых ботинок.

Отделав и обставив первый этаж, супруги позволили себе годичную передышку. Они досрочно выплатили кредит, Вика получила права и купила машину. Да и вообще они немного расслабились, позволяя себе милые маленькие удовольствия, и Вика с болью понимала, что все больше и больше денег утекает между пальцами. Нужно собрать волю в кулак, решила она. Доделать дом, поставить точку и перейти к следующему этапу семейной жизни – ребенку.

Вика хотела детей, радовалась, что ей предстоит иметь их от Андрея, но считала, что это слишком ответственное дело, чтобы пускать его на волю случая. Матерью она собиралась стать такой же ответственной, как женой и доктором. Значит, сидеть с ребенком придется как минимум три года, да и потом она не сможет отдаваться работе так, как сейчас. Конечно, Андрей хорошо зарабатывает, но лучше, чтобы у них к моменту рождения ребенка была устойчивая материальная база.

Она растянулась на диване и закрыла глаза. Бормотание телевизора всегда хорошо ее усыпляло. Шли новости, диктор бубнил что-то о борьбе с коррупцией.

Коррупция, коррупция, вяло подумалось Вике, смешно слушать. Власть против коррупции, а пчелы против меда. Недаром говорят, хочешь изменить мир – начни с себя. Вот если все эти борцы чистосердечно покаются и добровольно сядут в тюрьму, может, что-нибудь изменится. И то вряд ли. Всех все устраивает. Ты платишь, твою проблему решают быстро и качественно, что в этом плохого? Прибыли без вложений не бывает. Придумали народу забаву. Пусть борется с негодяями взяточниками, не отвлекаясь на то, как власть имущие набивают свои карманы. Им взяток вымогать не надо, они все получают и так.

Да и кто воспринимает всерьез эти призывы? Викин непосредственный начальник, Леха Балахонов, просмотрев какую-то оголтелую передачу, где главными коррупционерами страны назывались врачи, отреагировал однозначно: притащил из дома трехлитровую банку, написал на ней черным маркером «Взяткоемкость» и водрузил на свой письменный стол. Коллеги иногда бросали туда по рублику, а потом банку приспособили под вазу для цветов.

Тут Викины ленивые мысли были прерваны напористым телефонным звонком. Наверняка Леха. Его вызовы всегда звучали как-то особенно бесцеремонно и нахально.

– Виктория, ты что делаешь?

– Привет, Леша. Как говорится, легок на поминках.

– А?

– Я только что о тебе подумала, ты и звонишь.

– Тогда нужно говорить: вспомнишь дурака, он и появится, – блеснул Балахонов знанием фольклора.

Вика вздохнула:

– Короче, что надо?

– Как обычно, Родина требует от тебя подвига. Тромб из ноги дернешь?

– Ты с родственниками говорил?

– Говорил.

Голос Балахонова звучал слишком уверенно.

– Точно говорил?

– Да точно, точно, подгребай давай.

Вздохнув, Вика потянулась за джинсами. Неугомонный Балахонов постоянно находил для нее работу, вызывал на случаи, связанные с сосудистой патологией, в любое время дня и ночи. Сколько Вика ни пыталась объяснить ему, что хорошо бы ограничиться рамками ее рабочего времени, все было бесполезно. Леха был ей как бы другом, как бы любил ее и уважал, но не чурался шантажа. «Зачем мне нужен консультант, который не консультирует?» – патетически вопрошал он, намекая, что, как заведующий отделением больницы, может и уволить. А работа в больнице была Вике очень нужна, именно там ее карман наполнялся живыми деньгами.

* * *

Пока она ехала, больного уже доставили в операционную. Родственники ей не встретились. Оставалось надеяться, что Балахонов все же провел с ними беседу и она приехала не зря.

Операционная сестра захлопотала вокруг нее – Вика пользовалась не просто любовью, а обожанием сестер, ибо всегда делилась гонораром за операцию. Балахонов и второй хирург отделения тоже не жадничали, но гонораров у них было на порядок меньше, чем у Вики. Не умели работать с больными.

Она немного волновалась, все же операции на артериях не ее специальность. По правилам больного полагалось отправлять в сосудистый центр, но прооперировать самим было гораздо проще и быстрее, чем висеть на телефоне, бесконечно согласовывая операцию то с заведующим центром, то со страховой компанией. Сотрудники центра капризничали, не хотели брать больных, требовали гарантий оплаты, потом нужно было еще найти транспорт, и в этих дрязгах время могло быть безнадежно упущено.

