На далёкой планете

От этой мысли становилось ещё более тошно. Конечно, я бы хотел вернуться в прошлое и не произносить вслух тех мерзостей, что наговорил ей месяц назад, но вряд ли это что-то бы изменило. Всю жизнь я ссорился с ней по любому поводу, иногда и без. Но в этом не было моей вины. Почти. Я ведь старался не расстраивать её. Правда, старался. Последние несколько лет только и делал, что выполнял то, что она требовала. Ведь не ради себя я отказался от смутной инженерной мечты в пользу вполне конкретной и востребованной экономики. Я ботал её как не в себя, чтобы поступить в этот грёбаный институт, хотя ничего в ней понимал, хотя она настолько скучна, занудна и бессмысленна, что меня тянет блевать… Но, опять же, это не имеет никакого значения, потому что на вступительный экзамен я всё равно не поехал. Какой может быть разговор об экзаменах, когда внезапно остался без матери?! А ведь ей было всего тридцать шесть… При этой мысли я вновь издал какое-то невнятное рыдание. Хорошо, что я сейчас в квартире один, иначе соседка из соседней комнаты непременно завопила бы голосом истерички с пятидесятилетним стажем: «НЕЛЬЗЯ ЛИ НАКОНЕЦ ЗА-А-АТКНУ-У-УТЬСЯ?!» А заткнуться было никак нельзя.

У меня в голове ещё звучал её голос, как всегда уверенный в своей правоте: «ну и что? Пусть тебе твои друзья дарят подарки! – Мам, отличная идея, только у меня нет друзей! – Конечно, нет! Откуда друзья у человека, который собрался праздновать восемнадцатилетние, не выходя из комнаты? – А что ты делала на своё совершеннолетие, позволь спросить?! – ядовито осведомился я, щёки её возмущённо вспыхнули. Ответ я и так знал: – правильно, меня. Так что благодарю покорно, лучше дома посижу! – Ты себя в зеркало видел? Тебе подобное и не грозит, – презрительно бросила она. Хотя на сей счёт я и так не питал иллюзий, из её уст данное замечание кольнуло меня весьма ощутимо. Но я безропотно стерпел бы ещё хоть десять тысяч оскорблений, только бы она была жива.

Я ещё не мог задуматься об этом всерьёз, но её смерть несла для меня и материальную катастрофу. За комнату уплачено до конца месяца. Если ничего не покупать (в том числе еду), денег хватит ещё на пару месяцев… А что потом?.. Возможно, окажусь на улице, умру от голода или последую её примеру…

Да что же это так верещит?!

После долгих поисков, вызвавших вялое раздражение, я наконец пришёл к выводу, что это звонит домашний телефон (!). Из какого века, стесняюсь спросить, мне звонят?! Я взял трубку со всё возрастающим удивлением.

– Эм… З-здравствуйте…

– Добрый вечер – (уже вечер?) – Здесь живёт Курт Марш?

– Да, это я, – вздохнул я. Всегда ненавидел звучание своего имени и фамилии. Словно название какого-то невкусного блюда или средневековой пытки.

– Кхм, кхм, – незнакомец откашлялся, – я муж сестры Вашей матери, – для меня это звучало полной бессмыслицей, всё равно как если бы он сказал: «сын жены свекрови». Но чем дольше он говорил, тем больше возрастал мой интерес к этому разговору. Звучит абсурдно, но этот человек, которого я никогда в жизни не видел и даже не подозревал о его существовании, предлагал мне помощь! Он приглашал меня пожить у него до конца этого лета, а также намеревался заплатить за моё обучение в том учебном заведении, куда так жаждала пристроить меня покойная маман. Сказать, что я был изумлён – ничего не сказать. Я думал, такое только в сказках бывает. Представился неожиданный благодетель помпезным именем Бертольд Айсберг.

