Говорит и показывает. Книга 2

В сумерках мне предстало совсем незнакомое место, я даже подумала, что я ошиблась. Ничего в этом особняке со странной готической башенкой на том месте, где когда-то была лестница на Ю-Юшин балкон, не напоминало наш дом. Никакой Найды уже не было и в помине, в большой будке, похожей на небольшой домик заворчало какое-то большое животное. Мне стало жутко. Замирая от страха, я позвонила в дверь поднявшись на крыльцо в четыре ступени. Может быть это вообще не тот дом, опять подумала я.

Когда дверь открылась, осветив меня ярким светом электрических ламп, стало ясно, что дом тот и ясно, почему я прибежала сюда: Ю-Ю был здесь. Когда он в этом ярком золотом свете предстал на пороге, мне показалось какой-то портал открылся передо мной, тот, что влиял всё время на меня своим магнитным полем или как-то ещё, но раскрылся только теперь…

– Кто там, Илья?

– Мама, это я, – сказала я, чтобы не смотреть на Ю-Ю, чтобы не кинуться ему на шею, что за сумасшествие? Как-то надо взять себя в руки… Но ведь я пришла сюда, потому что искала его…

Мама почти выбежала навстречу. Она такая тоненькая, кажется ещё моложе, чем тогда, шесть лет назад. Причёска всё та же… А домашнее платье новое… И красивые тапочки на каблучках, с пушками на мысках… Но всё это я разглядела позднее, когда мы перестали обниматься и плакать…

Да, моя дочь, повзрослевшая малышка. Она ушла отсюда, даже не оглянувшись, шесть лет назад, и все эти шесть лет жила так, что мне было стыдно, что мы могли так поступить с нашей девочкой тогда. Она оказалась не только лучше, чем мы думали о ней, но и лучше нас самих.

И вот она та же и не та. Она… изменилась. Стала красивее, поумневшей красотой. Это не нераспущенный бутон, это начавший расцветать куст шиповника. Некоторые цветки уже полностью раскрыли лепестки, другие ещё только готовятся, а третьи раздумывают, когда им расцвести сейчас или позднее. Вот такая, немного сложная, неочевидная, но завораживающая с первого взгляда. Невозможно оторвать взгляда. От её движений, от улыбки, от её глаз. Неужели они с Ильёй так и продолжают свою любовь? Или… что-то с ними обоими сейчас…

Нашего дома больше нет. Он не исчез в недрах этого мини-замка М-ского пошиба, наш дом исчез, растворился во времени. И даже красивая старинная мебель, что оставалась в этой обширной новой гостиной и напольные часы со сломанным боем, и люстра богемского хрусталя в двенадцать рожков, все эти вещи казались здесь такими же гостями, как и мы с Ю-Ю. Но хозяйки ли мама и бабушка? Им уютно в этих обширных и гулких комнатах, среди золотых ручек, бра, обоев, отливающих золотом и перламутром?

Отца нет, интересно, он такой же, как был? Или седина появилась, или облысел, или пополнел…

Я почувствовала взгляд Ю-Ю, мне хочется посмотреть на него и я понимаю, что если обернусь к нему, то не смогу уже перестать смотреть, не вырвусь ни из глаз его, ни из его рук уже никогда.

Зачем я наговорила всё это Васе? Зачем? Отрезала себе путь? Или… Как он сказал: враньё? Может простит ещё?..

Мама и бабушка расспрашивают наперебой о Васе, об учёбе, об интернатуре, Ю-Ю успел рассказать…

– Какие отметки, Маюшенька? Диплом…

– Красный диплом, – гордо сказал Ю-Ю.

– Тьфу-тьфу! – сказала я. – Ещё один Гос, не сглазь.

Мама подала бутылку шампанского Ю-Ю:

– Илья, открой, нельзя не выпить за нашу встречу!

