Сокровища чистого разума

У него были строгие правила насчёт походов в заведения, подобные дому синьоры Флиси, которые, впрочем, кое-кто не приветствовал.

– Олли будет злиться.

– Его дело.

– Ну и ладно, сами разберётесь.

– Вот именно. – Мерса поджал губы, выдержал паузу, но воспитание взяло своё, и алхимик предложил: – Чаю?

– Смеёшься? – Павел сделал знак официанту и через мгновение принял у него высокий бокал с крепким коктейлем: – Твоё здоровье!

Однако большой и жадный глоток, которому было предназначено стать элегантным украшением дня, своего рода праздничным бантиком, связывающим всё прекрасное за сегодня в единое целое… оказался грубо прерван визгливым воплем со второго этажа:

– Даже не надейтесь! – А также последовавшим звуком удара, возмущённым женским восклицанием и громкой нецензурной тирадой.

– Ваши девки – тупые коровы! – Друзья обернулись и с интересом уставились на спускающегося по лестнице субъекта, автора и пока единственного участника скандала. Субъект оказался хлипким на вид, но наглым на слух брюнетом в расстёгнутых штанах – их приходилось поддерживать рукой. – Лентяйки тупые, да ещё и уродливые!

– На себя посмотри, огрызок, – предложила появившаяся на площадке второго этажа девушка. – Никто не виноват, что тебя не хватило!

– Заткнись, сука!

– Сам заткнись!

– Герда, тихо! – громко велел вышедший на шум Клап, главный вышибала синьоры Флиси. И перевёл взгляд на чернявого: – Девочка повела себя грубо и будет наказана. Вам же следует заплатить.

– И не подумаю!

– Почему?

– Не хочу!

– Есть правила…

– Есть только одно правило, придурок: прав тот, кто сильнее. Понял?

Наглость хлипкого объяснялась просто: в самом начале скандала пузан поднялся, всем своим видом показывая, что поддержит любое выступление чернявого, а похожий на марионетку спорщик незаметно, бочком, выскользнул наружу и вернулся аккурат перед тирадой. Так что, произнося её, брюнет уже видел и вооружившегося марионетку, и трёх боевиков, что вломились в заведение вместе с ним.

– Я ведь говорила, что не надо обслуживать свободян, – прокомментировала назревающие неприятности Герда.

Клап нахмурился.

– Наглое поведение должно быть наказано, – заявил чернявый. Он наконец-то застегнул штаны, пристроил к ним переданный дружками боевой пояс и стал выглядеть куда внушительнее. Правда, по-прежнему мелко. – Тутошние тёлки ленивы и тупы, платить за их услуги – оскорбительно. Платить должны вы. Деньгами и услугами.

Подручные поддержали низенького вожака дружным гоготом. Клап продолжал хранить молчание, несмотря на то что за его спиной появились ещё двое здоровяков: он умел считать и думать и понимал, что трое против шестерых выступят без особой надежды. Особенно учитывая наличие у скандалистов оружия.

– Тебе не кажется, что, разобравшись с заведением, свободяне примутся за посетителей? – едва слышно поинтересовался Павел, допив коктейль.

– Кроме нас, тут посетителей нет, – заметил наблюдательный Андреас.

– Вот и я об этом.

Несколько мгновений Мерса переваривал услышанное, затем поставил чашку с чаем на стол и поднял брови:

– Что… э-э… предлагаешь?

– Да есть одна мысль, – не стал скрывать Гатов. – Но тебе она не понравится.

– Не просто не понравится, – проныл алхимик. – Я категорически против…

Но было уже слишком поздно.

Затеявшие скандал свободяне не видели противников, кроме трёх вышибал синьоры Флиси, и выстроились против них: ворвавшиеся с улицы боевики, марионетка и чернявый коротышка. Вооружившийся пистолетом пузан поглядывал в сторону притихших учёных, но больше для демонстрации – в основном его внимание было сосредоточено на вышибалах.

– У меня нет бомб! – трагически прошептал Мерса. Он достаточно изучил Павла и видел, что тот настроен подраться. – Ни одной бомбы. Мы безоружны!

– Обойдёмся без оружия, – весело прошипел в ответ учёный.

– Мы?

– Мы все.

