Механизм. Ублюдки тоже чьи-то дети…

Из широкой груди Луки вырвался сердитый выдох. Немного помедлив он резко развернулся, свирепо зашагал к сбившимся в кучку людям. Молчание пещеры нарушил отборный мат, сопровождаемый звонкими затрещинами. Фомы Егорыч услышал шевеление одежд, шарканье усталых ног. К черному пятну прохода потянулась изнуренная гусеница людей.

Рваные фуфайки свисали с тощих тел нелепыми мешками, будто чужие одежды, на несколько размеров больше, одетые на несчастных в насмешку. Вдоль серой череды людей по-хозяйски расхаживал Андрейка, погонял отстающих пинками, в полумраке поблескивали его металлические зубы. Фома Егорыч поморщился, направился вслед удаляющимся в проход. Ему претил фетиш издевательства над убогими – «смерть так смерть» – считал он, а данный субъект с первого дня вызывал неприязнь, и с каждым днем раздражал все сильнее.

Хвост живой гусеницы исчез в каменной норе. Последним в коридор вошел Андрейка. Несколько задержавшись у прохода фиксатый что-то тщательно вытер о сгусток мрака очертаниями похожий на сваленное кучей тряпье: в ускользающем свете фонарей на миг блеснула полоска стали, кровь на омертвелом разбитом в хлам лице одного из мужичков. Душегуб поднялся над телом, метал вновь ожил тусклым блеском, оттанцевав в руке джигу, ловко спрятался за поясом.

Через пару десятков шагов вереница встала. Фома Егорыч ускорив шаг пробрался вдоль замершей череды людей. Худые призраки в рваных фуфайках спешили убраться с дороги, жались в стену, угрюмые перепачканные лица обращали взор в каменный пол.

– Свет! – просипел Фома Егорыч, раскосые глаза сощурились, уставились в темноту преградившую путь.

Лучи фонарей ожили, порыскав убежали вперед, из темноты всплыли разбросанные по полу обломки каменной плиты. От ударов молотов та раскололась на четыре больших куска, и с десяток поменьше. Остатки некогда целого покоились под слоем севшей пыли. Фома Егорыч опустился на колено, потертая замшевая перчатка выпрыгнула из заднего кармана штанов, устроилась на квадратной ладони. Резкими отрывистыми движениями азиат расчистил поверхность одного из обломков, склонился над ним. Толпившиеся позади тени услышали, как их мучитель выдохнул будто пнули под ребра, на несколько секунд его спина казалось превратилась в тот же камень, а спустя секунду грудь вновь тяжело заходила.

– Что там? Куль! – нарушил тишину настороженный голос Луки.

Перчатка сползла с руки Фомы Егорыча, он запихнул ее обратно в карман, дрожащие пальцы коснулись поверхности обломка. Как и предыдущие три – плита повторяла грани колонны: тот же полированный молочно-белы камень, теплый точно живой. Теперь его осыпали оспины ударов. Фома Егорыч осторожно заглянул в глубь поруганного глянца. Лука заметил, как азиат чуть дрогнул готовый отшатнуться, но вновь застыл.

– Что там? – нетерпеливо повторил Лука, заглянул через плечо патрона.

Фома Егорыч сидел неподвижно, лишь нагая ладонь осторожно гуляла по остаткам глянца. Вместо золотых волосков, за паутинкой трещин пряталось человеческое лицо… его собственное, Фомы Егорыча лицо. Миндалины глаз поблескивали в полумраке точно два мокрых голыша, нездоровой серости кожа явственно чеканилась в бескровной поверхности камня, обросшая больше обычного щетина едва ли скрывала впалые щеки, подчеркивала остроту скул. Фома Егорыч не сразу узнал в необыкновенно резком, точно живом, отражении самого себя.

