В опасности

Флинн Берри

В опасности

Flynn Berry

UNDER THE HARROW

© Flynn Berry, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

* * *

Послушай, никакие уловки нам не помогут. Нам отсюда не убежать, мы в безвыходном положении.

Клайв Стейплз Лью́ис.«Исследуя скорбь»

Часть 1. «Охотники»

Глава 1

В Ист-Райдинге пропала женщина. Она исчезла в местечке Гедон, где мы сами выросли. Когда Рэйчел об этом узнает, она подумает, что во всем виноват он.

На ветру поскрипывает вывеска паба «Сюрприз», изображающая изящный парусник на фоне зеленого моря. Заведение расположилось на тихой улочке в Челси. Закончив работу на Фин-стрит, я зашла сюда пообедать и выпить бокал белого вина. Я работаю помощником эксперта по ландшафтному дизайну, мы оформляем лужайки. Все они выглядят так, словно ими никто никогда не занимался.

На телеэкране корреспондент проходит через тот самый парк, где в последний раз видели пропавшую женщину. За пределами города по холмам рассредоточились полицейские с собаками. Можно рассказать об этом вечером Рэйчел, хотя это испортит мой визит к ней. Возможно, это не имеет отношения к тому, что произошло с ней самой. Может, этой женщине вообще никто не сделал ничего плохого.

Строители в доме напротив перекусили, побросали к ногам скомканную в шарики бумагу и теперь лениво развалились на ступеньках лестницы под холодными солнечными лучами. Я могла бы уже отправиться на поезд в Оксфорд, но продолжаю сидеть в баре в пальто и шарфе, а детектив с вокзала в Галле тем временем опрашивает народ в надежде раздобыть нужную ему информацию о пропавшей.

Потом в новостях передают репортаж о шторме на севере страны, и я ухожу из бара, оставляя позади висящую вывеску, сворачивая на следующем углу в сторону Роял-Хоспитал-роуд. Я прохожу мимо ухоженных скверов Бертон-Корт, миную агентство по продаже недвижимости. В Кенсингтоне домики яркие и солнечные. Сама я до сих пор живу в Килберне, в районе высоток, там, где лестничные пролеты всегда пахнут свежей краской и чайки пикируют рядом с балконами. Сада у меня нет, что вполне очевидно. Сапожник без сапог…

По Слоан-стрит едут черные такси. На стенах зданий отражаются неясные световые круги от окошек напротив. В витрине книжного магазина выложена целая стопка книг – демонстрируется новый перевод «Тысячи и одной ночи».

В одной из сказок волшебник пьет зелье из травы, которое приносит ему вечную молодость. Проблема в том, что эта трава растет только на вершине горы, и поэтому каждый год волшебнику приходится заманивать туда юношу. Скинь мне эту траву вниз, просит он молодого человека, а потом я поднимусь за тобой. И юноша послушно кидает ему траву. Чем история заканчивается, я уже не помню. Вот в чем проблема: я забываю окончание почти всех историй, кроме самой важной – той, в которой говорится, что Шахерезада жива.

Несколько минут поездки на метро, и снова я выхожу на улицу, поднимаюсь по ступеням вокзала в Паддингтоне. Покупаю билет, а в «Уислстопе» беру бутылку красного вина.

На платформе уже гудит двигатель поезда. Я хочу, чтобы Рэйчел переехала жить в Лондон. «Тогда тебе не придется больше приезжать сюда», – говорит она, а я действительно люблю ее дом, старый фермерский дом, стоящий на невысоком холме, с двух сторон окруженный вековыми вязами. Шелест их листьев на ветру доносится в спальни на втором этаже. И ей нравится жить тут, в полном одиночестве. Два года назад она чуть не вышла замуж. «Еле-еле увернулась», – шутит Рэйчел.

Сидя в поезде, я прижимаюсь головой к спинке сиденья и смотрю, как за окошком мелькают зимние поля. В вагоне пусто, только несколько человек возвращаются домой пораньше из города на выходные. Небо серое, на горизонте виднеется пурпурная полоска. Здесь холодней, чем в городе. Это заметно по лицам людей, ждущих поезда на станциях. Тонкая струйка воздуха свистит через трещину в раме моего окошка. Поезд похож на светящуюся капсулу, путешествующую по местам угольных месторождений.

