Главный приз

Только перед домом немножко удивилась:

– Нам сюда? Здесь ведь директор фирмы живет!

– Ну да, – спокойно согласился Дмитрий. – Я – директор фирмы. Ты и этого не знаешь? Ну и ну… А замуж согласилась. А если бы я конюхом был?

– Я лошадей люблю. – Юлька наклонилась и поцеловала его в висок. – К тому же кандидат наук – конюх – это даже интереснее, чем директор агрофирмы.

Он засмеялся, на секунду крепко прижал Юльку к себе, уткнувшись лицом в ее плечо, и сказал торжествующе:

– Ага, значит, кое-что ты обо мне все-таки знаешь!

И вошел в дом с нею на руках.

– Что это ты все в дом тащишь? – Будущая свекровь была маленькая, худенькая и язвительная. – Это кто тебя учил все подряд в дом тащить?

Светка с Анькой затоптались на месте, застряв на пороге, даже вроде попятились, готовые смыться в любой момент. Как ни странно, Юлька ни капельки не испугалась, и не смутилась, и не обиделась – сидела себе на согнутой руке Дмитрия, обнимала его и с интересом смотрела в острые насмешливые глаза маленькой женщины.

– Знакомься, ма. – Дмитрий поставил Юльку на ноги и слегка подтолкнул вперед. – Это моя невеста. Зовут Юлькой. Юлька, это моя мать. Нина Петровна. Ма! Это подружки невесты. Как звать, не знаю. Все хотят есть. Покормишь?

– Руки мойте, – машинально приказала Нина Петровна, критически разглядывая Юльку с ног до головы. – Ишь ты, невеста… И где ж ты ее нашел?

– В стогу сена. – Дмитрий смешливо подмигнул Юльке и повел растерявшихся девок мыть руки.

– И откуда ж ты взялась такая? – чуть мягче спросила Нина Петровна. Подошла к Юльке и подняла ладонью ее косу.

– Из Воронежа. – Юлька чуть повернула и наклонила голову, чтобы мама Дмитрия ощутила весь вес ее роскошных волос.

– Школу-то кончила? – Нина Петровна слегка дернула ее за косу и улыбнулась.

– Давно уже, – гордо сказала Юлька. – Я второй курс уже закончила. Иняза. Мы здесь на летней практике. В интернате.

– Так тебе сколько лет-то?

– Восемнадцать… Скоро. Через неделю.

Юлька вдруг вспомнила, что ей еще нет восемнадцати, и расстроилась. Как же это она замуж собралась? Это еще ждать, когда восемнадцать стукнет, потом только можно заявление в ЗАГС подавать, потом еще ждать сколько-то месяцев… За это время Дмитрий Июль сто раз раздумает на ней жениться.

– Ах ты, Митька, паразит! – неожиданно закричала Нина Петровна и кинулась туда, где в глубине дома галдели Светка с Аней и неразборчиво гудел голос Дмитрия. – Ах ты, недоумок, орясина, пес позорный! Я тебе сейчас все уши пообрываю, паразит, паразит, паразит!

Юлька удивилась, но опять ни капельки не испугалась, а пошла за мамой Дмитрия, гадая, за что она на него ругается, и представляя, как это ей удастся пообрывать Дмитрию все уши: Нина Петровна была такая маленькая, что даже Юлька рядом с ней чувствовала себя вполне нормальным человеком.

Вслед за Ниной Петровной она вошла в просторную и очень нарядную кухню и стала с интересом смотреть, как двухметровый Дмитрий Июль бегает вокруг стола от своей крошечной мамы, уворачиваясь от мокрого полотенца в ее руке.

– Ты хоть знаешь, что она даже несовершеннолетняя, паразит ты такой?! – кричала Нина Петровна, пытаясь достать сына полотенцем через стол. – Ты хоть знаешь, кобель проклятый, что ей только через неделю восемнадцать будет?

Девки жались в углу и таращили глаза. Юлька вдруг засмеялась, представив, что будет, если Дмитрий сейчас остановится, – ведь мать с разбегу просто ушибется об него, как о каменный утес.

Будто услышав ее мысли, Дмитрий остановился, повернулся к матери и осторожно поймал ее в свои могучие объятия.

– Ну и что? – с недоумением спросил он, закрываясь ладонью от мокрого полотенца, крутящегося перед его носом. – Ну, через неделю – восемнадцать, еще через два дня – свадьба. Пока погода стоит. Ты чего так расстроилась, ма? Небось, успеем приготовить. За неделю мы десять свадеб успеем приготовить. Юль, ты как, согласна через неделю замуж выходить?

