Двуликие

– Что это еще за «забрал»?! Я же не вещь, чтобы меня забирать, я живой человек. Или это у вас так принято? Ты уж мне сразу все расскажи, чтобы я дурой не выглядела. Кстати, я сегодня странного мальчика встретила в поселке, он с женщиной гулял, кажется, ее Ольга зовут. Это ведь его я за чудовище приняла?

– Да, это он. Ты не переживай, он не опасен. Он совсем ребенок, понемногу привыкает жить среди цивилизованных существ.

– Что ты! Я и не боюсь его совсем. Так жаль мальчика. Интересно, что с его родителями стало?

Егор не стал ничего пока рассказывать Ярославе о том, что они обнаружили на территории заброшенной базы. Сегодня ему доложили, что в лесу нашлось еще несколько захоронений, как свежих, так и довольно старых. Некоторые трупы принадлежали совсем еще маленьким детям, было и немало взрослых. Содержимое найденных тетрадей сейчас изучалось Михаилом Артемьевичем – необходимо было выяснить, какие именно эксперименты проводились над людьми и амбиморфами. Как только появится ясность в этом вопросе, можно будет назначить какое-то лечение.

Все это его жене пока знать необязательно. Чего доброго расстроится еще, милосердная душа, бросится в клинику помогать несчастным детям. А беременной женщине совсем ни к чему видеть детей в таком состоянии. И без нее помощников предостаточно.

Егор помог Ярославе собраться, лично застегнул все пуговицы на ее пальто, нахлобучил на голову шапку и скомандовал:

– Едем домой! Ты и Тимофея решила бросить, как меня? Он, наверное, нас потерял уже.

– Я не хотела бросать, мне просто надо было побыть в одиночестве, подумать. Ой, Егор, а как же дверь-то?!

– Об этом не беспокойся, дверь сегодня новую поставят. Я оставил человека приглядеть за твоей квартирой. Ох, Славка, и беспокойная ты женщина! Все время в бега норовишь податься. И чего тебе дома-то не сидится? То на работу ей приспичит, то в бега.

– Не надо меня провоцировать и я стану спокойной женщиной!

– Ладно-ладно! Учту на будущее. Только ты мне пообещай – прежде чем сбежать в очередной раз, поговори со мной о возникшей проблеме, не доводи мужа до инфаркта. Я сегодня чего только не передумал, пока дверь ломал. Уже не чаял тебя живой увидеть. Ты знаешь, Слава, мы ведь однолюбы, уж если нашли свою пару, то все – это на всю жизнь. Я ведь говорил тебе, что развода не будет. А если, не дай Бог, тебя не станет, то и меня в тот же день не станет – я просто от тоски сдохну. Так что ты себя береги, иначе наш ребенок круглым сиротой может остаться.

– Тьфу на тебя! Чего такое говоришь-то?! И не думала я над собой ничего такого совершать, просто перенервничала, вот и уснула крепко. Еще и телефон выключила.

Так, в шутку переругиваясь, доехали до «Райского». Внезапно пошел снег, он падал крупными хлопьями и вокруг было тихо-тихо, как будто весь мир замер в предчувствии чего-то, что должно вот-вот произойти.

Тимофей, задрав хвост трубой, вышел встречать хозяев. Ведь каждый уважающий себя домашний кот знает – всё в порядке только тогда, когда все домочадцы собираются дома, вместе балуются чаем с плюшками, обсуждают прошедший день, угощают котов. В такие моменты Вселенная становится чуточку менее хаотичным и чуточку более уютным местом.

31.

Проснувшись, Егор почувствовал, что жены рядом нет. Сон слетел с него в одно мгновение, ну и где ее носит опять?

– Славка! Ты куда подевалась опять?!!

Дверь ванной комнаты открылась и оттуда вышла Ярослава.

– Егор, ты чего орешь-то?! Напугал меня до икоты. Здесь я. Уже и выйти на минутку нельзя.

– Это ты меня напугала, скоро неврастеником с тобой стану. Иди-ка сюда, нечего там стоять.

Егору хотелось снова ощутить Ярославу рядом с собой – ее теплое мягкое тело, запах волос. Хотелось прикасаться, гладить, нюхать и многое-многое другое. Этим он и собирался заняться в ближайшее время. Всю ночь он доказывал жене свою любовь и в ответ получал то же самое, душа растворялась в щемящей нежности, когда Егор смотрел на свою мышку. Хотелось заграбастать ее в свои объятия, укутать собой, подмять под себя, чтобы никого больше не видела, кроме своего мужа и ласкать до полного ее изнеможения, пока не провалится в сон. Все так и произошло после того, как они вчера вернулись домой. Но недурно было бы с утра продолжить.

