Пояс неверности. Роман втроем

ж., 19 л.

Дорогой мой дневничок, весь день мечтала поскорее до тебя добраться. Моталась по городу, как подраненная, до Нового года еще палкой не докинуть, а какие-то придурки уже продают елки и украшают фонариками березы. Ну, против украшенных берез я ничего не имею, так гораздо прикольнее. Нового года не хочу, даже не знаю.

– Я так устала, просто как-то ужасно устала.

– Не ной. Эн эн.

– А ты никогда мне ничего не отвечаешь! Не отвечаешь!

– Да просто я пытаюсь сообразить, чем ты таким занималась, любовь моя, что бесконечно устала.

– Ехала. Ела еще. Квартиру твою убирала.

– Ага. Просто сновала с баллоном Мистера Мускула. А Тамара Петровна тем временем, развалившись в кресле, пила мой коньяк.

– Зачем ты так про Тамару Петровну. Клевета это. Не пила она коньяк. Она курила твои сигары.

– А это вот что это у тебя за хрень?

– Где?

– Там.

– Отстань! Ну отцепись же!

– Нет, повернись вот так. Мне плохо видно. Странный вот это кровоподтек.

– Ну что за чушь ты несешь!

– Повернись, я сказал.

Да, милый молескин, ничего странного в синячище на бедре не было, это я столкнулась со столом, вечно натыкаюсь на предметы, но Любимый иногда такой недоверчивый!.. Когда я сказала про стол, он зло спихнул меня с кровати, прямо вот уперся ногой и спихнул. Я проехалась задницей по простыням и упала на пол.

– И долго ты там собираешься валяться?

– До утра, бл…

– Хорошо, тогда дотянись ручкой, включи компьютер.

– Я не достану ручкой.

– Тогда ножкой.

– Большим пальцем?

– Можешь маленьким.

– А на что тебе комп?

– Мне комп – поработать, любовь моя, мы тут недавно выяснили, ты не знаешь, что это такое.

– Ага, конечно. А кто наяривает, носится по городу, по разным сраным долбо-бам-рекламодателям?

– А кто не хочет учиться?

– Я хочу учиться.

– Здравствуйте, Михайло Васильевич! Зэ, эм вэ!

– Сам ты Михайло. Васильевич. Эм вэ, бл…

– Ломоносов, дура.

– Да мне без разницы. Я хочу учиться, но не на инженера же!

– На балерину?

– Не буду с тобой разговаривать.

– Тоже неплохо…

В общем, я потихоньку отползла на кухню, хотя кухней это дело не назовешь, квартира Любимого – одно огромное помещение, и есть, конечно, место, где стоит плита и посудомоечная машина. Санузел совмещенный, но не скворечник метр на полтора, как в разных «хрущевках» или там коммуналках, а огроменная комната, с высоким узким окном и почти бассейном треугольной формы. Все в темно-сером типа мраморе с золотистыми прожилками. Полы подогреты. В бассейне есть такие классные штуки, для гидромассажа. Всегда мечтала плескаться в такой роскоши с красавцем-мужчиной, ну как Джулия Робертс в старом кино про Красотку, и кидаться пеной. Но Любимого пока на это соблазнить не удалось.

Подумала, что с удовольствием выпила бы пива, в холодильнике всегда много светлого пива, а в навесном шкафчике – темного, вот бывают же у людей такие заскоки, что темное должно быть теплым. Еще обнаружила куриный супчик, Мымра Петровна настропалилась варить почти настоящий вьетнамский куриный супчик, с креветками, очень вкусный. А еще мне ужасно нравится, что у Любимого можно ничего за собой не убирать, все равно утром притащится Мымра и все за тобой уберет сама, здорово, правда? С этим супчиком прикольно едятся чипсы «Эстрелла», которые со сметаной, я их захватила с собой. Обожаю чипсы, самая прикольная еда, и хорошо их куда-нибудь макать, в соус какой-нибудь, кетчуп или вот у Любимого стоит ткемали в красивой бутылочке.

Девчонки говорят, что моя прямая дорога – это склонить Любимого к браку, это Арина, она же у нас гламурная пуся, к тому же студентка юрфака МГУ, они любят точные формулировки. Вот она и продолжает формулировать: первое – он москвич, точнее, бывший питерец, но это все равно. Второе: небедный, третье, четвертое и пятое уже неважно.

Наверное, она права, только из меня еще та склоняльщица, я даже разговаривать спокойно не умею, а туда же. Вот опять поссорились из-за какой-то фигни, подумаешь, учеба, куда торопиться, у меня масса времени, надо было отшутиться как-нибудь, а не обижаться, как малолетка. Тем более что и ЕГЭ я не сдавала – на следующий же день после похорон бабушки уехала, а было это в апреле. Так что ни аттестата – ничего. Никто здесь об этом не знает, оно и к лучшему.

Иногда удивляюсь, что вообще Любимый во мне нашел, мы ведь знакомы уже почти год. Ужас, вот время-то летит.