– Я согласна, – решительно сказала Юлька. – Чем быстрее – тем лучше. А то вдруг ты раздумаешь еще… А нас распишут так быстро? Там ведь ждать сколько-то нужно.

– Вот еще. – Дмитрий отобрал полотенце у матери, вытер застеленный пластиковой скатертью стол и принялся привычно хозяйничать, расставляя посуду, нарезая хлеб, вынимая из холодильника какие-то банки и бутылки. – В сельсовете распишемся. Одним днем. Ты как, не против, Юль?

– Я не против. А у матери истерика будет. – Юлька села на жесткий диванчик рядом с Ниной Петровной, взяла ее за руку и с любопытством заглянула ей в лицо. – Я вам не понравилась, да? Дмитрий моей матери тоже не понравится, наверное. Но что она ему не понравится – это уж совершенно точно.

– А я тебе, выходит, нравлюсь? Так тебя понимать? – воинственно вздернула подбородок Нина Петровна и вдруг крепко вцепилась в Юлькины пальцы.

– Да, – серьезно сказала Юлька и сжала твердую сухую ладошку своими ладонями. – За такой свекровью – как за каменной стеной. Если он меня обижать начнет – кто еще меня защитит? С ним же даже весь трудовой коллектив вряд ли справится. Только на вас вся надежда.

Первой засмеялась Нина Петровна, потом захохотали девки, потом все заглушил радостный басовитый смех Дмитрия, а потом, когда все угомонились, Светка растерянно спросила:

– Так я не поняла – ты что же, и в самом деле замуж за него выйдешь?

– А как же, – деловито ответила Юлька, выбирая малосольный огурчик. – Что ж, по-твоему, мне старой девой век вековать?

И совершенно не поняла, почему тут же все опять просто зашлись от хохота.

Зато дома у нее никаким весельем даже и не пахло. Папа-то, похоже, был не слишком против… А если и был против, то держал свои протесты при себе, и даже мать пытался успокоить – впрочем, как всегда, без малейшего успеха.

– Ты что, идиотка? – кричала мать в полный голос, тряся сжатыми кулаками перед Юлькиным носом. – За какой замуж тебя несет, подумай своей головой! На кой черт тебе это сельпо вонючее, эта деревня неумытая, это быдло пьяное?! Ты что, всю свою жизнь угробить хочешь, дура безмозглая?!

– Дура безмозглая! – тявкала четырнадцатилетняя Валерия с удивительно похожей на материнскую интонацией. – Быдло! Сельпо!

– Все сказали? – Юлька вклинилась в нечаянную паузу и спешила высказаться сама, пока опять не заорали. – Ну, тогда я пошла. Меня Дима во дворе ждет. Раз вы так против него настроены, я его сюда звать не буду. Да и на свадьбе мы без вас обойдемся…

Первой к окну сунулась Лерка, прилипла носом к стеклу, изумленно разинув рот, а потом таким голосом позвала мать, что та не закончила очередную гневную тираду, подошла к окну и тоже застыла, открыв рот очень похоже на Лерку.

Юлька и отец переглянулись, улыбнулись одинаковыми понимающими, слегка презрительными улыбками, и Юлька сказала так, чтобы мать не слышала:

– Спорим, сейчас скажет: «В гости пригласи»…

– Но ведь надо было человека в гости пригласить, – обернулась от окна мать с крайне обиженным выражением лица. – Надо было с родителями познакомить! Ну кто так делает? Какая ты странная, Юлия, я удивляюсь… Разве я тебя этому учила?

А потом все пошло как по маслу: ах, ах, очень приятно, такой молодой – и уже директор, такой красивый – и не артист, такой большой – и не боксер, такой кандидат наук – и не преподаватель в университете… И прошу к столу, и где же вы с Юлечкой познакомились, и зачем же торопиться со свадьбой, и как же у вас с жилплощадью…

Папе Димка понравился. И Димке – папа. Может быть, потому, что оба они были большие, красивые и спокойно-веселые. Они, кажется, в ту первую встречу между собой и не говорили особо ни о чем, а заметно было, что друг другу понравились. Папа, правда, тоже сказал, что рановато Юльке замуж выходить. Димка тут же согласился: да, мол, хорошо бы на пару годиков постарше была… А ждать страшно – вдруг какой казак лихой прямо из-под носа уведет?

– Что я – телка, чтобы меня уводить? – обиделась Юлька, но папа и Димка посмотрели на нее с одинаковым выражением – будто знали что-то, чего она знать не могла.