Бабушка принесла узкие узорчатые фужеры, тоже новые, незнакомые, при мне шампанское пили из треугольных бокалов, которые были в каждом советском серванте, теперь все знают, что надо из таких вот, овоидных…

Все эти чудесные яства на столе, я отвыкла от них, даже забыла о том, что существует чёрная икра, буженина, голубой сыр и прочие деликатесы, но, оказывается, я не скучала по ним. И по маме с бабушкой. Я так думала. А сейчас смотрю на них и понимаю, какой ошибкой было прийти сюда. Сначала сказать Ю-Ю то, что сказала, а теперь я будто в машине времени. Надо остановиться, вернуться назад к Васе, я не могу без него…

…Пришла. Пришла, за мной пришла, я знаю… Больше не отпущу тебя. Как мог отпустить? Из вины отпустил. От боли. Не могу отпустить больше…

…Боже мой, он не отпустит меня теперь… бежать надо… Как я могла с Васей так говорить? Только бы не ушёл никуда…

…Что происходит между ними опять? Ничего не забыто? А как же Вася тогда? Я не только от Ильи знаю, что Майя и Вася Метелица живут вместе все эти шесть лет. Тогда, что происходит сейчас между Майей и Ильёй?

– Илья сказал, ты на акушерство идёшь, – сказала Лида, она тоже заметила что-то сейчас между Ильёй и Майей? – Династия у нас получается.

– Это сейчас немодное слово, – сказала Майя растерянно. – А где папа?

Мы дрогнули от её вопроса. Ведь Виктор… захотел бы Виктор, чтобы ребята пришли в этот дом? Не представляю, чтобы они могли бы так же обняться и поцеловаться, как мы с Маюшей.

– Он в командировке, во Франкфурте-на-Майне, у них там партнёры.

– Да, я слышала, что завод процветает как ни один другой.

– АвтоВАЗ тоже процветает. Не наезжают бандиты? Сейчас успешные заводы или под олигархов ушли, или просто перестали существовать, – сказал Илья.

Мы с Лидой переглянулись. Мы ничего такого не знаем. Если и есть, то Виктор ничего не рассказывал, он теперь гораздо менее откровенен.

Я оглянулась на часы, часы и те совсем незнакомые висят на обновлённой богатой дубовой кухне, оборудованной так, что мне и не снилось в нашей милой кухоньке на четвёртом этаже старой «сталинки» … Мне захотелось плакать. Какая же глупость. Какая же ужасная глупость, как я могла? Что я вообще делаю? Никогда ещё бабья дурь не овладевала мной.

– Ох, полночь, пора… – ахнула я. – Надо домой.

Меня резануло это: «домой», здесь нет для неё дома… Девочка моя… была одна дочка и ту я позволила оторвать от себя. Тогда казалось правильно…

Майя встала, тоненькая, как истончала тогда, так и не пополнела.

– Жениться-то не собираетесь с Васей? Институты окончили, – спросила я.

– Собираемся, – улыбнулась Маюшка. Господи…

– Пришли бы с Васей, а, Маюша?

Мы дошли до обширной и нарядной передней, с красивым напольным канделябром, в виде какой-то нимфы с фонарём, позолоченными консолями, узорной вешалкой с позолоченными крючками. Это я ещё в ванной не была, страшно подумать… Странно, мы всегда в достатке жили, что это понесло их по золоту этом самоварному?

– Илья, ты…

– Я провожу Маюшку и вернусь, – сказал я.

– Не надо, останься, – сказала Маюшка.

– С ума сошла, ночь на дворе, куда одна-то?

– Я бегом. Хотите, позвоню, как доберусь, – и не смотрит на меня. Боится наедине остаться, да ещё ночь, тёмный город.

– Я провожу, – повторил я. – В советское-то время нечего было болтаться, а теперь подавно.

– Я прошу тебя, – сказала Маюшка, впервые после того, как мы вышли из подъезда, взглянув на меня очень быстрым, вскользь, взглядом, но я увидел, как горят её глаза.