Привычный к кабацким сражениям, Гатов видел гораздо больше скромного Андреаса и уже приметил мелькнувшего на втором этаже Каронимо, оценил спокойствие вышибал, понял, что ребятам нужна минимальная поддержка, и потому без колебаний кивнул Бааламестре, когда тот появился на площадке в следующий раз.

С прикроватной тумбочкой в руках.

– Проклятые свободяне едва не испортили мне отдых! – возмущённо рассказывал Каронимо несколько часов спустя. – У нас с Клеопатрой всё хорошо, мы на пике интереса, на всех парах летим ко взаимному удовлетворению невиданной силы, и вдруг – на тебе! Визг под самой дверью и скандал! Вы ведь только финал наблюдали, друзья мои, сняли, так сказать, сливки, а началось всё в соседней с нами комнате. Чернявенький там визжал, как ненормальный, и просто поверьте: никто, никто, кроме меня, не смог бы в столь скотских обстоятельствах закончить дело так, как требовали того природа и здравый смысл.

– Из-за твоего здравого смысла нам пришлось ждать на несколько минут дольше, – заметил вредный Гатов.

– Но ведь я не опоздал, не так ли? – Бааламестре широко улыбнулся и потёр щетинистую рожу.

Не опоздал.

Никакого воинственного клича Каронимо не издает – не приучен, молча прицеливается и хладнокровно отправляет тумбочку на головы двух ближайших боевиков, изрядно сократив численное преимущество свободян перед честными защитниками прибылей синьоры Флиси. При этом пострадавшие валятся на пол под аккомпанемент дикого вопля пузана: в тот самый миг, когда Каронимо расстаётся с тумбочкой, Гатов метнул в любителя газет чайник Мерсы, который не только врезается толстому в голову, но и выплёскивает остатки горячего.

Атака, как, впрочем, и рассчитывал Павел, становится сигналом.

– На! – С этим криком здоровенный Клап засаживает чернявому в левую скулу.

Учитывая разницу в размерах, данное действо можно было рассматривать, как групповое избиение, но коротышка держал в руке снятый с предохранителя «Аркоз», ещё секунду назад угрожал им, и потому сторонники Клапа воспринимают выпад с праведным воодушевлением.

– Проклятье, чтоб вас всех…

Мерса пинком переворачивает столик – сказывается опыт путешествий на «Пытливом амуше» и долгое общение с Гатовым – и утягивает друга в укрытие. И вовремя утягивает, потому что марионетка оказывается смешным только внешне и реагирует на нападение так, как должен реагировать очень опасный парень: затевает стрельбу с двух рук. Вышибалы прыгают в стороны, при этом левый ловит пулю в бедро, Мерса с Гатовым исчезают за мебелью, а Бааламестре просто исчезает, причём не сейчас, спасаясь от стрельбы, а сразу после того, как прицельно уронил на головы свободян первую тумбочку. Бааламестре показывает себя самым опытным участником бойцом, но об этом позже.

– Съели, суки? Съели?! – Марионетка орал всё то время, пока стрелял, но слышно его стало лишь сейчас, когда грохот выстрелов сменился сухими металлическими щелчками. – Ща нажрётесь, суки! Ща!

Но, несмотря на многообещающие вопли и то, что первый этаж заведения заполнился клубами порохового дыма, особенного вреда марионетка не наносит: раненый вышибала, десять пулевых отверстий в обстановке да разбитое зеркало.

По всему выходило, что свободянам следует отступить, но глупость или же запальчивость продиктовала иное: едва пришедший в себя заводила требует крови.

– Крови! – орёт он, поводя «Аркозом» вокруг себя. – Золотом не откупитесь теперь! Крови!

Пузан подвывает, марионетка перезаряжает, чернявый угрожает, и только последний боевик соображает поднять голову, дабы проконтролировать площадку, с которой на весёлых грабителей уже сваливались неприятности. Поднимает вовремя: как раз в это мгновение доброжелательно пыхтящий Каронимо отправляет в недолгий полёт второй подарок.

Такой же тяжёлый, как первый.

– Хня…

Тумбочка врезается боевику в лицо и укладывает рядом с товарищами, однако трагический вопль пострадавшего играет свою роль: марионетка отскакивает и начинает азартно палить вверх в надежде уложить Бааламестре, который расторопно прячется в комнате. Зато марионетка упускает из виду Клапа, который давно понял, что по-хорошему не получится, кулаками тоже, и направляет на врага револьвер.