А может, и на работу не ходить? Ну не рухнет же там без него всё за один день? Скажется больным, это чистая правда – он болен своей женой. Болен безнадежно, хронически, на всю оставшуюся жизнь. И не собирается лечиться, ему и так хорошо.

Раньше у него жизнь какая была? Обычная. Вроде бы все у него было, а оказывается, самого главного-то и не было. А он этого даже не понимал, жил своей половинчатой жизнью и думал, что так и должно быть. А Славка возьми да и переверни всю его распланированную холостяцкую жизнь с ног на голову. Не думал, не гадал, что мышка его парой окажется. Жизнь теперь красками заиграла – стала ярче, объемнее, полнее и осмысленнее. Ему один человек с плохим зрением когда-то давно рассказывал, как терял зрение год за годом незаметно, понемногу. А когда совсем невозможно стало жить и работать, решился все-таки на контактные линзы, очки-то он стеснялся носить, да и неудобные они. Надел и понял, что все эти годы он постепенно терял не только четкость изображения, но и яркость красок – теперь они были настолько сочными, что поначалу бедняге казалось, что он оказался в какой-то виртуальной реальности.

Егор, усмехаясь, схватил жену за руку и потянул на себя. Та, не успев сориентироваться, оказалась лежащей на груди Егора.

– Егор, ты же на работу опоздаешь.

– Я начальник, имею право.

– Хорошо быть начальником, наверное.

– Не жалуюсь. А теперь помолчи-ка!

Егор впился поцелуем в губы Ярославы, долго терзал их, но все не мог насытиться, отпускал на мгновение, чтобы дать жене вдохнуть воздуха и снова целовал.

Но одних поцелуев было мало. Егору нужно было всё – вся Ярослава до последней клеточки, до последнего атома. Он перевернул жену на спину, задрал сорочку, которую та успела на себя зачем-то нацепить и, раздвинув ее ноги в сторону, резко вошел. Выдохнул, посмотрел на жену внимательно, на ее расширившиеся зрачки, на учащенное дыхание, и начал двигаться, все быстрее и быстрее, унося ее с собой в вихре удовольствия.

Некоторое время спустя, оба потные и расслабленные, так и уснули, не выпуская друг друга из объятий.

Через пару часов раздался звонок – Михаил Артемьевич сообщил, что, благодаря записям с базы, имеет теперь уйму полезной информации и не прочь поделиться ей с Егором.

Как ни жаль было уезжать от жены, через час, приняв душ и выпив кофе, Егор выехал в клинику. Дело не требовало отлагательства, еще не все было понятно в этой истории. Дети, эвакуированные с базы, нуждались в лечении и опеке, опеку он им организует – многие бездетные члены Рода с удовольствием возьмут пострадавших детей на воспитание. А вот с лечением и реабилитацией могли возникнуть проблемы. Впрочем, пока рано об этом говорить. Надо послушать, что по этому вопросу скажет Михаил Артемьевич.

Подъехав к клинике, Егор отправил смс жене:

«Люблю. Я в клинике у М.А. Сорочка утром была лишней».

32.

Сегодня клиника была похожа на какую-нибудь бюджетную районную больницу – семь палат были под завязку заняты пациентами, по коридорам носились врачи и младший медперсонал. Мимо Егора, вытаращив глаза и не замечая ничего вокруг, пролетела какая-то медсестра, волоча за собой штатив для капельницы.

Егор хмыкнул. Весело тут у них. Впрочем, неудивительно – эта больница никогда не видела столько пациентов. Мужчина заглянул в одну из палат – трое подростков-амбиморфов сидели на кроватях. Их жуткие деформированные запястья были привязаны к спинкам кроватей. Время было обеденное, поэтому в палате находились две медсестры и кормили пациентов с ложечки.

Одна из медсестер оглянулась, чтобы посмотреть, кто вошел. Увидев Егора, смутилась:

– Здравствуйте, Егор Васильевич! Вот видите, приходится привязывать мальчишек. Иначе буянить начинают.

Тут в палату вошел Михаил Артемьевич.

– Вот ты где! – кивнул он Егору. – Я увидел твою машину в окно, дай, думаю, погляжу, где ты застрял.

