– Знаю, знаю, дон Педро. Я и сам побаиваюсь этого. Ах, если бы не вчерашний ураган, мы этой ночью могли бы спать уже в Балабиосской бухте! Одно только утешение и остается нам, что и Рамирес пострадал не меньше нас.

– Но могло случиться и так, что он еще не выходил в море. Тогда он нас нагонит, – предположил дон Педро.

– Не оспариваю и этой возможности, – сказал моряк. – Шхуна у него быстроходная, даже лучше моей злополучной «Андалузии». Но оставим пока в стороне все эти предположения и сосредоточим все свое внимание на настоящем.

С этими словами капитан достал из кармана морской бинокль и принялся осматривать все вокруг.

Несмотря на все усилия боцмана, плот временами сбивался в сторону, но в общем шел неплохо, хотя и был тяжело нагружен.

Море пока еще было спокойно. Лишь изредка с востока подкатывала длинная волна и, подхватив плот на свой высокий пенящийся гребень, сильно раскачивала его из стороны в сторону; при этом его составные части скрипели и трещали. Это были последние отзвуки пронесшегося ночью урагана. Экипаж ворчал на эти волнения, требовавшие напряженного внимания и отнимавшие время, которое матросы хотели использовать для ловли рыбы, ради чего вооружились гарпунами. В этих широтах водится рыба-меч, идущая большими стаями; если бы удалось поймать хоть одну их них, ужин был бы обеспечен.

Ни земли, ни кораблей не было видно. Только далеко впереди иногда мелькала утлая пирога туземных островитян. Не показывалось вблизи даже и рыбы. Изредка проносилась по небу стая морских птиц, но так высоко, что никакая пуля не могла их достать. Таким образом, надежда на необходимое пополнение скудных съестных припасов не оправдывалась.

Мина, убежденная, что всякая непосредственная опасность миновала, пришла в веселое настроение. Сидя под парусиновым навесом, устроенным специально для нее по распоряжению капитана, она беззаботно шутила с Эмилио, который нравился ей за его умение петь забавные песенки и рассказывать интересные истории из быта своей родной деревни. Когда же наступила темнота, девушка перешла в каюту, где для нее было приготовлено особое отделение, и спокойно заснула до утра.

В двенадцать часов следующего дня, тоже ясного и тихого, дон Хосе по сделанным им измерениям удостоверился, что плот прошел уже около тридцати миль. Скорость была удовлетворительная, и капитан беспокоился только относительно провизии. Ввиду сомнительности новой добычи провизию приходилось раздавать микроскопическими порциями. Каждый из семнадцати человек на плоту, не исключая и самого капитана, получал по сухарю, по сардинке и по небольшому куску солонины. К счастью, не было недостатка в пресной воде, хотя ее, ввиду тропической жары, и требовалось больше обыкновенного.

Вскоре после полудня ветер перекинулся в другую сторону, и плот теперь шел с большими затруднениями.

– Нас точно заколдовало, – говорил капитан не отходившему от него дону Педро, – рыбы и птицы бегут от нас, как будто чуя, что мы нуждаемся в них. Был попутный ветер, а теперь и он изменил, и мы должны ползти по-черепашьи.

– Да, по-видимому, нам придется поголодать, – заметил молодой человек.

– Похоже на то… Но хорошо еще, что у нас довольно воды. Без пищи еще можно провести несколько дней, а без пресной воды под этим раскаленным небом и дня не проживешь.

– Да. Но странно, что не показывается ни одной рыбы, между тем как ее здесь должно быть очень много.

– Вот погодите, скоро покажутся акулы. У них изумительное чутье на потерпевших крушение… К счастью, берег не так далек, чтобы не оставалось никакой надежды благополучно до него добраться. Как мы ни тихо ползем, а все же завтра будем на месте.

Эмилио в это утро был назначен наблюдать, не покажется ли где земля или парус. Юнга славился своим острым зрением. Бывали случаи, когда он невооруженным глазом видел то, чего не мог разглядеть капитан даже в бинокль.

Спустив ноги в воду и насвистывая что-то удалое, юнга, пользуясь тем, что возле него, на передней части плота, никого не было, по временам поднимал одну из досок настилки и доставал из-под нее по небольшому квадратику из пробкового дерева, на котором раскаленным железом была выжжена буква «А». Такие квадратики, так называемые доге, используются китоловами, которые бросают их в море, чтобы давать о себе знать друг другу.