Сразу после сего странного разговора я разузнал о нём кое-что: этот господин владел известным издательством, что приносило немалый доход, судя по фотографиям стилизованного под старинный замок особняка с большой приусадебной территорией. Я сверил адрес с тем, что мне назвали по телефону. Неужели ЗДЕСЬ мне предстояло жить?! Хотя почему бы почтенному джентльмену не заняться подобного рода благотворительностью?.. также я узнал, что Бертольд овдовел около пятнадцати лет назад, и из родных у него осталась только дочь. Ну и, получается, я. Вся эта информация находилась в свободном доступе. Тем же вечером я купил билеты до городка Икстауна, от которого до поместья можно было добраться пешком, и собрал свои скромные пожитки.

Глава 2. Остров Коппергарт. Вельт, эра Позднего Льда, восемь лет назад

Адский гул машин заглушал даже мои собственные мысли. Я лежал на спине, по пояс забравшись в механизмы, двигающие ленту угольного конвейера и пытался устранить незначительную поломку. Рабочие уже начинали ворчать. Я пытался работать побыстрее, но делать всё приходилось фактически на ощупь: масляная лампа давала больше копоти, чем света. Надо бы смазать, мельком подумал я, когда ноготь царапнул по ржавчине. Наконец последняя гайка была закручена, и я вылез из-под конвейера, тяжело дыша. В цеху было жарко как в преисподней.

– вентиляция опять засорилась, – сообщил заместитель главного смотрителя шахты.

– Понял, Милорд, – ему не требовалось облекать эту информацию в форму приказа. Я взял длинную швабру, замотал нижнюю половину лица влажной тряпкой, и подставил складную стремянку к зарешёченному окошку вентиляции. Для этой работы обычно звали мальчишек-трубочистов, но я и сам мог пролезть в вентиляционную шахту и не брезговал этой работой, потому что за неё платили отдельно, хоть и совсем не много. Сажа запорошила глаза, мешала дышать. Она была даже хуже каменной пыли. Рука со шваброй онемела от однообразных движений, тело затекло от неудобной позы. На секунду я подумал, что потеряю сознание.

Наконец я почувствовал горячее дуновение воздуха и услышал характерный гул. Когда я вылез, тусклый рыжий свет горнов показался ярче сияния полуденного солнца. Я зажмурился и приложил замаранную сажей тряпку ко рту – меня накрыл приступ кашля. Это был не обычный кашель, какой порой ловишь от сквозняка. Он затаился в груди, а не в горле. Он вызывал боль и удушье. Когда я взглянул на повязку, то увидел на ней следы крови, и медный привкус стоял во рту. Я равнодушно сплюнул. Для меня это было совершенно привычно, как и для большинства тех, кто работал в шахтах. Ничего страшного.

Выходной день полагался мне за каждые сто двадцать часов работы. Я всегда распределял их поровну на десять дней. По счастью, сейчас как раз был конец десятого дня. На выходе я получил длинную полоску покрытого прозрачным лаком картона, которая и являлась моим жалованием (деньги на Коппергарте были не в ходу уже несколько десятков лет). К моему удовольствию, туда были заботливо вписаны все прочистки вентиляции и другие побочные поручения. По негласной договорённости эти средства я мог потратить на свои личные нужды. На улице уже зажгли немногочисленные фонари. Последние отблески заходящего солнца едва пламенели из-за Стены. Так было всегда – в рабочие дни солнечного света я не видел. Уже лёжа на комковатом матрасе в своём уголке я с удовольствием представлял, как вырвусь завтра из удушливых медно-каменных объятий города и проведу весь день на льду и в домике Старика Улла.

