Вероника Спидвелл. Интригующее начало

– Баджер! – грубый окрик заставил мальчишку резко выпрямиться.

– Да, мистер Стокер?

– У меня несварение от того окорока, что ты вчера принес. Забирай его обратно и скажи этому чертову мяснику, что он просто преступник, если смеет выдавать такой товар за хорошее мясо.

Мальчик бросился к окороку и завернул его в кусок мешковины так аккуратно, будто пеленал младенца.

– Я скажу ему, мистер С., – пообещал он и умчался прочь, прижимая к себе окорок как ценный груз.

Мистер Стокер продолжил работать молча, но его молчание было тяжело выносить, и я обрадовалась, когда он прервался, чтобы заварить нам по чашке скверного чая. Свой он пил из банки, в которой когда-то хранились консервированные персики, но мне досталась настоящая фарфоровая чашка, правда, треснутая и с отколотой ручкой. Я держала ее очень аккуратно, наблюдая, как он размешивает в своей банке огромное количество сахара обратной стороной кисточки.

– Сахар, если хотите, – он кисточкой указал на банку, но я вежливо отказалась. Он склонился над чаем, а я стала его рассматривать: сильные руки с широкими ладонями, огрубевшими и покрытыми шрамами, благородные брови, гордый нос. Наконец я покачала головой, и мистер Стокер, который, казалось, заметил мой испытующий взгляд, многозначительно посмотрел на меня.

– Только не говорите, что вы во мне разочаровались! – предположил он.

– Да, это правда, – спокойно ответила я. – Но, вероятно, не по той причине, о которой вы думаете.

– Знаю, вы считаете меня мужланом, грубым и плохо воспитанным.

Я пожала плечами.

– Ну, это мы уже давно выяснили. Ваши ужасные манеры меня не удивляют. Удивляет то, что вы лжец.

Он вздрогнул, его лицо залила краска гнева. Но он быстро взял себя в руки и ответил, стараясь изобразить беззаботность.

– Лжец… Должно быть, вы очень умны, раз сумели меня разоблачить.

– Не особенно. Я видела, с какой жадностью вы поглощали окорок, а также то, что в течение последующих нескольких часов вы работали совершенно спокойно: не кашляли, не сглатывали и не посещали отхожего места во дворе, что было бы признаком несварения. Напротив, вы работали с большим воодушевлением и энергией, как человек, находящийся в сознании и полном здравии.

Краска отлила у него от лица, и он отвел взгляд.

– Да, черт возьми, я соврал мальчишке.

– Сколько человек он пытается прокормить на свой скромный заработок?

– Семь: шестерых братьев и сестер и больную мать, – тихо сказал он.

– И мальчик слишком горд, чтобы брать милостыню, как я понимаю.

– Именно, – признал он.

– А вы слишком умны, чтобы ее предлагать. Подозреваю, что у вас договор с мясником, чтобы он не принимал всерьез те сообщения, что вы передаете ему с мальчишкой.

Он поколебался, а потом выпалил:

– Да, черт возьми, он также получил от меня распоряжение отдавать им все потроха и кости, которые у него остаются, и записывать их на мой счет.

– Думаю, вы с трудом оплачиваете этот счет.

Ответом мне было гордое фырканье.

– Я сам с этим разберусь.

– У вас это не очень хорошо выходит, – заметила я. – Вы питаетесь какими-то отбросами, предпочитая тратить деньги на дешевый табак, сахар и (если я не слишком заблуждаюсь насчет аромата, исходящего от вашей персоны) отвратительный джин. При этом, мистер Стокер, вы обладаете честолюбием и замечательными навыками. Я большему научилась за несколько часов наблюдений за вами, чем за годы чтения книг и журналов. Вам бы следовало быть профессором в университете или полевым исследователем.

Его губы скривились в зарослях спутанной бороды.

– Вы сами видели, каковы мои перспективы. Мне не раз отказали.

Я взмахнула рукой.

– Вам отказало второсортное заведение, которым управляют шарлатаны и дураки. Всем известно, что директор получил свою должность только потому, что его тетя – любовница председателя совета директоров.

Он подавился чаем и кашлял так сильно, что мне пришлось встать и похлопать его по спине. Он вытер рот рукой и посмотрел на меня с большим любопытством.

