Зигзаги времени. Книга 3

Послушай, дед, ты заткнешься, или я лишу тебя голоса. и ты будешь у меня немой! А что, тебе даже будет лучше, люди убогих любят, всегда корку хлеба заработаешь!

Тьфу на тебя, ирод! – сплюнул дед и обиженно замолчал.

К вечеру я, измотанный, все же закончил его лечение. Старик, почувствовав себя здоровым, все ж отблагодарил меня, достал бутыль мази от комаров: «Еще не раз спасибо скажешь!» – буркнул он и сунул мне ее в руки. Мы ее уже испробовали, когда шли по болоту, действовала хорошо, хоть и воняла дегтем. Отказываться я даже не думал, всякий труд требует вознаграждения, а я потрудился хорошо. Дед стал собирать свой сидор, стараясь не наступать в лужу крови, что натекла из убитого.

Давай, милок, собирайся! Вдруг их хватятся, все ж вечереет. Наташка, их маменька, скандальная баба! Шум может такой поднять… Кровь убрать не успеем, поэтому придется сжечь избу вместе с телами.

Второй полицай еще жив, я его допросить хотел!

Ну, что же, мы его допросим вначале, а потом к брату отправим. – передергивая затвор у винтовки, произнес мрачно дед.

Мы вышли во двор, где лежал связанный полицай. Лицо у него было в крови от рассеченной головы, но он был в сознании, а это главное.

Говорят, вы ловите окруженцев и коммунистов, а потом сдаете немцам? – доставая кинжал, спросил я.

Нет, у нас сейчас только летчик, его неделю назад сбили над Маневичами, и он пробивался на восток. В сарае запертый сидит. – испуганно отползая, затараторил он. – Не убивай, начальник, я все тебе расскажу! Я даже с бургомистром в Ровно знаком, вожу ему сало, мясо, колбасы. У меня даже пропуск в город есть, сам бургомистр выписал, никто телегу не проверяет! – он с надеждой смотрел на меня, пожалеет его грозный начальник, а ли нет.

Я подошел и развязал его.

Иди. брата похорони. А ты, дед, приберись в хате, нечего ее жечь, тебе и внучке еще жить где-то надо будет.

Пока полицай копал могилу под моим присмотром, дед вымыл пол от крови и прибрался. Убитый лежал возле ямы, которую копал его брат. В хате уже ничто не напоминало о драме. Домотканая дорожка, пропитанная кровью полицая, была брошена поверх убитого и зарыта вместе с ним. Дед достал из-под матраца на кровати новую дорожку и положил ее на место старой. Это был последний штрих. «Моя Маша ткала их для детей, как приданое, да не дождалась, умерла от «испанки»!» – вздохнул тяжко старик.

Замаскировав могилу, чтобы не бросалась в глаза, я ввел гипнозом в транс полицая, приказав ему подчиняться во всем мне, после чего он сел в телегу и повез нас к себе за летчиком. В телегу положили подсоленную дедом тушу свиньи, оружие, сидор деда, да и мои вещи. Все это от греха прикрыли сеном. Будем надеяться, что немцы не привяжутся к нам, все ж полицай везет, а у него документ от самого бургомистра. Телега, громыхая колесами, по пылила к селу, где томился летчик. Село было небольшое, расположившись вдоль реки, с извилистой улицей. Посреди села стояла небольшая деревянная церковь, рядом с ней крепкий крестовой дом с высоким крыльцом, под которым висел фашистский флаг. По-видимому, раньше здесь была колхозная контора, а сейчас обитал староста, да полицаи. Вон двое сидят на ступеньках и лузгают семечки, на рукаве белеют повязки. Увидев нас, лениво поднялись и подошли к телеге.

Привет, Андрюха! А где Серегу потерял? – спросил мордастый полицай.

Где-где! Поехал дальше поросят искать по хуторам, от вас же толку нет! Только самогонку жрать, да девок тискать! – хлестанув лошадь вожжами со злостью произнес он.