– Авось, хоть один из этих значков дойдет куда следует, – бормотал он, пуская в воду такой квадратик. – Я за две недели уже немало пустил их. Погоди, старый черт, отплачу я тебе за твое любезное обращение со мной!

Только он хотел бросить еще один квадратик, как вдруг позади него раздался суровый голос:

– Что это ты тут делаешь, дрянной мальчишка?

– Ах, это вы, сеньор Ретон? – проговорил юнга, оборачиваясь и мастерски скрывая свой невольный испуг. – Видите, бросаю доге.

– Для чего?

– Чтобы посмотреть, не клюнет ли на нее рыба. Я бы ее сразу гарпуном. Это мне не впервой.

– А где же ты взял эту доге?

– Нашел среди разного хлама в трюме «Андалузии».

– Гм… Странно! Каким образом такие вещи могли попасть на борт «Андалузии»? Ведь это судно никогда не было рыболовным?

– Ну, этого я уж не знаю, – сказал юнга, ощерив свои блестящие острые зубы. – Вспомнил, что рыба бросается почти на всякую приманку, вот и вздумал попытаться, не выманю ли хоть одну рыбку на поверхность. Ни за что бы ей не удалось уйти от моего гарпуна. А какой был бы великолепный обед у нас сегодня, боцман, подумайте только!

– Ну ладно, старайся, – смягченным тоном проговорил старик и, успокоенный, возвратился на свое место. Жаль, что он не мог видеть, каким злобным взглядом проводил его юнга.

Плот медленно продвигался вперед в северном направлении, почти наперерез слабому ветру. Огромные валы продолжали набегать, хотя и гораздо реже, чем вначале. Немало хлопот доставляло экипажу удерживать плот в равновесии при натиске этих валов, но пока все обходилось благополучно.

Огненный шар солнца уже потонул в волнах, и ему на смену всплыла луна, заливая все необъятное водное пространство своим голубоватым сиянием. Но ни земли, ни паруса нигде не показывалось.

– Ой, ребята, – говорил боцман, качая своей лохматой головой, – боюсь, как бы завтра нам не пришлось потуже затянуть пояса!

– Да и мы подумываем об этом, боцман, – отозвался один из матросов, стоявших на вахте. – Что же это капитан наврал нам, будто до этой проклятой Новой Каледонии остается всего несколько десятков миль?

– А ты потише! – сердито осадил его боцман. – Наш капитан не из таких, чтобы обманывать. Он не мог предвидеть, что придется перебираться на плот.

– А за каким дьяволом его понесло сюда, в эти проклятые места? Разве ему не известно, что случилось здесь с «Медузой». Знать, ему захотелось, чтобы и мы испытали участь экипажа «Медузы»?

– Да ты чего это разошелся сверх меры, Педро? – прикрикнул Ретон. – Смотри, как бы не угодить тебе за это в трюм!

– Ну, вы сейчас же и на дыбы, боцман! Слова вам нельзя сказать. Нам бы только хотелось знать, чего еще мы должны ожидать.

Какой-то странный звук, особенно резкий, словно металлический свист, разнесшийся по морю, прервал слова матроса.

– Это еще что такое? – вскричала команда, бросаясь на переднюю часть плота, где находился на часах Эмилио.

– Это морской черт, а то что же еще! – насмешливо проговорил юнга. – Слышите, боцман, черт собственной персоной плывет прямо на нас?

– Замолчи ты, пустомеля! – прикрикнул на него старик. – Дай прислушаться.

– Должно быть, это нам только показалось, – шепотом заметил матрос Педро. – А может статься, и птица какая-нибудь.

– Ш-ш! – зашипел и на него Ретон, вытянув шею. – Вот опять… Действительно, послышался такой же свист, только еще продолжительнее и яснее, чем в первый раз.

– А, теперь понял! – вскричал боцман. – Это дюгонь. Слава богу, теперь мы не умрем с голоду!

И старик от радости даже подпрыгнул на месте.

– Да, если удастся поймать эту «рыбку», – подтвердил его подручный Алонсо. – Неприятно вот только то, что придется есть ее сырой: на плоту ни варить, ни жарить нельзя.

