С. Михалков. Самый главный великан

В конце лета военные летчики вывозили из партизанского края осиротевших детей. Вместе с корреспондентами фронтовой газеты и я поехал на полевой аэродром встречать сирот.

Среди детей была дочь зверски замученного фашистами учителя из села Быстрый берег Белобелковского района Валя Петрова, двух с половиной лет. Фотокорреспондент П. Бернштейн сделал снимки. Когда снимки были отпечатаны, я попросил его дать мне портрет Вали Петровой, и девятого сентября 1942 года он появился на первой полосе фронтовой газеты Северо-Западного фронта «За Родину» с моими стихами:

Посмотри хорошенько на этот портретРусской девочки двух с половиной лет.Быстрый берег – лесная деревня звалась,Та деревня, где жизнь у нее началась,Где ее молодая крестьянская матьНаучила ходить и слова понимать,Где ее Валентиной с рожденья назвали.Где росла она, русская девочка Валя.Посмотри хорошенько на этот портретРусской девочки двух с половиной лет.Шоколадом маня, подзывая к себе,Немец бил ее плетью, ночуя в избе.Поднимал над землею за пряди волос,Вырвал куклу из рук и с собою унес.Это немцы ее «партизанкой» назвали.Это немцы отца у нее расстреляли.Разве сердце не скажет тебе: «Отомсти!»?Разве совесть не скажет тебе: «Не прости!»?Слышишь, матери просят: «Она не одна!Отомсти за таких же других, как она!»Посмотри и запомни, товарищ, портретЭтой девочки двух с половиной лет!

В ходе наступательной операции 4-го Украинского фронта по освобождению Крыма 2-я гвардейская армия восьмого апреля 1944 года освободила город Армянск. В это время мы с Эль-Регистаном находились при штабе 17-й Воздушной армии в Аскании Нова.

Одиннадцатого апреля 19-й танковый корпус с ходу взял Джанкой и пошел на Симферополь. Вслед за танками тем же путем двинулись и мы на нашем «джипе», в сопровождении двух автоматчиков.

По всему фронту развернулось преследование отступающего противника. Немецкие и румынские войсковые соединения были деморализованы. Отрезанные друг от друга и потерявшие связь войска плохо ориентировались в положении на фронте.

– Давай свернем налево к тому населенному пункту! – предложил я Габо, когда мы остановились на перекур.

Недолго думая, мы сошли с основной трассы, по которой еще утром прошли наши танки, и вскоре оказались на тихой окраине населенного пункта. Через несколько минут мы выскочили из переулка на небольшую площадь и резко затормозили – площадь кишела солдатами в зеленых шинелях. Группа румынских офицеров обратила на нас внимание.

Что делать? Еще мгновение, и мы в руках противника!

– Не глуши мотор! – только успел сказать Габо водителю, когда к нам уже приблизился пожилой румынский офицер.

Не успел он раскрыть рот, как Габо огорошил его по-французски:

– Какая часть? Кто командир?

Офицер растерянно, тоже по-французски, отрапортовал. Он хотел что-то спросить, но Габо приложил руку к козырьку и толкнул локтем водителя, тот понял, дал полный газ, и мы рванули в тот же переулок, из которого только что вынырнули. Одеты мы были в меховые летные куртки, на головах офицерские фуражки с «крабами». Только при внимательном рассмотрении можно было на них заметить красные звездочки. Наши солдаты были в плащ-палатках. А армянин Эль-Регистан был сам похож скорее на румына, чем на советского офицера. Его смелость и находчивость помогли нам избежать в лучшем случае плена.

– Это надо отметить! – сказал Габо, доставая флягу. И мы ЭТО достойно отметили по пути в Симферополь.

Через два дня столица Крыма была освобождена.

* * *

Официально Вена была взята тринадцатого апреля 1945 года. Четвертая Гвардейская армия под командованием генерал-полковника Н. Захватаева вела уличные бои, когда одиннадцатого апреля мы с Эль-Регистаном, в сопровождении двух автоматчиков, искали в аристократическом квартале Пратер место для ночлега.

Небольшие комфортабельные особнячки, покинутые наспех бежавшими хозяевами, зияли раскрытыми окнами. Двухспальные кровати, казалось, хранили еще тепло человеческих тел. Подушки пахли дорогими лосьонами. Предметы дамского туалета были разбросаны по комнатам. В шкафах висели немецкие военные мундиры с орденскими колодками вперемежку с вечерними дамскими платьями.

В одном из домов мы наткнулись на полулежавшего в кресле мертвого военного в форме войск «СС». У его ног на ковре валялся офицерский «Вальтер». На тахте, лицом вниз, лежала убитая выстрелом в висок молодая обнаженная женщина.

