Эффект безмолвия

– Как вы можете! – воскликнула Публяшникова. – Это же подарок!

– Мне он не нужен, – спокойно ответил Алик.

Публяшникова еще некоторое время твердила нечто обидное, но Алик ее не слушал. Его внимание было приковано к Фазановой, переписывавшей сданные вещи.

– Ну что, все в порядке? – спросил он, когда осмотр был завершен.

– А где лицензии на телеканалы, свидетельство о регистрации телерадиокомпании и другие документы? – спросила Фазанова.

– Не могу найти, – ответил Алик, потому что лицензии телевидения маленького нефтяного города возвращать он и не собирался. На выпад администрации в отношении него он решил лишить телевидение маленького нефтяного города истории, а возможно и основ трансляции.

– Как не можете?! – вскричала Фазанова. – Попробуйте не найти, мы на вас любительскую камеру повесим.

– Не понял? – спросил Алик. – Я же передал ее вам, а вы передали ее в ремонт.

– А у вас есть документы, что вы ее нам передали и то, что она в ремонте? – язвительно спросила Фазанова и сама же ответила. – Нет. Будете выплачивать…

Первым человеком, к которому Алик обратился на следующий день, стал ревизор Калкин.

– Я вчера все вещи принес, – сказал он.

– А зачем вам нужны были эти вещи дома? – спросил Калкин.

– Камерой я снимал видеоряд для своей программы «Город в рамках одного двора». Камера нужна мне была постоянно, – отчитался Алик, понимая, что сейчас дело могут сшить из всего. – А видеоплеер высокой четкости требовался для написания кандидатской. А подскажите, вам передали, что любительская камера в ремонте?

– Да, – ответил Калкин и Алику легче задышалось.

Этим же вечером, чтобы не подвергать себя опасности в случае обыска, он разрезал все лицензии телерадиокомпании на мелкие кусочки, скинул их в пакет, вынес из дома и бросил в мусорный бак, подальше от своего дома. Так не стало исторических документов телерадиокомпании маленького нефтяного города.

ТРАВЛЯ

«Отбиваясь от назойливой мухи, можно не заметить большей опасности».

Ежедневно Фазанова напоминала Алику о необходимости найти лицензии, но Алик жаловался на неразбериху, царившую в телерадиокомпании при его отстранении и на общее нездоровье.

– Лучше отдайте мне диск с моими файлами из сотового телефона, – попросил Алик.

На этом диске осталась информация к новой книге, которую Алик сбрасывал в компьютер время от времени, а также множество личных фотографий.

– Ничего мы не отдадим. Ваши данные будет изучать комиссия, – злобно ответила Фазанова.

– Но там же личные данные, – напомнил Алик.

– А мне плевать, – рявкнула Фазанова. – Меняю ваш жесткий диск на лицензии.

«В любом самом мирном доме, – под которым Алик сейчас подразумевал человека, – прячется цепная собака. Чем сдержаннее человек, тем короче и крепче цепь. Но бывают дома, где хозяина и вовсе нет, а только одна непривязанная собака».

Он проходил в корреспондентскую, затхлую и душную, из-за постоянно закрытой форточки, где сидели Публяшникова и Мышель и дышали чет-те-чем, и тут же эту форточку открывал.

Журналисток это нервировало, поскольку свои материалы они привыкли черпать из затхлости, а не из свежести. Они недовольно кривились, закрывали форточку, но Алик не ленился ее открывать. Алик добился того, что и Публяшникова, и Мышель убегали работать над сюжетами в другие комнаты. Особенно ему полюбилась безадресная фраза Публяшниковой и манера, с которой она произносилась:

– Опять форточка открыта. Кто открывает ее?

***

Форточка

«Пока крылья подминают воздух, полет продолжается».

Алик отсутствовал в кабинете всего минут двадцать, а как только вошел, то сразу устремился к форточке. Он вытянулся, чтобы поймать ручку, открывавшую форточку, но ручка исчезла. Точно пулевые отверстия, зияли пробоины, из-под шурупов, крепивших ее, а также отверстие, в которое входил квадратного сечения штифт, в свою очередь входивший в контакт с замком. Алик обомлел. Сотрудники телерадиокомпании теряли последний ум, чтобы настоять на своем.

– Где ручка от форточки? – спросил Алик у Публяшниковой, умно поглядывавшей в монитор.

– Не знаю, – ответила она и ехидно улыбнулась.

«Задрин по просьбе Публяшниковой открутил», – понял Алик и, решив продолжить игру на нервах, сказал:

– Я вызываю милицию.

