Чертово колесо

– Не приехали еще?

– Пока нет… Ждем.

Мужчина в растерянности сложил дужки очков.

– Что же делать? И не звонили?

– Нет.

– Клянусь двумя внуками, никогда в жизни больше с вами не свяжусь! Мальчишки! – покачал он седой головой и, не слушая объяснений Серго (это был его знакомый, какой-то чин из Совмина), вышел, громко хлопнув дверью и бросив напоследок: – Я буду у себя в кабинете.

– Рассердился! – сказала Анка.

– Рассердился, ничего себе! Пятьсот рублей дал, а лекарства нет. Вы бы видели его компанию – все уже дедушки, на тысячи берут… Сейчас, видно, у них кончилось, вот и обратился ко мне. А я подвожу, неудобно, – проговорил Серго.

– Да ты просто сломать оттуда надеялся, а лекарства нету и ломать неоткуда! – злорадно заметил Бати, опять берясь за телефон и передразнивая Серго: – «Неудобно»!

Серго махнул рукой, ничего не ответил. Все ходили из угла в угол. Изредка кто-нибудь приближался к окнам и с тоской осматривал пустой двор, где суетились воробьи, валялись разморенные кошки и две женщины развешивали белье на веревках. Разговаривать ни о чем не хотелось. Бати от нечего делать рассматривал картины на стенах, которые потускнели и местами даже закоптились от бесконечных варок.

– Продаешь их? – спросил он наконец.

Художник замялся.

– Охота тогда тебе их малевать! Кому они нужны?

– Он для себя рисует. Что ты понимаешь?! – вступилась за Художника Анка.

– Ох, ты тут большой специалист по кларнету! Будешь еще много рассуждать! – злобно оборвал ее Бати.

– В живописи она мастер! – засмеялся Серго. – Ты спроси ее, куда она дела рисунки Гудиашвили, которые тот дарил ее бабке, известной пробляди?

– Куда она могла их деть? Проширяла, наверное…

– Она сделала с них копии, а подлинники продала евреям, которые в Израиль сваливали. Так?

– Так, – подтвердила Анка, и улыбка возникла на ее иссохшем лице. – Потом в Азию поехала, в Бохардын… Ну и ширялась же я там полгода!.. Прямо в маковом поле!

Все опять стали подходить к окнам, всматриваться в пыльных кошек, слушать, не грохочет ли машина Туги, которую по глушителю было слышно за версту. Духота стояла адская. Сырые стены не давали дышать. Из кухни воняло. Ожидание и неизвестность невыносимы. Вдобавок нет воды, туалет смыть нечем.

Так прошло еще около часа.

Вдруг Анка, стоящая у окна, крикнула:

– Приехали!

Все с грохотом повскакали, кинулись к окнам. Действительно, из запыленной машины устало вылезали Туга и Ладо.

– По рожам видно – пустые! – со злобой определил Бати.

– Не каркай! Неизвестно… Вон Туга будто улыбается!

– Какой там улыбается! Это у него в ломке мускулы не держат, – объяснил Тугуши.

– Хмурые идут оба, хму-у-рые…

– Плохо дело…

Войдя в подвал, Туга швырнул на стол деньги.

– Пролет. Никого нет. Сайд уехал в Кисловодск отдыхать. Вагифа забрали. Курбан в больнице, Сабира не нашли, Абдуллу ждали три часа – ничего не принес. На Красном Мосту полно псов из управления, хорошо еще, вены не проверили…

– Что же делать?

– Не знаю.

Анка принялась снимать фартук. Все подавленно молчали.

– Поеду к Изольде, может, там что-нибудь есть…

– Это в Мухиани[9], что ли? Опять часами ждать! – со слезами в голосе произнес Тугуши.

– Рабство, – пробормотал Серго, вытирая лысину.

Вдруг Бати, пристально смотревший на приехавших, зловеще сказал:

– А вы, ребята, в кайфе!