Прошлой зимой было. Мы тогда втроем с девчонками снимали квартиру в Выхино – сорок минут телепаться до метро, а на работу мне надо было в центр, на Смоленский бульвар, и дорога занимала часа два, что для Москвы в общем-то нормально, а мне еще было напряжно. Я вставала в чудовищную рань, страшно даже сказать – в половине шестого, потому что рабочий день у нас по закону Барыни начинается в восемь. Нет, я не шучу, дорогой молескин, в во-семь, Барыня считает, что это – правильно, «с петухами вставать, с курами ложиться». Конечно, у пожилых вообще проблемы со сном: вот мой дедушка частенько просыпался так утречком, часика в четыре, включал радио «Маяк» и шумно ел все, что ему встречалось на пути.

Ленка наша, секретарша, уродливая стриженая зануда, как-то проболталась (она жутко напилась с полбокала шампанского, когда отмечали старческий праздник Восьмое марта), что все Барынины мужики были полное говно, а второй муж вообще. Что-то там такое ужасное у них произошло, дура Ленка только закатывала свои маленькие глазки и тяжело вздыхала, как Дарт Вейдер из «Звездных войн». Когда он уже в маске красовался. А потом побежала в туалет тошнить, это я снова про Ленку, дорогой молескин, не подумай чего лишнего.

– Опять ешь?

– Ну, допустим, ем.

– Скоро в дверь не пролезешь. Никогда не видел, чтобы девушки столько ели. Это аномалия какая-то.

– Тебе супа жалко? Жадина-говядина, соленый огурец.

– Что за вздор. Разумеется, мне не жаль супа. Тем более что завтра Петровна его вылила бы в унитаз. Он съедобен только свежесваренный, знаешь ли.

– А мне нравится.

– Не сомневаюсь. Удивительно прожорливое существо. У пэ эс.

– Я в бабушку.

– В бабушку из Похвистнево?

– Какого еще Похвистнево? Да мне похвистнево на ваше Похвистнево.

– А откуда? Господи.

– Из Сызрани.

– А, извини, пожалуйста, ты, должно быть, страшно оскорблена моей ошибкой.

– Можно я поем?

– Господи… Голодающее Поволжье…

– Очень ты сейчас остроумно сказал.

– «Очень ты сейчас остроумно сказААл…»

– Дразнится еще!

– Ты оригинально разговариваешь. Повышаешь тон к концу фразы. Как будто бы каждый раз задаешь вопрос. Такой милый акцент. Чисто сызранский? Че эс?

Прости, дорогой молескин, я ведь хотела про знакомство с Любимым, а застряла на блюющей Ленке и еще этот «чисто сызранский» приблудился. Че эс. Пока я добиралась до офиса, я еще прихватывала сколько-то там минут сна стоя в метро и в результате выглядела дико: заспанное лицо в каких-то вмятинах и глаза-бойницы. В тот день у меня еще промокли ноги, разболелось горло, я пыталась постоянно откашляться – и бесполезно. Так вот, плелась и мечтала о горячем чае и сухих носках, но никак не о встрече с Любимым, а он взял и встретился. Сидел буквально на моем рабочем месте незнакомый мужчинка и пил горячий чай из моей чашки. Я, конечно, как три медведя: кто спал на моей кровати и сломал ее? «Это моя чашка», – сказала я хрипло. «Пожалуйста», – он нисколько не спорил, встал, протянул мне чашку к губам, немного наклонил, и я глотнула чаю, крепкого, горячего и с лимоном. А Любимый (ну, впоследствии Любимый) засмеялся, подергал меня за прядь грязноватых волос и написал на квадратном листке от блока с корпоративной символикой свое имя и телефон.

Потом он куда-то делся. Примчала Барыня, а до того времени она наверняка визжала в компьютерном центре, у дизайнеров, потому что четверг такой особенный день, когда выгоняют пленки, никто ничего не успевает, и Барыня визжит. Понимаю, дорогой молескин, тебе про пленки совсем неинтересно, ха, вот и мне тоже. Я допивала чай, говорила сама себе: таких светлых глаз не бывает, таких светлых глаз не бывает.

Мимо пронеслась Ленка со стеклянной пепельницей в руках, потом с той же пепельницей, полной варенья. Барыня пьет кофе и ест варенье из клубники, это всем известно.

– Что это с тобой была за Ксюша, откуда ты берешь этих ужасных девочек?

– Ксюха классная, ты что!

– А главное, очень умная. Она уверена, что Косово – это район Москвы.

– А что, разве не так? У тебя телефон звонит, кстати.

– Я слышу.

– А почему не отвечаешь?

– Не твое дело, любовь моя. Я отвечаю. Алло. Привет. Сплю уже, да. Ничего страшного. Да. И тебе – спокойной ночи. Эс эн!

ж., 45 л.