– Ну, мы теперь с аппетитом поедим и сырого, – заметил боцман. – Главное то, что судьба посылает нам сразу кусочек мяса в несколько сотенок килограммов.

В третий раз повторился странный свист и одновременно с ним метрах в сорока от носа плота из волн поднялось огромное черноватое тело, далеко разбрызгивая вокруг себя белоснежную пену.

– Ребята, беритесь за винтовки и цельтесь вернее! – вскричал боцман. – Старайтесь! Кому удастся подстрелить эту добычу, тот получит двойную порцию.

Алонсо достал из привинченного к плоту водоупорного ящика четыре длинноствольные винтовки, по числу людей, находившихся в это время на вахте.

– Все уже заряжены, – сказал Ретон, раздавая оружие. – Полагаю, мой выстрел окажется самым верным, немало я за свою жизнь ухлопал таких морских обитательниц. Жаль только, что эти винтовки без разрывных пуль, с ними было бы еще лучше.

Дюгонь, или морская корова, отличается особой формы головой, снабженной на месте носа отростком, похожим на трубу или хобот. «Рыба» эта – млекопитающее и довольно часто встречается в экваториальных морях и под тропиками. Некоторые из дюгоней бывают весом шестьсот килограммов, но чаще попадаются от четырехсот до пятисот килограммов. Мясо дюгоня нежное и вкусное, вроде телячьего. Разумеется, если бы удалось запастись такой «рыбкой», экипажу капитана Ульоа нечего было бы бояться голода.

Чудовищная «рыбка», словно чуя опасность, только на мгновение показывалась над водой, а затем снова скрывалась в волнах. Выставляя свой необычный нос, она каждый раз издавала тот резкий свист, который и привлек к ней внимание моряков.

– Никогда я не слыхал, чтобы морская коровка так свистела, – говорил боцман, стоя с винтовкой наготове. – Должно быть, эта милашка ранена или влюблена.

– Влюблена! – со смехом повторил Алонсо. – Уж вы скажете, боцман!

– Ну да, ищет себе пару, но не находит, вот с досады и орет благим матом. Старые люди говорят, что в таких случаях все китообразные выходят из себя и свищут так, что хоть уши зажимай. Впрочем, может статься, она ревет и от боли.

– Вот это вернее, – сказал Педро.

– Почему ты так полагаешь? – спросил боцман.

– Потому, что ее кто-то преследует в воде.

– Ну, преследовать дюгоня, кроме акулы, некому. Если ты не ошибаешься, что ее преследуют, то нам этой добычи не видать как своих ушей: акула своего не упустит.

– А мне кажется, что ее преследует не акула, а какие-то еще более крупные рыбины, – возразил Алонсо, забравшийся на бочку, чтобы иметь более полный обзор. – Их там много ворочается. Временами показываются головы, не похожие на акул, – этих я хорошо знаю.

– Да, теперь и я вижу, – заявил боцман. – До сих пор мне казалось, что это просто отражение луны в воде, а между тем это глаза.

Чудовище вдруг испустило такой неистовый, пронзительный и протяжный – уже не свист, а прямо рев, что даже все спавшие на плоту проснулись и поспешили узнать, в чем дело.

– Что тут такое? – осведомился капитан у боцмана.

– Да вот впереди нас морскую корову преследует стая акул или еще каких-то неприятелей. Должно быть, здорово попало бедняжке. Наверное, это был ее предсмертный крик, – пояснил Ретон.

Капитан распорядился сесть на весла и как можно скорее продвинуть плот к тому месту, где разыгрывалась морская драма. Он хотел предупредить пожирание добычи охотившимися за ней преследователями.

Все четырнадцать человек команды принялись усердно работать веслами, чтобы ускорить ход тяжелого плота. Рев дюгоня повторился еще несколько раз, но все слабее и слабее и наконец совсем замер.

– Ишь ведь сколько времени боролась, – заметил боцман. – Но теперь уже конец.

– Пожалуй, мы не поспеем вовремя, – сказал капитан, – плот идет слишком медленно, а охота удаляется от нас. Приналягте еще, ребята!

– И так из последних сил стараемся, капитан, – пробурчал кто-то в ответ. – На голодное-то брюхо не очень поработаешь. Руки почти не действуют.

Дон Педро и его сестра тоже появились из каюты, заинтересовавшись этим, можно сказать, сенсационным событием.