Лошадь тронулась, и вскоре мы подъехали к его дому. Открыв ворота, он загнал телегу во двор. На крыльцо вышла мать.

Андрюша, ты кого это привез? И где Сережа? – поднося руку к глазам, прикрываясь от яркого солнца, она пыталась нас разглядеть.

Свои, мам! Бывшие «заготовители» мяса, обсудим, по рукам хлопнем! Ты лучше на стол накрой, а Серега через неделю появится, в город поехал!

Мать ушла в дом, мы же направились в сарай. В углу на соломе лежал связанный лейтенант. Единственным глазом (второй заплыл от удара) он злобно смотрел на нас, что-то шепча разбитыми губами.

Успокойся, лейтенант, свои! Капитан Федоров, а это дед, партизан, сейчас переоденешься, и будем пробираться к нашим. Полицай нас выведет, а там судить его будем. Неси одежду летчику! – повернулся я к полицаю.

Тот кивнул и кинулся в дом. Вскоре он с узлом одежды вернулся обратно. Развязанный лейтенант пил с жадностью воду из фляги, которую ему дал дед. Струйка воды стекала ему на грудь, но он не замечал, пока не опустошил емкость.

Два дня ни есть, ни пить не давали сволочи! – злобно взглянув на полицая, произнес он.

Что с ногой, лейтенант? – спросил я, видя, как он морщится при попытке встать.

Не знаю, по-видимому, перелом, когда прыгнул с парашютом.

Снимай-ка портки, парень! – произнес дед, забирая у него фляжку из-под воды. – Посмотрю, что у тебя с ногой.

Лейтенант с трудом снял галифе. Нога в голеностопе распухла, дед внимательно ощупывал ее, потом, ухватившись, резко, с поворотом, дернул за ногу. Лейтенант вскрикнул и потерял сознание от острой боли.

Вывих у него был, сейчас очнется, а через два дня все пройдет, или раньше, если вы со Сварогом поможете. – проговорил дед, накладывая тугую повязку на ногу лейтенанту.

Мы перенесли лейтенанта в телегу и прикрыли сверху сеном. Полицай вывел повозку со двора, и мы по пылили в сторону болота, где была гать на наш остров. Дед, держа вожжи, изредка подгонял лошадь, та отмахиваясь хвостом, слегка прибавляла ход, но тут же снова переходила на неторопливый шаг. Полицай шел рядом с телегой, изредка поправляя на плече винтовку (патроны я у него изъял), все ж «власть». Дорога петляла через сосновый лес, колеса подпрыгивали на корнях от вековых сосен, дребезжа и поскрипывая всей тележной конструкцией. Запах смолы, разогретой на солнце, перемешивался с запахом лесных трав, хвоей, и все это было сдобрено щебетаньем птиц и стрекотаньем кузнечиков. Солнце ласкало лицо своими лучами, и казалось, что нет ни войны, ни смертей в этой лесной глуши. Аромат, казалось, одурманивал и навевал сон, лишь толчки на кочках не давали заснуть, да вечно надоедливые пауты так и кружили над нами и лошадью.

Неожиданный выстрел разорвал лесную тишину. Полицая бросило от удара пули на телегу, и он сполз на землю. Я залег за колесом, только дед невозмутимо сидел с вожжами на телеге. Из леса раздался голос.

А ну, сволочи продажные, бросай оружие, а то всех перестреляем!

А мы оружия не имеем, милок! Полицая вы убили, а мы селяне, едем в город! – спокойно произнес дед.

А второй чего разлегся? Вставай и подымай руки, а не то сейчас пулей пощекочу!

Я встал и поднял руки, из-за кустов вышел молодой красноармеец с трехлинейкой. Подойдя к полицаю, он поднял его винтовку, закинув свою за спину.

Зря, у него тоже патронов нет, вот они. – я достал из кармана плаща горсть винтовочных патронов. – Да ты успокойся, мы не полицаи!