По улице вдоль моего вагона семенят двое парней в куртках с капюшонами. Но я не успеваю доехать до них, они ловко перепрыгивают через невысокую стенку и исчезают где-то за обочиной. Поезд ныряет в туннель из плотной живой изгороди. Летом в этом месте в вагоне свет становится зеленоватым и постоянно мерцает, как будто мы плывем под водой. Сейчас листвы нет, и поэтому освещение совсем не меняется. Я даже вижу птичек между веток, оплетенных лозами.

Несколько недель тому назад Рэйчел заявила, что собирается разводить коз. И добавила, что огромный боярышник, который растет у нее в саду, идеально годится для того, чтобы козы на него забирались. Собака у нее уже есть, здоровая немецкая овчарка.

– А как же Фенно отнесется к твоим козам? – спросила я тогда.

– Наверное, просто спятит от счастья, – ответила она.

Интересно, а все козы умеют лазить по деревьям или только некоторые их виды? Я не поверила ей, пока она не показала мне фотографию, на которой коза ловко удерживала равновесие, стоя на ветке раскидистого кедра, а еще небольшая группа коз расположилась в ветвях белой шелковицы. Правда, ни на одной из фотографий нельзя было увидеть, каким именно образом козы туда забираются.

«С помощью копыт, Нора», – пояснила Рэйчел, хотя смысла в ее словах я так и не уловила.

По проходу движется женщина с тележкой, я покупаю батончик «Твикс» себе и «Аэро» для Рэйчел. Папа называл нас жадными девчонками. «Точней и не скажешь», – говорила Рэйчел.

Я наблюдаю за тем, как за окошком проносятся поля. Сегодня вечером я расскажу ей о том, что собираюсь отправиться на учебу уже через два месяца, это будет в середине января. Двенадцать недель изучения литературы и искусства во Франции с полным проживанием и даже небольшой стипендией. Я подала заявку на участие, отправив свою пьесу, которую сочинила еще в университете и назвала «Жених-разбойник». Стыдно, конечно, что с тех пор ничего лучше я так и не написала, но сейчас это уже не имеет никакого значения, поскольку во Франции я обязательно сотворю что-то новое. Рэйчел порадуется за меня и нальет нам по праздничному бокалу. А уже потом, за ужином, будет рассказывать мне всякие истории, которые случаются у нее на работе, а я ничего не скажу ей о пропавшей женщине в Йоркшире.

Поезд дает долгий и раскатистый гудок, когда проходит мимо меловых гор. Я пытаюсь припомнить, что именно собиралась приготовить на ужин Рэйчел. Я почти вижу, как она ходит по кухне, переставляя огромную миску с каштанами на край плиты. Кажется, это будет курица в вине и полента.

Рэйчел очень любит готовить, частично из-за своей работы. Она утверждает, будто ее пациенты постоянно заводят разговоры о еде, поскольку сами уже не могут есть все, что им хочется. И поэтому часто спрашивают, что именно она готовит, а ей нравится давать им подробные ответы.

Глиняные крыши, металлические колпаки дымовых труб возвышаются над высокой кирпичной стеной, идущей вдоль рельсов и окружающей по периметру целую деревню. Рядом со стеной расположилось целое поле сухих кустарников и живых изгородей, с проходами внутри. У самого края поля стоит мужчина в зеленой шляпе и аккуратно сжигает мусор в костре. Ветерок подхватывает обугленные листья, поднимает их высоко в белесое небо – и вот они уже плавно парят в воздухе.

Я вынимаю из сумки папку с документами о собственности, которая сдается в Корнуолле. Ранним летом мы с Рэйчел снимали домик в Полперро. В рождественские праздники у нас обеих будет свободное время, и уже в эти выходные мы собираемся вместе с ней снять такой домик.

Полперро выстроен в складках прибрежного ущелья. Выбеленные известью дома с шиферными крышами гнездятся между крохотными извилистыми речушками. Между двумя утесами расположилась гавань, а за дамбой, во внутренней маленькой бухточке, вмещается с дюжину небольших парусных лодок. У причала, на самой границе с водой, построены дома и пабы. Во время отлива лодки во внутренней бухте лежат на боку в грязи и иле. На западном изгибе ущелья видны два квадратных дома местного торговца, один из коричневого кирпича, другой из белого. Над ними на фоне неба высятся зонтичные сосны. Далее располагается небольшое владение рыбака, буквально врезанное в скалы. Его жилище построено из неотесанного гранита, так что в туманные дни оно сливается с камнями, окружающими его со всех сторон. Домик, который мы снимали, стоял на мысе в десяти минутах ходьбы от самого Полперро, а вела к нему частная лестница из семидесяти одной ступеньки, проходящая через утес прямо к берегу моря.