Я всё понял…

И ничего не понял…

А я выскочила из этого странного особняка, где жили теперь мои родители, о которых я не думала шесть лет, и побежала так, будто за мной гонятся.

Я добежала до квартиры, где я так сказочно живу, бегом, через тёмный, вонючий подъезд, к двери, я и ключ не взяла. Но дверь… открыта. Только будь дома, Васенька, только будь дома…

Конечно, я дома. И жду её. Я чувствовал, я так и знал, что придёт. Не знаю, что за припадок случился с ней, но не может быть, не может быть, чтобы вот так вдруг она бросила меня. И не вдруг не может. Она меня не может бросить. Никогда…

Я не спал, конечно, но постель разложил и смотрел телевизор, когда она вошла и остановилась у двери, закрыв её за собой. Я сел и откинул одеяло, приглашая её к себе в нагретое мной гнездо.

Она мгновенно сбросила одежду и легла рядом со мной, глядя на меня блестящими глазами.

– Прости меня, – только и сказала.

– Бывает, – сказал я, обнимая её, с холодными волосами и разгоряченным от бега телом…

Глава 2. Грустно

Сказать, что мои дела шли хорошо, это поскромничать с эпитетами. Со времени перехода на хозрасчет, с тем, что умерли почти все отрасли отечественной промышленности, наш приборный завод оказался нужен тем, кто остался наплаву. Наше процветание только росло и ширилось. Потянулись контракты за границу, и по всей стране, бывшему СССР. Мало нашлось бы предприятий, работающих как наш завод. Все оборонные закрылись, так и не сумев научиться лить титановые кастрюли вместо деталей для самолётов и танков. И рабочие, и инженеры потянулись на рынки и в челноки, таская клетчатые баулы из Турции и Китая со всяким тряпьём, наводняя им всё и вся. Теперь дефицита не существовало. Теперь было всё. Громадные рынки в столице и во всех городах стали лицом новой экономики.

Но мы с Лидой там ничего не покупали. Очень приличные бутики снабжали одеждой нас и Татьяну Павловну. И наш дом преобразился из особнячка непонятных стилей и времён в настоящий современный красавец. Я горжусь и домом, и моей красавицей-женой, мне приятно, когда приходящие в мой дом партнёры восхищаются ею и спрашивают, насколько же она меня моложе.

Мы с Лидой очень сблизились теперь. Больше, чем раньше. Ни она, ни я не тратили теперь эмоций вне дома. Меня научил горький опыт прошлого, а Лида, я думаю, перестала делать то же, потому что прекратил я.

И то, что у нас теперь нет детей, тоже сближает нас. Паршивую овцу, что ушла в обнимку со своим любовником-извращенцем я исключил не только из моего сердца, но даже из мыслей. Я заставил Лиду выбросить все её фотографии и никогда ничего мне не рассказывать. Я ничего не хочу знать. Будто её не было. Не представляю, что было бы, если бы я увидел её снова. Не хочу вспоминать даже её имя.

Но иногда она приходит ко мне во сне. Это мучительные и тяжкие сны, как те, которые приводят умерших, и ты силишься понять, чего же они хотят от тебя. Вся тьма, что владела мной в те месяцы, сразу оживает во мне и ладони зудят от бессильного желания избить кого-нибудь…

Но, к счастью, мне есть чем занимать мои мысли и мои чувства.

Из этой поездки я везу подарки для Лиды и тёщи, красивые золотые браслеты и ожерелья. Татьяна Павловна не сдаёт позиций по-прежнему.

Но в последнюю перед отъездом во Франкфурт неделю, ко мне в офис, как теперь принято называть кабинет, вошли несколько человек, в профессии которых сомневаться не приходилось.

Завели разговор издалека, трогая мои журналы, бумаги на столе, опираются о монитор.

– Как поживаете, Виктор Анатольевич? Завод не буксует?

– Поживаю отлично, чего желаю и вам.