– Мисс Спидвелл, я пешком прошел вдоль всей Амазонки, общался с туземцами, в меня дважды стреляли. Я чуть не умер в зыбучих песках от укуса змеи, отравленных стрел и одного особенно дикого ягуара. И до настоящего момента ничто меня так не удивляло, как вы.

– Я приму это за лучший комплимент, мистер Стокер.

Он наклонил голову и внимательно посмотрел на меня.

– Откуда вы знаете Макса?

– Барона? Я его не знаю, он просто сам вдруг появился.

Я не знала, что именно поведал ему барон, а потому свела свое объяснение к основным фактам.

– Я хоронила свою попечительницу, мисс Нелл Харботтл, а барон пришел выразить мне свои соболезнования. И был так добр, что предложил довезти меня до Лондона.

– И вы отправились с ним? Вот так просто?

Кажется, он совсем забыл про чай. Тот успел остыть и покрыться пленкой, пока мистер Стокер слушал мой любопытный рассказ.

– Это казалось разумным решением, – нашла я подходящий ответ. – По соседству был замечен грабитель, и барон убедил себя, что я в опасности.

– Да, он так и сказал: вопрос жизни и смерти, – подтвердил мистер Стокер, подражая интонациям барона.

Я могла бы рассказать ему всю историю целиком, но мне не понравился его тон. Пусть вломившийся ко мне в дом незнакомец пока останется секретом, о котором знает только барон.

Я пожала плечами.

– Это все фантазии пожилого джентльмена. Несомненно, многим дамам было бы невыносимо оставаться в одиночестве, в уединенном сельском доме, особенно когда по округе расхаживает преступник, но меня такая перспектива не пугала. Я могла бы остаться в коттедже «Королек», но в любом случае намеревалась вскоре оттуда уехать. Отправившись с бароном, я сэкономила на билете до Лондона. Мне всегда приходится думать о деньгах, – закончила я и уставилась на дно чашки.

Он ощетинился.

– Во всяком случае, вам не придется тратить их под моей крышей. Макс вручил вас под мою защиту. А значит, моя обязанность – давать вам кров и пищу до его возвращения, – сказал он мне очень рассерженно.

– Право слово, мистер Стокер, в этом нет никакой необходимости, я сама могу за себя платить, – попыталась возразить я.

– У меня остались лишь жалкие искры гордости, мисс Спидвелл. И прошу вас, позвольте мне ими согреться, – сказал он.

Он говорил обыденным тоном, но подсознательно я чувствовала, что этот человек слишком низко пал в этом мире, и мне не хотелось ранить его еще больше.

– Тогда я просто должна поблагодарить вас за гостеприимство, мистер Стокер. Но и вы должны уважительно отнестись к моей гордости. Мне бы хотелось быть хоть в чем-то вам полезной, пока я здесь. Может быть, я могла бы немного убрать комнату, – предложила я с надеждой, взглянув на хаос вокруг нас.

– Троньте тут хоть волосок на голове ленивца, и я вас пристрелю, – мрачно сказал он. – Но вы можете продолжать помогать мне со слоном. Адова уйма работы для одного человека.

Я не стала обращать внимания на грубость. За последние несколько часов я уже к ней привыкла, и, если говорить начистоту, подобные слова добавляли разговору остроты, приятной для человека, столько времени проведшего под женское щебетание.

– Удивительно, что вы вообще принялись за это задание без толкового ассистента, – подумала я вслух.

– У меня нет средств для того, чтобы нанять ассистента, – напомнил он.

– И недостаточно благоразумия для того, чтобы отказаться от этого предложения, – добавила я.

Он снова вздрогнул, но я предупреждающе подняла руку, чтобы остановить тираду, явно готовую вырваться из его уст.

– Это не было критикой, мистер Стокер. Нет ничего плохого в том, что человеку не чуждо честолюбие. По правде говоря, я даже считаю его необходимым качеством в наше время. Джентльмен не может в полной мере положиться на то, что его благородное происхождение сможет всю жизнь содержать его. Иногда обстоятельства требуют того, чтобы он сам прокладывал себе путь в жизни, и я могу только приветствовать такой энтузиазм.

Он прищурился.

– Почему вы говорите «джентльмен»?