Мобильные телефоны – огромное зло. Знать, что я могу позвонить Ему в любой момент, это невыносимо. Меня бы более порадовали объективные препятствия. Я бы успокоилась и занялась делом, просмотрела бухгалтерский отчет или прочитала, наконец, новый договор с арендодателем. Сейчас я снова наберу Его номер, и снова Он будет недоступен, а так даже лучше, потому что сказать мне нечего.

– То есть ты против отношений типа свинг?

– Разумеется, против. Это вообще не отношения.

– А что?

– Дерьмо это.

– А вот твои же друзья Шухтины так не считают.

– Кто? Шухтины? Да они думают, что свинг – это настольная игра. Типа домино. Поэтому так и не считают… Скажешь тоже, мои друзья Шухтины. Ты еще скажи, что Александра Пахмутова предпочитает свинг.

– При чем тут Александра Пахмутова?

– Ни при чем. Просто ее целую вечность поздравляют с днем рождения. По-моему, уже полгода. И Шухтины тут тоже. Ни при чем.

– А вот и нет. Твои друзья Шухтины вступили в клуб «Восемь цветов радуги», и уверяю тебя, вовсе не забивают там «козла».

– Не понимаю, откуда у тебя такая информация.

– Откуда-откуда… В прошлую пятницу за вашим любимым преферансом сама Сонька и рассказывала.

– Не слышала.

– А ты прыгала вокруг со своими сырными палочками или чесночными гренками.

– Ну, как всегда, собственно…

– Не расстраивайся.

– Абсолютно не расстраиваюсь. Сонька признавалась, что у нее ни разу в жизни не было оргазма.

– А теперь у нее есть оргазм.

– Каскадный.

– Не исключено.

– А ты вообще это все к чему?

– Ннну же, дорогая!.. Ты уже поняла.

– Нет.

Я с готовностью иду на сексуальные эксперименты, и мне ли удивляться, я и не удивляюсь. Просто если я увижу Его с другой женщиной, в ее объятиях, губы к губам, она кладет свои руки ему на шею, переплетая пальцы, медленно сползает вниз, скользит языком по левому плечу, захватывает ртом сосок-пустышку, отправляется дальше, пальцы расплетаются, руки оставляют шею, чтобы нежно погладить эрегированный… Он не закрывает глаза, смотрит. Я не закрываю глаза, смотрю. Мне что-то мешает закрыть глаза. Может быть, ее светлые волосы попали, когда я намотала их на запястье, рванув вперед и вверх, вырывая с корнем, отплевывая с отвращением.

– Может быть, нам съездить отдохнуть куда-нибудь?

– Куда?

– Туда, где тепло.

– Как ты банальна…

– Я люблю, когда тепло. Солнце. Море. Можно океан.

– В пляжном туризме меня вообще ничего не привлекает. Это вечное тупление в шезлонгах и барах!.. Дискотеки для престарелых под зажигательные когда-то ритмы!..

– А ты как бы предпочел отдохнуть?

– Не знаю. Однозначно не на море. Горнолыжный курорт? Этнографическая экспедиция в село Шушенское? Паломничество в Непал? Неверной дорогой Федора Конюхова через Тихий океан в байдарке?

– У нас с тобой любой разговор заканчивается ссорой. Мне это не нравится.

– Мне тоже.

Набираю номер подруги Эвы, бывшей эстонки. Эва единственная, кто хоть как-то в курсе моей ущербной личной жизни, начиная с девятого класса средней школы, когда я в промерзшем трамвае познакомилась с очень симпатичным парнем в летной форме, а на следующей неделе встретила его в своем дворе. Он пришел к товарищу, оказавшемуся моим соседом по подъезду, «это судьба» – сказал он и представился чинно: Дима. Разумеется, судьба, а что же это может быть еще, и мы колобродили с Димочкой четыре долгих года, потом совершенно неожиданно для всех поженились, страннейший поступок, если разобраться.

Дима органически не был способен произнести подряд более трех слов правды, если такое делать все же приходилось, он хирел и заболевал. Жизнь его состояла из мозаики вымышленных событий, воображаемых людей и сложного взаимодействия с ними, а неприлично реальная я плохо вписывалась во все это роскошество. Развелись мы с Димочкой очень скоро, ну просто через крайне малое время после того, как переехали в квартиру, якобы купленную им на деньги Министерства обороны. Он же, по приказу этого самого Министерства, полетел как бы совершать полеты в режиме большой секретности, в предгорьях Кавказа.

Я со счастьем обживала новый дом, обзаводилась яркой керамической посудой, любезной моему глазу в те времена. Через две недели на пороге появились неприветливые бородатые люди в свободных темных одеждах, не исключаю, скрывавших автоматы Калашникова или компактные УЗИ. Какая-то там у Димочки была гигантская афера и с деньгами Министерства обороны, и с нашей квартирой, в результате он ее не купил, а просто снял, причем даже не заплатив аванса.

Я в страхе, слезах и на четвертом месяце беременности оказалась в родительской кухне, откуда боялась выходить еще долго, очень долго. Рисковала только пробраться в туалет, да и то все перебежками, перебежками.