Я безумно люблю Корнуолл. Мне было двадцать девять лет, когда я поняла это. Корнуолл стал мне родным. Список того, что мне нравилось в нем больше всего, был длинным и далеко не полным.

Разумеется, это наш дом, сам городок, мыс Лизард, легенда о короле Артуре, который родился в нескольких милях дальше по берегу, в Тинтагеле. Это город Маусхоул. Как писала Дафна дю Морье, «Вчера мне снилось, что я опять в Мандерли»[1]. И правда, Корнуолл будет сниться тем, кто в нем побывал. А еще площадки с перилами на крышах домов и с видом на море, и фотографии развалин, развешанные в пабах, и снимки местных жителей в длинных коричневых юбках и жакетах, кажущихся карликами рядом с разрушенными остовами зданий.

Этот список можно было дополнять каждый день. Я добавила туда зонтичные сосны и гостиницу «Крамплхорн». Корнуоллские пирожки и корнуоллский эль. Еще мне нравится плавать – и в открытом море и в тихих влажных пещерах, где вода капает с потолка. Моя любовь к Корнуоллу бесконечна.

– Здесь все лучше, – сказала я как-то.

– Ну да, – согласилась Рэйчел.

– А что тебе больше всего нравится в Корнуолле? – спросила я, и она застонала. – Тогда я скажу, что нравится мне.

– Ну для начала тут есть море.

Раз на то пошло, она любила Корнуолл куда больше, чем я, и восхищалась им гораздо сильней. Но в последнее время она была сама не своя. Похоже, совсем замучилась на работе, буквально вымоталась до предела.

На следующей станции кондуктор предупреждает пассажиров о возможных задержках и опозданиях поездов завтра из-за надвигающейся снежной бури. Отлично, размышляю я, значит, будет метель.

Мы проезжаем очередной городок, где машины уже включили фары, желтые светящиеся кружочки света в приближающихся сумерках. Потом поезд объезжает живую изгородь из тополей и мчится уже по прямой в Марлоу.

Рэйчел на станцию не пришла. Впрочем, тут нет ничего необычного. Она частенько дежурит в больнице допоздна. Я ухожу с платформы, в слабом сумеречном свете мне кажется, будто крыши городских домов уже припорошил снежок. Я покидаю деревню и направляюсь к ее дому, вышагивая по узкой ленте бетонной дороги, бегущей между редкими фермами.

Интересно, она выйдет встречать меня вместе с Фенно? Бутылка красного вина с каждым шагом тихонько бьет меня по спине. Я представляю себе кухню в доме Рэйчел. Вот миска с каштанами, а вот и полента закипает, пузырится на плите. Ко мне подъезжает машина, я отступаю на обочину. Приблизившись, машина замедляет ход. Сидящая за рулем женщина кивает мне, и автомобиль снова начинает увеличивать скорость.

Я иду быстрей, пытаясь согреться, руки в карманах сжаты в кулаки, чтобы не мерзли пальцы. Над головой сгущаются тучи, и от окружающей меня тишины звенит в ушах.

Но вот в поле зрения появляется и дом Рэйчел. Я взбираюсь на холм, под ногами хрустит щебень. Ее машина припаркована возле дома. Сама она, наверное, уже пришла с работы. Я открываю дверь.

И отшатываюсь, даже не осознав, что произошло. Меня буквально сбивают с ног.

Первое, что я вижу, – собака. Она свисает на поводке с верхней лестничной площадки. Шнур поводка поскрипывает, и собака медленно раскачивается. Я понимаю, это очень плохой знак, но это слишком невероятно. Разве такое возможно?

Поводок намотан на стойку перил. Наверное, пес свалился, запутался и сам удавился. Но на полу и стенах я замечаю кровь.

Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь, а вокруг тишина. Надо срочно что-то предпринять, но я не знаю что… и почему-то не зову на помощь Рэйчел.

Я поднимаюсь по лестнице. Чуть ниже плеча вижу полосу крови, как будто кто-то прислонился к стене и шел наверх. Полоса заканчивается, над ступенькой кровавые отпечатки ладоней и такие же на верхней площадке.

В коридоре наверху кровавые следы становятся беспорядочными. Четких отпечатков ладоней уже нет. Похоже, кто-то здесь ползал или кого-то тащили. Я ошеломленно смотрю на кровь, потом перевожу взгляд в глубь коридора.