– Потому что мне совершенно очевидно, что вы человек, на которого обрушились многие превратности судьбы. Коснулись ли они только вас или пострадала вся ваша семья, я не могу сказать. Но знаю, что вы были рождены не для того, чтобы пить чай из жестянки из-под персиков и носить залатанные сапоги. – Я многозначительно посмотрела на его ноги. – Я заметила, что ваши сапоги от Джона Лобба. Они старые, поношенные и аккуратно залатанные, но прекрасного качества и баснословно дорогие. Это говорит о том, что их хозяин не тот, кем кажется.

Он слушал меня, открыв рот от изумления.

– Но как, черт возьми, как вы могли это узнать?!

– Я была знакома с одним очаровательным молодым бельгийцем, который всегда заказывал всю обувь исключительно в этом заведении. Он рассказал мне обо всех важных признаках обуви джентльмена. Но, боюсь, вы сами выдали свое происхождение, мистер Стокер: тем, как вы произносите гласные. Вы обращаетесь с ними аккуратно, как может только джентльмен, обученный этому с колыбели. Хотя ваши выражения до крайности красочны, но ваше произношение безупречно.

На это он сказал лишь очередную грубость, а я только улыбнулась, потупив глаза в чашку. Потом он замолчал, потягивая чай, и наступила на удивление успокаивающая тишина, которую я все же нарушила.

– А почему бы вам самому не отправиться в экспедицию, мистер Стокер?

Он зло усмехнулся.

– Мне кажется, мы уже обсудили состояние моих финансов, мисс Спидвелл. И вы достаточно знакомы с данной темой, чтобы самой знать ответ на этот вопрос.

Я покачала головой.

– Думаю, это вполне ожидаемо, но вы просто растеряли всю свою решимость.

– Простите?

– Поверьте, я вам очень сочувствую и вполне вас понимаю, мистер Стокер. Все невзгоды, с которыми вы столкнулись в своих экспедициях, в состоянии умерить пыл любого исследователя. Но ведь мы ученые, не правда ли? И можем отличить базовые металлы от драгоценных. Некоторые вещи при испытаниях очищаются и становятся крепче, а другие – разрушаются.

Он заскрипел зубами в ответ на такое выражение жалости.

– Уверяю вас, ваше сочувствие совершенно неуместно. Я не терял решимости, невыносимая вы женщина. Я делаю все, что могу, исходя из того, что имею.

Я опять покачала головой.

– Думаю, нет. Вы доверились Королевскому музею естественной истории, институции, которой, как мы оба знаем, правят невежество и алчность. И все же, как мне кажется, вы собрали все их отказы с тем же усердием, что и ваши трагически погибающие экспонаты. Скажите, сколько раз они вам отказывали?

– Раз двадцать, – проворчал он.

– О боже, мистер Стокер! Мне не хотелось бы добавлять к списку ваших недостатков еще и упрямство, но, боюсь, придется. Почему вы так настойчиво просите у них помощи, хотя все должно было быть наоборот?

Он открыл рот, чтобы ответить на оскорбление, но последняя фраза, видимо, показалась ему слишком загадочной, и он приказал:

– Объясните.

Я улыбнулась.

– Думала, вы и не спросите.

Глава шестая

Я пустилась в разъяснения (хотя менее снисходительные слушатели могли бы назвать это лекцией).

– Королевский музей естественной истории полностью зависит от исследователей, которые собирают для него экспонаты, наносят на карту новые неисследованные территории и привозят новые биологические виды. Вы именно такой человек, но они не хотят иметь с вами дело, без сомнения, потому, что им знаком ваш неспокойный нрав и отталкивающие манеры. Но тем не менее вы являетесь очень даровитым ученым. Достаточно бегло взглянуть на это помещение, чтобы понять, что вы собрали очень содержательную и информативную коллекцию, в каком бы поврежденном состоянии она ни была. Она просто великолепна, мистер Стокер. И если бы вы организовали собственную экспедицию на своих условиях, у музея не осталось бы иного выбора, кроме как самому прийти к вам и просить добытые вами образцы. Просто вы запрягли карету впереди лошади, вот и все, – объяснила я ему.

Он потряс головой, будто желая освободить ее от непонятных мыслей.

– Однажды я курил опиум. Это приблизительно как слушать вас, только более обыденно.

Я в задумчивости потерла лоб.

– Я тоже однажды его курила. Не могу сказать, что мне понравился аромат. Он пах цветами и порохом, что довольно приятно, но было там что-то еще, какой-то животный запах… Пожалуй, потная лошадь.

Но он вернул меня к нашей главной теме.

