Причалы любви. Книга первая

– Да, конечно, – поспешно согласился Вячеслав.

За день с приемом больницы было покончено. Поликлиника (уместнее было бы назвать – амбулатория), стационарное отделение на десять коек, крохотный кабинет, круглая печать, машина «скорой помощи» – вот, пожалуй, и все хозяйство. Впрочем, Вячеслав остался доволен.

X

III

Следующий день для Славика Сергеева начался с визита больничного шофера.

– Степан, – коротко представился он.

– А отчество? – поинтересовался Славик.

– Необязательно, – отрезал Степан. – Машина на колодках стоит… Что будем делать?

Славик растерялся и нелепо спросил:

– А что надо делать?

– Ремонтировать надо, что же еще, – Степан без приглашения сел на стул. – На шатунах вкладыши полетели. Резина лысая. Чуть дождичек, а этого добра у нас по осени навалом, к первой же луже прилипнем.

Вячеслав ожидал любого больного, приготовился бороться с любой болезнью, лететь, ехать, идти пешком куда угодно, но такого коварного вопроса предвидеть не мог.

– Где же все это взять? – растерянно спросил он.

– В райздраве, – Степан был хмур и недоволен.

– Хорошо, – обрадовался Славик, обратив внимание на то, что рыжие волосы на макушке у Степана стоят ежиком, – я сейчас же позвоню в райздрав.

– Бесполезно, – Степан криво усмехнулся и достал папиросы. Он неторопливо закурил и, поискав глазами пепельницу, сунул обгоревшую спичку обратно в коробок.

«Надо бы запретить здесь курить», – мельком подумал Славик и обеспокоенно спросил:

– Почему бесполезно?

– А потому, что они вкладыши через год пришлют, резину – через три.

Теперь Славик растерялся окончательно и уже не пытался этого скрывать.

– Вы вот что сделайте, – мельком глянул на него желтыми глазами Степан, – вы начальнику лесопункта позвоните. Так-то будет вернее. Они еще с весны два комплекта резины к своему «УАЗу» получили, ну и вкладыши у них водятся. Он даст, только и вам надо будет кое-что для них сделать.

– А что же я могу для них сделать? – искренне удивился Славик.

– Ну, лекцию там прочитаете для рабочих, – уклончиво ответил Степан, – да и мало ли… Здесь завсегда так делают: они – нам, мы…

– Так это же замечательно! – Славик даже вскочил от радости. – Я и сам хотел цикл лекций прочитать. Даже список подготовил.

– Его сейчас нет, – поднялся со стула Степан, – в лес укатил. А к вечеру прибудет. Заодно насчет винта к лодочному мотору поинтересуйтесь. У него есть…

Степан, тяжело ступая по широким половицам, вышел.

«Втулки, резина, винт», – сделал первую запись в календаре Славик Сергеев.

«Человек-то, кажется, очень хороший, – приободрился Славик, – все у нас с ним тут же и решилось… Самое главное, что надо усвоить раз и навсегда, – ничего не оставлять на завтра. Тут же, немедленно и решать».

Вошла Анна Тихоновна. Немного помявшись, заговорила, нервно подвязывая тесемки на рукавах халата:

– Через десять минут прием, Вячеслав Сергеевич.

– Я готов.

– Степан-то был у вас?

– Был, Анна Тихоновна.

– Ведь с весны машина стоит. Правда, на ней тут особенно не наездишься, по нашим-то дорогам, но все-таки.

– А на чем же ездить тогда? – удивился Славик.

– Речкой, Вячеслав Сергеевич, речкой в основном. Вот Степан-то уже два своих мотора ухлопал на эти поездки… А как же. Машина стоит, а на участке больной. Что-то ведь надо делать, вот он и возит на своем подвесном моторе. Ну, иногда даем ему отгулы, а иногда и так обходится.