Видя, что парень начал пятиться обратно к лесу, я скинул плащ, показывая капитанскую форму и, главное, кобуру с оружием.

Вы кто? – продолжая держать нас на прицеле, прошептал солдатик, понимая, что патронов нет.

Свои, парень, свои! Садись, подкрепись, вон как исхудал. – пригласил его дед, освобождая возле себя место на телеге.

Достав узелок с едой, он развязал его, выставляя на свет пол каравая хлеба, четверть молока, кусок сала и десяток вареных яиц. Сглотнув слюну от голода, солдатик уселся на телегу, сложив туда же винтовки. Главное, хоть на лейтенанта не кинул их.

Он успевал между приемами пищи кое-что рассказывать. Их рота оставалась прикрывать отход батальона возле брода у реки Иски. Мосты были взорваны, и немцы должны были пройти именно здесь. Рота была укомплектована четырьмя «максимами» и пятью ручными пулеметами.

Была и артиллерия, правда,всего лишь «сорокапятка», но мы и ей рады были. Зарывались мы в землю старательно, зная, что родная земелька спасет и от пуль, и от осколков. От гимнастерок разве что пар не шел, так яростно мы вгрызались в землю. Стояла тишина, лишь где-то грохотало далеко за горизонтом, а у нас шумела река на перекате, пели птицы в ивняке, стрекотали цикады, и гудели над мокрыми спинами комары. Утром с восходом солнца над нами закружила немецкая «рама». Сбросив над позициями листовки с призывами «бей коммунистов и комиссаров-жидов», «рама» под пулеметным огнем улетела, но ей на смену прилетели «юнкерсы», которые полчаса утюжили наши окопы. Как только стихли разрывы бомб, ударила немецкая артиллерия, и роты просто не стало. Нас осталось из нее девять человек, а прорвались в лес только шесть. Несколько дней мы блуждали по лесу, оголодали, но когда сунулись в одну деревню, чтобы попросить продукты, нарвались на полицаев. Те с собаками организовали на нас настоящую охоту. Пришлось разбегаться в разные стороны, больше из ребят я никого и не встретил. А когда увидел вашего полицая, решил, что меня нашли, но хоть еще одного, да захвачу с собой на тот свет. Вот так и получилось как-то! Похоже, своего пристрелил?

Да нет, правильно пристрелил! Если не ты, то нам пришлось бы позднее его кончить! Ешь давай, а то впереди болото, оно из тебя все силы вытянет. – проговорил дед.

К вечеру мы подъехали к болоту и встали лагерем под деревьями, на сухом пригорке. Выкопав ямку, развели костер, чтобы вскипятить чаю и сварить кулеш. Отсветы от костра прикрыли брезентом, да и ямка не давала заметить костер в ночи. Дед разложил по глиняным чашкам кулеш, передал толстые ломти хлеба, розовые куски подкопченого сала, несколько луковиц и чай с травами. Лейтенант и солдатик попросили добавки, которую дед с удовольствием им наложил. «Оголодали, касатики!» – как курица над цыплятами ворковал он над ними, подкладывая им то сало, то кусочек сахара к чаю. Вскоре у них от усталости стали закрываться глаза, и я их отправил в телегу на сено, укрыв куском брезента.

Ну что, дед, переносимся на остров, пока ребята спят! А то нехорошо их пугать.

Подожди, я хоть посуду соберу! – спешно собирал он чашки, котелок, мешки с провизией.