Наутро я даже не проснулся, когда отец и брат отправлялись в шахту, а мать собиралась на тканевую фабрику. Конечно, это не очень хорошо с моей стороны, но я всегда подгадывал так, чтобы наши выходные выпадали на разные дни. Встал я поздно. Я слишком устал за неделю, чтобы заставить себя выйти пораньше, хотя и хотел бы провести Вовне побольше времени. Первым делом я поджарил себе пару гренок, затем сбегал на рынок, предъявил свой чек и купил кулёк помадок к напитку. Старик выращивал у себя в домике растение, которое называл чаем. Оно требовало очень много света и тепла, поэтому на острове его давно перестали культивировать – слишком затратно – и пили просто кипяток, иногда добавляя синтетические вкусовые добавки. Но старик с пренебрежением относился к этой бурде. Он сконструировал систему линз, собирающую солнечный свет и направляющую его на крошечную чайную теплицу. У него вообще было много удивительных вещей. Именно от него я перенял тягу к изобретениям. И это именно он порекомендовал меня смотрителю шахты в механики. Стань бы я простым рабочим – возможно и не дожил бы до сегодняшнего дня. То ли из-за болезни, перенесённой в детстве, то ли из-за недостатка пищи или ещё из-за чего, я немного слабоват.

Размахивая кульком, я с неизвестно откуда взявшейся прытью взбежал по обледенелым ступеням сначала по внутренней стороне Стены, а затем бросился вниз. Улл уже ждал меня. Он оторвался от своего занятия (рыбалки) и замахал мне руками, сначала приветственно, затем предупредительно. Но это не помогло – я таки поскользнулся и преодолел последние несколько ступенек на мягком месте. Старик только покачал головой. Он улыбался.

– Здравствуй, Куб. Ты, как всегда сама элегантность.

– Спешил очень, – пожал плечами я.

– Не против, если мы побудем на улице?

– Конечно, я только что из дома, – что за вопрос! Я обожал стоять снаружи стены под необъятным лазурным куполом и вглядываться в бескрайнюю ледяную пустыню, ощущая свою ничтожность пред лицом мира. В такие моменты я верил, что существует нечто неизмеримо большее чем каша из сушёных грибов, комната восемь на восемь шагов и сварливый начальник угольной шахты.

– Ну-ну. Только больно пальто у тебя куцее. Пойду принесу что-нибудь более подходящее, пока ты не закоченел. А заодно и наживку, а то всю объели, свиноты, – Старик неторопливо поднялся во весь свой могучий рост. Даже в свои девяносто четыре он был выше меня в полтора раза. В наше время люди измельчали, да и не живут так долго. Его могучие ноги были толщиной почти с моё туловище каждая, а одет он был в прямо таки громадную мохнатую серую шубу.

Улл тяжело потопал к дому, а я полюбовался золотисто-персиковыми бликами на ледяных дюнах, а затем с опаской заглянул в прорубь. В это трудно поверить, но в глубине ещё остались заполненные водой лабиринты ледяных пещер. И из этих глубин, куда никогда не проникает солнце, Старик вылавливал жутких слепых рыбин, которые, несмотря на свою непривлекательную наружность, были восхитительны на вкус и пользовались большим спросом в городе. Прорубь была примерно полторы сажени в диаметре, но воды в ней не было видно даже в полдень – о её наличии можно было судить лишь по отдалённому плеску в глубине, который раздавался, если в неё что-нибудь кинуть.

Так вот, я заглянул в прорубь. Оттуда на меня глядели четыре огромных янтарно-золотых глаза.

Глава 3. Поместье Коулланд. Вельт, эра Позднего Льда

Шикарно! Всегда мечтал вкалывать за еду в дьяволом забытом поместье! Покорми свиновец, убери за свиновцами, убери весь дом, постирай, помой посуду, вымой пол, наруби дров, разбери грёбаный чердак!.. Годами он пылился, и это никого не волновало. Но Кайтлехту ведь нечего делать! Кайт у нас прохлаждается целыми днями и даром получает жалованье (сущие гроши, между прочим!). Барсундук свидетель, лучше бы я снова подался в матросы. Я не спал уже двое суток.

– Двоё грёбаных суток! Я так с ума сойду!