– Ничего… просто камень. – хрипло ответил Фома Егорыч, поднялся с колена. Свет фонаря в его руке устремился по мраку коридора, через несколько десятков метров истончился съедаемый черной пустотой. Насытив взгляд неизвестностью, Фома Егорыч перешагнул наваленные камни, не оглядываясь на сопевшего позади верзилу направился за слабеющим вдали лучом, молчаливая череда серых теней ожила, тронулась с места точно привязанная к его коренастой фигуре.

Спустя минуту каменный рукав оборвался, открыл еще один зал. Мужчины сгрудились у входа, ощетинились неподвижными иглами света.

– Огромная!.. – приглушенно забасил восторженный голос Луки, – Неудивительно что эти убогие не сумели толком осмотреться. – фонарь неторопливо зарыскал по полнившей пещеру тьме, – И все же, что-то такое они увидели. От чего-то же срались кипятком.

– Лука. Свет сюда. – тихо приказал Фома Егорыч, качнул фонарем, луч откликнулся на его движение бликами, заиграл вдали на каком-то металле.

Десяток солнечных жил сошлись в одном месте, выхватили из темноты огромную человеческую фигуру.

– Охренеть!.. – выдохнул Лука, тишина свода ожила испуганными вздохами невольников, – Куль, это че мля… Золото?! – верзила восторженно заржал, с той безотчётной заразительностью какую можно встретить разве что у детей.

Статуя из желтого металла, ростом в пятиэтажный дом расположилась спиной к нарушителям покоя, словно вобрав в себя жидкий свет фонарей отразила его кратно, слегка рассеяла окружающую мглу.

Фома Егорыч остался равнодушным к причине восторга усача, с каменной невозмутимостью направился к истукану. Отражённый свет пал на кожу азиата болезненно желтым налетом. Его стертая до дерева ладонь осторожно легла на безупречно гладкую поверхность статуи, застыла словно прислушиваясь к биению сердца.

– Здесь есть еще!.. – Фома Егорычь резко обернулся, черные наполненные влажным блеском глаза вцепились в усатое лицо верзилы, – Оставь двоих с фонарями. Пусть светят эту хрень. Другим смотреть пещеру.

Через пол часа неровный, словно наспех тесаный свод наполнил призрачный свет. Похожий на золотистый бульон, слегка мутный, будто сваренный из цирковых софитов, он вполне позволял рассмотреть, что происходит на другом конце каменного зала, расползался неестественно ровно, одинаково ярко.

Кроме первой, тьму разгоняли еще две, точно такие же статуи: высились по кругу зала. Их желтый метал будто начинал дышать светом стоило лишь навести фонарь, суровые лица смотрели в центр, где из каменного пола торчала неказистая, в сравнении с обступившими ее гигантами, трехгранная колонна. Фома Егорыч уже видел подобную на странной прогалине. Только эта стела, так же, как и истуканы изливала желтоватый, жидкий свет, а ее золотые бока резали молочной белизны нити, плели замысловатый узор, в котором пристальный взгляд через минуту другую угадывал объемный очерк человеческой фигуры. Лишенная всякого изящества зарисовка зияла на желтой грани в излюбленной позе буддистских монахов; и что более странно – его выставленная вперед кисть жила движением: длинные очерченные белым пальцы перебирали лоскуты света точно бусины можжевеловых четок.

– Лука, цепи…

Лицо верзилы расплылось голодной ухмылкой, в глазах полыхнул жадный огонек.

Фома Егорыч смерил подельника взглядом, осадил:

– Не жадничай. Нести самим придется.

Казацкие усы здоровяка дрогнули, глаза блеснули влагой. Лука с сомнением, неуверенно кивнул на двоих бедолаг мнущихся поодаль точно перепачканные цапли, тяжеленный кулак выпятив большой палец, не сразу, будто даруя слабый шанс, чиркнул им у потемневшего щетиной горла.

Угрюмое лицо Фомы Егорыча отвернулось к стеле, взгляд мрачно вперился в набросок самосозерцания, лезвие скул чуть заметно качнулось.