У нее все получилось. Вика сразу вышла на бедренную артерию, зонд не подвел, не порвался в самый ответственный момент, и через двадцать минут кровоток в ноге был восстановлен. Через полчаса Вика наложила последний шов на рану.

– Всем спасибо. – Она красивым жестом швырнула перчатки в таз и, выслушав дежурную порцию комплиментов своей манере оперировать, отправилась в ординаторскую.

Распечатав протокол операции, Вика вышла в Интернет проверить почту. Она не особенно любила блуждать во Всемирной паутине, считая это уделом людей одиноких и несостоявшихся. Следуя моде, зарегистрировалась в «Одноклассниках», но ее не покидало ощущение какой-то натужной парадности, фальшивого лоска, с которым ее бывшие приятели и приятельницы пытались убедить всех, а в первую очередь, наверное, самих себя, что жизнь удалась. В «Одноклассниках» были представлены глянцевые, рекламные версии их жизней, и Вике это быстро надоело.

Через «Одноклассников» ее нашел Сергей Дайнега, бывший однокурсник, первая любовь и ошибка молодости. Расстались они трудно, со скандалом, и Вика была уверена, что Сергей ненавидит ее, но время, судя по всему, залечило его раны. Вот уже год, как они состояли в дружеской, ни к чему не обязывающей переписке. Поначалу Вика изучала письма бывшего возлюбленного, пытаясь найти в них тайные доказательства того, что он все еще ее любит, но потом поняла – что было, то прошло. И любовь, наверное, прошла быстрее, чем обида. Сергей – человек прямой, как шпала, он никогда не умел скрывать своих чувств.

Она ввела пароль своего ящика. Ага, одно новое сообщение. Будем надеяться, от Дайнеги, а не какая-нибудь дурацкая реклама.

«Дорогая Вика! Рад, что у тебя все хорошо. Пришли свое фото на фоне новой машинки. У меня тоже все в порядке, подал документы на майора. Восемнадцатого ухожу в моря, отвечать на твои письма не смогу, но ты мне пиши, когда будет настроение. Вернусь через шесть недель, отвечу на все. Удачи».

Дайнега почему-то никогда не подписывался. Скупое сообщение, но для немногословного Сереги и этого много.

Вика быстро отстучала такой же нейтральный ответ – особенных новостей нет, жизнь идет по плану, семь футов под килем.

Странно… Он давно ее разлюбил, она никогда его и не любила, но почему-то ждет его писем.

В дверь деликатно постучали.

Мужчина средних лет с вдохновенно-встревоженным лицом отрекомендовался сыном ее сегодняшнего пациента.

– Как прошла операция, доктор?

Состроив сочувственно-озабоченную мину, Вика принялась рассказывать. Как водится, немножко приукрасила: доктор не просто работал, а боролся и победил.

– Огромное спасибо. – Мужчина протянул ей пакет.

– Что это? – Обычно огромное спасибо выглядело несколько иначе. Как в докторской поговорке: «Большое спасибо в маленьком конвертике».

Она бесцеремонно заглянула в пакет с логотипом дешевого супермаркета. В нем был вафельный тортик. Ай да Балахонов, ай да поговорил с родственниками! А теперь поздно. Как говорится, услуга, которая уже оказана, ничего не стоит.

– Заберите, я такую дрянь не ем.

Балахонова она нашла в приемном отделении. Он пил чай в компании сестер.

– Алексей Михайлович, можно вас на минутку? – грозно спросила она. – Леша, ты же сказал, что говорил с родственниками!

– Ну… – Балахонов пожал плечами и в тоске покосился на дверь, которую Вика забаррикадировала собственным телом.

– И что же ты им сказал?

– Что-что… Что обычно. Тяжелый случай, обычно приводит к ампутации, но можно попытаться ногу сохранить. Специально вызвали из дома сосудистого хирурга, он сделает операцию.

– У тебя совесть есть вообще? А где фраза, что это очень дорогостоящая операция, нужны специальные инструменты и нитки, а страховая компания ничего этого не оплачивает? Ты что, первый раз замужем?

– Прости, язык не повернулся.

– Лешенька, я срываюсь с дивана по первому твоему звонку, в свое личное время на своей личной машине приезжаю, оперирую – и что получаю взамен? Сраный тортик за сорок рублей! И то только потому, что дешевле просто не было! Объясни, на кой черт мне это нужно?

Балахонов тяжело вздохнул:

– Что получаешь? Ногу вот человеку спасла…

– А меня его нога не волнует! Я благотворительностью не увлекаюсь. Жизнь меня к ней как-то не приучила. Никто мне на личном примере не показал, как это здорово. За все, что у меня есть, я платила сполна.

Балахонов поморщился:

– Викуля, перестань базарить. Ты же врач, в конце концов.