Рожи, да и только. Их нарочно отбирают за страшноту или они уже в группировках своих такие отращивают? Может, им их выдают по разнарядке, как у нас форменную одежду рабочим.

– Спасибо, на добром слове.

Садятся бесцеремонно, один мобилу на стол кладёт – сегодняшний символ «крутизны».

– Вы, похоже, человек неглупый, да, пан Директор?

Надо же, кто-то ещё помнит «Кабачок 13 стульев», кажется, те времена даже не с нами были.

– Наша фирма заинтересовалась вашим предприятием, мы хотим купить его.

Я откинулся на спинку своего дорогого, услужливо отклонившегося подо мной спиной кресла, сцепив пальцы на животе.

– Ни малейших планов на этот счёт мы не имеем, у нас вполне успешное дело, так что…

Они ухмыляются.

– Так в том-то всё и дело, пан директор. Зачем бы нашей фирме никому не нужный хлам. Нет-нет, мы именно потому и хотим купить ваше предприятие, что оно успешно и доходно.

– У нас акционерное общество, я ничего не решаю.

Ухмылки ещё шире и противнее:

– Вот и продайте контрольный пакет.

– У меня нет, контрольного пакета… – попытался я.

Они опять заухмылялись, наклоняясь надо мной, распахнулись полы пиджаков, по их собственной моде сшитых, и дух дорогого парфюма и густого пота ударил меня в нос, как кулак.

– Подумайте Виктор Анатольевич. С нами ссорится резону нет.

Оставили визитку: «Альянс-Инвест» и номер мобильного, кто бы сомневался…

Но об этих визитёрах я тут же и позабыл.

Но, как оказалось, зря. Они пришли ко мне снова опять, вскоре после приезда.

– Как решение? Что-то мы не дождались звонка, Виктор Анатольевич.

– Пожалуй, я вызову охрану, – сказал я.

– Не боитесь? За семью, дом хороший, жена красавица, дочка институт заканчивает, хорошая девочка, не в пример многим, ни наркотиков, ни прочих глупостей… беречь надо… А вы дерзите. Нехорошо, пан директор. Даём ещё время подумать. Наша цена вас устроит.

И положили карточку с шестизначным числом и знаком доллара.

– Да вы что! – я рассмеялся. – Да завод стоит в тысячу раз больше!

– Это только ваша доля, если согласитесь подумать…

Я решил потянуть время и сделал вид, что стану думать. Вот пристали. Но с людьми в Областной Думе поговорить об этом надо. Какой-то наезд ни дать, ни взять.

… так всё же Майя заканчивает институт. Вдруг страшно захотелось разузнать о ней всё. Тем более, что я могу это сделать, не раскрывая своего интереса перед Лидой или Татьяной Павловной. Мысль об этом так взволновала меня, что даже стало жарко.

– Ты чего сегодня раньше засобирался? – спросил я Илью.

– Так, в одно место надо, – как-то слишком уклончиво ответил он.

Я уже начинаю чувствовать себя слишком ревнивой супругой, всё чаще отговорки какие-то для меня находит.

– Опять Маюшку свою повезёшь куда?

Он только усмехнулся:

– Нет, сегодня, Евфимии надо в аптеке пропись заказать, аптек с производственными отделами всё меньше.

– На метро опять поедешь? Что ты как лузер всё на метро-то ездишь? Уже купил бы машину себе.

На это Илья только усмехнулся:

– В метро с девушками знакомиться сподручнее, – сказал он.

Я же говорю, всё какие-то отговорки, жонглирует словечками. Веселится без страсти, девок водит без желания. Только к работе и испытывает подлинный интерес.

– Толку что? – намекнул я, что все его знакомства дольше, чем пару дней не длятся, или того меньше. Я хотя бы по паре недель встречаюсь, а то и по месяцу, бывает.

– А ты, я слышал, собрался опять на кафедру? Что это вдруг? – сказал Илья, снимая хирургическую изумрудного цвета пижаму.