Как только он присел на телегу, я повернул браслет, и мы оказались на краю острова, куда должны были выйти по гати. Идти в темноте к бункеру было рискованно. Часовые встретили бы нас огнем, да и не понятно, кто может шляться ночью возле объекта. А так, вначале застрелят, а потом уж будут разбираться. Поэтому развели костер и стали ждать рассвета. Комары были возле болота озверевшие, пришлось намазаться мазью, что дал дед. Он же покуривал свой самосад, насмешливо наблюдая за моими потугами в борьбе с гнусом. Затем встал и развел несколько дымокуров, чтобы отгоняли дымом комаров от коня и от нас. Легкий дымок накрыл нас как шатром от надоедливых комаров. Я завернулся в шинель и прилег у костра, вскоре глаза сомкнулись от усталости, и крепкий сон сморил меня. Проснулся я от щелканья затвора. Краешек солнца уже окрасил красным болото и деревья на острове. Костры погасли, я рядом стояли, направив на нас винтовки, четверо красноармейцев. Я встал, скинув шинель. Окинув меня взглядом, один из них, отдав мне честь, отрапортовал:

Товарищ капитан! Сержант Бажин с группой охранения гати. За время дежурства происшествий нет.

Вольно, Анатолий Иванович! Не узнал сразу, а?

С повышением Вас, Андрей Иванович. – оглядывал он мою новенькую форму с капитанскими «шпалами».

Давай, веди нас, сержант, на базу, а то мы завтрак прозеваем. А это святое дело, вовремя подкрепиться! – усмехнулся я.

Да мы вас ждали с другой стороны, там всегда сидит наблюдатель у лодки! А это кто с Вами, товарищ капитан? – кивнул он на летчика и красноармейца.

Наши это, Анатолий Иванович, наши!

Солдатик, придерживая летчика, тронулся по тропинке между деревьями за мной и Бажиным. Дед же стал сгружать из телеги продукты и оружие на плечи охранников. От свежего мяса никто не отказывается.

Х Х Х

Капитан встретил нас радостно. Раны зажили, и он рвался в бой, особенно когда я рассказал о наших стычках с немчурой, о том, как бились его бойцы. Выпили за погибших, помянув их добрым словом, я передал ему их личные вещи.

После он познакомился с летчиком и красноармейцем, приказав после чего зачислить их на довольствие.

Товарищ капитан! Разрешите обратиться. – летчик смущенно спросил. – Я видел у вас самолет, он исправный?

А это мы хотели у тебя спросить, товарищ лейтенант! Ты же летчик, вот тебе и доверим этот аппарат. Бери сколько надо тебе людей, и чтобы к вечеру я знал о его состоянии!

Есть! Товарищ капитан! – развернувшись, он вышел, чуть прихрамывая.

Надо сегодня еще посмотреть его ногу. Мы же с капитаном, расстелив карту района, стали смотреть, где мы можем сильнее всего нагадить проклятой немчуре.

Нет, без разведки мы ничего не сможем! – отхлебывая чай, произнес капитан.

Мы взорвали вот этот мост. – показал я на карте. – Значит с запада на этом железнодорожном узле должны скопиться идущие на восток эшелоны, и если мы их уничтожим, то очень, слышь, капитан, очень поможем нашим!

Как и с кем? У меня всего два с взвода, с натяжкой наберется. Оружие и боеприпасы есть, а люди? – он с досадой махнул рукой.

Подожди, капитан! А если по рации вызвать наши самолеты и разбомбить к «такой» матери этот железнодорожный узел? – спросил я, хотя какая-то шальная мысль у меня появилась в голове.

Нет у нас связи! В эфире одни немцы, а до наших рация уже и не достает!

В общем, я так думаю, посылаем разведку, чтобы тихо все «обнюхали» вокруг этого узла, да на обратном пути пусть заминируют «железку». Это на тот случай, если нам не удастся разгромить железнодорожный узел. Как только первый эшелон пойдет в сторону востока, вновь остановка.

Решили! – хлопнув по столу ладонью, капитан позвал дежурного за взводным.

Вечером аэролодка отвезла на тот берег группу разведчиков. Задание – железнодорожный узел, минирование и, если удастся, «язык». Парни были довольные, наконец-то какое-то дело, так надоело отсиживаться, когда враг топчет родную землю. Летчик доложил, что самолет полностью готов к работе. Бензин, масло и боезапас к пулемету ДП, все заправлено.