Три выстрела сливаются в один.

Клап стреляет в марионетку, брюнет – в Клапа, пузан – в столик Мерсы, надеясь хоть как-то отомстить за пережитое.

Кислый пороховой запах напрочь забивает обычное благоухание заведения любви, пуля пробивает алхимику воротник рубашки, Клап хватается за руку, марионетка – за бок, а в следующее мгновение грохочет «тяжёлая артиллерия»: четвёртый вышибала синьоры Флиси, который в мирное время сонно стерёг чёрный ход, является из кухни и врезает по наглецам из дробовика.

Визг.

Только в этот раз не скандальный, а полный боли. И когда дым рассеивается, свободяне оказываются около дверей: марионетка поддерживает пузана, а чернявый прикрывает отход беспорядочной стрельбой из «Аркоза» во всё, что кажется ему страшным.

– Я ещё вернусь! – орёт чернявый, но ответом ему становится неприличный жест от выдающегося учёного.

Затем довольный собой Гатов выбирается из-за стола, оглядывает разрушенное заведение и начинает громко хохотать.

Вечер определённо удался.

* * *

Единственной красотой, которую Камнегрядка могла предложить взыскательным путешественникам, были закаты. Притягательные и неповторимые закаты, когда однообразие унылого пейзажа – безжизненная земля, испещрённая бесчисленным количеством камней и скал, – удивительным образом преображалось в лучах уходящего солнца. Неожиданно исчезало ощущение неизбывной тоски, пряталась куда-то скука, пропадало отвращение, и перед изумлённым наблюдателем раскидывалась вдруг восхитительная, словно вышедшая из волшебного сна, картина причудливого сплетения теней и света, багровости уходящей звезды, меркнущей лазури неба и подбирающейся тьмы. И наливающиеся чёрным камни оживали, превращаясь в пятнышки ночи, неспешно собирающие панораму полнейшего мрака.

Неспособная родить живое, Камнегрядка ухитрилась отыскать прекрасное в том, что есть, и каждый вечер формировала на своей груди щемящий образ прекрасного.

– В своё время я подумал, что именно в этом кроется предназначение Камнегрядки, – тихо произнёс Вениамин. – Что по замыслу Творца её роль в нашем мире – демонстрировать потрясающие закаты, при виде которых никто не в силах оставаться равнодушным.

Из окружённого скалами форта любоваться прекрасной картиной не было никакой возможности, поэтому Мритский предложил прогуляться на вершину западной скалы, где располагалась маленькая, как потом выяснилось, «губернаторская», смотровая площадка, и теперь небольшая компания: Вениамин, его жена, инженер Холь и шестеро охранников сполна наслаждалась уникальным, доступным лишь в Камнегрядке зрелищем.

– Почему ты не рассказал об этом месте? – в третий или четвёртый уже раз повторил восхищённый Алоиз. – Я столько времени потерял…

Он сидел в Карузо несколько месяцев, отчаянно скучал, а мог бы каждый вечер наслаждаться непередаваемой прелестью величественной красоты уходящей в ночь Камнегрядки.

– Зачем ты скрыл от меня это невероятное место?

– Хотел сделать сюрприз.

– Веня, Веня… – сокрушённо покачал головой инженер. – А ещё друг…

Мритский улыбнулся.

– Не ожидала, – очень тихо произнесла Агафрена. – Не думала, что тебя способна тронуть красота.

– Я знаю, как ты обо мне думаешь, – так же негромко, чтобы слова не долетели до ушей Холя, ответил Вениамин. – Ты во многом ошибаешься.

– Я воспринимаю тебя таким, какой ты есть.

– Таким, каким ты хочешь меня видеть, – уточнил губернатор.

– Я…

Но замолчала, потому что Мритский едва заметно улыбнулся и приложил палец к губам, показывая, что не хочет продолжать разговор. Что нужно наслаждаться видом, а не выяснять давным-давно сложившиеся отношения.

Не время. Сейчас – не время.