Затем доктор мотнул головой в сторону пациентов:

– Видишь, дикие совсем. Будем потихоньку приручать. Ни говорить не умеют, ни есть с помощью приборов. Только из миски лакать.

– Не удалось выяснить, как они там оказались, на этой базе? Если их похищали, то почему никто не заявлял о похищении детей?

– Пойдем ко мне, там поговорим. Не будем нервировать мальчишек, пусть спокойно пообедают.

В кабинете Михаил Артемьевич достал два стакана, бутылку виски и тарелку с уже нарезанным сыром и мясом. Видать, готовился к долгому разговору.

– Ты знаешь, Егор, я всегда был нелестного мнения об Олеге. Но никогда не думал, что тот может оказаться такой мразью. Жаден, мелочен, непорядочен – это да. Но то, что я узнал сегодня…. Даже если ты ему десять публичных казней устроишь, никто против и слова не скажет.

Тут доктор помолчал, размышляя, с чего начать.

– Этих детей никто не похищал, они родились там. Они никогда не видели ни семьи, ни дома, ни доброго к себе отношения. Для Быстрицкого они были всего лишь расходным материалом. Эти оказались самыми крепкими. Те, трупы которых мы нашли в лесу, не выдержали издевательств.

– А их родители?

– Почти все мертвы. Те, которые живы, вряд ли теперь способны выполнять родительский долг – они безумны, совершенно недееспособны.

Егор почувствовал, как его душит ненависть к этому уроду Быстрицкому. Ничего, он ему устроит феерический уход в забвение. А еще лучше оставить двух мерзавцев – Быстрицкого и Антипова в живых и заставить наблюдать, как их наследники подвергаются точно таким же издевательствам, как чьи-то невинные дети. Точно, так он и поступит. А убить он обоих всегда успеет. Смерть будет слишком легким наказанием для двух уродов.

– Есть шансы, что их удастся реабилитировать?

– Мы попробуем. Попытаемся применить методики, которые обычно люди применяют для лечения наркомании. За результат поручиться нельзя, но, возможно, удастся добиться хотя бы какой-то ремиссии. С детьми сложнее – многие патологии у них врожденные, полностью самостоятельными и полноценными членами общества они, скорее всего, никогда не смогут стать. Но если кто-то возьмет над ними опеку и будет присматривать и заботиться, можно будет добиться неплохих результатов – во всяком случае, я на это надеюсь.

– Этот вопрос мы решим. Зачем Быстрицкому вообще понадобился такой масштаб действий? Только для того, чтобы меня сместить?

– Нет, не только. Препарат не сразу вызывает синдром «одичания». А вот зависимость приходит со второго приема. Чем сильнее амбиморф, тем сильнее сопротивление организма. Вы с Андреем сильные, поэтому и реакция была такой – агрессия, повышенное либидо, потеря памяти. Быстрицкий предполагал, что так будет. У более слабых амбиморфов реакция несколько иная – эйфория, так же повышенное либидо и необычайная ясность сознания. Обычно, чтобы начать деградировать, требуется постоянно принимать эту дрянь где-то в течение полугода-года. Эксперименты они проводили так же на беременных женщинах-амбиморфах и людях, чтобы выяснить, как реагирует организм на препарат.

– Но если бы у кого-то пропала беременная пара, тут бы такой шум поднялся!

– В том-то и дело, что женщин – и двуликих, и людей похищали в то время, когда они еще не были беременны. Ты же видел, что в клетках содержались и мужчины.

Егора чуть не стошнило, он почувствовал, что желчь подкатывает к горлу. Заметив его состояние, Михаил Артемьевич налил ему полстакана виски и заставил выпить.

Кажется, желчь откатила назад.

– Они их заставляли…

– Да, под действием препарата и у тех, и у других возникало желание совокупляться – иначе это и не назовешь, поскольку в таком состоянии да еще при длительном приеме остаются только самые примитивные базовые инстинкты.

– А человеческие женщины?

– Они пострадали больше всего – препарат действовал не так явно, как на амбиморфов, некоторые просто не пережили насилия, некоторые умерли во время беременности или родов. Медицинскую помощь никому, как ты понимаешь, не оказывали.

– У детей тоже зависимость?

– Думаю, да. Даже если они не принимали препарат сами, его принимали их родители во время зачатия и беременности. Значит, все они входят также в группу риска. Кстати, не все дети, родившиеся там, амбиморфы. Есть и человеческие дети. Видимо, Быстрицкий хотел расширить рынки сбыта и экспериментировал, чтобы создать наркотик, вызывающий у людей те же реакции, что у амбиморфов.