– Что? Кто это? – донёсся слабый голос откуда-то из столетних залежей хлама. Ну вот, пожалуйте. Началось.

– Такой же вопрос могу задать Вам, сударыня, – учтиво ответил я, – по моим данным, я здесь один. Граф вкушает жаворонковый вечерний сон в своих покоях. Так что если Вы воровка – я начищу Вам кабину, а если Вы – голос в моей голове – я не знаю, что сделаю, так как раньше не сталкивался с подобным.

– Граф? Воровка? Ты кто вообще? – я только сейчас понял, что голос говорит на каком-то незнакомом языке, но я понимаю каждое слово. Шизофрения, привет! Хотя… Я направился на звук, разгрёб пыльные поломанные вещи и обнаружил красивую тёмно-зелёную пирамидальную коробочку со светло-зелёным руническим узором. Судя по весу и прохладе гладкой поверхности, она была из полированного камня. Но едва ли прожилки натурального камня могут сложиться в непонятные руны. Невероятно, но голос доносился из коробочки. Я попытался открыть её по едва заметному шву, но только зря обломал ногти.

– Ты сидишь в этой зелёной штуке? – недоверчиво спросил я.

– Нет. Я сижу в своей комнате, – голос как у совсем юной девушки, – и держу в руках зелёную узорчатую четырёхгранную пирамидку. Вы тоже?..

Я глубокомысленно кивнул. Обозвал себя мысленно дибилом. Ответил утвердительно вслух. Затем спросил о реальном местонахождении моей собеседницы. Ответ мне совершенно ничего не сказал.

– А я выполняю обязанности дворецкого, садовника, повара и остальной чёртовой прислуги в поместье графа Коулландского. Не слыхали о таком?

Тоже отрицательный ответ. Я бы с превеликим удовольствием поболтал ещё с мадмуазель из коробочки, но от ворот донёсся нетерпеливый звонок – кто-то приехал. Я запихнул пирамидку поглубже в карман и нехотя потрусил открывать. «Пригород Икстауна, Боринг роуд, особняк Айсбергов». Где это вообще?..

Глава 4. Особняк семьи Айсберг. Земля, наши дни

…Где это вообще?! Я покинул здание вокзала и оказался в ничем не примечательном, но опрятном городке. Отсюда до моря всего несколько километров на юг. Мне нужно найти некую Скучную дорогу и идти по ней до самого особняка (на автобус денег не хватит). Когда я уже выходил из города, мне навстречу пронеслась какая-то девчонка на роликах. Одета она была в совершенно пацанскую одёжу, и принадлежность к прекрасному полу выдавали лишь волосы, покрашенные в эпатажный ультрамариновый цвет, и мяукающий, но весьма мелодичный голосок. Не сбавляя скорости и не снимая гротескно огромных наушников, она достала из кармана мобильник и недовольно прокричала в него:

– Да, Локи, я тебя слышу! Ты что натворил?! Совсем из ума выжил, придурок?! Время это не аттракцион, это серьёзная штука, чтоб ты знал!.. Настоящее уже меняется! Что? Континуум? В МЯСО!!! Ты отклонил временную линию минимум на сорок тысяч условных вероятностных единиц, а то и все сорок пять! Я в побочной линии, да… Конечно… Где?! Здесь ещё не построили космодром. Я в две тысячи ***дцатом. В условленном месте, да. Работаю над этим. Давай, до скорого, бро…

Возможно, она ещё что-то говорила, но я не расслышал. Эта внезапная встреча настолько озадачила меня, что я хотел даже последовать за ней, но она неслась слишком быстро, а я очень устал. «Да, Локи, ты явно забросил нас в параллельную вселенную, в которой у меня появились богатые неравнодушные родственники» – мысленно усмехнулся я. Чёрт, я был почти уверен в этом.