– Куль, да ты чего… давай нарежем сколько сможем?! – зашипел Лука надсадно, как если б кто-то схвати его за яички, призрачная синева глаз подалась к чумазым проверяя не слышат ли, – Кончим мартышек на обратном пути, поближе к цивилизации. – голос сделался тише, но зазвенел надеждой.

Взгляд азиата вздернулся к лицу подельника, разгоревшийся в глазах гнев осветлил радужку еще более черным, более холодным слоем, кожа на впалых щеках под редкой проволокой волос натянулась, пошла пунцово-серой патиной.

– Ты меня услышал… Хочешь с ними сдохнуть? Я помогу.

Луку окатило волной злобы, он ощутил, как зрачки похожие на острия игл ужалили лоб, щеки, спустились к кадыку. Верзила трезво знал себе цену, любому другому подобная брехня непременно отозвалась сломанной челюстью или носом: вогнал бы кости и хрящи под череп разом. Но не в случае с Фомой. Здесь «знание» рисовало иную картинку: «Если этот невысокий коренастый азиат решит – его топор будет торчать в усатой башке Луки». В прошлом верзила уже становился свидетелем талантов Фомы Егорыча. Тот топором уделал четверых вооруженных огнестрелом. Хотя каким свидетелем – пришли как раз за ним.

Спьяну учудил в одном из столичных кабаков: от скуки расхлестал моську какому-то золотожопому чаду. Охранник надутого юнца оказался так себе, сейчас верно поет фальцетом. Лука гнал спотыкающегося паренька через толпу танцующих людей, с неторопливой регулярностью отвешивая по щуплому заду пинков. Люди расступались перед пошатывающимся, то и дело спотыкающимся молодым человеком, пьяно ржали, когда тяжелый ботинок врезался под задние карманы брендовых джинсов.

На прощанье Лука сломал детенышу буржуазии кисть. Со словами: «Мое почтенье от честных каторжан!», сжал лощёную ладонь, костяшки треснули, острые края порвали кожу, вылезли точно доски напоровшейся на рифы лодки.

Через пару часов на съемной квартире из пьяной полудремы выдрала противная трель телефона. Морщась дурноте, не разлепляя глаз Лука поднес трубку к уху.

– Ты псих?! – услышал вместо приветствия голос брата: дребезжащие нотки – то ли нервничал, то ли восхищался, как когда-то в детстве на рыбалке, когда с лодки подсек здоровенного леща, – Ты знаешь, кому краба отдавил?!

– Нет. – ответил с похмельным безразличием Лука, нащупал у кровати бутылку минералки. Пальцы содрали крышку забыв о прочих способах, сухие губы жадно прилипли к горлышку пока голос в отложенной на тумбу трубке что-то горячо рассказывал. Затем одной рукой верзила прислонил прохладное стекло ко лбу, другой нащупал трубку, – Кому?

– Охренел!? Ты вообще слушаешь меня?

Лука кивнул с мучением в лице, будто брат мог его видеть.

– За тебя награду объявили. Цену поднимают каждый час. Если так дальше пойдет к вечеру сам на тебя охоту начну.

Бутылка выпала из руки верзилы, расплёскивая остатки воды покатилась по полу. Лука наконец освободил глаза от слипшихся век, мутная синева непонимающе уставилась в обшарпанную стену напротив.

– И че делать? – по-детски растеряно спросил у трубки, чувствуя, как язык вновь начинает разбухать и липнуть к небу пошатываясь поднялся с края кровати, потянулся за укатившейся водой.

– Ноги в руки, и текать. Заляг где ни будь с амурскими тиграми.

– Надолго?

– Пока жить не надоест.

Быстро прикинув все варианты и наведя еще кое-какие справки, Лука собрал немногие пожитки: сменное белье, паспорта, всю наличку что хранилась на квартире, и дернул в горную часть Алтая, поближе к границе с Китаем.