– Мама сказала, пора жениться, вот пойду невесту поищу среди положительных студенток.

Илья захохотал. Ну, хоть какое-то оживление, а то весь устремлён уже сбежать побыстрее и от моих вопросов тоже.

– Ну-ну. Лучше попробуй в метро спуститься, – сказал Илья.

– По-моему, в метро одни бабки с тележками.

Илья смеялся, продолжая одеваться:

– Хватает, верно.

Джинсы опять с железяками, ну, хоть кроссовки, не ботинки и не сапоги. Берёт косуху.

– Жарко там, не надевай кожан свой. Уже на Армани перешёл бы, сколько можно?

– Вэл, я к твоему Армани не пристаю, не лезь к моему кожану.

Вот и поговорили.

– Василёк, женился бы что ли на мне, а?

Вот это да! В золотом свете, заполняющем всю комнату Майка похожа на солнечный зайчик, такая же пронзительно золотистая и весёлая.

– Ты как солнечный зайчик, – щурится она, улыбаясь.

– Что? – изумился я. – Что ты сказала?

Майка посмотрела удивлённо:

– Что… что ты солнечный зайчик.

– Это тоже… а перед этим… Ты серьёзно?

– Про зайчика? Серьёзно, конечно… – и засмеялась опять, – мой зайчонок, – принимаясь щекотать меня.

– Подожди ты, – я поймал её руки под одеялом, стиснув тонкие запястья легонько, чтобы остановить щекотку. – Ну не ерунди, Майка, ты сказала, поженимся?

– Нет. Я сказала: женись на мне.

Я приподнялся, чтобы лучше видеть её лицо. Улыбается мягко, не смеётся.

– И пойдёшь за меня?

– Так уж повёл бы, наконец, – она погладила меня по лицу, убирая волосы назад, потрогала колечко в ухе, любить его пальчиком шевелить.

– Тогда вставай, пойдём, – я поднялся.

– Куда пойдём? – Майка села, волосы скатились ей на грудь красиво.

– Как куда? В ЗАГС.

– С ума сошёл?

– Нет, паспорт-то здесь?

– Да здесь, в… это… в сумке.

– Давай-давай, завтракаем быстро и в ЗАГС.

– А если не работает? Там же не каждый день, – Майка выбралась из-под одеяла, люблю смотреть на неё обнажённую, она как ожившая статуэтка.

– Вот и узнаем.

ЗАГС работал. И мы встали в очередь. Надо было заполнить чудное заявление одно на двоих, в конце указать какую фамилию присвоить супругам. Майка засмеялась:

– Давай сделаем двойную, тогда я буду Кошкина-Метелица!

Я захохотал, поддержанный Майкой, нас чуть не выгнали.

– А Метелицей будешь? – спросил я уже тихо, перестав смеяться, протянул руку к её лицу, очень хотелось коснутся.

Майка улыбнулась, приникая щекой к моим пальцам.

– Буду, милый мой Метелица.

Но заявление – это оказалось не всё, надо ещё пойти в сберкассу оплатить пошлину. Какая-то смешная сумма в сто рублей, устаревшая, видимо ещё пару лет назад, когда Майкина стипендия была две тысячи, а сейчас 84000, ровно стоимость проездного и оплата общежития в месяц. Но, чтобы оплатить эти копейки…

– Вась, очередь из бабусь на три часа, – смутилась Майка, когда мы заглянули в первую сберкассу.

– Пошли в другую.

Мы обошли ещё две, но везде та же картина. Майка, явно устала:

– Слушай, давай, если сейчас вот в этой опять очередь или перерыв, то…

– Что замуж за меня не пойдёшь тогда?

– Ну, в другой день придём…

– Ладно. Давай.

Чудеса, в сберкассе не оказалось никого. Мы переглянулись с Майкой, не улыбнуться невозможно.

Нам назначили свадьбу на восьмое августа, через два дня после Васиного дня рождения. Мы вышли из загса с бумажкой-приглашением и посмотрели друг на друга:

– Кого звать-то будем? Кроме Ивана Генриховича и Ю-Ю?