– Ба, да это рыба-меч! – вдруг вскричал дон Хосе, вглядевшись в то место, где кипели пенистые волны. – Ну, в этом удовольствия мало.

– А что это за рыба? Почему у нее такое странное название? – полюбопытствовала девушка.

– Потому что природа снабдила ее орудием, очень похожим на меч, и она им пользуется не хуже самых опытных воинов, – пояснил дон Хосе. – Вообще эта рыба – одна из самых опасных, но вместе с тем и вкусных.

– Ишь ты, какое дело, – удивился старый боцман, хлопнув себя ладонью по бедру. – Сроду не видывал и не слыхивал, чтобы на дюгоня нападали другие рыбы, кроме акул.

– Ну а мне это давно уже известно, – сказал капитан. – Еще отец рассказывал об этом, да и сам я не первый раз вижу охоту меч-рыбы на дюгоней. Брюхо у этих китообразных мягкое, и меч-рыбе ничего не стоит пронзить его одним ударом, подкравшись снизу. Кстати сказать, меч-рыба так же падка на человеческое мясо, как акула, и ее надо очень остерегаться. Она всегда ходит стаями, и если нам удастся попасть в середину стаи, то в провизии недостатка не будет.

– Капитан, никак там сызнова начинается баталия? – вскричал боцман, указывая рукой немного в сторону от места, где перед тем шла битва между морскими чудовищами.

Старик был прав: метрах в десяти по правому борту плота вода снова зашумела, образуя огромные пенистые волны, в которых мелькало множество голов и хвостов, покрытых блестящей чешуей.

– Гм, – продолжал он, – должно быть, к «мечам» пришла другая рыба, оспаривая добычу. Но какая именно? Не пожалел бы целой трубки табаку, чтобы узнать это.

– И без этой жертвы сейчас узнаешь, мой бравый Ретон, – сказал дон Хосе. – Потерпи немного. Видишь, подходим к месту.

Команда добросовестно работала веслами. Матросы отлично понимали, что наградой им будет избавление от голодной смерти, которая пугала моряков больше, чем быстрая гибель при какой-нибудь катастрофе. Добыча дюгоня могла обеспечить им надолго пропитание.

Близ берегов Новой Каледонии водится немало китообразных, длиной от пяти до шести метров, при обхвате в три метра. Туземные дикари, не менее свирепые, чем те, которые обитают на Соломоновых островах, на Новой Ирландии и Новой Британии, яростно охотятся за дюгонями и стараются по возможности схватить их живыми, чтобы потом похвастаться своей храбростью и ловкостью. Для этого они вплавь окружают то место, где заметили дюгоня, шумом и криками заставляют «рыбу» подняться на поверхность воды, ловят ее за хвост и за широкие плавники и тащат на берег, где и умерщвляют каменными топорами. Этот способ охоты распространен у всех островитян Тихого океана.

Вскоре плот благодаря дружным усилиям команды оказался возле места новой морской битвы. На этот раз сражение происходило между меч-рыбами и акулами.

Из бушевавших в этом месте волн показывались то огромные головы с чудовищными разинутыми пастями, снабженными рядами треугольных острых зубов, то яростно размахивавшие во все стороны чешуйчатые хвосты, то нечто вроде длинных черных мечей, со свистом разрезавших воду. Волнение моря здесь было так же сильно, как в хорошую бурю, и плоту приходилось очень осторожно маневрировать, чтобы не быть опрокинутым или залитым водой.

Сцепившиеся враги стоили друг друга. Меч-рыба хотя и не может равняться с акулой ни величиной, ни силой, зато превосходит ее быстротой и ловкостью движений, а главное, крепостью и силой своего орудия, давшего ей прозвание.

Белые гребни крутящихся волн были покрыты полосами крови, но другого следа от дюгоня не было видно. Должно быть, прожорливые морские чудовища уже успели растерзать и проглотить добычу. Взбешенные неудачей матросы яростно колотили чем попало по головам и спинам барахтавшихся вокруг акул и меч-рыб, надеясь вознаградить себя добычей хоть одного из этих чудовищ. Но морские обитательницы извивались в воде с такой быстротой, что не представлялось никакой возможности попасть в них даже гарпуном, а стрелять в этот момент и совсем было бы бесполезно.