В общем, первое знакомство с родителями они пережили. Правда, потом еще несколько раз мать устраивала ей большие образцово-показательные концерты на тему «Для того ли тебя воспитывали», еще пару раз пришлось выдержать довольно унизительные допросы на тему «А давно ли ты беременна?», но все это было уже затухающими сполохами уходящей грозы. Подумаешь, гроза! Мы их уже столько повидали…

Отец ее сильно удивил. Все время ободрял, одобрял, поддерживал, а за пару дней до свадьбы вдруг спросил:

– Юлька, а ты его любишь?

– А как же? – изумилась она. – Ты, пап, даешь! Он самый красивый, самый сильный, самый умный, самый… и вообще директор агрофирмы. И он меня очень любит, даже тетя Нина мне говорила, а она знает.

– Понятно, – сказал отец. – Но у вас в деревне не будет твоих подружек, и никто не увидит, что он самый-самый…

– Они и так уже все видели. – Юлька, заметив улыбку отца, смешалась, смутно подозревая, что сказала что-то не то, и перешла в наступление: – Пап! Ты что, тоже против Димки?

– Вот уж я как раз не против. – Отец смотрел в потолок, и лицо у него было как будто немного отчужденное. – Я вообще не представляю человека, который был бы против твоего Димки. Н-да… Ну ладно, поживем – увидим.

И все шло хорошо. И все шло мимо Юльки, само собой, по щучьему велению, – какие-то приготовления, и белое платье, и обстановка для комнаты молодых, и упаковка Юлькиного приданого – надо же, у нее, оказывается, приданое было, а она и не знала, – и приглашение на свадьбу всех-всех-всех родных, друзей и знакомых… И конечно, приехали все Июли. Братья были поразительно похожи друг на друга – все огромные, широкие, с пышными темно-каштановыми кудрями и светло-карими глазами, все румяные, загорелые и энергичные, и даже голоса у них были абсолютно одинаковые – низкие, мягкие, как будто чуть сонные… Но старших – Володю и Славика – еще можно было как-то отличить. А Сашка был полной, абсолютной, немыслимой копией Димки, и Юлька расстроилась. Она-то думала, что Димка – один в мире такой. А тут вон близнец какой-то объявился… Поэтому сначала Сашка ей не понравился.

– Смешно, – заметил Димка задумчиво, понаблюдав за ее реакцией. – Мы ведь как две капли воды. Но за одного ты замуж выходишь, а другого терпеть не можешь. Почему?

– Я могу его терпеть, – объяснила Юлька. – Только почему он все время тебе подражает? Даже ходит так же…

– Может, это я ему подражаю? – Димка посадил ее себе на колени, откинул голову и испытующе смотрел ей в лицо с легкой непонятной улыбкой. – Все-таки он – старше. Почти на двадцать минут.

– Глупости. – Юлька сидела на его колене, как на толстом бревне, откинувшись на обнимающую ее могучую руку, и наматывала на палец крутой завиток пышной Димкиной гривы. – Ничего он не старше. Я совершенно уверена, что вас в первую же минуту перепутали. Старший, конечно, ты. Это же просто невооруженным глазом видно! Во-первых, ты больше, и сильнее, и умнее, и серьезнее, и образованнее, и… Ты чего смеешься?

– Юлька, и что это мне так повезло? – Он уткнулся лицом в ее ладонь и щекотал ее губами.

– Это, может быть, вовсе не везение, – рассудительно сказала она. – Может быть, ты стал таким потому, что старался. Ну… спортом занимался. И учился хорошо. И работал как вол. И не куришь… Вот и получился такой, как есть. При чем тут везение?

– Да я же не о себе… Я о тебе! – Он смотрел на нее откровенно восхищенным, радостным взглядом. – Это с тобой мне повезло! Понимаешь?

– Конечно, – важно согласилась Юлька. – Еще бы. Я молодая, довольно привлекательная, почти образованная… Папа – полковник. Спортсменка. Отличница. Не курю. Характер нордический. И даже, оказывается, приданое у меня есть. Конечно, тебе повезло. Могло быть гораздо хуже.