– Началось в колхозе утро… Святая профессия, особые люди, клятва Гиппократа… Да какого черта, Леша! Он хочет ногу сохранить, а я хочу, к примеру, стиральную машину подключить. Я его желание кидаюсь выполнять, а он мое – фигушки! Пока денег не будет, он даже пальцем не шевельнет. И я могу хоть на пену изойти, хоть до второго пришествия доказывать ему, как мне нужна стиральная машина, без денег он в мою сторону даже не посмотрит. Я не могу сказать ему: «Дорогой, ты же особый человек святой профессии! Рыцарь разводного ключа и вантуза! Ты давал клятву Мойдодыра, так что вперед! А я тебя отблагодарю – тортиком».

– Ты сравнила, Вика. Все же разные вещи. Где нога, а где стиральная машина.

– Разница только одна. Если нога важнее стиральной машины, это значит, что я за спасение ноги должна получить больше, чем сантехник за подключение машины. Вот и все.

– Вика, а ты не забыла, что получаешь зарплату? Когда ты устраивалась на работу, тебя ознакомили и с ее размером, и с твоими должностными обязанностями. Ты согласилась добровольно, какие теперь претензии? В журнал я тебя записал, сверхурочные тебе оплатят. Что тебе еще надо?

Леха улыбнулся. Человек обманчиво мягкий, он безропотно сносил ее скандалы, но сбить его с курса было невозможно. Вика прекрасно знала, что ее пафосные речи – пустое сотрясение воздуха, но остановиться не могла.

– Послушай, Леша! Я с четырнадцати лет работала санитаркой, копила на взятку в институт. Никому ведь было не интересно, что я хочу учиться на врача, я должна была заплатить за свое желание. Уроки я делала ночами, зарабатывала себе золотую медаль. Потом в институте я в отличие от некоторых училась как проклятая и с первого курса занималась на кафедре флебологии. Знаешь, сколько статей я написала для тамошних доцентов? Не сосчитаешь. К третьему курсу я уже могла самостоятельно оперировать, к окончанию института знала о венах все. Ты думаешь, меня оставили в аспирантуре?

Леха хмыкнул и достал из кармана мятую пачку дешевых сигарет.

– А зачем тебя оставлять в аспирантуре, коли ты и так все знаешь? Ученого учить – только портить.

– Леша, меня выкинули как щенка, плюнули на то, что я шесть лет служила им верой и правдой, и тупо взяли одного обормота, чьи родители не поскупились. Слава богу, я тогда была уже замужем, и свекор меня пристроил в ординатуру в МАПО[2].

– Да, плохо с тобой поступили. А ты поступай с людьми хорошо – и сделаешь мир лучше.

– Знаешь что? Я десять лет училась! Почему я должна получать, как кассирша из супермаркета?

Балахонов наконец закурил, и маленькая подсобка, где они ругались, сразу наполнилась вонючим дымом. Вика демонстративно закашлялась.

– Потому, что ты ведешь себя как кассирша из супермаркета, – буркнул Алексей.

– Ничего похожего! – взвилась Вика. – Просто я ценю свой труд. Чего и тебе желаю. Вместо того чтобы делать мир лучше, ты бы о собственных детях позаботился. Уверяю тебя, благодаря твоим усилиям мир не станет настолько лучше, чтобы твоих девочек приняли в институт без взятки. Придется им ломиться в закрытую дверь, как я ломилась. Может быть, они, как я, дверь эту прошибут, но я никому такой судьбы не пожелаю.

Она хотела уйти на этой высокой ноте, но Балахонов удержал ее:

– Вика, я хочу спросить… Ты ненавидишь своих родителей за то, что они тебе не помогали?

Она рассмеялась, глядя, как вытянулась физиономия отца двух малолетних дочерей. Кажется, Алексей впервые задумался о зловещих перспективах, которые сулит детям честного человека наш суровый мир.

– Нет, что ты. Я папу с мамой люблю. Они, может, обеспечивали меня плохо, но воспитывали хорошо. Я должна им сказать спасибо за то, что я самостоятельный человек без всяких комплексов и неврозов.

– Да уж! Хоть ты и нахалка редкостная, но психика у тебя здоровая до изумления.

– Вот именно. А большинство наших ровесников мучаются от неврозов с депрессиями, нажитых в результате родительского воспитания. Хочешь знать почему?

– И почему?

– Не смейся, я действительно думала об этом, я же будущая мать. Все дело в том, что воспитание детей – это труд. Такая же работа, как любая другая. А большинство родителей перекладывают обязанности воспитателя на самого ребенка и обращаются с этим воспитателем как взбалмошные и суровые работодатели.