Видимо, не надеясь спастись бегством от стремительно наступавших гвардейцев Захватаева, эта немецкая пара покончила жизнь самоубийством.

Мы заняли соседний дом. На той же улице остановился и член Военного Совета армии генерал-майор Дмитрий Трофимович Шепилов.

Утром мы зашли к Шепилову. В одной из комнат наше внимание привлекла горка с коллекцией охотничьих ружей. Заядлый охотник, Эль-Регистан не удержался от восклицания:

– Дмитрий Трофимович! Да тут ведь у нас целый клад! Вам повезло! Смотрите, какие ружья! Какие трофеи!

– Я не занимаюсь на войне барахольством! – твердо ответил Шепилов.

В отличие от известных нам фронтовых генералов, Шепилов брезговал добыванием трофеев в освобождаемых от фашистов городах.

Из книги «Что такое счастье»[3]

Дары судьбы

Каким я был в двадцать три года, когда только-только входил в писательскую среду? Бедным и беззаботным, ездил по Москве на велосипеде, гулял в сандалиях на босу ногу и без устали сочинял стихи. Их уже начали печатать, и я поступил в Литературный институт, а по совместительству устроился в отдел писем газеты «Известия», изредка публикуя свои вирши и на страницах этой уже в те времена солидной газеты.

Конечно, аскетом, полностью отрешенным от мирских удовольствий, этаким «синим чулком» в брюках, я тоже не был. Молодость брала свое, мы с друзьями нередко застольничали, хотя и скромно по недостатку средств. Но поскольку этот вид развлечений весьма популярен в писательской среде, порой приобретая форму недуга, то сразу хочу сказать, что в роду Михалковых никогда не было, нет и, надеюсь, впредь не будет людей, не знающих меры по части рюмочных удовольствий. Это в полной мере относится и ко мне самому. В молодости я любил и умел быть навеселе, но знал меру – никогда и никто не видел меня в состоянии опьянения. Так было и в зрелые годы, да и сейчас я изредка поднимаю бокал, когда этому благоприятствует семейная или товарищеская обстановка.

Ну и конечно, кто в двадцать три года не ухаживает за девушками!

Помню, в Лнтннституте училась девушка по имени Светлана, к которой я испытывал нежные чувства, к сожалению, безответные. Однажды, пытаясь завоевать ее благорасположение, я сказал, что написал стихотворение, которое хочу посвятить ей лично. Причем поклялся напечатать его в завтрашнем же номере «Известий». Светлана, конечно, не приняла мои заверения всерьез. Зато я отлично знал, что делал, и вовсе не собирался нарушать клятву: стихотворение уже стояло в завтрашнем номере газеты, и мне оставалось лишь дошагать до «Известий» – совсем неподалеку! – чтобы изменить название стихотворения: первоначально оно называлось «Колыбельная», а я переделал его на «Светлана» и вставил это имя в текст.

На следующий день стихотворение было опубликовано – с соответствующим посвящением. Но этот «поэтический подвиг» не оказал никакого влияния на мои отношения со светловолосой Светланой. Тем не менее хочу привести его здесь, поскольку считаю его в художественном смысле удачным, оно нежное, лирическое, к тому же эта история имела самое неожиданное продолжение. Благодаря тому случаю я приобрел еще одного почитателя своих стихов, причем отнюдь не рядового.

СВЕТЛАНА

Ты не спишь,Подушка смята,Одеяло на весу…Носит ветер запах мяты,Звезды падают в росу.На березах спят синицы,А во ржи перепела…Почему тебе не спится?Ты же сонная легла!Ты же выросла большая,Не боишься темноты…Может, звезды спать мешают?Может, вынести цветы?Под кустом лежит зайчиха,Спать и мы с тобой должны.Друг за дружкой Тихо-тихоПо квартирам ходят сны.Где-то плещут океаны,Спят медузы на волне.В зоопарке пеликаныВидят Африку во сне.Черепаха рядом дремлет,Слон стоит, закрыв глаза,Снятся им родные землиИ над землями гроза.Ветры к югу повернули,В переулках – ни души,Сонно на реке АмуреШевельнулись камыши,Тонкие качнулись травы,Лес как вкопанный стоит…У далекойУ заставыЧасовой в лесу не спит.Он стоит —Над ним зарницы,Он глядит на облака:Над его ружьем границуПереходят облака.На зверей они похожи,Только их нельзя поймать…Спи. Тебя не потревожат.Ты спокойно можешь спать.Я тебя будить не стану:Ты до утренней зариВ темной комнате,Светлана,Сны веселые смотри.От больших дорог усталый,Теплый ветер лег в степи.Накрывайся одеялом,Спи…

Да, ни само стихотворение, ни специальное посвящение, ни удивительная быстрота, с какой оно было опубликовано, – ничто не произвело впечатления на предмет моего тогдашнего обожания. Но совершенно неожиданно этим стихотворением заинтересовался другой читатель. Меня пригласили в ЦК КПСС, и некий весьма ответственный сотрудник сообщил, что стихотворение понравилось товарищу Сталину, который поручил встретиться с поэтом, узнать, в каких условиях он живет, и, если потребуется, оказать ему помощь.