Действительно вопрос: мы ни с кем не общались все эти годы, со Славкой только.

– Ты знаешь… Я тогда… Ну… В-общем, я сходила тогда домой…

– Домой? – дрогнул я. Вот и получилось, что я всё же на директорской дочке женюсь.

– Может, маму и бабушку… Они приглашали в гости с тобой. Только… папа, он… Но мама и бабушка будут рады.

Она смутилась немного, поэтому мне захотелось успокоить её:

– Знаешь, я отца никогда не имел, ты теперь без отца, ничего как-нибудь выживем?.. – сказал я.

Мы вернулись домой усталые и голодные: целый день потратили на то, чтобы заявление подать. Во, как жениться захотелось!

А дома мне пришла мысль, как нам увидеться с мамой и бабушкой и не ходить туда в тот странный раззолоченный дом.

– Пригласим их к нам?! – предложила я.

Вася улыбнулся смущённо, но и облегчённо. И мы пригласили маму и бабушку на ближайшие выходные. А мне ещё предстоит последний экзамен послезавтра.

Я почти не готовилась, уверенная в себе и своих знаниях. Да и кто получает «пары» на выпускных «госах»? И мне, конечно, поставили «отлично», поздравив напоследок. И стало грустно.

Ужасно грустно, только сейчас осознала, что это всё – институт кончился.

– Майя, едем со всеми в центр, – Слава подошёл ко мне.

Я обернулась, в группе я дружила только с ним, но остальные ребята были мне не близки, но приятны и отношения в группе всегда были хорошими, все остальные, кроме нас со Славкой – москвичи, сытые домашние детки, только мы мотались по электричкам, жили в общежитии. Хотя Славка тоже почти москвич, он только желая сохранять свою независимость и свободу и жил в общаге, а так вполне мог бы жить с отцом. Мама его вышла замуж и год назад уехала с этим мужем жить в Швецию. Но зато у отца вот-вот родится ребёнок в новой семье. Вот такие интересные события происходили с этими страпёрами.

У самого Славки, который стал теперь очень симпатичным парнем, не тем тщедушным мальчиком, с припухшими веками и любопытным носом, что провожал меня из школы иногда, девушек было немало. Девушки очень лояльны к нему. У него были две или три более или менее постоянные привязанности за все шесть лет института, но они пока закончились, по крайней мере, он не рассказывал мне довольно давно о своих девушках, а то имел обыкновение.

Мне нравится то, что мы можем общаться ним вот так, как друзья или даже подружки, рассказывая друг другу то, что не расскажешь своим «половинам». Он рассказывал о девушках то, что ему не нравилось в них, просил поговорить даже, что я и делала для него, не знаю с хорошим результатом или нет. И о том, как влюблялся, что в каждой из его пассий есть прекрасного и неповторимого. Это ещё и потому нравится мне, что всегда интересно вот так увидеть мир как видят его мужчины. Ну, хотя бы попытаться…

– И куда в центр? – спросила я.

Мы договаривались с Ю-Ю, что он отвезёт меня домой, но я обещала позвонить, потому что о времени мы не договорились. Вот только, чтобы позвонить надо еще карточку эту дурацкую надо где-то купить для таксофона.

– В клуб на Монетчиковский, но сначала в центр в Макдональдс, поедим и может по бульвару прошвырнёмся… щас пока всё равно рано.

Надо сказать, ни разу я в клубах не была, как-то не пришлось. Я нечасто в Москве-то оставалась ночевать, что говорить о том, чтобы я пошла в клуб. Но сегодня последний день с группой, вряд ли мы станем много общаться после института, если пока учились не слишком тяготели друг к другу. Поэтому я согласилась.

Маюшка позвонила, чтобы предупредить, что поехала с одногруппниками в какой-то клуб, я толком не понял, в какой, понял только одно, что мне на сегодня – отставка.