– Как же, обязательно надо отгулы! – горячо возразил Славик. – Ведь он же не обязан на своем моторе по больничным делам ездить…

– Вот именно, – улыбнулась Анна Тихоновна, но ее маленькие ручки все теребили и теребили тесемки на рукавах, и Славик как-то не мог оторвать взгляд от этих тесемок.

За три часа приема пришли лишь два человека, да и те с такими пустяковыми жалобами, что сразу же и видно было – пришли они на нового доктора посмотреть, но никак не лечиться. Первой была женщина лет пятидесяти, разговорчивая, суетливая. Полчаса, не меньше, провела она в приемной, а Славик так и не понял, на что же она жалуется.

– Что у нее? – спросил Славик, как только женщина вышла.

– Да так, пустяки, – небрежно отмахнулась Анна Тихоновна, – время девать некуда.

Зато второй, нарядно одетой женщине Анна Тихоновна обрадовалась несказанно. Она так и засуетилась, так и завертелась волчком по кабинету, усаживая женщину и выказывая ей всяческое внимание. Женщина была спокойна и воспринимала все как должное.

– Что же вы, Вера Семеновна, так давно к нам не заходите? – щебетала Анна Тихоновна. – Учтите, с давлением шутить нельзя. Как вы себя чувствуете?

– Да вроде бы ничего. Вы ведь знаете, – несколько жеманно отвечала Вера Семеновна, – при моей работе совершенно невозможно подумать о себе… Каждый день нервотрепка, каждый день ругань…

– Вера Семеновна Мельникова, – сообщила после ухода женщины Анна Тихоновна, – плановик лесопункта. Жена нашего главного рыбинспектора.

Славику показалось, что Анна Тихоновна что-то недоговорила, но она перевела разговор на другое:

– Вот и все, Вячеслав Сергеевич, больше никого не будет.

– Почему вы так думаете? – удивился Славик.

– А у нас летом и осенью не любят болеть, – непонятно чему усмехнулась Анна Тихоновна, – если поживете у нас – сами убедитесь. Вот и стационар пустует, а зимою раскладушки ставим… Люди-то все больше в лесу, на свежем воздухе, чего им болеть?

Славик собрался было возразить, но потом вспомнил, в каком удивительном месте он живет, и тут же решил, что и люди здесь должны быть особенные.

В шестом часу вечера в кабинет к Славику ввалился крупный мужчина в клетчатой рубашке навыпуск и высоких кирзовых сапогах.

– Николай Константинович Охотников, – представился он, больно сжимая руку и весело глядя на Славика маленькими хитроватыми глазами из-под широких бровей, – начальник лесопункта… Шел вот мимо, дай, думаю, зайду познакомиться с медициной.

– Очень рад, присаживайтесь, пожалуйста, – Славик даже выразить не мог, как обрадовался визиту Охотникова. Весь день его мучил предстоящий разговор по телефону, а тут начальник лесопункта сам пришел.

– Как вам у нас? – Охотников широко повел рукой и так же широко улыбнулся.

– Очень хорошо! – искренне выпалил Славик. – Мне нравится…

– Еще бы, – горделиво кивнул Охотников, – а вот на участок наш съездите, в Муху, так и навсегда останетесь, а? Женитесь. Или уже успели?

– Нет, – Славик невольно засмеялся.

– У нас женитесь, – уверенно заявил Охотников и неожиданно весело подмигнул, – у нас такие крали – вмиг окрутят. – Охотников обвел взглядом кабинет и, переходя на серьезный тон, спросил: – Как устроились?

– Прекрасно, Николай Константинович.

– Ну-ну, это хорошо… Если что надо будет – обращайтесь. Что в наших силах – сделаем.

– Знаете, – Славик замялся, – у нас… машина… В общем, поломалась. Не смогли бы вы нам помочь?

Охотников, казалось, нисколько не удивился, не заметил смущения Славика, а сразу же и спросил:

– А что вам нужно к машине-то?

– Вкладыши, резину, винт, – старательно прочитал Славик в календаре, избегая смотреть на Охотникова.