Туга смутился. Тут и другие увидели, что они почесываются и курят большими затяжками. Ладо ответил:

– У меня был чек от Нугзара. Мы по дороге заехали ко мне, в подвале ширнулись. Там и на двоих-то еле хватило. Что было делать? Так бы мы до татар не доехали…

Что отвечать? Деньги – вот они. А опиума нет. Все подавленно молчали, только Бати что-то угрожающе бормотал сквозь зубы да тяжко ворочался на кушетке Черный Гогия.

4

После оперативки майор отпустил всех сотрудников, кроме двоих. Мака из угла отрешенно глядел в окно. Пилия сел за стол.

– Что нового по Кукусику? – спросил майор.

– Он чуть не свихнулся, когда я объявил ему, что против него возбуждается уголовное дело, – ответил Пилия.

– А он как думал, подлец? Заложил своих дружков – и всё? – усмехнулся майор, поправляя на пустом столе ручку и пепельницу.

– Когда я показал ему папку, он чуть не обкакался. Плакал, кричал, что мы слово дали… Потом сник и выдал еще один список! – сообщил Пилия.

– Большой? – заинтересовался майор.

– Человек на десять.

– Хорошо! – обрадованно захохотал майор. – Это же клад, а не Кукусик!

– А ты такой клад хотел в тюрьме закопать, – заметил Пилия.

– Э, да ничего я не хотел! – махнул рукой майор. – Чем эти списки отличаются?

Пилия открыл папку:

– В первом списке он, дурачок, попытался схитрить: написал имена известных в городе морфинистов, которые или сидят, или умерли, пустые номера, Стандарт, Карандаш, Вазо, Амир… И несколько имен детей вакийских и сабурталинских[10] шишек, устанем на телефонные звонки отвечать и отпускать…

– Чтоб они провалились! – сквозь зубы проворчал Мака. – Бегаешь, ловишь – а толку?

Но майор возразил:

– Не торопись, Мака! Это самый выгодный товар! Ты что, не знаешь, как обстоят дела с наркотиками? Никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь, никто! Лучше за убийцу просить, чем за морфиниста! Звонить-то они звонят, но если до большого шума довести, то все эти звонители тут же в кусты дриснут и замолкнут! Или большие деньги принесут. Ну, а второй список?

– А второй – реальный. Плюс парочка адресов, где они колются, – сообщил Пилия.

– Кто хозяева хат? Знаешь?

– Какое имеет значение? Не знаю – узнаю, куда они денутся? – пожал плечами Пилия.

– Ладно, всё в рабочем порядке. Прямо сегодня и начните прочесывать по реальному списку, – велел майор.

– Ты как, Мака, в форме? – спросил Пилия у напарника.

– Мне все равно, – обронил безучастно Мака. Он недавно перешел из транспортной милиции в угрозыск, еще до конца не вник во все тонкости и поэтому инициативы не проявлял. Им лучше знать, с чего начинать и чем заканчивать. Он уже понял, что ему, как новичку, в любом случае достается меньше всего из общего улова.

– Ну-ка, дай сюда! – И майор, нацепив очки, взял лист и начал вслух читать: – «Шалико Сванидзе, студент ГПИ. Родители в деревне, где живет, не знаю. Два раза курил с ним анашу»…

– Насчет Сванидзе я уточнил у него потом. Знаю курс, факультет и адрес, – вставил Пилия.

– Ну и бери его прямо в этом ГПИ. Сколько мы уже переловили в Политехе идиотов – а все новые появляются. Удивительно! Их что там, на лекциях специально учат наркотики принимать? – поморщился майор и вернулся к чтению: – Так… «Гуга Арвеладзе, доктор. Несколько раз брали вместе опиум. Где живет – не знаю, что делает – не знаю, телефон не знаю». Короче, ничего не знает, гад! Что за доктор?

– Я уточнил. Этот Гуга – медик, работает в лаборатории при психиатрической больнице.

– Это в лаборатории бывшего министра? – уточнил майор.

– Они там все кайфуют, – проворчал Пилия, приглаживая короткие волосы.