– Ну и как же, скажите, мисс Спидвелл, человек без сбережений и с сомнительными перспективами может спонсировать подобную экспедицию?

Я даже фыркнула от нетерпения.

– Право, мистер Стокер, полное отсутствие у вас воображения меня просто изумляет. Вы должны найти себе спонсоров. Богатые люди всегда стремятся потратить деньги так, чтобы можно было похвалиться перед друзьями. Поэтому вам необязательно искать особенных богачей. Можете дать объявление и принимать небольшие пожертвования от преуспевающих предпринимателей и прочих энергичных деятелей. Пообещайте им написать их имена на табличках или назвать в их честь новые виды. Людям нравится, когда то, в чем они совершенно не разбираются, называют в их честь. И ваша экспедиция необязательно должна быть дорогостоящей. Ваше мастерство в подготовке и хранении образцов очевидно. А вы в состоянии сами их добывать?

Он кивнул в сторону особо свирепого вида чучела гиены.

– Прямо в сердце с двух сотен ярдов.

– Ну вот видите! Значит, вам нужны только несколько местных проводников и носильщиков, которые несли бы ваши трофеи и ящики для экспонатов.

Впервые за это время он улыбнулся, слабо, но совершенно отчетливо.

– Мисс Спидвелл, экспедиции устроены немного сложнее.

Я махнула рукой.

– И совершенно напрасно. Экспедиции становятся непомерно дорогостоящими потому, что это способ самолюбования. Большинство руководителей этих предприятий – дилетанты, джентльмены-ученые, которые непременно должны путешествовать в роскоши, и они берут с собой много столового серебра и льняного белья, чтобы всегда чувствовать себя как в лондонском отеле. А вы человек изобретательный. Неужели вам ничего не известно о бесстрашных дамах-путешественницах? Об Изабелле Берд[2] и Марианне Норт[3]? Они путешествуют по всему миру с вещами, которые помещаются в дорожную сумку. Я убеждена, что и вы в состоянии отправиться в путь с одной сумкой. Я вот намереваюсь это сделать.

Я указала на свой саквояж.

– За исключением сачка, все остальное, что мне нужно в этом мире, помещается в этой сумке, в том числе вторая шляпа и объемная банка розового кольдкрема. Не говорите мне, что вы неспособны путешествовать с таким количеством вещей. Я искренне верю, что мужчины могут быть такими же рациональными и благоразумными, как и женщины, если приложат определенные усилия.

Он покачал головой.

– Мисс Спидвелл, я даже не знаю, как отреагировать на такую оригинальную мысль. Вы очень высокого мнения о собственном поле.

Я поджала губы.

– Не обо всем. Как пол мы недостаточно образованны и инфантильны, вплоть до совершенного неразумия. Но те из нас, кто получил возможность учиться и занят полезным делом, доказывают, что все традиционные представления о женской хрупкости и беспомощности – абсолютная чепуха.

– Для столь небольшого человека у вас весьма широкие взгляды.

– Позволю себе заметить, что такие взгляды были бы широкими и для человека вашей комплекции, – парировала я.

– И где вы сформировали подобные взгляды? Вы учились в необычайно прогрессивной школе или ваша гувернантка оказалась радикалом?

– Я никогда не ходила в школу, и гувернантки у меня тоже не было. Моими наставниками были книги. Все, что я хотела узнать, я находила в них.

– Всегда существует предел в самообразовании, – заметил он.

– Практически нет, как я выяснила. Я рассеяла все предрассудки сторонников формального образования.

– Но они вас ни на что и не вдохновили. Хороший учитель может изменить все течение жизни, – задумчиво добавил он.

– Может быть. Но зато я обладаю полной интеллектуальной свободой. Я изучала только те предметы, что были мне интересны (иногда до стадии одержимости), и проводила совсем немного времени с тем, что совершенно меня не интересовало.

– С чем, например?

– С музыкой и шитьем. Я поразительно далека от традиционных женских занятий.

Он покачал головой.

– Я не слишком удивлен. – Но его голос при этом был мягким, и я не восприняла эти слова как оскорбление. На самом деле они были даже сродни комплименту.

– И должна признаться, что после Джейн Остин и «Наставлений» Фордайса у меня сформировалась глубокая неприязнь к клирикам. И к их женам, – добавила я, вспомнив о миссис Клаттерторп.

– Ну, в этом я могу с вами согласиться. Скажите, часто ли вы встречаете людей, разделяющих ваши взгляды?