– Та-ак, – Охотников тяжело опустил на стол крупную волосатую руку, – вкладыши у меня есть. Резина? Мда… Тут дело сложнее. За разбазаривание резины и по шее могут дать. – Он выразительно и со значением посмотрел на Славика. – Ну да чего не сделаешь для родной медицины? Дам… Возьму грех на душу. А вот насчет винтов пусть Степка не… винтит. Я ему три месяца назад два винта выписывал. Вот так, дорогой Вячеслав Сергеевич. Мы для медицины – все, но, надеюсь, и медицина про нас не забудет?

– Конечно, что вы! – поспешил заверить благодарный Славик.

– Вот и хорошо, – сказал, словно скрепил какой-то договор Охотников. – Ну а теперь мне пора. Заходите в гости, всегда буду рад.

Охотников ушел, а Славик тут же кинулся в гараж, чтобы сообщить Степану радостную новость.

Так вот и получилось, что главным в его первый рабочий день оказались втулки, резина и винт. И радовался он их приобретению не меньше, чем если бы врожденный порок сердца вдруг вылечил.

X

I

V

– А, христовенький, подышать свежим воздухом вышел?

– Вышел, – сразу же напыжился и воинственно настроился Славик. За прошедший месяц он выработал в себе такое вот подобие защитной реакции против Тоньки.

– На танцы со мною не желаешь?

– Не желаю…

– Боишься?

– Кого мне бояться?..

Тонька, в коротком платье, с распущенными волосами, чистила картошку на крыльце. Славик стоял рядом и никак не мог уйти. А был вечер, и солнце по вершине сопки уже катилось, и всюду струились золотистые дымки из высоких труб над крышами. С крыльца хорошо Грустинка просматривалась, подвесной мост, нижний склад и гараж лесопункта на той стороне речки. Там тракторы, лесовозы суетятся, между ними люди расхаживают, и звуки едва слышно оттуда доносятся. А в клубе музыка из репродуктора грустит, по деревянным тротуарам ребятишки на семичасовой сеанс торопятся. Степанида Петровна в огороде капусту и огурцы поливает.

– Боишься, – скребет молодую картошку Тонька. – Я ведь знаю, что вчера не спал и, как бабулька про Кольку говорила, слышал… Вот Кольки-то и боишься.

– Ничего я не слышал, – краснеет Славик, отворачивается и на две ступеньки спускается с крыльца.

– Колька-то, он здоро-овый. Вмиг зашибет. Ему что врач, что Митька Бочкин – все едино.

Славик слышит, что Тонька уже едва сдерживает свой низкий приглушенный смешок, от которого у него холодеет внутри и хочется черт знает что натворить, но сейчас он мучительно вспоминает, кто такой Митька Бочкин. Славик уверен, что уже слышал это имя, но вспомнить не может и тихо от этого досадует.

– На речку пойдешь?

– На речку.

– Грустить будешь?

– Буду…

– Ох, христовенький, – притворно вздыхает Тонька, – ведь ждет же какую-то бабу этакое несчастье! О Надечке будешь грустить?

– Что?! – Славик живо поворачивается и оторопело смотрит на Тоньку. А Тонька знай чистит картошку, локтем волосы поправляет – вся ушла в работу.

– Ну, чего вызверился-то? – смеется наконец Тонька и смотрит на Славика насмешливыми черными глазами. – Давно не видел? Вот она я…

И действительно – вся она тут, Тонька-то. Платье выше колен заголилось, на плече тоненькая белая бретелька видна, на щеке шелушинка от молодой картошки присохла, а в глазах бесенята прыгают.

– Не боись, – Тонька опять в работу ушла, – сегодня в твоей комнате убирала и под столом листок нашла. Вишь ведь как, ты с черновиками пишешь! А пишешь-то как – загляденье: «Милая Надечка!» – нараспев протягивает Тонька. – Так хорошо начал, а потом зачеркнул и выбросил.