– Доктор, доктор Айболит, у меня яйцо болит! С доктором поговорим по-научному! – развеселился майор. – Так, это кто? «Двали Серго, лысый, инструктор райкома или что-то такое»… Какого района?

– Ленинского.

– В такую даль переть! – заметил Мака, закуривая.

– Отец Двали – партком цементного завода, кажется… Кукусик точно не знал, – сообщил Пилия.

– О, очень хорошо, цементный завод – это просто отлично! – расплылся майор. – С этого Серго и начнем. Так, дальше… «Тугуши Арчил. Познакомились в Бакуриани[11]. Несколько раз курили анашу. Работает в комсомоле, который в Сололаки».

– В ЦК комсомола, что ли? В этом ЦК года полтора назад, помню, столпотворение было – кто-то кодеин продавал, то ли вахтер, то ли инструктор, – вспомнил майор.

– Ты путаешь, – поправил его Пилия. – Вахтер продавал в Министерстве здравоохранения, а в ЦК работал тот клиент, через которого мы вышли на валютчиков. Еще из профсоюзов звонили, помнишь, просили отпустить?

– Ладно, дальше! – поморщился майор. – «Нодар Бати, директор магазина на базаре, три раза кололись вместе». О! Гусь! Директор на базаре! – Майор поднял палец. – Это самое вкусное!

– Да, это в точку! Я уточнял – директор магазина тканей на Дезертирке… – сказал Пилия.

– Его я беру на себя! – перебил майор, но тут Мака заскрипел стулом:

– Нам, значит, комсомольцы и коммунисты, а тебе – директора базаров и магазинов?

Пилия удивленно обернулся к нему.

Майор развел руками, досадливо объяснил:

– Что значит – мне? Нам, нам! Мы, по-моему, вместе работаем! Ты брось эти штучки – мое, твое! Это у вас в транспортной, наверно, так было: кто успел, тот и съел, кто зайца поймал – тот его и зажарил, а?.. Тут не так, дорогой мой! Тут мы в группе и друг друга уважаем! Ты хороший парень, я сам взял тебя, знаю, что у тебя больна мать, что ты игрок, что тебе нужны деньги, что у тебя долги, но держи себя в руках! – внушительно взглянул на него майор и вернулся к списку: – Так… «Художник, у него на хате колются»… Адрес… Хорошо. А это что за «Ладо-морфинист»? Ничего нет, только телефон…

– Он не знает ничего, кроме телефона, да и то не уверен… Сказал, что этот Ладо недавно ходит к Художнику…

– Проверим… «Анка, бездомная блядь»…

– Бездомная? Что с нее возьмешь? – проговорил Мака, чувствуя, что ее обязательно поручат ему: тренируйся, мол, на блядях, пока опыта борьбы с убийцами маловато!

– Это у вас в транспортной было плохо, если бездомная, а у нас это как раз хорошо! Что возьмешь? А сводки, факты, стук-стук? Мало тебе? – опять накинулся на него майор, уставившись в упор голубыми глазами. – За стукачами – будущее!

– Кстати, я уточнял – эта Анка уже дважды сидела, в третий раз точно не захочет. И вдобавок – голубой боржом, а, товарищ майор? – подмигнул Пилия начальнику. – Говорят, Берия бабам снотворное в вино наливал, а потом трахал их от всей души, пока они дрыхли…

– При чем тут Лаврентий Павлович? – поморщился майор.

– Просто так… А Гита тебе звонила?

– Конечно, – нехотя ответил майор.

– Соскучилась, небось? – усмехнулся Пилия.

– Что тут смешного? – вдруг вспылил майор, заметив, как инспекторы переглянулись между собой.

– Она единственно чего не любит, это когда у мужчин зеркальная болезнь, – пояснил Пилия.

– Какая еще болезнь? – подозрительно уставился майор, но Пилия сделал вид, что не слышит вопроса, а Мака спросил:

– Брать когда поедем? Время идет. Днем жарко будет мотаться туда-сюда по городу…

– Да, хорошо, что вспомнил, – вдруг вскинулся Пилия. – Кукусик сказал, что этот Гуга Арвеладзе привез из Москвы какой-то аппарат, который дает кайф!