Видимо, вожди тоже подвержены отцовским чувствам: дочь Сталина звали Светланой, и он принял мое лирическое стихотворение близко к сердцу.

Поскольку эта глава названа мною «Дары судьбы», то читатель вправе подумать, будто тот случай я отношу к разряду неких судьбоносных подарков. Однако в действительности это не так. В моей долгой жизни много было подобного рода случайных удач – когда не надеясь ни на что, вдруг пожинаешь успех, и наоборот, роковых неудач – когда кажется, что вот-вот на тебя посыплется манна небесная, а на самом деле все оборачивается провалом. Такого рода случайные удачи я никогда не относил к подаркам судьбы, считая их обыкновенным везеньем и с усмешкой вспоминая при этом знаменитые слова, приписываемые то ли Гарибальди, то ли Наполеону: «Нет великого человека без везенья».

Но были в моей жизни и настоящие дары судьбы.

Один из них – встреча с Наташей Кончаловской, моей будущей женой, с которой мы прожили пятьдесят три года и были счастливы.

Наталья Петровна Кончаловская – внучка великого русского художника Василия Сурикова и дочь другого замечательного художника Петра Петровича Кончаловского.

Когда Ермак шел с Дона завоевывать Сибирь, в его отряде был казачий есаул по фамилии Суриков. Этот казачий род Суриковых поселился в Сибири и нес караульную службу. А в 1878 году потомок ермаковского есаула, ставший великим русским художником, Василий Иванович Суриков женился на француженке Елизавете Шарэ, жившей в Петербурге. От этого брака родилась Ольга Васильевна Сурикова, моя будущая теща, у которой неожиданное смешение кровей проявилось в сочетании «суровой твердости сибирских казаков с тонкостью восприятий и деликатностью предков французов». Именно так впоследствии писала о своей матери Наталья Кончаловская.

Отец Наташи художник Петр Кончаловский был сыном Петра Петровича Кончаловского, который возглавлял книжное издательство. Кончаловский-старший был человеком высокообразованным, дружил с Поленовым, Суриковым, Репиным, Васнецовым, Серовым, Врубелем, Коровиным. Его дом считался в Москве одним из очагов русской культуры, и именно здесь однажды познакомились Оля Сурикова и Петя Кончаловский, который впоследствии стал известным русским художником. Вскоре они поженились, и в 1903 году у них родилась дочь Наташа, моя будущая супруга.

Она была старше меня на десять лет и имела пятилетнюю дочь Катю от первого брака. Красивая зрелая женщина, Наташа уже успела пожить несколько лет в Америке со своим первым мужем. Ее брак с двадцатитрехлетним юношей явился полной неожиданностью как для ее родителей, так и для многих друзей.

Вокруг нее всегда кружился народ, в том числе и поклонники. За ней ухаживали и добивались ее благосклонности известные московские художники, поэты – среди них горячий, талантливый Павел Васильев. Одно из его стихотворений так и называется «Наталье».

Надо честно признаться: Наташа не хотела выходить за меня замуж – ее конечно же сбивала с толку разница в нашем возрасте. Но я ее любил, и она меня любила.

Наташа с детства получила отменное воспитание и образование. По ее воспоминаниям я знаю, что она «с младенчества привыкла шаркать по каменным плитам соборов и резным паркетам знаменитых галерей». Это сохранилось в ней до преклонных лет. Ее шарм был особого свойства, в нем словно присутствовал аромат давно ушедшего времени. Он ощущался во всем: в манере держать себя, в речи – чистой, безукоризненно грамотной, даже в интонации. Окруженная множеством поклонников, она вышла замуж за Алексея Богданова, сына крупного чаеторговца. При советской власти в 1928 году его направили представителем «Армторга» в Америку – вместе с ним уехала и Наташа. Она присылала родителям десятки писем, и одно из них я воспроизведу – во-первых, чтобы показать богатый внутренний мир автора этого письма, во-вторых, чтобы не очень-то обольщались современные нувориши, которые взахлеб восторгаются низкопробными образцами заокеанской культуры, а нашу культуру, русскую, ни во что не ставят.