Вид особняка превзошёл все мои ожидания. Чёрт подери, это был просто дворец! Ворота (там были ворота!) мне открыл сторож (офигеть, ещё и охрана!). Я прошёл по садовой дорожке, стараясь особо не вертеть головой, оглядывая обширный сад. Наверняка у них и садовник есть! В дом меня впустила горничная. Её можно было бы назвать симпатичной, будь она помоложе лет на тридцать. Господин Бертольд оказался высоким сухопарым мужчиной с аристократической осанкой и чопорным выражением лица. Он выглядел моложе своих лет, густые тёмные волосы только начинали седеть на висках, а черты лица были благородны и аккуратны. Короче говоря, если бы мы с ним вдруг остались двумя последними кунами на земле все три с половиной миллиарда тянок явно предпочли бы этого джентльмена. Я незаметно вздохнул. Мне даже было как-то неловко было ступить пыльными стоптанными кроссовками на начищенный до зеркального блеска паркет.

– Проходи, не бойся, – произнёс он покровительственным тоном, поприветствовав меня сдержанным кивком головы и вежливой улыбкой, – присаживайся, Курт.

– С-спасибо… – я неловко опустился в мягкое кожаное кресло напротив него. Элегантный интерьер гостиной угнетал.

– Элеонора, моя бедная покойная жена, была кузиной твоей матери. Она была очень… Привязана к ней и просила позаботиться о тебе, если с той что-нибудь случится. Я полагаю, пришло время выполнить её волю.

– Ясно понятно, – ответил я. В его взгляде отразилось едва заметное недовольство. Брови чуть приподнялись, изобличая лёгкое удивление. Думать об этом человеке менее высокопарными словами я просто не мог.

– Я хотел сказать, огромное Вам спасибо, Вы меня просто спасли! – поспешно поправился я.

– Рад помочь. Я выделил тебе комнату на третьем этаже. Ванная комната в конце коридора, надеюсь, ты не против, что прислуга тоже ей пользуется?

– Всё в порядке, – пролепетал я. У меня будет своя комната!! Личное пространство, приватная территория, убежище, обитель, логово, сычевальня, которая принадлежит исключительно мне одному!..

– Простите, что Вы сказали? – я так замечтался, что даже не расслышал его следующую реплику.

– Столовая на первом этаже, ужин сегодня в семь. Там вы и познакомитесь с моей дочерью. Я искренне надеюсь, что вы поладите. Дело в том, что у неё не так много друзей… Я решил, что ей лучше учиться дома, поэтому она так и не научилась ладить со сверстниками – добавил он уже не таким официальным тоном и запнулся, словно боялся, что сказал лишнее. Я не стал заострять на этом внимание и отправился в свою комнату, чтобы переодеться, принять душ и отдохнуть после долгой дороги.

Где-то без десяти семь я с опаской спустился в столовую. Горничная торопливо накрывала на стол, за которым уже сидели господин Бертольд и её дочь. Я ожидал увидел кого-то принцессеобразного, ну, знаете, думал, что дочь будет под стать отцу. Степенное кукольное личико, аккуратное женственное платье, возможно, золотистые кудряшки… Но за столом сидела та самая тян, которая двумя часами ранее пронеслась мимо меня, обсуждая с кем-то по мобильнику научно-фантастические катастрофы.

– Привет, ты Курт Марш? – осведомилась она, рассеянно рассматривая меня поверх блюда с салатом.

– Да. А ты, должно быть…

– Саманта Изабелла Барбара Айсберг, – дерзко перебила она.

После ужина Бертольд удалился в свой кабинет, а мы с Самантой Бла-Бла-Бла отправились в гостиную.

– Мда, – резюмировала она, ещё раз оглядев меня.

– Что «мда»? – уточнил я, чуя неладное.

– Я ожидала братишку посимпатичнее.

– Уж какой есть, любезная кузина! – возмутился я. И тут же пошёл в контратаку:

– Саманта Изабелла Барбара? Что курили твои родители в молодости? И как тебя называть прикажешь? Белла? Барби?..