– Да ну?

– Не «да ну»! Надо тебе, пожалуй, сходить на мастер-класс к моему папе. Он всегда говорил – нужно воспитывать ребенка не как тебе удобно, а как богу угодно. Ты, зная о моем нелегком пути в профессию, можешь подумать, что родители предоставили меня самой себе. Это не так. Они дали мне все, что могли, просто могли очень мало. И ты для своих детей ничего не сможешь сделать. Если у тебя нет денег, ты – никто. Никому не интересно, сколько ты спас человеческих жизней. Председатель приемной комиссии не вспомнит, что ты, допустим, вылечил от аппендицита его бабушку, пока ты не подкрепишь свое желание устроить дочек в институт пачечкой хрустящих бумажек. Это жизнь, Леша, а то, что ты говоришь, – прекрасные иллюзии.

Балахонов задумчиво затянулся.

– Ты права, Вика. Но и я тоже прав. Время покажет, кто из нас правее.

Вика засмеялась. Она играет по правилам, и бояться ей нечего.

Глава вторая

Лариса закончила уборку, и по традиции Вика усадила ее пить чай. Окинув довольным взором стерильно чистые полы, сверкающую сантехнику и совершенно прозрачные стекла окон, Вика заглянула в холодильник, заставленный кастрюльками, и с ужасом представила, сколько времени и сил пришлось бы потратить ей самой, чтобы достичь – нет, не такого же, а гораздо более скромного результата. Какое счастье, что ее доходы позволяют держать помощницу по хозяйству! Андрею знать про Ларису не полагалось: Вика позиционировалась как безупречная жена, умеющая и порядок навести, и вкусно накормить супруга.

Увы, это не соответствовало действительности.

Поглощенная идеей добиться успеха в профессии, она никогда не уделяла внимания хозяйству, а мама, видя, как трудится дочь, и не заставляла ее работать по дому. Сама она была настоящей мастерицей, неутомимой труженицей, и Вика, наблюдая, как весело, словно мимоходом, она ведет дом, укрепилась в мысли, что домашнее хозяйство – дело несложное. Ничего не стоит освоить эту «премудрость» после замужества, думала Вика.

Но вышло иначе. Родители Андрея смирились с невесткой лишь потому, что считали ее неизбалованной и хозяйственной. Значит, нельзя было признаться мужу в своем несовершенстве.

Попытки быстро научиться всему у мамы оказались бесполезными. Вика показала полнейшую кулинарную бездарность. Она готовила самые простые блюда, но если была хоть малейшая возможность испортить продукты, неизменно ею пользовалась. Годы, прожитые в квартире родителей Андрея, были наполнены ухищрениями, которым позавидовал бы ас международного шпионажа. Вика усердно изображала искушенную в хозяйстве, но тактичную молодую женщину, которая понимает, что двум хозяйкам на одной кухне не ужиться, а потому предоставляет пальму первенства свекрови. Подразумевалось, что только хорошее воспитание не дает невестке засучить рукава и порадовать семью изысканными блюдами. Никому и в голову не могло прийти, что произнося: «Ах, мне никогда не сварить такого борща, ах, у меня никогда так не поднимется тесто», – Вика говорит чистейшую правду. Делать уборку она научилась, но в душе ненавидела это занятие.

Свекровь и не перегружала ее домашними хлопотами. Сама она вела хозяйство уверенно и крепко, при этом не позволяя себе опускаться до «нецарских» дел. Ездила по магазинам, составляла меню, готовила праздничный стол, варила варенье, смахивала пыль с коллекции безделушек, рукодельничала. Для всего остального существовала домработница.

Иногда Вика ловила на себе лукавый взгляд Николая Петровича, и ей казалось – свекор ее раскусил. От этого она только больше уважала его. «Вот какой бы мне нужен муж! – весело думала она. – Хитрый, умный, наглый, сильный и рисковый! О, каких бы дел мы с ним наворотили!» Но хитрые и умные мужики никогда не берут жен под стать себе. Их спутницы жизни – мягкие и кроткие девочки из педагогических институтов, которые с течением времени превращаются в холеных домохозяек с мозгом таким же расплывшимся, как их телеса. И как бы ни хотелось умной энергичной женщине заполучить такого же мужа, как бы ни притворялась она домашней курицей – все бесполезно!

Вика очень любила Андрея, иногда даже восхищалась им, но было ясно, что в его характере начисто отсутствует главная черта его отца – азарт. Андрей грамотно вел свой бизнес, но Вика точно знала – родись он в простой семье, никогда бы не поднялся выше обычного врача.