Бел-горюч камень

– Да, это морошка. Как янтарные бусинки, рассыпанные во мху…

Пани Ядвига умела заготавливать тундровую ягоду без всяких консервантов. Морошка была единственным средством успокоить капризничающего Алоиса, а однажды до явления врача – единственной едой мальчика, пока взрослые умирали от голода.

– Мариечка, ты плачешь?!

– Нет, нет…

– Расскажи о северном сиянии!

О, безжалостный ребенок!..

– Северное… сияние… очень красивое. Горючее. Сначала кажется, что в небе загораются свечи. Потом ветра носятся с ними, играют, играют, пока какой-нибудь неосторожный ветер не подожжет небо.

…На улице стоял мертвецкий холод, но Хаим позвал, и все вышли, накинув на себя что нашлось впотьмах. Нийоле вынесла даже маленького Алоиса, закутанного в верблюжье одеяло. Небо полыхало разноцветным костром. Жестокая природа ледяного взморья, переживая редкие сентиментальные минуты, выжимала из себя краски и то ли плакала, то ли веселилась – отчаянно и обреченно. Пожар раскинул по поднебесью радужные переливы – щедрые, яркие, и отступила слепота авитаминоза и цинги… Сволочи-цинги.

Пестрые столбы танцевали над дорогой и как будто на ней самой. А по дороге, в окружении пляшущих огней, тащился домой после нелегких трудов бригадир труповозов Кимантайтис. Старик, должно быть, переживал, что выболтал обитателям последней юрты на аллее Свободы большой секрет. По наущению милиционера Васи он выбивал у покойников золотые коронки…

– Мария, у меня от твоих слез горит в груди, и в носу стало горько!

– Разве я плачу?..

Память с азартом кладоискателя перебирала обрывки прошлого, торопилась воссоздать слова и детали минувшего быта, подробности дум и движений, словно исподволь подводила, готовила к чему-то… К чему?

…Собачья упряжка бежала по огромной тундре вспять к маленькому кочевью, будто тот, кто управлял людскими судьбами, нашел на запыленных полках забытую бобину и зачем-то решил прокрутить назад кинопленку с сюжетом изломанной жизни.

От ослепительной белизны снега ломило в глазницах. Наметенные пургой сугробы успели слежаться, и ноги ступили на твердый наст. Откинулся меховой полог, лицо опахнуло теплом, замешанным на запахах человеческого жилья и аромате свежесваренного мяса. Копченые оленьи окорока в опоясках золотистого жира свисали с перекладины под отверстием для отвода дыма. В голове клубились, наслаивались друг на друга больные сумерки. Над теменем лязгнули ножницы, отделяя тугую косицу живой боли… Старуха с древесным лицом, закрыв глаза, пела древнюю шаманскую песнь. Звала, выманивала наружу угнездившуюся в сердце беду…

Не в силах освободиться от напора гибельной памяти, от себя самой, Мария вдыхала воздух времени, истекшего в вечность, и чувствовала, как неотвратимо погружается в темные воды, в давно ожидающую ее хищную хлябь.

…И рухнула в глубине запретного сна установленная кем-то плотина. Кровью из вскрытого горла хлынул горячий ручей. Поток заструился навстречу коварному сну, к пошевеленному лиху, где на смертном краю застыла толпа темноволосых обнаженных людей, предназначенных к жертве во имя чистоты арийской крови. Автоматные очереди расстреляли их многоголосый вопль. Падали, падали прерванные жизни, исчезая в обрыве немоты и забвения. Облако жирной копоти окутало забрызганное кровью дерево. Кровь памяти раненого сердца Марии стекала в безумную черную пропасть.

– Мариечка, проснись! Не кричи так страшно, я тут, с тобой!

…И виноватая в побеге кровь остановилась, дрогнула… побежала назад, суетливо втягивая в обратный ручей рассыпанные, как шарики ртути, алые капли.

Взволнованное детское дыхание коснулось лица. Изочка тормошила мать, целуя ее, спасая от кошмарных видений.

Мария обняла дочку, привлекла к себе растерянного Сэмэнчика.

– Детки, детки мои! Я вас напугала?

– Ты кричала, как будто уснула и увидела плохой сон…

Это сон? Опять плохой сон? Чей он, сводящий с ума?..

– Простите меня, хорошие мои… Я сильно устала и, видимо, вправду уснула…

Чей бы он ни оказался, вещие глаза памяти успели просквозить по темноволосой толпе. В ней Мария не углядела белокурого мальчика, сидящего на руках пожилой женщины. Их обоих там не было…

Не было.

Глава 17

До свидания, «кирпичка»!