Батрачить под чьим-то началом Луке противело, ломало самолюбие. И было б у него ума прозапас – наверняка сам сколотил какой-то «коллектив» вокруг себя, прочих качеств хватало. Но за отсутствием основного, приходилось, да он и сам того предпочитал, разбойничать индивидуально. За редким случаем, когда чуйкой слышал: «одному не вытянуть» – вспоминал к затее брата.

И все же на сей раз себя усатый пересилил: из конспирации притерся к местному дельцу по порошку, на вкус Луки – игрушечный барон. Но да делать нечего. Больше года жил безмятежно, тихо, мирно, время от времени выбивал просрочку из мелких дилеров. Длинные длани правосудия тянулись в этот край неохотно, даже лениво, а зачастую казалось фемида здесь и вовсе лишена не только зрения, а также ног, рук и головы. Случайных знакомых из столицы, в такой глуши встретить – что в покере собрать рояль-флэш.

И тем не менее его нашли.

Тяжелую дверь в местном захудалом баре сорвало с петель. Прокуренный воздух вмиг посвежел, галдеж ослаб, взоры присутствующих обратились к зияющему изломанными косяками входу. В помещение натаскано высыпали четверо в армейском без нашивок, лица спрятаны за балаклавами. Толстые подошвы ботинок пробарабанили в распластанное дверное полотно с надписью: «Синяя блоха», стволы армейских дробовиков уставились в спину верзилы за барной стойкой мирно потягивающего пиво под пышные усы. Вокруг Луки тут же образовалась пустота. Кто-то попытался бочком протиснуться к выходу. Один из вооруженных преградить путь. Округлая чернота ствола, калибром близкая обрезу выхлопной трубы, недвусмысленно качнулась навстречу беглецу.

– Лука, двигай к выходу. Без резких. – услышал знакомый голос, то самый, что чуть больше года назад предупреждал об открывшейся на него охоте.

– Брат!? Ты как здесь? – не так чтоб слишком удивился Лука, тяжелая кружка замерла под носом оставив на рыжих усах полоску пены.

– Деньги. – уклончиво отозвался голос за спиной.

Лука отставил пиво, медленно развернулся. Трое незваные гостей растянулись перед ним полукругом, держали на мушке; четвертый бочком загородил вход, с гуттаперчевостью хамелеона держал в поле зрения сразу и зал, и дыру проема. Из-за очерка его камуфляжа в бар заглядывало звездное небо, бледный свет вывески искрил на редких снежинках, сыпавших на уже побелевший асфальт.

Внезапно, в висок того что остался у входа с тихим хлюпом вонзился топор. Лезвие вошло полностью забавно качнув внимательную голову, оставило глазам Луки лишь рукоять. Затертая до грязного блеска деревяшка дико пестрела засечками, неудобно упиралась бедолаге в плечо.

Лицо Луки вытянулось, брови наперегонки поползли под сальные пряди. Наемники заметили перемены в лице верзилы, стволы дробовиков обеспокоено зашевелились, по прорезям масок прошла волна непонимающих переглядов. Наконец тот, кого Лука назвал братом подцепил невидимую лесу его взора, медленно потянулся за онемелым лучиком глаз усача.

К вооруженным людям по-деловому быстро приближался человек. Лицом местный, невысокого роста, необычно широк в плечах, отчего в голову приходило, что под рыбацкий плащ поперек загривка сунул доску. Не сбавляя шага человек умело выдернул из оседающего тела топорик, наотмашь вскрыл со спины ближайшего с дробовиком. Лука ошалело едва успевал отслеживать движения крепыша: быстрые, но плавные точно танец. Вот уже голова того, что назвал братом неестественно накренилась на подрубленной ветке шеи, так и не успев до конца размотать взгляд верзилы. И теперь Лука оторопело смотрел в широко распахнутые глаза умирающего, в оформленную овалом прореху рта.