– Назовёшь Беллой – получишь леща. А за Барби выцарапаю глаза. Я Сэм, для друзей – Сэмми. Но для тебя только Сэм.

– Да понял я, расслабься!

– А ты у нас значит Курт, как Кобейн?

– Как Кобейн, – вздохнул я. Почему-то я не удивлён, что у неё мало друзей. Наверное, от матери этой барышне достались зелёные русалочьи глаза, от отца – тонкий стан и дворянские замашки, фигура – от листа фанерки, а характер, как я пока только начал догадываться – от одного небезызвестного падшего ангела.

– Папа поселил тебя в комнате на чердаке? – в вопросе я отчётливо расслышал претензию.

– Ну… Да.

Что-то в её взгляде вызвало у меня серьёзные опасения. Не успела она продолжить свою мысль, как в комнату торопливо вошла горничная и почтительно проговорила:

– Саманта, Вы потом поболтаете с кузеном, а сейчас, пожалуйста, идите в библиотеку. Пришёл ваш психоте… – тут она покосилась на меня и неловко исправилась на полуслове: – …репетитор.

Усмехнувшись про себя, Саманта как-её-там со скучающим лицом покинула гостиную, не удостоив меня ни словом, ни взглядом.

Глава 5. Окрестности Коппергарта. Вельт, эра Позднего Льда, восемь лет назад

Я в страхе отшатнулся.

– Не бойся, Куберт. Мы пока не собираемся забирать тебя, – произнёс обладатель жутких глаз.

– Кто ты? – прошептал я, превозмогая себя и снова заглядывая в дыру.

– Кто из нас тебя интересует?

– Оба…

– В твоём языке нет слова, чтобы назвать нас обоих, – ответили они дуэтом. Глаза приблизились, так что я смог увидеть в них своё тусклое искажённое отражение. Также я смог увидеть, что пары глаз принадлежат двум разным головам, но росли они, кажется, из одного тела. Тела, покрытого тускло-золотой чешуёй (такой камуфляж был бы более уместен на песке). Мощные короткие когтистые лапы упирались в стенки колодца – существу было явно тесно в проруби. Оно произносило слова, не открывая рта. Голоса у голов были совершенно одинаковые, но перепутать их было невозможно. Я чуял едва уловимый запах, идущий от существа: морозного ветра, солоноватых брызг и водорослей, озона грозовых туч, раскалённой спёкшейся глины пустыни… Запах Древнего Мира.

Я сдавлено вскрикнул, отпрыгнул от проруби и сделал так, как частенько поступала моя мать, когда пугалась чего-нибудь (например обыкновенной крысы) – зажмурился и забормотал мысленно: «чего я не вижу, того нет. Чего я не вижу, того нет. Чего я не вижу, того нет! ЧЕГО Я НЕ ПОНИМАЮ, ЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ТОГО И НЕ СУЩЕСТВУЕТ!!!»…

– А вот это точно неправда. Ты и сам в это не веришь, я же знаю. Ты не такой, как они, – донёсся затихающий голос из колодца. И хоть он и не звучал на самом деле, его эхо ещё долго звенело у меня в голове. В таком состоянии меня и застал Старик, когда вернулся: сидящим в двух саженях от края проруби прямо на льду, съёжившимся и зажмурившимся.

– Что с тобой, дурачок? – встревожено спросил он.

– Оно там… В глубине… Чудовище с двумя головами!..

– Ты тоже его видишь? – удивился он, – я частенько болтаю с ним. Оно… Они… Не так страшны как кажутся. С ними интересно потолковать о древнем. О вечном.

– Кто это?

– Очень древнее существо. Даже больше чем существо, пожалуй. Не хорошо, что ты его видел. Оно не приходит просто так.

– А когда приходит?..

Улл не ответил. И это напугало меня сильнее самого мрачного пророчества.