– Поразительно редко, – призналась я. – Однажды я изложила свои соображения викарию из Гэмпшира, и от этой беседы его чуть удар не хватил. После этого я лишилась места в цветочном комитете.

– Какая трагедия! – заметил он с уже известной мне издевкой в голосе.

– Вы даже не представляете! В деревне положение человека зависит от участия в различных комитетах и общественной работе. Меня перенаправили в госпиталь для выздоравливающих пациентов, и, надо признать, я обрадовалась этой перемене. Мужчины там не были и вполовину так скучны, как дамы, которые занимаются цветами, уверяю вас. Я очень расстроилась, когда спустя месяц лишилась и этого места.

Он ухмыльнулся.

– По какой причине?

Я слегка передернула плечами.

– Потому что я ампутировала палец на ноге без разрешения.

– Вы шутите?

– Я никогда не шучу, если речь идет о гангрене, мистер Стокер. Я читала пациенту, когда он пожаловался на определенный дискомфорт в данной конечности. Я осмотрела его и с прискорбием убедилась, что бедняга страдал от гангрены. Нужно было срочно ампутировать палец, иначе сепсис распространился бы дальше, и парень мог умереть.

– И, вероятно, в госпитале для выздоравливающих не было никого более компетентного в ампутации конечностей, ну, например, настоящего врача?

– Конечно, был, – терпеливо объяснила я. – Но он в тот момент обедал.

– И вы не могли подождать час до его возвращения?

– С сепсисом не шутят, мистер Стокер. Всем было известно, что воскресные обеды доктора сопровождались обильными возлияниями ирландского виски. Вполне вероятно, по возвращении он не был бы в состоянии удалить даже заусенец. И вот я спросила Арчи, хочет ли он, чтобы я взяла дело в свои руки, и он ответил, что был бы рад, если бы я стала его врачом, так что между собой мы прекрасно договорились.

– Но почему же против вас не выдвинули обвинения? – спросил он. – Практиковать медицину без соответствующей лицензии совершенно незаконно.

Я поморщилась.

– Право, мистер Стокер, я думала, что вам должно быть знакомо понятие «действие, предпринятое в чрезвычайных обстоятельствах». Доктор и сам признал, что все было выполнено очень аккуратно. К тому же, если бы началось расследование, он подвергся бы дисциплинарным взысканиям из-за того, что находился в состоянии опьянения. Я согласилась просто тихо уйти, а он согласился забыть об этой истории, и это было самое разумное решение для нас обоих в данных обстоятельствах.

Я расправила юбку.

– Но мы отвлеклись. Вы так ничего и не ответили мне о том, может ли, по вашему мнению, человек путешествовать налегке, со всем необходимым для комфортной жизни.

Он с подозрением прищурился.

– Если таким образом вы напрашиваетесь на приглашение, то можете не надеяться, что я возьму вас с собой, если отправлюсь в экспедицию. Мне не нужны лепидоптерологи-любители.

– Я не любитель, – резко ответила я. – Я добывала образцы для самых известных коллекционеров в нашей стране и за границей.

– В самом деле? И каковы же ваши расценки? Скажите как профессионал профессионалу, – грубовато спросил он.

– Три фунта за экземпляр средней величины. И, естественно, я беру больше за специальные заказы.

– Три фунта! Вы что, сначала покрываете эти чертовы экземпляры золотом? Да это же настоящий грабеж!

– Это стандартная цена за качественные образцы, а мои – самые лучшие, – парировала я. – И не бойтесь, мистер Стокер, если бы я хотела отправиться в настоящую экспедицию, я выбрала бы руководителя более уравновешенного и инициативного, чем вы. К тому же я хорошо знакома с узостью и неоригинальностью мышления мужчин-исследователей, и я никогда не хотела бы работать под их началом. Мне вполне достаточно личной экипировки. Все свои путешествия я предпринимала по собственной инициативе. Я еду туда, куда сама захочу.

К моему удивлению, он не принял мой укол за оскорбление.

– И куда вы намереваетесь отправиться сейчас, мисс Спидвелл?

Я в задумчивости потерла лоб.

– У меня в планах был Малайский архипелаг. Думаю, хорошо было бы найти там кого-то из рода гиполимнас. Особенно прекрасна болина, и я уверена, что без труда найду на нее покупателей. Пожалуй, мне даже придется отбиваться от них зонтиком, если моя задумка увенчается успехом.