Эти трое странно и забавно выглядели рядом: высокий и плотный Холь, стройная, изящно сложённая Агафрена, благодаря высокой причёске она немногим уступала инженеру в росте, и маленький, едва доходящий супруге до плеча Вениамин – убери ещё десяток сантиметров, и губернатора можно было бы с полным основанием назвать карликом. Но никто не называл: Мритскому доводилось и казнить, и убивать за шутки о своём росте. Именно так: в том числе и убивать – лично, потому что низкий рост не означал слабости, и Вениамин заслуженно считался прекрасным бойцом: быстрым, резким и безжалостным.

Лицо губернатор имел обыкновенное для уроженцев Западуры: маленькие тёмные глаза, маленькие, но пухлые губы, прямой нос и чуть более широкие, чем у беляшей, скулы. Лицо внимания не привлекало, но существовала у Мритского особенность: благодаря странному капризу природы его чёрные волосы, необычайно густые в бровях и бороде с усами, не росли нигде больше, оставляя сухощавое тело без всякого покрытия. Об этой особенности мало кто знал, но губернатора она раздражала не менее сильно, чем неудавшийся рост.

– Скажу откровенно, Веня: это одно из самых поразительных зрелищ, которые мне довелось видеть в жизни, – задумчиво произнёс Алоиз, когда они спускались по тропинке к форту. – Спасибо.

– Не за что.

– Я впервые сожалею о том, что не поэт, – продолжил Холь. – Сожалею, что неспособен выразить словами переполняющие меня чувства.

– Каждый хорош на своём месте, – заметил Мритский. – Лично я предпочитаю находить в тебе великого учёного.

Ответить инженер не успел.

– Есть вещи, которые невозможно передать, – вставила своё слово Агафрена. – Есть вокруг нас нечто неподвластное ни художникам, ни поэтам. Есть настоящее.

– Совершенно верно, дорогая, – тут же согласился губернатор. – Человек может наслаждаться творениями Создателя, но неспособен их воспроизвести.

Замечание напомнило, что Вениамин – ревностный олгемен, и некоторое время процессия продолжала двигаться в полной тишине.

– А что за оживление царило в Восточном блоке форта, когда мы уходили? – вспомнил Холь незаданный вопрос. Или же просто решил перевести разговор на другую тему. – Я слышал, нижние чины изрядно шумели.

– Радуются, – коротко ответил Мритский.

– Выдаёшь жалованье? – пошутил инженер.

– Его здесь негде потратить.

– Выкатил бочку бедовки?

– Пока не за что.

– Извини, ляпнул не подумав, – развёл руками Алоиз. – Но прошу, объясни, что происходит?

– Охотники поймали шлёма.

– Кого?

– Здесь? – удивилась Агафрена.

– Как выяснилось, в Сочности их полным-полно, кормятся косулями и неплохо себя чувствуют, – улыбнулся жене Вениамин. А повернувшись к Холю, объяснил: – Шлём – это большая менсалийская кошка. Размерами она не уступает луегарскому тигру и столь же агрессивная. Во время войны их популяцию почти уничтожили, и теперь менсалийцам не часто удаётся поглазеть на старинное зрелище…

– Шлём против шакалов, – скривившись, произнесла Агафрена. Чувствовалось, что супруге губернатора очень не понравилось услышанное.

– Шлём против шакалов, – подтвердил Вениамин.

– Можно я не буду смотреть?

– Вы стравливаете зверей? – поднял брови инженер.

Однако от дальнейших комментариев воздержался, поскольку на Луегаре до сих пор, несмотря на прилагаемые частью общества усилия, существовала кровавая «Псиная лига».

– Речь идёт о захватывающем состязании, – спокойно ответил Мритский. – Сильная кошка против стаи естественных врагов. В природе такие схватки случаются ежедневно.

Агафрена остановилась, несколько секунд смотрела на мужа, после чего – вновь очень тихо – прошептала:

– Вот поэтому я думаю о тебе так, как тебе не нравится.

– Не поэтому, – ровно ответил губернатор и взял супругу под руку. – Нас ждут лучшие места, дорогая, тебе понравится.

Холь покачал головой, но вновь промолчал и послушно направился к Восточному блоку, где уже закончились приготовления к действу.