– А вам бы не следовало читать, – вдруг снова перешел на «вы» Славик.

– Ишь ты! – хмурится Тонька. – Может, мне и учиться не следовало, чтобы «милая Надечка» не прочесть? Много чести, товарищ дохтур. Привет своей Надечке от меня передавай…

Тонька вскакивает, хватает ведро, кастрюлю и скрывается в доме. Славик стоит и ломает голову – в самом деле, обиделась или в очередной раз разыгрывает? Так ничего и не решив, он медленно пересекает двор, отпирает калитку и бредет к Грустинке.

То место возле речки, где спал Славик в день своего приезда, стало для него любимым, и чуть ли не каждый вечер он здесь проводил. Брал с собою журналы, читал последние медицинские новости, делал пометки, а всего чаще закатами любовался и мечтал бесконечно.

Анна Тихоновна оказалась права: больных или совсем не было, или же приходили с совершенными пустяками, так что и больными-то их называть было грешно. И первое рвение Славика – немедленно лечить, спасать, – немного поутихло. Лекция о вреде курения, которую он провел перед кинофильмом в клубе, прошла без особого успеха, под смешки и перешептыванье слушателей. Правда, Охотников благодарил, жал руку, но самому Славику она удовлетворения не принесла. Он задумал было новую лекцию о гигиене труда, но Анна Тихоновна отговорила его, сославшись на то, что времени впереди еще много, а теперь лето и людям не до гигиены. Тогда он решил провести санитарный рейд, но и этого, оказалось, не стоило делать. Собственно, он так и не понял почему, но целиком положился на опыт Анны Тихоновны.

Вечер угасал. На соседних мостках женщины полоскали белье. Автолесовозы и тракторы-трелевщики на той стороне работали уже с включенными фарами. На полной скорости вниз по течению пролетела моторная лодка. Славик рассеянно глянул на нее и тут же насторожился: на первом сиденье он разглядел человека, который показался ему знакомым. Он напряг память – редкая бороденка, красная кепочка набекрень – и сразу же вспомнил странного мужичка, попросившего у него рубль. «Значит, он живет здесь?» – удивился Славик.

Вечер угасал и переходил в ночь. По подвесному мосту быстро шел какой-то человек. Все это Славик отмечал краешком сознания, а сам теперь был далеко, в городе, где остались его дом, институт, Надечка Дулина и Светлана с Варей. Человек сбежал с моста и направился к Славику. Вершина сопки, за которой скрылось солнце, отливала красной медью.

– Это вы новый доктор? – Перед Славиком стоял высокий темноволосый парень в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами.

– Да… А что такое? – приподнялся Славик.

– Давай знакомиться, – сразу же перешел на «ты» парень и протянул руку. – Участковый Валерий Груздинский.

– Груздинский! – обрадовался Вячеслав. – Очень рад. Мне о вас много говорили.

– Давай на «ты», а? – поморщился Груздинский и неожиданно рассмеялся. – Уж если поссоримся, тогда на «вы» перейдем. Идет?

– Идет, – легко засмеялся Славик.

– Так что тебе говорили обо мне?

С первого взгляда Груздинский понравился Славику. Как-то легче и увереннее почувствовал он себя рядом с ним. Было в нем что-то мужественное, открытое, благородное даже, и он невольно вызывал симпатию к себе.

– Да разное, – уклончиво ответил Славик.

– Анна Тихоновна?

– Как ты угадал? – удивился Славик.

Груздинский удовлетворенно засмеялся.

– Не советовала дружить?

– Да, – растерянно ответил Славик.

– И не посоветует, – нахмурился Груздинский. – Я ведь в отпуске был, а то бы давно к тебе нагрянул, пока они тебя к рукам не прибрали. Много уже наколбасил?

– Как это? – Славик ничего не понимал.

– У Охотникова что-нибудь просил?

– Да, – Славик в очередной раз поразился проницательности Груздинского.

– А что просил-то?

– Вкладыши, резину для машины и винт для лодочного мотора.