– Как твой кашель, Куберт? – почему-то спросил он.

– Почти не беспокоит, – машинально соврал я.

– Чего я не видел, того нет, – я вздрогнул, – ты знаешь эту присказку?

– Ну… Моя мама так иногда говорит. И, кажется, соседка…

– Так говорят многие жители Коппергарта. Но что самое страшное – большинство из них в это верят. А ты как считаешь, Куб, существует ли жизнь вдали от острова, на периферии?

– Я вообще не считаю Коппергарт центром мира, если уж на то пошло, -ответил я. Уллу можно так ответить. Но любой другой счёл бы такой ответ сумасшедшим или просто глупым. Старик грустно улыбнулся.

– Я так и думал. В этом я полностью с тобой солидарен. Боюсь, рано или поздно жизнь на острове задушит тебя. Если не разум – то тело. Скорее всего, я рассказывал тебе, о том времени, когда остров только стал островом?

– Да. Это произошло из-за величайшей бури. Потопа. Тогда остров ещё не имел названия.

– Тогда всё было иначе, – подтвердил Старик, – мир населяли гигантские создания, для которых ты был бы…

– Не больше фаланги пальца! – восторженно перебил я. Я обожал эту историю. И никогда ещё она не казалась мне столь реальной.

– Именно так. И Коппергарт был способен прокормить лишь одного из них. Он дал нам знания. Основы механики, сельского хозяйства, строительства – всё, что мы знаем сейчас, наши предки переняли у Него. К сожалению, их разум был ещё довольно примитивен. Затем Он построил корабль и уплыл. Мир звал его.

Я вздохнул. В детстве я часто воображал, какие приключения ждали мудрого великана в бескрайнем бурном океане. Достиг ли он своей цели? Нашёл ли другие земли? Конечно, он давно мёртв, но может его измельчавшие потомки до сих пор бродят по свету? В любом случае, Коппергарт остался в стороне от большой жизни. Он ещё какое-то время торговал с проплывающими мимо кораблями, (в это трудно поверить, но у нас был даже небольшой порт) а также неоднократно подвергался нападениям пиратов. Для защиты от них и была построена стена.

Но потом океан замёрз. Это произошло не мгновенно (Улл даже говорил, что во времена его раннего детства пустыня ещё была разделена на отдельные исполинские льдины), но после этого уже ни один человек не приходил на остров из Вне. Горожане пребывают в полной уверенности, что все вне острова вымерли, а может, никогда и не существовали. Город вгрызся в недра острова, жадно высасывая угольную и медную руду, превращая подземные пустоты в фермы и плантации. Все жители острова походят друг на друга, потому что так или иначе состоят в родстве. Мои родители, например, приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой. Не трудно догадаться, что рано или поздно ресурсы истощатся, но коппергартцы выгоняют саму мысль об этом из поля зрения, предпочитая исступлённо бормотать: «чего я не вижу, того нет». Никто из них не откроет глаза и не произнесёт этого вслух. Им страшно признать, что…

– … Коппергарт умирает, – сказал я неожиданно для себя самого. И сам удивился уверенности, прозвучавшей в голосе. Ни намёка на вопросительную интонацию. Ни намёка на страх. Улл снова вздохнул.

– Это происходит постепенно, как замерзание океана. Но это так. Хотя я вряд ли увижу, чем это закончится. Да и ты тоже.

– Если у острова нет будущего, нужно найти его в другом месте. Нужно построить корабль, как великан-основатель! Только сухопутный корабль, который сможет ехать по льду. Главное только убедить остальных…

– Я потратил на это полжизни! – горестно воскликнул он, – коппергартцы не поймут этого, даже умирая от голода! – никогда я не видел, чтобы Старик вышел из себя. Не слышал в его голосе столько боли и ярости, – я понял это слишком поздно. Мне нужно было бежать одному, без оглядки. Но теперь я уже слишком стар.