– Препарат?

– Аппарат.

– Может, эфедрин? – предположил Мака.

– Какой же ты тупой! – в сердцах воскликнул Пилия. – Говорят тебе – аппарат! Понимаешь? Машинка, вроде швейной: на голову что-то надеваешь, включаешь, крутишь ручку – и человек в кайфе!.. Понятно?

– Ничего себе! – присвистнул Мака. – Да с таким аппаратом мы в два счета без работы останемся, на хлеб и воду сядем – весь город будет день и ночь ручки крутить…

– Ну, не будем торопиться. Возьмем этого Гугу – тогда и про аппарат узнаем. Раз привез – значит, не увезет. Езжайте за сыном цементного завода, Серго Двали. Прямо сейчас… – приказал майор и сунул очки и ручку в нагрудный карман голубой рубашки.

– Да, я еще уточнил: проколы есть у всех, можно просто руки смотреть – и брать! – сказал Пилия.

– Ты, я вижу, так науточнялся ночью, что на Кукусике живого места не осталось наверняка, – засмеялся майор. – Ну, с богом!

Когда Мака вышел в коридор, Пилия, наклонившись к майору и заглядывая в его безмятежные голубые глаза, тихо, но со значением спросил:

– Деньги за Амоева получил?

– На коленях просили подождать еще день. Лето, людей нет, не успели собрать полную сумму. Завтра в десять, – ответил майор, а Пилия покачал головой:

– Уже третьи сутки пошли, не нравится мне это…

Но майор перебил его:

– А мне не нравится, что ты Макаке обещал долю за Амоева!

– Мы же брали его вместе!.. Он даже чуть не пострадал…

– Это его обязанность. Я приказал – он исполнил, и всё! А мы дело раскапывали! Я и ты! Если каждому доли давать – денег не напасешься!

– Он не «каждый», он твой сотрудник, а мой напарник!

– Прошу тебя без моего ведома никому ничего не обещать! – холодно подытожил майор.

Пилия надел фуражку, не забыв, однако, объяснить майору напоследок, что зеркальная болезнь – это когда мужчина может увидеть свою чучушку только в зеркале, а по-другому – пузо мешает.

– Доиграешься у меня со своими шуточками! – прошипел майор ему в спину. – Ты на себя посмотри! Как в том анекдоте, где слон спрашивает верблюда: «Почему у тебя сиськи на спине?» «Не тебе, хуеносому, спрашивать!» – отвечает верблюд.

– Сам ты верблюд. Счастливо оставаться! – не оборачиваясь, ответил Пилия и хлопнул дверью. Мака молча последовал за ним.

По коридору с бумагами и папками деловито ходили сотрудники, о чем-то беседовали, кого-то ждали, искали, звали. Инспекторы поспешили в свой кабинет. Как только они оказались одни, то заперли дверь и оба сразу неуловимо преобразились: лица стали сосредоточенны, движения – резки, слова – отрывисты. Мака начал протирать пистолет, считать патроны, а Пилия открыл сейф, вынул таблетки, разложил их по две штучки и стал методично забрасывать в рот, запивая резкими глотками воды из графина.

Мака неодобрительно поглядывал на него, копаясь в карманах своей куртки. Пилия поджег пустые пачки в пепельнице. В этот момент снаружи властно постучали.

– Кто? – крикнул Пилия, чуть не подавившись.

– Я, Рухадзе! Что вы заперлись?

– Ну, только прокурора нам не хватало! – прошептал Мака и поспешно выбросил тлеющие остатки из пепельницы в окно.

– Дурак, весь двор в бензине! – прошипел в ответ Пилия и открыл дверь. В кабинет вошел щегольски одетый благоухающий прокурор. Уловив замешательство и запах горелого, он с насмешкой спросил:

– Что это вы тут делаете? Марихуану курите?..

– Нет, коку жуем, – отозвался Пилия.