Друзей навестил приехавший «на гастроли» Гарри Перельман.

– От Якутска до поселка явно не пять километров пути, а почти сто! Ты не боишься каторги? – удивилась Мария.

Музыкант засмеялся:

– Есть разрешение! Все очень просто – я даю уроки сольфеджио отпрыску очень важного сатрапа.

Гарри пообещал договориться, чтобы Марии переменили место жительства на город, и увез в спецотдел ГБ[49] ее заявление-просьбу. Уже через неделю в конторе Якутского государственного рыбного треста нашлась вакансия делопроизводителя. Причем даже с предоставлением комнаты в общежитии!

Раздосадованный комендант заставил женщину подписать кучу бумаг и, уловив невольный вздох, заметил, что ей еще придется повздыхать в Якутске.

– Здесь-то вы только фамилию свою на бланках черкаете, а там придется снова заполнять все анкеты. Потом с вами побеседуют, и не раз. Если ваши ответы кому-то не понравятся, могут к черту на кулички отправить – в шахту или опять на рыбный промысел.

– Хуже не будет, – сказала Мария, почему-то твердо в этом уверенная.

– Ну что ж, удачи вам, – кивнул офицер, и она, как не однажды было, подумала: хороший человек…

Утром собрались переезжать. Связав нехитрые пожитки в баулы, втиснули их в жестяную ванну, накрыли матрацем – вот и все имущество.

Майис трудно переживала предстоящую разлуку с девочкой и не отпускала ее от себя под предлогом шитья новой шубки из оленьего меха взамен истершейся жеребячьей. Ставший родным ребенок уходил в новую жизнь, где матушки-заступницы рядом не будет.

– Ой, какая красивая! – запрыгала Изочка в восторге от накинутой на плечи обновки. Капюшон и рукава шубки были отделаны бисером, из-под обшлагов выглядывали пришитые к ремешкам ондатровые рукавички.

Тяжко вздыхая, Майис огладила подол:

– К подкладу полоса кумача пристрочена. Во всем, что красного цвета, сидит серебристобородый дух огня, рыжеголовый дедушка. Он обережет мою… нашу дочку от дурных глаз и злых духов.

– Опять духов вспомнила, – засмеялся Степан. – Сгинули давно шаманские духи вместе с русскими чертями.

– Ок-сиэ, – невесело усмехнулась жена. – А то я не видела, как ты своих кузнечных духов маслом угощаешь…

Сэмэнчик сунул в руку «молочной сестре» крохотный узелок на палочке, покрытой вырезанным по бронзовой коре орнаментом: в мальце начали обнаруживаться наследные способности.

Изочка развернула узелок, а там – сердолик!

– Пусть курицын бог принесет тебе удачу, – шепнул Сэмэнчик, краснея.

– Куриный, – поправила она.

Веселый талисман, рожденный рекой-бабушкой, хранил тепло мальчишеской ладони. Изочка, конечно, очень обрадовалась подарку, но понимала чувства «брата».

– Не жалко?

– Жалко, – честно признался он.

– Зачем тогда?..

– Ты – девчонка, а я сильный, поэтому я хочу, чтоб тебе повезло, больше, чем мне жалко, – сумбурно пробормотал смущенный мальчик и завязал на шее Изочки кожаный шнурок, продернутый в дырочку куриного бога.

Занятые своими переживаниями, они чуть не пропустили торжественный момент вручения Марии серег, точно таких же, как у Майис. Степан отлил их из остатков серебряной ложки.

Ахнув, Мария прижала руки к груди, не способная слова молвить: красота неописуемая!

– Это серьги-женщины, – принялась объяснять довольная Майис. – Смотри, кружок под зацепкой на серьге – голова, треугольник под ним – платье, в середине оно округлое, потому что в животе ребенок, видишь рисунок на выпуклости? Седьмого ждет женщина, шесть висюлек снизу – тоже дети. Такие серьги юным нельзя носить, их хозяйкам дарят на счастье.

– Спасибо… Я и забыла, что когда-то носила серьги. Они чудесные…

Кое-как вдели украшение в почти заросшие дырочки на ушах. Степан, одетый в темную рубашку, придумал прислониться к окну снаружи, чтобы стекло стало как зеркало. Мария повернулась и не узнала себя: из смутного отражения на нее взглянула прекрасная незнакомка. Ореол дымчатых волос вился вокруг лица, вдоль шеи блестели многодетные серьги-женщины.

– Ты очень красивая! – выдохнула восхищенная Майис. – Знаешь, всякое бывает… Может, там, в Якутске, найдешь свое счастье.