Теперь я слышу собственное неровное дыхание и подползаю к ней. Ее рубашка темная и влажная. Я аккуратно приподнимаю Рэйчел и кладу себе на колени. Потом пытаюсь нащупать пульс на ее шее, нагибаюсь к лицу, чтобы уловить дыхание. Щекой задеваю ее нос, и у меня по спине пробегают мурашки. Я выдыхаю ей в рот воздух, надавливаю на грудь, потом резко останавливаюсь. Я ведь могу только еще больше навредить ей.

Вокруг меня сгущается темнота.

Мой телефон в ее доме никогда не работал. Придется идти на улицу, чтобы вызвать «Скорую». Я не хочу оставлять ее здесь, но все же, спотыкаясь, спускаюсь с лестницы и вываливаюсь наружу.

После звонка я не могу вспомнить, что именно наговорила. Вокруг не видно ни души, только дома соседей Рэйчел и вереница высоких холмов позади. В полной тишине мне даже кажется, что я способна уловить шум моря. Надо мной высокое небо. Я смотрю наверх и хватаюсь руками за голову. В ушах звенит так, будто кто-то оглушительно кричит.

Я жду, в надежде, что вот сейчас в дверях появится сама Рэйчел. Она смущенно и внимательно смотрит на меня. Кажется, я слышу звук ее мягкой поступи, но на самом деле приближаются сирены.

Ей надо успеть спуститься еще до того, как «Скорая» приедет сюда. И как только ее увидит еще кто-нибудь, все закончится. Я молю ее спуститься. Сирены звучат громче, а я продолжаю смотреть на дверь.

В поле зрения появляется «Скорая помощь». Машина мчится по дороге между фермами. Вот она приближается к дому. Из-под шин вырывается мелкая щебенка. Дверцы раскрываются, из машины выскакивают люди. Они бегут ко мне, а я не в состоянии говорить. Первый врач отправляется домой, второй интересуется, не ранена ли я. Я гляжу на себя, а моя рубашка вся в крови. Я ничего не отвечаю, и тогда он начинает осматривать меня.

Я отстраняюсь от него и бегу вверх по лестнице за первым врачом. Лицо Рэйчел повернуто к потолку, ее темные волосы разметались по полу, руки вытянуты по бокам. Я вижу ее ступни в толстых шерстяных носках. Мне хочется подползти к ней, к ее ногам и сжать их между ладоней.

Женщина-врач указывает на шею Рэйчел, потом касается себя там же. Я не слышу ее голоса из-за шума в ушах. Она помогает мне спуститься со ступенек. Потом открывает дверцу «Скорой помощи», усаживает меня в машине и накидывает на мои плечи плед. Влага на моей рубашке леденеет, ткань прилипает к животу. Зубы стучат. Врач включает отопление, и сзади начинает изливаться тепло, согревая мне спину.

Вскоре приезжают патрульные машины, на дороге и на лужайке собираются полицейские в черной форме. Я смотрю на них, переводя взгляд с одного на другого. У некоторых на ремне аппаратура, щелкающая статическим электричеством. Я жду, когда кто-то из них улыбнется, и все окажется шуткой. Один из полицейских вбивает в землю колышек и протягивает через дверь наискосок ленту. Она разворачивается с большой бобины и, раздуваясь на ветру, прямо выпрыгивает у него из рук.

Боковое зрение у меня затуманивается, потом картинка размывается совсем. Я устала. Но я все равно стараюсь следить за работой полицейских, чтобы потом обо всем этом рассказать Рэйчел.

Небо пенится, как будто нас сейчас накроет невидимая огромная морская волна. Кто же это сотворил с тобой, думаю я, но это не так-то и важно, важно, чтобы ты вернулась. В доме напротив открыт сарай, где обычно оставляют машину, но сейчас он пуст. Там живет профессор из Оксфорда. Рэйчел называет его «фермер-джентльмен». За домом профессора начинается ряд высоких холмов, в котором видны врезанные ступеньки. Я смотрю на камни до тех пор, пока мне не начинает казаться, что камни расшатались и холмы приблизились ко мне.

В дом никто не заходит. Все кого-то ждут. Впереди стоит тот самый полицейский, который разматывал ленту. Он охраняет вход. На огороженном участке земли у дома, соседнего с владением профессора, какая-то женщина катается верхом на лошади. Ее домик стоит за площадкой для верховой езды, у подножия холмов. Всадница галопирует большими кругами под темнеющим небом.