В том письме Наташа писала:

«Сейчас у меня такой сумбур в голове, что я ничего не соображаю. Тут еще сыграло роль то, что у американцев все страшно бестолково устроено, например, рядом с рубенсовской картиной развешана такая американская пакость, что прямо стыдно смотреть. Вкуса у американцев нет совершенно, и они скверно воспитаны. Наши русские воспитаны много лучше… До чего же американцы тупы в музыке и до чего у них музыка бездарна, везде одни фокстроты. Вообще Америка так бедна в отношении искусств, так бездарна, что здесь тяжело жить. Здесь ничего не ценят, кроме долларов. В Нью-Йорке улицы по номерам, словно неживые. У каждой улицы должно быть название, тогда она живая, например, Кривой переулок, Кузнецкий мост, Неглинка или даже шоссе Энтузиастов. А здесь номера… И во главе всего – доллар. Ужасная страна, и здесь все общие интересы настолько мелки, что они невольно тащат книзу, а не кверху. Грустно и противно, когда наглотаешься этой гадости, и страшно хочется уехать».

За полвека нашей совместной жизни Наталья Петровна в целом не изменила своего отношения к заокеанскому образу жизни, хотя и признавала, что отдельные достижения высокой культуры в Америке есть. Но, повторяю, сам американский образ жизни был чужд ей, воспитанной на великих ценностях русской культуры, знакомой с шедеврами европейских музеев. Дочь и внучка больших художников, она была очень взыскательна. И это относилось не только непосредственно к культуре, но и к ее носителям – к людям.

А люди ее с юности окружали незаурядные. В дом Петра Петровича Кончаловского, находившийся в Буграх, в ста километрах от Москвы, приезжали погостить немало знаменитостей. Среди них писатели Алексей Толстой и Александр Фадеев, академик Петр Капица, пианисты Владимир Софроницкий и Святослав Рихтер, режиссеры Всеволод Мейерхольд, Сергей Эйзенштейн, Александр Довженко, Сергей Герасимов, актеры Иван Москвин и Борис Ливанов. Прямо там, в Буграх, Петр Петрович писал портреты некоторых из них. Например, известный портрет Сергея Прокофьева в белом плетеном кресле в саду.

Столь изысканное общество, конечно, наложило свой отпечаток на умозрения семьи Кончаловских. И вдруг – Наташа выходит замуж за долговязого детского поэта, который на десять лет моложе да вдобавок заикается. Помню, Ольга Васильевна, моя будущая теща, познакомившись со мной, воскликнула: «Господи, мы все начнем заикаться!» В обществе как-то легче воспринимается брак, если муж значительно старше жены, чем обратный вариант… Да и Ольга Васильевна, урожденная Сурикова, как уже сказано, не слишком одобряла сложившиеся отношения своей взрослой дочери с начинающим поэтом, ездившим по Москве на велосипеде. Зато Петр Петрович Кончаловский всегда весьма радушно принимал меня в своем доме и признавался, что ему нравятся мои стихи для детей.

Как я мог горячо полюбить женщину, которая была на десять лет старше меня? А я отвечу: «Самое главное – не глазами увидеть, все основное постигается только сердцем». Наталья Кончаловская уже при первом взгляде на нее поражала воображение – она была мила и очень обаятельна, а обаяние – это такая сила, с которой не поспоришь. Дается оно редким людям, и объяснить, что это такое, сложно. Что-то вроде гипноза? Пожалуй. Но обаятельным может быть и очень даже некрасивый человек… А если и красота, и обаяние, и ум, и остроумие, и превосходная образованность, и воспитанность еще дореволюционная, когда понятие «интеллигентность» подразумевало доброжелательность, учтивость, радушие?! Все это было присуще Наталье Кончаловской в высшей степени. С нее глаз не хотелось спускать… А если добавить к этому, что она была веселым, искристым человеком, то меня можно понять. Все яркое, талантливое, совершенное моя Наташа принимала близко к сердцу. И если мое новое стихотворение казалось ей удачным, она могла радоваться до слез. И ее мнение было для меня годы и годы решающим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

С. Михалков. Я был советским писателем. – М.: Издательство «ИН-СОФТ», 1992.

2

Редкой красоты женщина, Мария Александровна Глебова в молодые годы была замужем за сыном московского губернатора Г. Кристи, имела от него сына. В 1912 году с ней произошла драматическая история. В Новочеркасске были объявлены торжества по случаю трехсотлетия дома Романовых. В город приехал князь Трубецкой – потомок атамана, участвовавшего в выборе царя в 1612 году. Трубецкой приходился Михалковым дядей.

В Новочеркасске в поезде, которым приехали гости, произошло следующее: приревновав Трубецкого к своей жене. Кристи застрелил князя в купе спального вагона. Дело замяли. Мария Александровна развелась с мужем, и тот был вынужден уехать в Бессарабию.

3

Сергей Михалков. Что такое счастье. – М.: «Эксмо», 2007.