– Господи, как я тебя люблю, – растерянно пробормотал он, а потом принялся осторожно целовать ее и гладить твердыми шершавыми пальцами ее щеки, и нос, и веки, и губы, и руки, и даже голые загорелые коленки…

Юльке это ужасно нравилось, чего уж там… Она почти не стеснялась его осторожных ласк, а если что – так всегда можно закрыть глаза. Она сидела на его колене, зажмурившись, подняв лицо вверх, и морщила нос, слегка фыркая, когда от его прикосновений становилось щекотно. Дмитрий вдруг наклонился, прижался лицом к ее коленям, и она испуганно ахнула, вцепилась ему в волосы, пытаясь оттолкнуть. Он поднял голову и засмеялся, глядя в ее растерянные глаза, и тогда она тоже засмеялась, прогоняя впервые пришедшую ей в голову мысль: а ведь они будут вместе спать, и Димка увидит ее раздетой… Стыд-то какой! Хотя все женятся – и ничего. Наверное, привыкают постепенно. К тому же, раздеваясь, можно попросить, чтобы он отвернулся, пока она не влезет в ночнушку. Новая ночнушка у нее очень красивая. И свадебное платье очень красивое. И белые туфли на ужасно высоких каблуках. И вышитая белыми розочками огромная, как парашют, фата из тончайшего прозрачного крепдешина. Юлька отвлеклась от смущающих ее мыслей и стала с удовольствием представлять, как будет выглядеть в день свадьбы. Девки, конечно, просто умрут. Димка, наверное, тоже обалдеет…

Девки, конечно, просто умерли. И даже неоднократно. Они умирали на протяжении всего процесса одевания невесты, от белых кружевных колготок вплоть до водружения фаты на туго закрученную в узел на затылке косу. Они так откровенно умирали, что Юлька ослушалась приказа не выходить из комнаты до отъезда в сельсовет и пошла в комнату тети Нины, где было зеркало в полный рост – в старом шифоньере. Она долго растерянно рассматривала себя в этом зеркале и вдруг расстроилась. Нет, все было очень хорошо, и не такая она дура, чтобы не понимать, что и сама по себе очень даже ничего, а в этом платье с пышной, как кринолин, юбкой, с узеньким лифом, расшитым белым шелком, с открытыми загорелыми руками и плечами, в этом необъятном облаке почти прозрачной фаты она не просто очень даже ничего, а, может быть, гораздо больше… Но вот только это была не она. Не совсем она. Такой Юлька себя не представляла… Конечно, в восемнадцать лет можно выглядеть молодо, но не до такой же степени! Слишком румяное детское лицо, слишком пухлые губы, слишком тонкая талия, слишком круглые глаза… Даже то, что ее вечно растрепанная коса была уложена в очень строгую, очень взрослую прическу, не помогало. В роскошный свадебный наряд была упакована девочка-подросток. Юлька представила рядом с собой большого, солидного тридцатилетнего Дмитрия и попробовала придать собственному лицу выражение хоть какой-нибудь умудренности жизнью. Выражение получалось не очень убедительным. Как это она раньше не замечала, что у нее морда такая дурацкая? Ну что ж теперь делать… О! Губы надо накрасить, вот что сделать надо.

Димка пришел за ней как раз тогда, когда Светка красила ей губы своей помадой, а Аня держала наготове тушь для ресниц. Димка вынул носовой платок, осторожно стер помаду и тихо сказал, чуть улыбаясь:

– Пообещай, что выполнишь…

– Ладно. А что?

Это была их игра: «Пообещай» – «Конечно. А что?» – «То или это».

– Никогда не красить губы.

– Не буду, – легко пообещала она. – А почему? Ведь красиво же!

– А целоваться с намазанными губами как? – Он наклонился, крепко поцеловал ее и озабоченно потер рукой собственный рот. – Вот как бы я сейчас выглядел, если бы у тебя губы намазаны были? Страшно представить.

– Страшно представить, – с готовностью согласилась Юлька. – Я никогда не буду красить губы. Ни в жисть! Клянусь. А ты мне тоже пообещай…

– Обещаю. Что?

– Что будешь носить меня на руках… Особенно когда туфли так жмут.

Он засмеялся, подхватил ее на руки и торжественно сказал:

– Обещаю! Буду носить тебя на руках всю жизнь. Клянусь!

И так и не выпустил ее из рук, к бурному негодованию гостей сорвав обряд выкупа невесты и нарушив еще дюжину каких-то традиций. Донес ее до своей директорской «Волги», усадил на заднее сиденье, сам устроился рядом и скомандовал Павлу Игнашину, который был его свидетелем, а сегодня заодно и водителем:

– Гони.

И машина рванула с места с такой скоростью, будто до сельсовета было не четыре километра, а по крайней мере сто. Юлька оглянулась и через облако фаты успела заметить, как во вторую «Волгу» торопливо садится ее свидетельница Аня, как тетя Нина крестит их вслед и как мать машет руками и разевает рот. Опять кричит, наверное.