– Не волнуйся, Ю-Ю, я в общежитие ночевать поеду. Завтра позвоню.

Завтра так завтра. Займусь тогда сегодня отложенными монографиями, всё никак не прочту.

Уединение мне необходимо временами. Только Маюшка, как и прежде никогда не вытягивает энергию из меня, напротив – подпитывает.

А вот от всех остальных требуется спрятаться иногда. И от Юргенса тоже. Мне давно кажется, что он старается слишком приблизится ко мне, почти нарушая моё личное пространство, в которое я с детства могу впустить только одного человека.

Такой я, оказался, одиночка. Люди мешали мне, утомляли, я могу любить их очень дозировано, работа ли, требующая подлинного душевного участия и сочувствия, или иные причины привели меня к этому, я не знаю. Юргенс же любил общество, я тоже не чуждался компаний и развлечений, и люблю быть в центре внимания, забывая своё одиночество на это время, но мне это всё требовалось гораздо меньше, я понял, что должен найти убежище для себя. Убежище, известное и доступное только одному человеку. Поэтому я давно уже коплю деньги на квартиру.

Майка не приехала сегодня после экзамена. Позвонила уже вечером из какого-то шума, я едва мог слышать её голос, выныривающий из грохота музыки и голосов, а она меня, по-моему, не слышала вовсе.

– Вася, сегодня не жди, я тут с ребятами, последний вечер, получается загул!.. Не волнуйся, завтра приеду!.. Слышишь? Вася?.. – я даже представляю сейчас её лицо, когда она прислушивается к тому, что я могу сказать, пытаясь вся обратиться в слух. Я ответил, но она не слышала.

Сегодня я сказал Ивану Генриховичу, что мы решили пожениться. Он моргнул почти лишёнными ресниц блёклыми глазами, и снял даже очки, будто протереть, но мне показалось, там мелькнула слеза:

– Так… Это хорошо, очень хорошо, Василий, – он «почесал» глаз, пряча как ему, наверное, кажется, свидетельство слабости. – Я давно ждал. Хорошо. Ребёнок будет?

– Мы не поэтому. Просто… просто, потому что… – я не хочу словами называть то, почему мы женимся.

– Не подбирай слов, я всё понимаю.

А дальше мы взялись с ним обсудить то, где провести торжество и как. Мы с Майкой не сговариваясь решили, что большой праздник устраивать не будем, но каким будет маленький, пока окончательно не решено.

И Иван Генрихович предложил поехать на пикник. Лето, все молодые люди.

– Исключая меня, конечно, старого гриба, но и я вполне способен оценить прелесть удовольствия завтрака на траве. А?

Мне понравилась эта идея. Оставалось продумать бюджет нашего праздника. Деньги я как мог копил, покупая доллары на все свои «заначки».

Я проснулась от неприятного чувства вертящейся дурноты. Открыла глаза, «вертолёт» постепенно снизил скорость и приземлился. Я знаю, что такое похмелье, в моей жизни это происходило несколько раз. С Ю-Ю парочку, и с Васей мы тоже пару-тройку раз набирались изрядно. Вот и теперь… Только… где я?

Я пытаюсь понять, что это за потолок, состоящий из двух, нет, трёх плохо подогнанных бетонных плит, как в моей комнате в общежитии. Но это другие плиты, незнакомые. Повернуть голову удалось не сразу, так ужасно меня мутит.

– Приветик, – Славкин голос вполне бодрый и даже весёлый.

И где сам Славка? Славка… значит его комната… и я что, спала в его комнате? Вот это в первый раз, чтобы я не помнила, где я заснула и почему… я пошевелилась немного, пытаясь понять в одежде я или нет.

– Да не боись, всё твоё при тебе, – засмеялся Славка. – Я может и мечтал бы воспользоваться, но, чтобы ты хоть что-то осознавала, а не так как вчера… Пить ты совсем не умеешь, Майя Кошкина.