Послушай, лейтенант! Сколько груза может взять самолет, учитывая вес пилота и стрелка? – спросил я, ожидая с нетерпением ответа.

Ну, килограмм пятьсот, это точно! В зависимости от дальности полета. Так как перегруженный самолет потребляет больше бензина и теряет скорость!

Ну, лететь нам недалеко, так что это не грозит. Возьми-ка ты ребят, и подготовьте приспособление для подвески бомб. Будем делать из тебя бомбардировщика!

Видели бы вы его морду. Его, летчика-истребителя, на тихоходную этажерку. Я вновь нашел капитана и выложил ему почти готовый план уничтожения станции.

Самолетом, в ночное время наносим в два захода напалмо-бомбовые удары по эшелонам с низкой высоты, и на бреющем уходим на остров, где при подлете бойцы обозначат взлетную полосу кострами.

А что за напалмовая смесь? – заинтересовался капитан.

Ты круглые ампулы видел на складе? Вот в них и находится такая смесь. При разбивании ампулы (диаметр тонкостенной жестяной ампулы 125 мм) смесь КС самовозгорается и очень трудно гасится, что нам и нужно. А для увеличения площади пожара мы будем сбрасывать 20-литровые канистры, заправленные своей смесью, так называемым напалмом. Для этого надо бензин, скипидар и мазут. Бензин у нас есть, а скипидар с мазутом я достану. Придется взять на время аэролодку.

Как ты все же хочешь бомбить канистрами? – заинтересовался капитан.

Смотри. – я взял карандаш и набросал канистру. Сбоку нарисовал 10-килограммовую бомбу и с другой стороны канистры два шара ампулы с КС. – Заряд падает, бомба взрывается, раскидывая жидкость, которая вспыхивает от ампул или от взрыва бомбы. Тут тебе и огонь, и осколки от бомбы.

Да, это страшное оружие! – присвистнул капитан. – Думаю, немцам это сильно не понравится!

Х Х Х

Вечером на лодке мы с дедом вначале перенеслись на реку Доча, к моей бывшей деревне. Замаскировав в кустах тальника свое транспортное средство, поднялись на холм! Боже! Где ж мой дом? Кругом лишь старые покосившиеся избы, голь, нищета. У меня почти вся деревня отстроила себе новые дома, а тут… Я прижал кольцо ко лбу и спросил «Хранителя», было у меня еще сомнение, что перенесся раньше, чем здесь был я, но увы…

После того, как ты покинул этот период, все, что было связано с тобой, вернулось в прежнее состояние. Главный принцип у Сварога – не навреди! История не должна меняться, так что тебя здесь не знают, и ты здесь не был! – сообщил мне «Хранитель».

Да, вот и отужинали, и отдохнули! – вздохнул я, на что дед достал свою котомку и разложил на чистой тряпице хлеб, сало, пару луковиц и фляжку с НЗ. Еще раз вздохнув, принялись за скромный ужин. Решили переночевать в аэролодке, все ж сиденья были мягкие, да и, натянув тент из кожи, получили закрытую кабину, главное, не так донимают комары.

Утром, быстро позавтракав остатками из котомки деда, перенеслись в Марьино Ущелье, где находилось капище Сварога. Дед долго молился, стоя на коленях перед чашей, потом достал из-за пазухи жертвенный нож и резанул по моей левой руке, шепча молитву, и вот те же, золотистые всполохи, поднялись над чашей Сварога.

Сварог принял нашу жертву, значит сила твоя усилилась! – проговорил дед и показал на мою руку, на которой уже затянулась рана.