– Вам не кажется, что на Быстрицком эта цепочка не заканчивается? Родственничек не шибко-то умен для организации подобной аферы.

– Я уверен в этом. Думаю, нужно его потрясти, как следует. В одном из дневников он пишет о каком-то безымянном партнере. Имени нигде не называет, но можно с уверенностью утверждать, что его партнер – человек, и человек довольно высокопоставленный.

Михаил Артемьевич замолчал, он вертел в руках полупустой стакан, вид у него был очень усталый и какой-то растерянный.

– Наверное, это очень хорошо, что я никогда не мог понять логику таких подонков, как Быстрицкий и его подельники. Ведь их не назовешь нищими людьми, которые готовы взяться за любое грязное дело, лишь бы на кусок хлеба заработать. Твоего родственника нищебродом не назовешь. Куда ему еще денег?

– Ему не столько деньги нужны (хотя и они тоже, конечно), сколько меня прищучить. Я у него как бельмо в глазу, он все своего ненаглядного сынульку пытался пристроить на хлебное местечко с незапамятных времен. А тот дебил дебилом, прости Господи. Как он его в дело не побоялся взять, ума не приложу. Теперь обоих ждет веселая жизнь – мы их принесем в жертву науке. Будут на своей шкуре изучать все нюансы действия того дерьма, которым кормили других. Сначала сыночка нашпигуем, папаша пусть наблюдает. А когда младший кони двинет, тогда и папашина очередь придет.

Михаил Артемьевич, помолчав, ответил:

– Ты в своем праве, Егор. Думаю, это справедливое наказание.

– Лучше будет, если все будут знать – наказание неизбежно, неотвратимо и соответствует совершенному злодеянию. Хотя, родственники жертв со мной бы поспорили – они бы предпочли каждый остаться один на один с подонком. Но их много, а Быстрицкий один, на всех не хватит. Как проходит опознание найденных в лесу тел?

– Пока опознано процентов десять. С людьми проще – у них медкарты хранятся в базе, доступ к ним получить легче легкого, во многих есть отпечатки пальцев, зубов и т.д. Опять же, паспорта биометрические. С амбиморфами тяжелее – многие в больнице ни разу за всю жизнь не были, не с чем сравнивать. Да и с момента легализации всего десять лет прошло. Ну про это лучше Андрея спросить – он занимается этими вопросами.

– Все понял. Михаил Артемьевич, а приходите к нам сегодня в гости вечером? Давно не были, в последний раз еще до нашей с Ярославой свадьбы.

Доктор улыбнулся, морщинки под глазами делали его лицо хитроватым, как-будто он знал какой-то секрет. Таким его Егор и помнил всю жизнь. Когда родителей не стало, доктор заменил Егору отца. После автокатастрофы, унесшей жизнь родителей, Егор долго не мог прийти в себя, хоть и был к тому времени уже взрослым мужчиной. Загулы, заброшенный бизнес, посланные далеко и надолго друзья – это далеко не все, чем отличился Егор в ту черную полосу своей жизни.

– Михаил Артемьевич, приходите. Славка такие пироги вкусные готовит, язык проглотить можно. Она будет рада вас видеть.

33.

Договорившись с доктором об ужине, Егор отправился в офис «Альянса».

Дождавшись, пока секретарь принесет чай, позвонил заместителю:

– Привет, в офисе?

– Да, как раз к тебе собирался.

Андрей влетел в кабинет и тут же сходу начал рассказывать:

– Нашли крысу в СБ – за деньги при проверке кадров время от времени закрывал глаза на некоторые детали. Уволили, с занесением выговора в личное дело. Теперь этот идиот приличной работы нигде не найдет.

– Хорошо. Как там с тендером дела обстоят?

– Все идет по плану, документы собрали, заявку отправили. На этот раз осечек быть не должно – всех, кто работал с Антиповым, уволили без выходного пособия.

– Всех? И разбираться не стали, кто конкретно гадил?

Андрей обиделся.

– Ну почему-же не стали? Разобрались. Вычислили – оказалось, есть у нас такие недалекие работники, которые за антиповские посулы информацию сливали. А он им даже не заплатил, представляешь? Очень ребята обиженные на него, я их к Антипову отправил, пусть они ему там в камере претензии и предъявят.

Егор усмехнулся.