Вдруг один из матросов по имени Кардосо, стоявший на самом краю плота, был сбит с ног какой-то темной с серебристым отливом громадной массой и издал раздирающий душу вопль. Стоявшие вблизи товарищи поспешили к нему на помощь и принялись колотить чем попало висевшую на нем массу. Кардосо отчаянно бился, продолжая испускать нечеловеческие вопли, постепенно переходившие в тяжелое хрипение.

– Вы что же это, негодяи, – загремел капитан, думая, что тут происходит убийство, – товарища убивать?!

И он выхватил из-за пояса револьвер.

– Бог с вами, капитан, разве вы не видите, что на Кардосо насел «меч»? – возразил Алонсо. – У бедняги пробита грудь, и он, должно быть, уж умирает.

Наконец чудовищная рыба, пораженная несколькими ударами ножа в наиболее чувствительное место, перестала шевелиться, но и ее жертву уже нельзя было спасти: длинный и острый меч чудовища пронзил беднягу насквозь, задев сердце и легкие; смерть его была неизбежна.

Меч-рыба оказалась одной из самых крупных: она имела в длину более трех метров и весила около двухсот килограммов. Эти морские хищники очень опасны, когда раздражены, и случаи вроде описанного нередки среди рыбаков тех побережий, где водится меч-рыба. Она не боится ни акулы, ни даже кита, легко распарывая им брюхо своим страшным орудием.

Наверное, той меч-рыбе, которая свалила злосчастного Кардосо, пришлось бы окончить свое существование и без постороннего содействия, потому что ее орудие застряло в позвоночнике матроса, и она была не в состоянии вытащить его обратно. Бывает, что на подводных частях деревянных кораблей находят повисшими по нескольку штук мертвых этих чудовищ, в слепой ярости или от жадности вонзивших в них свое страшное жало.

Когда мертвое чудовище было снято с умиравшего, дон Хосе, сильно потрясенный этим несчастным случаем, стал принимать меры, чтобы остановить кровь, потоками лившуюся из огромной раны.

– Не трудитесь. Напрасно. Умираю… – еле слышно лепетал умирающий, устремляя на капитана потухающий, но благодарный взгляд.

Это был красивый, мужественный малый лет двадцати пяти, и дону Хосе было очень жаль лишиться его, да еще таким ужасным образом.

– Дай Бог, – продолжал умирающий, напрягая последние силы угасающей жизни, – чтобы моя смерть послужила на пользу бедным товарищам, без этого случая им не овладеть бы рыбой, и…

Хлынувший изо рта новый поток пенистой крови заглушил последние слова несчастного. Голова его, покоившаяся на плече у боцмана, стоявшего возле него на коленях, бессильно повисла, все тело вздрогнуло и вытянулось.

– Готов, – проговорил дон Педро, утирая набежавшие на глаза слезы.

Дон Хосе молча кивнул головой.

– И как нарочно, он был одним из лучших среди нас, – сказал боцман, делая разные гримасы, чтобы скрыть свое волнение, проявлять которое ему, старому морскому волку, казалось неприличным.

Поднявшись на ноги, он поспешил в каюту и принес оттуда кусок парусины, которым и прикрыл покойника, между тем как столпившиеся вокруг товарищи погибшего совершали над ним молитву, к которой присоединились и все остальные.

– Дурное предзнаменование для нашего предприятия, – заметил дон Педро, удаляясь вместе с капитаном на другой конец плота.

– Хорошо, что вы не сказали этого при матросах, – сказал дон Хосе. – Это бы их окончательно обескуражило, и тогда действительно можно было бы ожидать всего худшего. Будем надеяться, что этим несчастьем и окончатся наши испытания. Немного погодя я прикажу похоронить этого беднягу. А пока пусть товарищи поплачут над ним и помолятся за упокой его души.

– А мне кажется, что этим дело не кончится, – стоял на своем молодой человек. – Какое-то тяжелое предчувствие давит мне грудь. Боюсь, не напрасно ли мы с сестрой затеяли эту опасную игру… Не можете ли вы, дон Хосе, сказать мне, по крайней мере, где мы теперь находимся?

– Полагаю, что недалеко от Новой Каледонии. В полдень сделаю измерения, и тогда мы узнаем в точности, сколько еще осталось до бухты. Может статься, что мы миль на двадцать или на тридцать уклонились в сторону от прямого курса, но это не страшно: стоит ветру подуть с востока – и мы в несколько часов исправим это положение.