Я посмотрел, на руке лишь остался красный след от разреза. Ну что ж, пора теперь обратно, за скипидаром и мазутом. Без денег мне будет не достать, поэтому, загрузившись в аэролодку, перенесся на Черное болото возле г. Горбатой в 50-е годы, когда все после войны затихло. Подъехал на лодке к берегу, где недалеко находилась дедова избушка. Деду сейчас было не до охоты, как и все фронтовики, он поднимал захиревший после войны колхоз. Все сейчас держалось на бабах и подростках. Была даже бригада «вздымщиков», что собирали сосновую смолу, которую потом перегоняли на скипидар и канифоль. В народе эту бригаду называли «химиками», так как все это сырье отправлялось в химическую промышленность. За это колхоз получал настоящие деньги (все колхозники получали трудодни), поэтому в бригаду «химиков» шли охотно, в конце года они, кроме трудодней, за которые получали зерно и другие продукты, получали и наличные, с которыми можно ехать в город за покупками.

Зашли в дедову избушку, где волхв стал растапливать печь, а я принес ему из родника воды. После чего перенесся в бункер, где затарился продуктами и взял пару пачек советских рублей, благо, что реформа будет еще не скоро. С валютой и золотом решил не рисковать, в это время и за один доллар могли к стенке поставить.

Поели тушенки с макаронами, закусывая галетами, и легли спать. Наутро я отправился один в сторону лагеря «химиков», мой дед показывал однажды, где они стояли. В солдатской форме я не привлекал внимания, так многие ходили после войны. К полудню я подошел к лагерю, где у костра кашеварил старый дед с густой седой бородой.

Здорово, дед!

И тебе не хворать, добрый человек!

Где бы бригадира вашего увидать?

Так скоро соберутся на обед, вот и увидишь. Сейчас плов с готовится, и кликнем их.

Минут через десять он встал и начал железякой колотить по подвешенному куску рельса. Звонкие удары разносились по лесу, сообщая, что обед готов. Вскоре из-за деревьев показались работники, большую часть из них составляли молодые женщины. Мужчин было трое, из них один был без левой руки, и двое молодых парней, лет по шестнадцать. Вот они и несли инструмент для «вздымки» коры. Бригадиром оказался фронтовик –Кучерин Анатолий Иванович. За бутылочкой коньяка он рассказал многое о себе. После артиллерийского училища его отправили под Курск, где он 5 июля 1943 года встретил немецкую армаду танков.

Горело все! И наши танки, и немецкие… Пыль, дым, огонь, разрывы снарядов и бомб. Казалось, ничто и никто не выживет в этом аду. Я уж думал, что не увижу свой крестовый дом из лиственницы, что построил в Ишиме перед войной, ни своих родных! А какая малина у меня, Андрей, в палисаднике растет, здесь я такой крупной ягоды не видел… Наливай, давай! – я наполнил вновь стаканы на треть. – Я ведь, Андрей, до войны работал завмагом, вот и здесь сейчас как грамотного и фронтовика поставили бригадиром! – он привычно выплеснул в рот свой коньяк и, мрачно занюхав просто кулаком, продолжил. – Батарею нашу уничтожили. Все же танки, но и мы их накрошили немало, только мое орудие, где я был наводчиком, уничтожило восемь немецких танков, ну а потом взрыв, и я очнулся уже в медсанбате. Конечно, руку могли спасти, но море раненых, жара…доктора и побоялись гангрены! Вот теперь и бригадирствую над взводом баб. – усмехнулся он.

Допив бутылочку, я подвел разговор насчет скипидара и мазута. Анатолий задумался.

Ну, насчет скипидара, проблем нет, а вот насчет мазута… Слушай, а отработанное масло с МТС не пойдет? – спросил он.

Ну, а почему бы и нет! В общем, надо две бочки скипидара и бочку «отработки». Сколько я буду должен? – показал я всем известный жест на пальцах.

За скипидар рассчитаешься в правлении колхоза, а «отработку» за три бутылки вот такого же напитка. – кивнул он на пустую бутылку из-под коньяка.

Заметано! Как проехать в правление?

Через час поедет телега со смолой, вот и езжай с ней. Ему все-равно в правление надо, завести отчет и выписать продуктов на неделю, а то скоро жрать нечего будет. – он сплюнул и стал привычно сворачивать одной рукой на колене самокрутку.