– У меня есть сведения, что вы задержали некоего Кукусика…

– Да, – насторожился Пилия. Но откуда прокурор знает об этом? Арест не оформлялся в сводке, дело не открывалось. – А что?

– Ничего. Просто это мой родственник, сын племянницы. Надо бы с ним полегче… Что у него?

– Пакет кокнара. Идите к майору. Мы люди маленькие, не нам решать, – процедил Пилия.

– Его надо отпустить, а то племянница обидится!

– Есть, товарищ начальник! – козырнул с издевкой Пилия, который, как и все оперативники, терпеть не мог прокуратуры. – Побежал отпускать!

Рухадзе, поозиравшись и покачав головой, вышел.

– Вот петух! – возмущенно прохрипел Пилия, постепенно наливаясь кодеиновой истомой. – Ты представляешь: Кукусик – его родственник! Благоухает, как шлюха! А как-то по пьянке в ресторане заявил майору, что меньше двадцати пяти тысяч баксов не берет, руки не пачкает! Вот так-то, братишка, двадцать пять штук зеленых, не меньше! А тут гоняйся за всякой сволочью по мелочевке! Были бы деньги – ушел в дельцы, клянусь! – угрюмо заключил он и ногой захлопнул дверцу сейфа. – Фактуру для подкидона не забудь!

Мака достал из сейфа два черных пятака опиума в полиэтилене.

– Хватит?

– Добавь еще, жалко тебе, что ли? Чем больше – тем лучше. Мы его все равно попозже обратно заберем… Давай, снаряжайся!

Они сноровисто собрались, почти бегом проскочили коридоры, лестницу и уселись в машину.

– Значит, лысый Серго?.. Ему есть что терять. И ему, и семье, и отцу! Его можно брать голыми руками. Считай, что он уже наш! – сказал Пилия, ловко выводя машину из узких ворот милиции.

В дороге он беспрерывно курил, сипел, чесался, плевал в окно. Кодеин выкрасил его лицо в бурый цвет. Мчался он без всяких правил, сигналя, распугивая попутные машины и показывая неприличные жесты гаишникам, кидавшимся остановить лихача. Мака неодобрительно посматривал на него и, когда они были недалеко от цели, сказал:

– Приведи себя в порядок! На обезьянью задницу похож!

– За собой следи! – бросил Пилия, но форменную рубашку застегнул, волосы пригладил, а Мака надел фуражку и даже напялил галстук на резинке.

Оставив машину во дворе райкома, они узнали, где находится нужный им кабинет, и взбежали по лестнице. Пилию распирало от кодеина, тянуло лететь по ступенькам хоть на двадцатый этаж. Постучали. Нажали на ручки двери. Вошли.

– Двали? Серго Двали?

Лысый Серго, сидя за столом, опешил:

– Да, я…

– Встать! Руки за голову! – заорал Мака, а Пилия, вытащив из кармана удостоверение и мельком показав его остолбеневшему Серго, добавил: – Угрозыск! Стоять смирно! Не шевелиться!

– Угрозыск? – ошеломленно повторил Серго, задирая руки на лысину. – В чем дело?

– Вы арестованы! – сказал Пилия и брякнул на стол бумагу. – Вот ордер! А теперь ценности, наркотики, оружие, деньги – на стол! Быстро! Из карманов, из стола, из шкафов – всё сюда! – И он громко постучал рукояткой пистолета по столешнице.

Серго, не снимая рук с головы, выпучил глаза… Полез за платком, но Мака угрожающе перехватил его руку:

– Сказано – стоять смирно! Я сам обыщу карманы!

И вот на столе, среди связки ключей, райкомовской книжки, зажигалки и мелочи, блеснул складной нож. Пилия, открыв его, подбросил на ладони, приложил пятерню к раскрытой ладони:

– Пять пальцев! – а потом, понюхав и внимательно рассмотрев лезвие, добавил: – Когда в следующий раз будешь ножом опиум с чеков снимать – не забудь обтереть его потом как следует. Или содой вычистить. Впрочем, тебе нескоро придется это делать.