– Ну ладно, эти двое. А остальных-то за что уволил?

– На всякий случай. Не хотел оставлять никого, кто с этой мразью работал. Мало ли.

– Пособия выплати, оформи как сокращение штата.

– Что-то ты добренький больно стал, на тебя непохоже. Это женитьба, что ли, действует на тебя так разлагающе?

– Женитьба на меня действует как положено, не переживай. Раз людей уволили без предупреждения, без доказательства вины, выплати пособие, будь добр. Не хочу, чтобы обо мне слухи ползли на весь Город, как о бесчестном работодателе.

Андрей поднял руки в знак того, что он капитулирует.

–Ладно-ладно, я понял. Наверное, ты прав – репутацию мы годами зарабатывали, к нам только лучшие на работу идут. Еще не хватало, чтобы из-за истории с Антиповым мы репутации лишились.

– Да, кстати, Михаил Артемьевич сказал, что опознанием ты занимаешься.

Андрей помрачнел.

– Да, я.

– Ну и как?

– Медленно, но продвигается дело. Начинают родственники погибших съезжаться, надо бы решить проблему с гостиницами и транспортом. Останки тоже надо будет как-то перевозить.

– Ты возьми помощников, сколько нужно. Если понадобится, еще найми кого-нибудь. Организуйте все – встречу, заселение, питание, транспорт. Все, вплоть до похорон, если понадобится. Все расходы за счет «Альянса», разумеется.

В кабинете наступила тишина. Двое мужчин молчали, каждый думал о своем. Андрей думал о том, как это жутко, когда твои близкие погибают в результате насильственной смерти. Что можно сказать в такой ситуации, как утешить? Чем могут утешиться родители, потерявшие единственного ребенка, неважно – сына или дочь? Как объяснить детям, чьи мать или отец пропали месяцы, а то и годы назад, что мама или папа больше никогда к ним не вернутся – не обнимут, не расскажут сказку на ночь, не поцелуют. И все по воле жадного до денег, жестокого ублюдка? Даже не одного, а целой своры. И ведь там были и люди, и амбиморфы. И те, и другие принимали участие – хладнокровно, последовательно, убежденные в собственной правоте, утратившие всякие ориентиры между добром и злом, убивали и взрослых, и детей.

В мысли внезапно ворвалась Васька – Андрей видел ее сегодня в «Солнечном» – ему пришлось заехать к Клавдии Георгиевне, чтобы обсудить, сколько номеров можно отдать родственникам погибших. К счастью, до летнего сезона было еще далеко, и поэтому свободных комнат было много. Он столкнулся с Василисой в холле. Нос к носу. Глаза в глаза. Девчонка сначала замерла испуганно, а потом развернулась и быстрее ветра умчалась куда-то. Он даже не успел ничего сказать, а ведь хотел извиниться за тот вечер. Клавдия Георгиевна рассказала ему, что Василиса вместе со своей сестренкой живет в санатории. Помогает на кухне, прибирает в комнатах постояльцев. Последнее почему-то встревожило Андрея.

– А что за постояльцы у вас? Приличные хоть люди-то?

Клавдия Георгиевна рассмеялась.

– Неприличных не держим. Да не переживай, я за Василисой присматриваю. Хорошая она девка, да не сладко ей в жизни пришлось – сирота. Когда родители умерли, за ней и сестрой бабушка присматривала. Да вот видишь ли, померла старушка три месяца назад. Девчонок тут же и определили в детский дом. Да разве можно домашних-то детей в детский дом! Слышал, поди, какие там нравы – иные-то детки похуже зверей бывают, одно название что дети, а по сути… Вот и сбежали девчонки, мыкались на улице, потом каким-то чудом Васька в этот ваш клуб непотребный на работу устроилась. Потом вот Егор Васильевич ее сюда определил.

Тут Егор прервал поток Андреевых воспоминаний.

– Алло! Прием! О чем задумался?

Андрей с недоумением уставился на Егора.

–Что?!

– Уже три раза тебя окликнул, ты не слышишь – завис где-то в астрале. О чем задумался?

– Да так, ни о чем. Сегодня в «Солнечном» был, с Клавдией Георгиевной разговаривал, думаю, часть прибывших туда поселим.

– Да, хорошая мысль. Василису-то видел?

Андрей поперхнулся чаем и взглянул на Егора. Мысли тот, что ли читает?

– Ну видел.

– И как она?

– Нормально вроде, Клавдия присматривает за ней. С виду вроде здорова и бодра.