Женщина наклоняется вперед, чтобы слиться с ветром, и я думаю о том, видит ли она сейчас всех нас или нет. Наш дом, «Скорую помощь», полицейских в форме, стоящих на лужайке.

Где-то возле дома раздается звук закрывающейся дверцы, и на гравиевую дорожку выходят мужчина и женщина. Все наблюдают за тем, как эта пара движется вверх по холму. Они оба в светло-коричневых пальто, руки в карманах, фалды развеваются. Они смотрят на дом, потом женщина переводит взгляд на меня, и наши глаза встречаются. Ветер и холодный воздух толкают меня вперед. Женщина приподнимает ограничительную ленту и заходит в дом. Я закрываю глаза. Я слышу шаги человека, идущего по гравию. Мужчина опускается на корточки рядом со мной и ждет.

У меня темнеет в глазах. Скоро все вокруг станет черным, а потом я услышу, как где-то над головой вздыхают и шелестят листвой старые вязы. Наши тарелки будут видны и в раковине, и на плите. На дне горшка остатки прилипшей высохшей поленты. Кожура от каштанов на столе и везде, где мы очищали их, обжигая при этом себе пальцы.

Если я пройду к ней в комнату, я увижу тени от вяза, растущего на южной стороне, пляшущие на стенных панелях. Спящая собака распласталась под ее кроватью, так близко, чтобы Рэйчел, всего лишь опустив руку, всегда смогла погладить и приласкать ее. И спящая Рэйчел, конечно, тут же.

Я открываю глаза.

Глава 2

Мужчина, опустившийся возле меня на корточки, здоровается со мной. Он прижимает галстук к своему животу. Позади него ветер пригибает траву на холмах к земле.

– Здравствуйте, Нора, – говорит он, и мне становится интересно, встречались ли мы с ним где-нибудь раньше. Я не помню, чтобы называла здесь кому-то свое имя. Наверное, он знает Рэйчел. У него квадратная челюсть, крупные черты лица, нависшие веки, и я пытаюсь вспомнить, может, я видела его раньше в городе. То ли в ночь Гая Фокса, то ли при сборе денег для пожарной команды.

– Инспектор детектив Моретти. Я прибыл из Абингдона.

Вот так удар. Он не был с ней знаком, но в ее городе нет детективов, расследующих убийства. Чтобы расследовалось серьезное дело, надо обращаться в Оксфорд или в Абингдон. Мы идем мимо дома, а нам навстречу движутся две женщины, и по их одежде я определяю, что они сотрудницы службы судебной медицины.

Мы отъезжаем от дома, и я понимаю, что мне трудно дышать. Я смотрю в окошко на ряд плоских деревьев, проносящихся мимо нас. Можно было бы предположить, что я стану воспринимать случившееся как сон. Но на самом деле все не так. Мужчина за рулем, сидящий рядом со мной, вполне реален. Пейзаж за окошком автомобиля тоже реален, так же как и влажная рубашка, прилипающая к моему телу, и мысли, которые сейчас вертятся у меня в голове.

Я хочу, чтобы шоковое состояние, в котором я пребываю, дало мне немного времени, чтобы прийти в себя, но горе уже охватывает меня. Осознание пришло резко, как будто опустилось лезвие гильотины, в тот самый момент, когда та женщина в доме Рэйчел коснулась пальцем ее шеи. Я постоянно думаю о том, что больше никогда не увижу свою сестру, хотя я ведь только что ехала повидаться с ней. Мы проезжаем Марлоу, и я понимаю, что сейчас мысленно разговариваю сама с собой. Больше здесь никого нет. Обычно, если меня охватывают такие вот странные ощущения, будто я наблюдаю за тем, как мысленно разговариваю сама с собой, значит, я формирую в голове мысли, которыми вскоре поделюсь с Рэйчел.

Я сжимаюсь на сиденье. Мимо нас по шоссе проносятся машины. Интересно, неужели этот детектив всегда так медленно ездит или только в том случае, когда в автомобиле находится кто-то посторонний? В этот момент я осознаю, что уже некоторое время не слежу за дорогой и теперь понятия не имею, куда он меня везет. Какая-то часть меня самой надеется, что он завезет меня куда-нибудь в темное сырое поле, далеко от городских огней. И получится некая симметричная история. Сначала убивают одну сестру, потом другую, и все это происходит в течение нескольких часов.