– А если дон Рамирес теперь уже на месте?

– Так что же? Потягаемся с ним и возьмем свое. У него такой сброд на судне, который едва ли сумеет дать нам сильный отпор. При первом же нашем натиске все попрячутся. Талисман-то у вас цел?

– Цел, дон Хосе. Не беспокойтесь Я берегу его как зеницу ока.

– Да, берегите. Без него нам действительно придется плохо.

Во время этой беседы они подошли к каюте, на пороге которой сидела девушка, закрыв лицо руками. Услыхав шаги приближавшихся, она подняла голову и сквозь слезы коротко спросила:

– Умер?

– Увы, сеньорита, да! – ответил капитан. – Никто из нас, моряков, не застрахован от такого конца. Дон Педро, успокойте свою сестру, а я пойду распорядиться относительно отдачи последнего долга бедному Кардосо. При восходе солнца мы, может быть, уже увидим вершины Голубых гор. Не огорчайтесь, сеньорита, а главное, не унывайте.

Взяв сестру за руку, дон Педро увел девушку в ее помещение и уговорил прилечь, после чего забрался в свою койку и вскоре тоже крепко заснул.

Рыба вокруг плота исчезла; вызванное ею волнение прекратилось, и плот тихо продвигался вперед.

Когда горизонт с востока окрасился пурпуром утренней зари, дон Хосе отправился в свое отделение каюты, чтобы взять там подзорную трубу, с помощью которой собирался делать наблюдения. Труба эта лежала в большой деревянной шкатулке, никогда не запиравшейся, вместе с запасным компасом, секстантом, хронометром и другими приборами.

– Что за странность? – пробормотал он, открывая шкатулку и протянув руку за трубой. – Не слыхать тиканья хронометра. Не мог же он остановиться сам собой? Я всегда аккуратно завожу его.

Дрожавшей рукой моряк дон Хосе схватил часы и приложил к уху. Они стояли. Он побледнел и испустил сквозь крепко сжатые зубы проклятие. Остановка хронометра лишала его возможности делать правильное измерение долготы и широты данной местности. Простояв некоторое время как в столбняке, дон Хосе положил хронометр обратно в шкатулку и вынул секстант. Но взглянув на этот инструмент, он в бешенстве топнул ногой и снова выругался: стекла секстанта были разбиты и их осколки валялись на дне шкатулки.

– Это явное предательство! – прошептал он побледневшими губами. – Но кто мог это сделать? Почти всех своих людей я знаю по нескольку лет и не имею никакого основания подозревать кого-нибудь из них. И, во всяком случае, кому из экипажа могло прийти в голову портить инструменты, с помощью которых его капитан ориентируется в море?

Выскочив из каюты, дон Хосе одним взглядом окинул плот. Весь экипаж находился возле тела погибшего товарища. Один только Эмилио сидел на корме, нагнувшись над водой, словно собираясь ловить рыбу.

– Ретон! – крикнул капитан.

Боцман со всех ног бросился к своему командиру.

– Что прикажете, капитан? – спросил он.

– Попроси ко мне дона Педро – он, по всей вероятности, у себя, – и приходи вместе с ним.

– Но что с вами, капитан? У вас такой расстроенный вид.

– Сейчас узнаешь. Ступай!

– Слушаю, капитан. Сейчас.

И старик поспешно отправился за молодым человеком, между тем как дон Хосе, вернувшись в свою каюту, снова достал хронометр и посмотрел на стрелки, которые показывали без двадцати минут одиннадцать.

– Значит, это было сделано ночью, – пробормотал капитан, с силой сдавливая в сжатой руке хронометр.

V. Неразрешимая загадка

Лицо капитана было так искажено, что у дона Педро упало сердце, когда он взглянул на него.

– Боже мой! Что случилось, дон Хосе? – вскричал молодой человек. – Я никогда не видел вас таким.

– Погодите немного, дон Педро, – перебил его капитан. – Ретон, кто этой ночью стоял на часах до одиннадцати часов?

– Я, капитан.

– Да не один же ты? Кто еще был с тобой?

– Трое матросов и юнга.

– Ты где стоял?

– У руля.

– А остальные?

– По боковым сторонам плота.