– Дал, конечно?

– Конечно, – оживился Славик. – Я даже и не просил особенно…

– Ну еще бы! – поморщился Груздинский и внимательно посмотрел на Славика.

– Теперь машина «Скорой помощи» у нас на ходу, – похвалился Славик.

Груздинский закурил и неожиданно переменил разговор:

– Ты женат?

– Нет…

– Надолго к нам?

– Я? Да…

– Значит, ненадолго, – нахмурился Груздинский, отвернулся и вроде бы сразу потерял интерес к Славику.

– А почему ты так решил? – обиделся Славик.

– Бегут от нас заведующие, – усмехнулся Груздинский. – Год покрутятся – и деру…

– Почему бегут? – насторожился Славик.

– Скучно у нас. Без театра, клиник, перспектив… Наверное, поэтому.

– Для врача это не причины, – гордо объявил Славик, – он должен быть всюду, где живут люди.

– Это ты верно сказал, а только через год другое запоешь. Впрочем, извини, – торопливо буркнул Груздинский, – расстроил ты меня…

Славик оторопел.

– Я?! Да чем же?

– А тем, – раздосадованно глянул на Славика Груздинский, – что у Охотникова эти дурацкие вкладыши попросил.

– Но… Что же тут плохого? Я попросил, он дал. Вот и все. – Славик начинал сердиться и даже подумал, что Груздинский и в самом деле человек со странностями. «Лезет не в свои сани», – как заметила Анна Тихоновна.

– Да пойми ты, – в свою очередь обозлился и Груздинский, – случится производственная травма, а он тебя попросит оформить как бытовую. Откажешь? В мастерских у них полнейшая антисанитария. Ты на это акт составишь? Вот тебе и вкладыши. Мужик он деловой, ничего не скажу, лесопункт на ноги поставил, а вот на людей ему плевать! Третий год в мастерских душевую строит, вентиляторы устанавливает… А территория? Ты хоть там побывал?

– Нет, – Славик был убит, что называется, наповал.

– То-то же… Думаешь, врач – это чирей вскрыть, микстуру прописать? Тогда бы и я только с бандитами боролся… Вот поэтому Анна Тихоновна и не советует тебе со мной дружить.

– А она-то при чем?

При том, Славик, при том. Но об этом позже… Тебе у нас-то хотя бы нравится?

– Нравится, – рассеянно ответил Славик, мучительно соображая, что же такое могла сделать Анна Тихоновна.

– Это хорошо, – Груздинский поднялся, – мне пора. Я ведь только сегодня из отпуска. Дома еще толком не был…

Кажется, он заметил растерянность Славика Сергеева, поэтому вдруг тронул его за плечо и подмигнул:

– Ничего, доктор, не тушуйся. Теперь я тебя не оставлю. Твоя милиция тебя сбережет, как нынче говорят в каждом милицейском фильме. Будь здоров…

– До свидания, – вяло ответил Славик.

Валерий Груздинский ушел.

«Вот и начал работу, – тоскливо подумал Славик. – Как говорится, отличился по всем направлениям».

XV

Была уже ночь, и звезды крупно стояли над сопками, и ярко светила луна: белая, огромная, она лишь только оторвалась от еловых вершин и теперь беспомощно повисла, ничем и никем не поддерживаемая. И казалось Славику, что упадет, непременно упадет этот круглый шар и мячиком поскачет по земле, роняя холодные белые искры. И тогда полная ночь наступит в мире, и кончится жизнь, и лохматыми водорослями покроется земля, и среди этих водорослей уже вновь будет зарождаться белок… Но расстояние между вершинами деревьев и луной на глазах росло, воздух все больше насыщался холодным светом, и долгая тишина затаилась над поселком.

В скверном настроении возвращался Славик домой. Он вспомнил, как жал ему руку Охотников, как многозначительно подмигнул, и с ужасом понял, что тот посчитал его за мальчишку. В тот самый момент, когда жал руку, когда подмигивал. И это для Славика было хуже всего.