Секундное оцепенение снял лязг металла. Краем глаза Лука увидел ствол дробовика последнего из наемников. Вороненая сталь напоролась в подставленный обух. Громыхнуло. Свистнула картечь. Один из витражей вынесло на тонкий снег. По крыльям носа защекотал пряный аромат серы. Топорик вновь ожил бесноватым танцем, отвесил замысловатый финт. Дробовик полетел на пол вместе с обрубками рук. Оружие глухо лязгнуло о дощатый пол, кисти разжали пальцы, откатились в стороны, а лезвие того не замечая вновь сверкнуло, укусило калеку под ребра. Наемник упал на колени, мокрые культи прижал к груди.

Крепыш тут же словно бы забыл о случившемся, обернулся к Луке, жесткий взгляд чуть раскосых глаз копьем уперся в усача.

– Идем. – услышал Лука подсипловатый голос.

– Как ты пилишь чучело! Цепь натяни. – разносилось по пещере дребезжание усатого детины, – Ты себе так яйца чесать будешь этой хреновиной… Мягче. Мягче тяни. Сама зароется.

Фома Егорыч неспешно обхаживал каменные стены, внимательный взгляд время от времени карябал неровный свод, спотыкался о острые выступы камня. Очутившись напротив статуи, он замедлил шаг еще, холодные щелочки глаз со слабым интересом облюбовали лицо истукана.

Желтый метал запечатлел хмурую задумчивость вытянутых, чуть более обычного черт. Лицо казалось невероятно живым; а умный тяжелый взгляд лишённых всякой корысти глаз продавливал центр пещеры.

Шальная мысль ковырнула сознание : «А ведь на что-то смотрит…».

Фома Егорыч остановился. Казалось взгляд статуи выцеливал одну из граней колонны, но с малых лет прикормленный под ложечкой зверек недоверчиво заворчал. Медленно, что б не спугнуть ощущение, Фома Егорыч сменил траекторию движения, направился туда, где как ему казалось взгляд истукана встречался с желтым зеркалом колонны. Подойдя вплотную к стеле он обернулся. Зрачки статуи буравили все так же, по-отечески сурово… вот только не его как ожидалось – каменное крошево под ношеными, но все еще крепкими ботинками. Фома Егорыч глянул вверх: над головой нависали выступы рваного камня, обвел взором окружающее пространство зала. В метрах пятидесяти свод пещеры соединялся с полом, золотая дымка придавала действительности схожесть со сновидением. За спиной высились другие два гиганта, и их то глаза определенно любовали грани колонны. Взгляд азиата вновь вернулся под ноги. Тяжелая подошва окарябала дно собирая пыль и камешки толстым валиком, глазам обнажилась молочно-белая полоса.

– Твою же мать!.. Куль! Куль! У нас тут чудеса, чтоб их. Полюбуйся.

Чертыханье усатого детины застало Фому Егорыча увлеченно разгребающего ботинком каменное крошево. Полированный прямоугольник обнажился практически весь, белел на дне пещеры новёхонькой заплатой. Взгляд азиата оставил находку, с кинжальным равнодушием нацелился в усатое лицо. Верзила стоял по-детски надув губы, переминался с ноги на ногу, влажные глаза часто моргали, за спиной каланчи маячила четверо тощих, выпачканных будто дымоходной сажей.

– Чего? – резко дрогнул в желтоватом воздухе сиплый голос Фомы Егорыча

Лука кивнул на мужиков позади. Понурые силуэты в ветхих фуфайках сторожили кусок брезента, опасливо отодвинулись, уступая место взгляду азиата. На грубой ткани покоился обрез золота размером с кулака. Ломоть жёлтого метала в месте среза таял, становился частью золотистой мари полнившей пещеру.

– Что за чертовщина?.. – едва слышно, будто не веря себе спросил Фома Егорыч.

– Это второй! Первый уже исчез. – обижено ответил Лука.

– Показывай где спил.

Верзила неуклюже, точно в мотне застряло что, развернулся, на неуверенных ногах заторопился к одной из статуй. Фома Егорыч чуть помедлив последовал за ним.