Труды предыдущей ночи и этого дня, кажется, наконец утомили его окончательно, потому что он широко зевнул.

– Вам нужно отдохнуть, – сказала я, будучи почти уверена, что он откажется из чистого упрямства. – Знаю, вы работали над слоном почти беспрерывно, и отдых позволит вам вернуться к делу со свежими силами. А я буду счастлива провести время за чтением, если вы позволите мне воспользоваться вашей библиотекой, – добавила я и кивнула в сторону полок, прогибающихся под весом внушительных томов.

Он открыл было рот (явно для того, чтобы возразить), но я строго забрала у него из рук банку с чаем.

– Вы правда выглядите совершенно разбитым.

Если бы я была чуть более стеснительной, он, без сомнения, просто выругался бы и сразу вернулся бы к работе. Но я вела себя решительно, и он позволил забрать свою банку и закинул ноги на диван. Почти в тот же миг, как его тело заняло горизонтальное положение, усталость одолела его, и он уснул. Гексли возмущенно вздохнул, потому что его хозяин был гораздо больше меня, и с ним было трудно делить диван. Он ретировался под него и снова захрапел, а я стала исследовать мастерскую.

Я подошла к полке с экспонатами, чтобы рассмотреть ящики Уорда, очень изящно сработанные, на каждом красовались маленькие металлические таблички с вырезанными на них буквами «Р. Т.-В.». Я водила по ним кончиком пальца, и тут у меня возникло подозрение.

– Р. Т.-В., – пробормотала я. – Ревелсток Темплтон-Вейн. Вот это интересный поворот.

Я постаралась припомнить все, что знала о прославленном исследователе и натуралисте, но фактов было очень мало, к тому же я находилась на другом конце света, когда его история заполонила английские газеты. Звезда среди натуралистов, он зарекомендовал себя как блестящий ученый благодаря серии статей, в которых пересматривал противоречащие друг другу взгляды Дарвина и Гексли на естественный отбор. Но все рухнуло в провальной экспедиции в… Куда же? Я напрягла память, но не могла припомнить до тех пор, пока в уме не всплыло краткое упоминание мистера Стокера об Амазонке. Да, это она и была. Он возглавил единственную экспедицию в Южную Америку, и именно это путешествие стало свидетелем того, как вся его карьера разбилась о рифы бесчестия. До меня долетали только обрывки сведений о его провале, но слухов ходило множество, а сам он на долгие годы исчез из научного сообщества.

Но вот передо мной были его ящики Уорда, сосланные в заброшенный склад на берегу Темзы. Его имя также наводило на определенные мысли. Не требовалось особого воображения, чтобы вывести Стокера из Ревелстока. «Вот так некогда сверкающая комета, чей свет сиял так ослепительно, упокоилась сейчас во тьме и бедности», – размышляла я, обводя взглядом обветшалую комнату.

Я провела пальцем по одному из ящиков, и он оказался черным. Я встрепенулась. Неразумно было сидеть без дела, когда вокруг столько грязи. Как ученый я против беспорядка и давно уже обнаружила, что ничто так не мешает мыслительному процессу, как хаос. Пока мистер Стокер дремал, я подмела пол, выбросила мусор на задний двор, который я обнаружила за мастерской. Я вычистила золу из очага и аккуратно собрала ее в ведро, оставив толстый слой под решеткой. Ее я отполировала и заложила новую топку. Огонь весело затрещал, а я стала рыться в скудных запасах провизии в надежде приготовить суп. Я почистила большой котелок, наполнила его водой и поставила закипать в надежде, что хотя бы в недавнем прошлом в нем не хранилось ничего отвратительного. Я нашла говяжью кость, еще недавно очень приличную, и бросила ее в котелок, добавив несколько дряблых морковок вместе с ботвой и луковицу с молодыми зелеными ростками. На заднем дворе я обнаружила пробивающуюся ароматную травку, хоть и чахлую, мелко порезала ее и также добавила в котелок. Соли были огромные запасы (вероятно, он использовал ее во многих препаратах), и я решила, что он не станет возражать, если я немного позаимствую для супа. Я бросила ее в воду вместе с раскрошенными остатками хлеба от предыдущей трапезы, чтобы похлебка загустела. Пока она кипела, я нашла ложки и почистила их золой, натерев до блеска.