«Ерунда, – являлась соблазнительная мысль, – Груздинский преувеличивает. Может быть, у него какое-нибудь зло на Охотникова? Хотя нет. Он же его и хвалил. Как руководителя. Что же теперь делать? Вернуть вкладыши и резину? А как же машина? Будет стоять…».

В дом идти не хотелось, и он присел на крылечке. С иронией подумал, что таким вот премудростям в институте не учат, не готовят к встрече с охотниковыми, не инструктируют, как следует поступать в подобных случаях.

– Ну, леший, лапы-то не распускай! – неожиданно услышал он приглушенный Тонькин голос.

– Ух, какие мы строгие, – ответил низкий мужской голос.

Тонька засмеялась чему-то.

Они стояли, видимо, у калитки, но из-за черемухи Славику их не было видно.

– Чего торопишься? – спросил мужчина.

– Надоело штакетник подпирать.

И опять приглушенный Тонькин смешок.

Славик представил, как они там стоят, плотно сомкнувшись, как поджимает Тонька полные губы, кивком головы отбрасывает волосы за плечо, как насмешливо мерцают ее глаза, и загрустил. И впервые он почувствовал, что одинок здесь, что в свою главную жизнь леденевцы его не пускают. Что все они – одно, а он – совершенно другое, и ему никогда не стать таким же, как они. Их объединяло что-то совершенно иное, отличное от того, чем интересовался и чем жил Славик. И как бы хорошо они ни относились к нему, все равно он для них чужой, потому что не родился и не вырос здесь. И терпят его лишь потому, что он врач, а не потому, что Славик Сергеев…

У калитки послышалась возня, смех, потом калитка скрипнула, резко звякнула щеколда, и вслед за тем раздался насмешливый Тонькин голос:

– Да он выше щиколотки и смотреть-то боится.

– Рассказывай, – громко и недоверчиво пробасил парень.

– Ладно, надоело! – нетерпеливо отрезала Тонька.

– То-онь, – уже тише позвал парень.

– Ну, чего тебе еще?

И опять легкий смешок, шум, шепот…

На дорожке показалась Тонька. Шла она быстро, сильно размахивая рукой и высоко вскинув голову. Казалось, ее фигура не отталкивала ни единой капли света, а вбирала его целиком и полностью, а потому словно бы светилась изнутри. Сам не замечая этого, Славик с восторгом смотрел на нее, отмечая каждый ее шаг и радуясь, что в жизни такое случается.

– Христовенький? – испуганно ахнула Тонька и, споткнувшись, остановилась у крыльца. – Ты это что тут делаешь, а?

– Сижу, – радостно улыбнулся Славик.

– Сидишь? – уже рассерженно удивилась Тонька. – Подслушиваешь, да?

И лишь в этот момент Славик понял, в каком дурацком положении оказался, попавшись Тоньке на глаза. Он хотел извиниться, хотел все объяснить, но вместо этого тихо спросил:

– Ты его любишь, Тоня?

– А тебе-то что? – насторожилась Тонька и поднялась на одну ступеньку.

Теперь ее лицо было прямо напротив него, совсем близко, и Славик впервые понял, что Тонька очень красивая, почти такая же, как Надечка Дулина.

– Да нет, ничего, – он отвел взгляд, потому что было невозможно и дальше смотреть в огромные, светом луны переполненные Тонькины глаза.

– Ничего, – усмехнулась Тонька, – так нечего и спрашивать… Я ведь тебя не спрашиваю, любишь ты свою Надечку или нет.

«Все, – тоскливо подумал Славик, – прицепилась. Теперь в сто лет не забудет».

– Ты ужинал? – почему-то тихо спросила Тонька.

– Нет, – вздохнул Славик, – я только пришел.

– На речке сидел?

– Да.