– Вот… – Лука обошел истукана, оказался под суровым ликом гиганта, – Здесь… резали… – длинный мозолистый палец ткнул в огромную стопу, обутую сандалией, – Вот же бля! – Лука согнувшись прильнул взглядом к отлитому в золоте ремешку, широкая жилистая ладонь недоверчиво ощупала прохладный металл.

Скуластое лицо Фомы Егорыча помрачнело, взгляд укрылся за щелочками глаз, блуждал между местом куда секунду назад указывал палец верзилы и столбом в центре зала где нашел плиту.

– Куль, я ничего не разумею! Это… это что же бля за скатерть самобранка? Мы же вот в этом самом месте кусок оттяпали. – ладонь ласково пошлепала желтый метал, – А теперь все на месте. – Лука уставился на азиата, на лице хозяйничала растерянность, пышные усы едва заметно подрагивали.

– Второй кусок где сработали? – тускло спросил Фома Егорыч.

– Там… – Лука не глядя махнул куда-то в сторону, намокшим взглядом не отпускал стопу истукана, – Показать? – влажный блеск голубых глаз вдруг перебрался на жесткое лицо Фомы Егорыча, Лука шагнул в указанном направлении, но передумал, остановился, вновь уставился на азиата.

У обрыва брезента пробежал едва уловимый ропот. Фома Егорыч оглянулся: не на звук, скорее почувствовал возникшее напряжение. Худые силуэты мужиков отодвинулись на добрых пару метров от замызганной материи, белки огромных, широко распахнутых глаз напугано блестели на перепачканных лицах.

Расстеленный в пыли каменного пола брезент был пуст.

– Да хрен с ним… – зло прошипел Фома Егорыч рыская прорезями глаз по измождённым лицам, – Ты… Да, ты. – обратился он к мужику у ног которого лежал мешок с подвязанным к нему кайлом.

Затравленный взгляд бедолаги метнулся по сторонам, сначала слабо надеясь, что обращаются к кому-то еще, потом ища поддержки, но остальные несчастные поспешили ретироваться от прокаженного, и он остался одиноко торчать точно мишень на стрельбище. Тощая пятерка пальцев мужичка нервно оправила пепельную прядь под сдвинутую на затылок некогда цветастую шапочку, засаленный рукав суетливо утер нос.

– Возьми инструмент. Там плита в полу. – небрежно кивнул Фома Егорыч на стелу, – Расковыряй ее.

Некоторое время азиат провожал охотно улепётывающего бедолагу, затем костяшки палец звучно оскребли поросль под острой скулой, повернулся к притихшему верзиле.

– Пойдем Лука. Проверим что там… с тем, другим… – проговорил Фома Егорыч чуть теплее, он не нашел подходящего статуе названия, и потому попросту лениво качнул в сторону гигантского изваяния подбородком, – Отчего-то думается… знаю, что увидим. А где твой щербатый друг? – вспомнил он о фиксатом Андрейке уже шагая по кратчайшей к золотому исполину: на пол метра выше азиата, казалось Лука едва поспевал за ним.

– Аа.. – закрутил головой верзила, взгляд выискал лысину подельника у дальней стены. Тот художественно мочился на какую-то бесформенную кучу пыльного тряпья, дернув ширинкой от души приложился к хламу носом тяжелого ботинка.

– Смотрика, а юродивый чего-то уже наковырял. – услышал Лука в шаге перед собой сиплый голос, опустил взгляд как раз вовремя чтобы не наткнуться на замершего азиата.

– Да ну его Куль… Недосук. Тут такая лепость, а тебя сирый заботит.

– У тебя узкий лоб Лука. – вздохнул Фома Егорыч, с интересом наблюдая как неказистый мужичек ударив кайлом отбросил инструмент, сухие пальцы ухватили обломок молочного камня, с усилием выдернули из дна пещеры.

– Что? – не понял Лука, ладонь здоровенным пауком ощупала изрезанный морщинами лоб, над вниманием верзилы безраздельно властвовал желтый металл, слабая синева его глаз жадно ощупывала стопы статуи, то место где драгоценную кожу оттягивало сухожилие Ахилла.