Форт Карузо обустраивали как серьёзную крепость, призванную беречь богатейшие запасы валериция, и потому изначально разделили на два блока. В Западном, вросшем в скалу, находились офицерский дом, главный колодец, все основные склады и арсенал. По сути, Западный блок представлял собой цитадель, в которой можно было держать оборону даже при потере второй половины форта, в которой размещались казармы нижних чинов, мастерские и прочие службы. И именно в большом внутреннем дворе Восточного солдаты выстроили импровизированную арену, использовав для сооружения клетки всё, что подвернулось под руку: деревянные колья, металлические брусья, шесты от палаток, в общем, любые длинномерные предметы, которые можно было безболезненно извлечь, а впоследствии вернуть на место. Шесты и колья стянули меж собой проволокой, а сверху накинули сеть, обезопасив себя от бегства разъярённой кошки.

Откровенно говоря, конструкция выглядела хлипкой, но жажда зрелища перевешивала осторожность.

Зрители располагались вокруг клетки, а для губернатора и нескольких старших офицеров приготовили невысокий подиум с несколькими креслами. Вид из импровизированной ложи открывался великолепный, арена лежала как на ладони, и невозможно было упустить даже мельчайшие подробности схватки.

– Сегодня будет весело, – потёр руки Вениамин. – Шлёмы и шакалы – естественные враги, их даже натаскивать друг на друга не требуется.

– Как западуры с беляшами, – обронил Холь.

– Верно, – согласился губернатор и бросил хитрый взгляд на жену. Агафрена происходила из старого рода беляшей, в то время как сам Мритский был выходцем со второго континента Менсалы, и их союз вроде бы противоречил заявлению инженера. – Алоиз, на кого сделаешь ставку?

– Смотря в какой форме бойцы.

– Клянусь, в отличной, – с неожиданной горячностью ответил губернатор. – И пропорцию я выдерживаю классическую: один к пяти, что оставляет примерно равные шансы обеим сторонам.

– Тогда ставлю на кошку, – решил Алоиз. – Люблю индивидуалистов.

– Значит, я за шакалов, – усмехнулся Вениамин. – Пятьдесят цехинов.

– Поддерживаю, – кивнул инженер. И посмотрел на Агафрену: – На кого ставите вы, синьора?

– Воздержусь, – очень сухо ответила женщина.

– Агафрена терпеть не может крови, – объяснил Вениамин. – Странно, что ты до сих пор это не выяснил.

– Каким образом? – удивился Холь. – Мы никогда не посещали подобные зрелища.

– А в театрах кровь ненастоящая, – хмыкнул губернатор.

– Именно, – спокойно подтвердил инженер, после чего перевёл взгляд на арену: – Это шлём?

– Да.

Знаменитый менсалийский хищник оказался изящен, несмотря на внушительные размеры, и необычайно красив: жёлтую шкуру покрывали многочисленные тёмно-коричневые пятна, на кончике хвоста дёргалась забавная рыжая кисточка, а шею укутывало пышное «боа» того же цвета. Шкуру шлёма Холю доводилось видеть в охотничьей комнате Мритского, однако сейчас инженер признался, что в естественном состоянии она производила куда большее впечатление, нежели повешенной на стену.

Покинув ящик, кошка осторожно огляделась – обилие перекошенных лиц, горящих глаз, а главное, создаваемый солдатами шум нервировали животное, – тихонько зарычала, после чего медленно и очень грациозно, безо всякого труда, взобралась на край клетки и попробовала сеть на коготь.

Агафрена судорожно вздохнула.

– Не беспокойся, дорогая, я распорядился выдать для обустройства особую сеть с металлическими нитями, – широко улыбнулся Вениамин. – Шлёму не выбраться. – После чего кивнул на нескольких окруживших арену охотников: – Если же выберется, то его сразу пристрелят.

– И его мучения прекратятся, – с едва заметным вызовом ответила женщина.

– Лучше смерть, чем жизнь в рабстве?

– Да.

– Тебе об этом шлём сказал? – осведомился Мритский. – Или приняла решение за него?

– Я представила себя на его месте.

– А ты не представляй, береги нервы.

– Мне его жаль.

– Там, в Сочности, он бы загрыз тебя, не задумываясь.

– Он зверь.

– Помни об этом, – вновь усмехнулся губернатор. – И прибереги жалость для тех, кто в ней нуждается.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.