– Ну и ладно.

Андрей ушел разбираться с компенсациями для уволенных, а Егор поехал в дом, где под арестом пребывал Быстрицкий.

Войдя в мрачное здание с решетчатыми окнами, Егор невольно поморщился – здесь всегда пахло бедой, воздух был сырым и затхлым. Зданию было лет триста, и оно всегда служило местом для ограничения чьей-то свободы – до революции здесь содержались арестанты, задержанные имперской полицией, затем здание перешло в руки рабоче-крестьянского класса, однако предназначения своего не изменило – ходили слухи, что в этих подвалах расстреляли немало людей во имя светлого будущего. С 70-х годов прошлого века здание стояло заброшенным – от него веяло такой жутью, что даже банды малолетних гопников не решались устраивать там себе лежбища. Егор выкупил этот раритет у муниципалитета десять лет назад. Прикинув и так и эдак, решил, что жить и работать в этом особняке невозможно, а вот использовать по старому назначению вполне.

Сегодня на входе дежурил молодой парень. Увидев Егора, вскочил с места, вытянулся в струну, расправил плечи. Егор усмехнулся – вроде не в армии, но сама обстановка располагает. Это здание, конечно, нельзя было назвать тюрьмой – здесь не отбывали срок заключения, как в человеческих тюрьмах, здесь подвергались временному ограничению свободы проштрафившиеся двуликие. Для таких свободолюбивых созданий, для которых свобода передвижения, лес, ветер, солнце либо луна были также необходимы как воздух, находиться даже неделю в таком каземате – сущее наказание и пытка. Одичавших сородичей здесь не держали – душевнобольным не наказание нужно, им нужен покой. Поэтому апофеозом гуманизма в условиях неизлечимой болезни по традициям амбиморфов была эвтаназия – одичавшего двуликого лишали жизни. Ни к чему мучить больного пребыванием в темной камере.

Но бывали здесь и такие гости поневоле как Быстрицкий – приговоренные к смертной казни. Приговор был озвучен сегодня и доведен до каждого из существующих родов амбиморфов в цивилизованном мире, благо нынешние технологии позволяли обмениваться информацией в считанные секунды. По традиции, после оглашения приговора, в течение месяца кто угодно мог подать прошение о пересмотре дела либо о помиловании. Однако в случае с Быстрицким вряд ли найдутся желающие вмешаться в процесс исполнения приговора – слишком много свидетелей, слишком явная вина, слишком чудовищное злодеяние. Так что то, что жить осталось Олегу Ивановичу один месяц – это практически бесспорное утверждение. За этот месяц Егор надеялся выторговать у Быстрицкого информацию о том, кто из людей причастен к созданию лаборатории. У младшего Быстрицкого шансов на помилование также не было – он весьма активно и сознательно участвовал в папашиных авантюрах. Но ведь была у Быстрицкого еще и дочь – по последним данным, к деятельности отца и брата она отношения никакого не имела.

Все имущество причастных к преступлению, а также ближайших родственников – детей, родителей, супругов будет конфисковано. Несовершеннолетним детям по закону после процедуры конфискации назначается пособие до наступления совершеннолетия и окончания учебного заведения, пожилым родственникам назначается пособие до наступления смерти. Все остальные – трудоспособные и дееспособные, зарабатывают на жизнь сами, наживая имущество с чистого листа. Семьи виновных в тяжелых преступлениях во все века подвергались конфискации имущества. Также бесполезно было переписывать имущество на друзей и дальних родственников – специальная комиссия разбирала каждую сделку приговоренного к смертной казни, все сделки по отчуждению имущества, якобы проданного или подаренного родственникам и друзьям в последние пять лет, признавались мнимыми, имущество возвращалось к своему владельцу и конфисковывалось. Таковы были традиции амбиморфов с давних времен, и Егор не собирался их менять. Но он мог предложить Олегу сделку – в обмен на информацию о его человеческих партнерах дочь Быстрицкого после наступления совершеннолетия и окончания учебного заведения может получить небольшой дом, в котором и будет жить. Особняк Быстрицких к ней, конечно, не вернется – все имущество этого семейства будет пущено с молотка, а вырученная сумма пойдет на реабилитацию пострадавших и компенсации семьям погибших. Вырученной суммы, конечно, будет недостаточно, но остальное компенсирует «Альянс» – поскольку вина за содеянное лежит на представителе Рода, Егор как Глава Рода обязан компенсировать ущерб.