Полупрозрачная тень безнадеги окарябала лицо Фомы Егорыча, взгляд маслянистой чернотой полоснул по простоватым чертам усача, отвернулся к гигантской фигуре.

Они уже почти дошли до статуи, когда Фома Егорыч не глядя ткнул большим пальцем за спину.

– Что за блаженный? – что-то в том невзрачном человечке беспокоило его.

– Аа?.. Ты о чем Куль? – рассеяно спросил Лука не сразу смекнув, что азиата все еще интересует мужичек у стелы.

– Где ты его подобрал? – сипло повторил Фома Егорыч.

– Ха… Шутишь?.. Если б даже помнил – они сейчас на одно лицо, одинаково грязные. Как китайцы! А тех я вообще плохо различаю. Что за нация? Будто одной женщиной за один день рождённые.

Фома Егорыч на третью часть в крови которого жил дракон, а на остальные две теленгит, такому обстоятельству немного удивился, но скверное ощущение, липнущее к позвонкам влажной сорочкой, не позволило в полной мере насладиться редкой эмоцией, не переставая ковыряло мерклым зудом под лопаткой.

– То же ..лядство! – привёл в чувства уязвленный голос Луки. Верзила в два размашистых шага обогнал шедшего чуть впереди Фому Егорыча, приблизился вплотную к статуи, – Как новая. – широкая ладонь похлопала, затем погладила желтую плоть над пяткой.

– Забавно. – проскрипел голос Фомы Егорыча, туманный взгляд опоясал свод пещеры, спустился к подельнику, – Ну ладно… cворачиваться будем.

– Зачем?.. – опешил Лука, возмущенно уставился на азиата, под рыжими усищами раскрылась черная дырка рта.

– А что предлагаешь?

– Не… нет Фома. Так нельзя. – сверкнул Лука белым рядком зубов, нижняя челюсть предательски дрогнула. Здоровяк впервые за долгое время назвал патрона по имени, – Я за тобой двенадцать лет мыкаюсь. Мы нашли золото. А ты хочешь его оставить?! – с каждым словом голос верзилы набирал силу, он уже практически орал на Фому Егорыча.

– Пасть захлопни. – черные оливки глаз растянулись жестокими черточками, под мозолистой ладонью тонко застонало древко топора.

Лука отшатнулся, влажные зенки беспорядочно замигали. Голубые глаза усача уставились на азиата, будто впервые видит.

– Забылся? – скрипнул эмалью Фома Егорыч, пальцы уцепились в рукоять крепче.

Лука шумно выдохнул, на лбу зашевелились гусенички морщин, он обратил взор к каменному своду, закачал головой точно театральная кукла.

Ладонь Фомы Егорыча отпустила древко, натянутое в камень лицо обрело признаки жизни.

– Мы вернемся. Не сомневайся. Поговорим со знающими людьми, и вернемся. А теперь секрет схоронить надо. Начни со своего приятеля. Как его? Андрейка? – Фома Егорыч поморщился, – Поганенький человечек… этот точно сдохнет, а золота не оставит. Так зачем оттягивать.

Лука не ответил, даже не глянул в скуластое лицо азиата, мрачный, зашагал к раскатанному по полу пыльному куску брезента, где, забыв обо всем его подельник дрючил кого-то из невольников. Страдалец обхватив руками ботинок садиста, жался в кирзу впалой щекой, фиксатый же методично всаживал жертве под почки кулаками. После каждого удара грязное лицо бедолаги рвала гримаса боли, коричневые губы расцветали темным провалом, несчастный вздрагивал всем телом, заваливался набок, но Андрейка успевал что-то прокричать, брызгая слюной на приросший к голенищу затылок, после чего жертва чудесным образом находила силы остаться на коленях, мучитель же высмотрев на боках бедолаги измятость втыкал в нее очередной кулак.