Послюнявив газетную бумагу, он, зачерпнув свернутой самокруткой из кисета мохры, ловко придавил ее пальцем и вставил в рот. Достав из кармана коробок и зажав его меж колен, чиркнул спичкой и прикурил, дохнув ароматным дымом.

Будешь? – протянул он мне кисет.

Спасибо, Анатолий, не курю. – я достал из кармана зажигалку и протянул ему.

Хорошая вещь. – оценил он ее и, пощелкав ею, сунул в карман. – Спасибо, Андрей! Заходи, если что, а мазут тебе завтра в обед будет, вместе со скипидаром, я отправлю с ездовым записку другу, он все и подготовит.

Вскоре я трясся, сидя на телеге, которой управлял паренек в сатиновых черных шароварах и майке. На голове кепка прикрывала выгоревшие волосы. Он время от времени покрикивал на лошадь, щелкая ее вожжами по крупу, на что она на некоторое время ускоряла ход, но затем снова переходила на неторопливую ходьбу. В телеге стояли четыре бочки с серой (сок сосны), увязанные веревками, чтобы не высыпали на кочковатой лесной дороге. Где-то часа через два показалось село, телега направилась в центр, где недалеко от церкви стоял крепкий двухэтажный дом. На первом этаже находилось правление, на втором медпункт. Взойдя на крыльцо следом за пацаном, я оказался в коридоре, с обеих сторон были двери, и куда же теперь идти? Пацан знал дорогу и куда-то уже нырнул. Заглянул в первую дверь, за столом, заваленным папками, сидел крепкий мужик и что-то записывал, щелкая время от времени на счетах.

Здравствуйте, мне бы председателя! – вежливо спросил я.

Я – бухгалтер, председатель – следующая дверь! – баском ответил мужик, и, ловко спустившись со стула, подхватив костыль, захромал к сейфу.

Одна штанина у него была пристегнута булавкой. Фронтовик даже после потери ноги не сдался и выучился на бухгалтера. Я попрощался с ним, и зашел во вторую дверь. В полувоенной форме, без знаков различия, с орденом Красной Звезды, председатель что-то объяснял пацану, который меня привез. Тот, переминаясь и теребя в руках кепку, внимательно слушал его. Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание.

Добрый день! Хотел бы купить у вас скипидара три бочки.

Добре! – потом обратился к пареньку. – Подожди на крыльце, Петро, покажешь молодому человеку, где склады, тебе все-равно туда ехать! Ну, а Вы присаживайтесь! Откуда сами будете, что-то я Вас не видел в наших краях?

Да, я врач из Тюмени, хочу вот в нашей больнице организовать скипидарные ванны для лечения суставов. Узнал, что вы получаете скипидар, вот и добрался до вас. Вы бы меня добросили до Алапаевской дороги, а там уже наша машина меня с бочками и подберет. Я даже заплачу за доставку!

Хорошо! Вот с этим счетом в бухгалтерию, там Роман Александрович примет от Вас оплату и выпишет накладную на получение со склада. Петро довезет Вас до места, где Вы получите свой скипидар! – он подал мне счет и, пожав руку на прощание, уткнулся в бумаги.

Я же, зайдя к бухгалтеру и оплатив счет, попылил с Петром вниз по улице. По дороге Петро сказал, что надо заехать на МТС к механику по моему вопросу.

Механик, седой хмурый дядька, прочитав записку от Анатолия, улыбнулся и спросил:

А где «горячительное», что обещано Толиком?

Не успел купить, может сами купите? – ответил я, подавая ему сотенную купюру.

Ну что же! Грех кочевряжиться перед хорошим человеком! – сказал он, пряча бумажку в карман. – Давай, Петро, подъезжай вон к той полуторке, да скажи водителю, что я приказал загрузить тебе одну бочку с отработкой!