– Бедолажка, – так же тихо сказала Тонька. – Морочишь мне голову. – Но тут же она словно бы спохватилась и уже прежним насмешливым тоном скомандовала: – Пошли ужинать…

– Явились, гулеваны, – проворчала Степанида Петровна. – Ишь, спарились, и ужин им нипочем.

– Любовь крутили, – засмеялась Тонька.

– Тебе бы хвост открутить – эка смирняча бы стала.

– Бабулька, да ведь я хвост еще в обезьянах потеряла.

– Оно и видно… А ты что же, милой, стоишь, словно в гости пришел, не проходишь? Одичал на берегу, что ли?

Засмеялся и Славик.

Ели молодую отварную картошку с малосольными огурцами. Славик спросил:

– Степанида Петровна, что за человек Груздинский?

– Валерка-то? – Тонька прыснула. – Малахольный…

– Сама ты малахольная, – рассердилась Степанида Петровна. – Его дед с моим свекром, Арсением Семеновичем, деревню-то нашу и зачинали. Первые дома тут срубили. И он, Валерка-то, здесь вырос, здесь воспитывался. Я его каким помню – соплюшным совсем. Конечно, шибутной, да у них весь корень не из спокойных… Шибутной-то шибутной, а с Лизкой вон как ладно да мирно живут. Нет, – покачала головой Степанида Петровна, – ничего плохого о нем не скажу.

– Мы его в школе сыщиком дразнили.

– С вас станется.

– А завтра на работу, – вздохнула Тонька. – Дал бы больничный по знакомству, что ли?

Тонька сощурилась на Славика, и видно было, что лунный свет все еще не вышел из ее красивых глаз.

– Не болтай лишнего, – нахмурилась Степанида Петровна, – балаболка… А лучше ступай-ка спать, время вон какое позднее.

XV

I

Славик слышал, как кто-то сильно постучал в дверь, как поднялась и прошла по кухне Степанида Петровна, и тут же вновь заснул, свалившись головой с подушки и разметав руки. Заснул он столь крепко, что Степанида Петровна, без результата окликнув его несколько раз с кухни, вынуждена была идти расталкивать.

– Сергеевич! – строго окликнула она. – Вставай, милок…

Славик открыл глаза, удивленно посмотрел на Степаниду Петровну, хотел улыбнуться, но тут же догадался обо всем и мгновенно вскочил.

– Что?! Что случилось, Степанида Петровна? За мной?

– У Венькиных мальчонка занемог… Нинку за тобой прислали.

– Я сейчас! Скажите, я сейчас выйду…

Сердце у Славика заработало гулко и тревожно. В одну минуту он оделся и выбежал на крыльцо. Луны уже не было – темная ночь стояла над миром, и лишь звезды давали жидкий, рассеянный свет. Здесь его ждала Нинка – девчушка лет тринадцати. Едва завидев Славика, она прижала руки к груди и зачастила, всхлипывая и шмыгая носом. Ничего не поняв, но еще более встревожившись, Славик нахмурился и не очень решительно скомандовал:

– Пошли.

Девочка перестала всхлипывать и быстро пошла впереди.

Десять, а может быть, и сто раз представлял себе Славик именно такую ситуацию. Представлял четко, с многими подробностями, взвешивая и анализируя не только каждый свой поступок, но и каждое движение, контролируя все, вплоть до выражения лица. «Оно непременно должно быть спокойным. Даже больше того – безмятежным». Он настолько все это вбил себе в голову, что другой раз и вспомнить не мог, было уже это с ним или еще нет. Но вот пришел настоящий случай, Славик бежит за перепуганной девчушкой и растерянно умоляет кого-то, чтобы ничего серьезного там не было, чтобы и вообще ничего не было. И хочется ему сейчас лишь одного: чтобы Нинка напутала, что-то не так сказала, и там, у нее дома, все хорошо, никто не болеет, а просто у ее брата небольшой насморк. «Растолките дольку чеснока, залейте столовой ложкой кипятка и получившуюся настойку закапывайте в нос малышу»… Если бы все было именно так.