И он, бросив раскрытый нож в бумажный пакет для вещдоков, отправился к шкафу, полки которого были уставлены красными томами Ленина. На нижних полках пылились папки и брошюры. Пока Пилия, сев на корточки, шарил в шкафу, Мака переворошил ящики стола и извлек оттуда пустую пачку из-под сигарет, из которой торжественно вытряс на стол шприц, иглу и пузырек из-под валидола, на дне которого виднелась бурая масса. Приоткрыв крышку пузырька, он понюхал его, поморщился и дал понюхать Пилии.

– Вторяк!.. Да он скис у тебя! В холодильнике надо хранить раствор, – не вставая с корточек, посоветовал Пилия. – Хотя вряд ли ты в ближайшее время увидишь холодильник. А это что?.. – и он, вдруг поднявшись с раскрытой книгой, кинул на стол два чека. – Вот где он, мерзавец, опиум прячет! В Ленине!

Серго, сразу не поняв, что к чему, только рот открыл. В этот момент в дверях без стука появилась секретарша с папками в руках. Увидев мужчин (Мака успел закрыть собой стол), она растерянно посмотрела на Серго, стоящего с руками на затылке:

– Тут бумаги пришли из ДОСААФа…

Серго, сделав вид, что он просто потягивается, буркнул:

– Потом, потом, я занят!

Девушка исчезла. Пилия, не обращая внимания на протесты Серго, зычно произнес:

– Закатать рукава! Показать вены! Снять носки! Ноги показать! Быстро!

– Что вы от меня хотите? – жалобно произнес Серго. – Зачем снимать носки? Это вы подкинули мне опиум!

– Ты на него только посмотри! Пол-Грузии отравил – и отпирается, ублюдок! – усмехнулся Пилия. – Значит, так: ты обвиняешься в хранении, употреблении и распространении наркотических веществ! Ясно? Вены покажи, ублюдок! – зарычал он.

Серго покорно задрал рукава. Пилия грубо вывернул его руки, осмотрел вены на сгибах рук, пощупал «обратки» – вены на задней стороне, около локтей.

– Весь набор – проколы, мозоли, шрамы! – торжественно сообщил он. – Вот это, – ткнул он в красные точки на венах, словно простроченных на швейной машинке, – употребление! Вот это, – он указал на стол, – хранение! О распространении поговорим в отделении, когда прочтешь показания тех, кому ты продавал наркотики. Нам все известно! От и до! Учти… Твои сотоварищи уже сидят. Анка в ломке, жалуется, что по камерам опиум не разносят. Тугуши, идиот, уже в тюрьме, а Художник ждет на хате, когда мы его брать поедем. Вот так! – Сказав это, Пилия еще раз удовлетворенно осмотрел онемевшего райкомовца и добавил для убедительности: – Теперь позовем понятых! Секретаршу, например…

– Не надо, – покраснел Серго. – Какие понятые? Не надо понятых.

– Как это «не надо»? А протоколы обыска, ареста? – прищурился Пилия. – Ты что думаешь, мы зря тащились сюда к черту на рога?

– Вы сами мне подбросили, – попытался снова протестовать Серго, но Пилия попер на него корпусом, приговаривая:

– Что-о-о?! Опять? Может, и уколы мы тебе делали? И мозоли наварили, а? – И он угрожающе занес кулак.

Съежившись и все поняв, Серго взмолился:

– Не надо понятых! Это же конец, конец!

– Конечно, конец! – зловеще предрек Пилия и обернулся к Маке. – Складывай улики в кулек. Значит, не надо понятых, говоришь? – опять обернулся он к Серго. – И не стыдно тебе – работник райкома, а в Ленине опиум прячешь?! Да тебя будут показательно судить! Как Кобахидзе[12], поставят к стенке за особый цинизм! Тот под портретом Ленина взятки брал, а ты в Ленине опиум хранишь! Улавливаешь? Думаешь, раз перестройка – то и опиум в Ленине прятать можно? Едем сейчас к тебе домой, обыск! Вот ордер! – И он показал издали очередную бумажку.