Зеркальная красавица обняла ее. Заулыбались в окне, засверкали одинаковыми серьгами две Греты Гарбо – светлая и смуглая…

Одна из Грет вдруг охнула, всплеснула руками:

– Чуть не забыла! – и сдернула платок с таинственной горки на столе. – Это тебе!

– О-о-о! – воскликнула вторая и с размаху уселась на голые доски нар.

Под платком скрывалась швейная машинка – прекрасная черная кобылица! Не совсем, правда, новая и без футляра, она все равно была чудо как хороша: расписанная повдоль золотым узором, с гербом на лаковых боках «крупа» и с белой костяной ручкой на изящном изгибе рукоятки!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Огокко – дитя (якут.).

2

Начало истории читайте в романе «Змеев столб».

3

ТФТ – Тяжелый Физический Труд. Рекомендация ТФТ стояла на справке спецпереселенца, выдаваемой вместо паспорта.

4

«Равновесие в доме – мир вокруг» (лат.).

5

Нельма – ценная промысловая рыба семейства лососевых, подвид белорыбицы.

6

Проклятые сволочи (польск.).

7

Враг народа (польск.).

8

Здравствуй (польск.).

9

Лагушок – кадушка емкостью в два‑три ведра.

10

Сметона Антанас (1874–1944) – государственный деятель, один из идеологов литовского нацизма, президент Литовской Республики (1926–1940).

11

Огокком – дитятко мое (якут.). Буква «м» придает слову «огокко» (дитя) более нежный и собственнический оттенок.

12

Белым золотом якуты называют серебро.

13

Ысыах – кумысное торжество, от слова «ыс» – «кропи», «брызгай», отмечается во второй половине июня. В старину к этой поре накапливалось необходимое для отправления празднества количество кобыльего молока, и якуты готовили кумыс. Во время главного праздничного обряда в честь богов и грядущего плодородия жертвенным кумысом окропляли огонь и землю. В советские годы «праздник с духами» не приветствовался и его справляли негласно либо под видом праздника, посвященного лету. Вновь начали повсеместно отмечать в 90‑е годы. Теперь ысыах – самый большой и любимый национальный праздник в Якутии.

14

Дорообо – якутская интерпретация слова «здравствуй».

15

Балтым – сестренка (якут.).

16

Кулун – жеребенок (якут.).

17

Ынах – корова, здесь – коровью (якут.).

18

Ыт – собака (якут.).

19

Оголор – дети (якут.).

20

Соло – свободное время, досуг (якут.).

21

Догор – друг (якут.).

22

Уус – мастер (якут.).

23

Ок-сиэ – ироническое междометие (якут.).

24

Красным (ребенком) якуты называют новорожденного.

25

Письменность появилась у якутов в 1922 году. Алфавит вначале состоял из латинских букв, а незадолго до войны их заменили кириллицей, только в написании тех звуков, которых не было в русской речи, буквы остались латинскими.

26

Нууча – русский (якут.).

27

Саха – самоназвание якутов.

28

Хомус – якутский варган.

29

Чохоон – национальное якутское блюдо из взбитого с теплым молоком сливочного масла, часто с земляникой. Едят в замороженном виде.

30

Юрюнг кёмюс – белое золото, т. е. серебро (якут.).

31

Бурдук – мука (якут.).

32

Куобах – заяц (якут.).

33

Балык – рыба (якут.).

34

Мунгха – неводьба и сам невод (якут.).

35

Дьэдьэн – земляника, дьэдьэнээх – с земляникой (якут.).

36

Накаас – мучение, трудность (якут.).

37

Кыыл – зверь (якут.).

38

Тыый! – возглас удивления вроде «ох!», «надо же!» (якут.).

39

Тойон – богатый человек, начальник (якут.).

40

Камусы – оленьи «лапки», полосы шкур с ног оленя. В центральной части Якутии оленей не держат, камусы завозятся из северных мест.

41

Пешня – ледоруб.

42

Эр киhи́ – мужчина (якут.). Буквально – человек-мужчина.

43

Ала́с – удобная для сенокоса луговая низина в обрамлении тайги (якут.).

44

Заболонь – подкорковая мездра хвойного дерева. Сосновую заболонь мололи в муку после кипячения в нескольких водах и сушки, использовали для заправки молочных блюд.

45

Сахар в то время продавался большим куском, напоминающим пирамиду, и назывался сахарной головой.

46

Сайылык – летник на месте покоса (якут.).

47

Чорон – деревянный ритуальный кубок для питья кумыса (якут.). Формой напоминает грушу.

48

Домм-эре-домм – заставка к молитве, песне, песенному сказанию.

49

С 1950 по 1953 г. делами спецпереселенцев ведало 9‑е управление в составе Министерства госбезопасности СССР.