Он так и поступит. Сначала обошел дом, остановился у выездной дорожки, потом убедил меня уехать вместе с ним именно в тот момент, когда все остальные были чем-то заняты и нас не видели. Впрочем, убедить себя в чем-либо довольно легко. И вот уже появился давящий страх. Я достаю ручку из сумочки и крепко сжимаю ее под бедром.

Я жду, когда же он свернет в сторону и направится к заброшенной фабрике или опустевшему саду. Вокруг шоссе пустынная местность, и у него полно вариантов. Я уже готова вонзить ему ручку прямо в глаз, а потом бегом бежать снова к дому Рэйчел. Она окажется у себя в гостиной, посмотрит на меня и нахмурится: «Получилось?»

Но тут появляется указатель на Абингдон, детектив сворачивает с шоссе и тормозит у конца длинной скользкой дорожки. Лицо его не выражает ровным счетом ничего, глаза привычно следят за светофором.

– Кто это сделал? – спрашиваю я.

Он не смотрит на меня. В тишине машины тикает какой-то механизм.

– Мы еще это не выяснили.

Огни светофора поменялись, и машина снова трогается с места. На столбе висит светящийся знак, указывающий, что мы подъехали к зданию полицейского участка «Темз Вэлли».

Наверху помещение с открытой планировкой, перед белой доской стоит светловолосый мужчина в темном костюме, который явно великоват и буквально свисает с него. Вот он слышит, как мы вошли, и отходит от доски, на которую только что прикрепил фотографию Рэйчел.

Я издаю стон. Это снимок с сайта больницы. Ее овальное лицо обрамлено темными волосами. Оно такое родное, как будто я сейчас вижу саму себя. Правда, кожа у нее более бледная, и скулы очерчены четче, чем у меня. Из нас двоих именно она в первую очередь привлекала внимание. На фото она улыбается с закрытым ртом, чуть сжав губы и сдвинув их в одну сторону.

В комнате для допросов Моретти садится напротив меня и одной рукой расстегивает пуговицы на пиджаке.

– Вы устали? – спрашивает он.

– Да.

– Это шоковое состояние.

Я киваю. Как странно чувствовать себя такой уставшей и при этом такой напуганной, как будто мое тело заснуло, но одновременно воспринимает некие электрические разряды извне.

– Вам принести чего-нибудь? – интересуется Моретти. Я не понимаю, что он имеет в виду, и когда не отвечаю ему, он решает принести мне чаю, который я не пью. Потом дает мне синий свитер и спортивные штаны.

– Если хотите переодеться, то вот.

– Нет, спасибо.

Еще некоторое время он говорит ни о чем. У него есть маленький домик в Уитстейбле. Там очень красиво, утверждает он, особенно во время отлива. Я начинаю нервничать, даже несмотря на то, что он рассказывает о море.

Он просит меня поведать о том, что я увидела сразу же, как только вошла в дом. Я слышу, как поднимается мой язык во рту, издавая при этом щелчок, и это повторяется в каждом произносимом мною предложении. Моретти потирает себе шею у затылка, и под тяжестью ладони его голова чуть нагибается вперед.

– Вы жили вместе с ней?

– Нет, я живу в Лондоне.

– Вы раньше приезжали к ней днем в пятницу?

– Да, я ее часто навещаю.

– Когда вы в последний раз говорили со своей сестрой?

– Вчера вечером, часов в десять.

Небо потемнело, и мне видны бледно-желтые квадратики офисных окошек в здании через улицу напротив.

– И каким был ее голос?

– Как обычно.

Над его плечом таким же квадратиком отсвечивает желтая кафельная плитка. Интересно, уж не думает ли он, что это я во всем виновата? Похоже, что нет. Страх перед этим обвинением еще какой-то далекий, он едва достигает меня. В какой-то момент мне даже хочется, чтобы во всем обвинили именно меня. Тогда все мои чувства были бы совсем другими – беспокойство, возмущение, требование восстановления справедливости – только не то, что я испытываю сейчас. А именно – ничего. Это как будто проснуться в чистом поле и при этом не помнить, как ты здесь очутилась.

– Сколько это будет продолжаться?

– Что?

– Шоковое состояние.

– Бывает по-разному. Может, и несколько дней.

В офисе напротив уборщица поднимает шланг пылесоса и убирает стулья, мешающие ей пройти вперед.

– Простите, – говорит детектив, – я понимаю, что вам хочется уйти домой. Вы не заметили, Рэйчел в последнее время ничего не тяготило?