– Не надо, я не поеду домой! – Серго сел на стул и закрыл лицо руками.

– Как это не поедешь? Кто тебя спрашивать будет? Ты преступник, – нагнулся над ним Пилия, грубо поставив ногу на сиденье стула, где обмяк Серго. – Мы давно следим за вашей шайкой. Среди вас не первый день наша наседка шурует, вы все в помоях по уши!

Серго выдавил:

– Может, мы решим этот вопрос как-нибудь… по-другому?.. По-дружески?.. По-человечески?.. Зачем вам мне жизнь портить?..

– По-человечески? – рявкнул Пилия. – Ах ты, гнида! Детям в школах наркотики продавал, а теперь: по-дружески?!

– Каким детям, что вы говорите? – ужаснулся Серго.

– Сам знаешь каким. Нам все известно! – повторил Пилия, как заклинание. – Думаешь, мы в угро чем занимаемся? Пирожки хаваем, харчо на голову мажем? Давай, собирайся, сейчас едем к тебе домой, а потом прямиком в тюрьму.

– Не надо домой! Там ничего нет, клянусь вам! Там жена, дети, семья! Не надо! – ссохшимися губами молил Серго. – Они умрут… Неужели нельзя… как-нибудь… По-хорошему…

– Что ты имеешь в виду? – застыл Пилия с сигаретой в зубах. Мака, ковыряясь в шкафу, тоже насторожился.

– Сколько?.. – выдавил Серго.

– Это ты должен сказать, сколько. И когда… – прищурился инспектор.

Запнувшись, Серго произнес:

– Штука…

– Что-о-о? – с презрением и разочарованием протянул Мака, а Пилия сказал:

– Ты, видать, не в нашей стране живешь… Или свихнулся. Что за цифру ты называешь? Издеваешься над нами, а? Вся милиция в курсе! Начальник управления знает! Прокурор! Весь город! А ты говоришь – тысяча. Так, будем оформлять. Видно, он думает, что мы в детском саду работаем.

– Нет! Нет! – закричал Серго. – Баксов, баксов! Даже если я перевернусь – больше не соберу… Это же все-таки доллары!

– Не надо переворачиваться! Понятых не хочешь, дома обыска делать тоже не желаешь, в тюрьму не торопишься и даешь за все вонючую штуку, которой мне на сигареты не хватит? – язвительно прищурился Пилия.

Серго попытался что-то сказать, но Пилия рывком поднял его за лацканы пиджака:

– Если хочешь по-мужски, то слушай: штук пять-шесть зеленых мы бы взяли и ушли без разговоров, а ты бы пошел свой прокисший вторяк делать. А так!.. – И он отбросил Серго обратно на стул. Тот грохнулся на сиденье и со вздохом безнадежно развел руками. – Бежан, все вещдоки со стола в кулек! В милиции оформим. Сейчас к нему домой…

– Отец умрет, мать сойдет с ума, – прошептал Серго, на что Пилия жестко возразил:

– Раньше о чем думал, болван?

Мака побросал в мешок шприц, иглы, пузырек, чеки, мелочь, нож, зажигалку, удостоверение. А связку ключей, прежде чем бросить, тщательно осмотрел и спросил:

– У тебя какая машина?

– «Шестерка».

– Сколько лет машине?

– Три года. А что?

– Ничего, пошли, – прервал этот диалог Пилия.

Тупо, как робот, шагал Серго между инспекторами. Он мало что соображал. Больше всего на него подействовало перечисление имен и фамилий. Это окончательно парализовало его. Значит, знают! Значит, следят! Имеют факты, открыто дело! Конец! Тюрьма! Срок! Все рушится!

Но тут его осенило: «А если отдать им машину?» Он произнес это вслух. Мака промолчал, а Пилия ответил:

– Не поможет! Больно старая она у тебя.

Но во дворе они втроем подошли к синей «шестерке» и стали мирно осматривать и оценивать ее, причем Серго хвалил машину, а инспекторы молча и внимательно оглядывали, садились внутрь, заводили мотор и даже сделали пару кругов по двору.