– Пожалуйста, – ответила Публяшникова, и произнесла что-то ехидное об умственных качествах Алика…

Смысловые яды беспрерывно потекли из Публяшниковой, как из змеи при вторжении ее зубов в жертву, но яд этот оставался в ней, поскольку данной жертвой являлась она сама. Пошло внутреннее переваривание Публяшниковой, что выразилось в беспричинном смехе и неловких нервных движениях.

Милиция приехала быстро в составе все того же высушенного боевого инспектора по фамилии Малов, который посетил Алика в больнице, и круглолицего милиционера, фамилию которого Алик так и не узнал.

– Ручка от форточки пропала, – объяснил причину вызова Алик. – Не хочу, чтобы меня обвинили в ее исчезновении.

– Кто у вас материально ответственное лицо? – спросил Малов.

– Я, – откликнулась Фазанова, улыбаясь. – Эти ручки иногда изнашиваются, сломалась, мы ее и сняли.

– Она только что была целой, – сказал Алик, скорее по типичной для него мыслительной инерции, чем по недопониманию происходящего.

Подобные стальные ручки советского образца не ломаются. Фазанова лгала, но у милиционеров излом стальной ручки не вызвал сомнений, они с завхозом ушли, а Алик открыл страничку форума сайта администрации маленького нефтяного города, где чернел броский заголовок: «Беспредел на телевидении маленького нефтяного города».

По количеству обращений и реплик эта тема занимала второе место после темы «Интернет в городе».

Первая фраза относилась к 4 февраля еще до начала деятельных репрессий, когда Алик являлся директором и главным редактором телерадиокомпании маленького нефтяного города:

«Алик начал использовать наше телевидение в своих личных целях. На экране он представляется корреспондентом, однако является главным редактором телевидения маленького нефтяного города. Проиграв суд, он решил отыграться на главном враче Прислужкове и выставить его непристойным образом в глазах жителей города…».

Последняя фраза относилась к 28 февраля и содержала просьбу:

«К сожалению, пропустила телепрограмму о приходе Алика к главному врачу Прислужкову и скандале в кабинете главного врача. Не подскажете, где ее можно в Интернете посмотреть? Заранее спасибо».

«Люди запомнили меня, – успокоился Алик. – В этом истина. Никому не нужны развешанные на форуме сопли и самохвальство. Никому не нужно телевидение с его проблемами, всем нужно телевидение, заглядывающее туда, где глаз не видит. Контакт с телезрителем, это как действия, предшествующие беременности.

Чтобы получить беременность, надо войти в очень близкие отношения. Для того, чтобы родить хорошую идею, надо и отдаваться достойным партнерам…»

– Мне от вас тоже нужны пояснения, – прервал аликово раздумье вошедший пухленький милиционер вполне доброго вида, весьма похожего на одного из тех двоих мультипликационных ухарей из ларца – одинаковых с лица.

«Первые отрыжки ревизии», – оценил Алик, когда прочитал обвинение.

Его обвиняли в сдаче в аренду кабинета телерадиокомпании, находившегося в муниципальной собственности, юридической фирме. Нарушена статья закона. Все как положено.

– Я заключил договор с директором этой фирмы, как с частным лицом, на юридические консультации, – объяснял Алик. – Я должен был предоставить ему рабочее место…

На самом деле, в счет оплаты работы юриста, нужного Алику для юридической защиты от главного врача Прислужкова и прочих властьимущих, шла стоимость аренды помещения. Но это было в уме. Причем лишь в одном уме – в уме Алика. Следователь все записал и ушел опрашивать остальных…

– Не знаю никакого юриста, – услышал Алик обвиняющий голос Фазановой, проходя по коридору. – И секретарь не знает.

Алик постучался в дверь завхоза, открыл ее и, увидев, что Фазанова разговаривает с пухленьким, сказал:

– А вам и не следует знать о моих делах… С какой стати завхоз должен вмешиваться в должностные обязанности директора? То, что говорит завхоз не имеет отношения к делу…, вы еще дворников опросите.

Война набирала обороты. Его хотели оболгать на всех фронтах. Он поглядел на Фазанову и внезапно осознал:

«Некоторые люди схожи с жирными мухами – ничего не делают, назойливо жужжат и слизывают сладкое».

Эта жирная муха Фазанова, которую он сам раскормил, теперь пыталась пожрать его самого. О, не кормите мух! Убивайте их тут же.

***

Виртуальный удар

«Любой исследователь перерабатывает и искажает природу вокруг себя, как кисломолочная бактерия, попав в молоко».

Алика не радовала и ситуация в целом. Общество чиновников и казнокрадов перестало лично бороться с ним. Его обставили мелкими исполнителями, от которых он вынужден был отбиваться, чтобы выжить. На него натравили тот человеческий материал, который не жалко и которого в любом свинарнике – хоть отбавляй. И он, награжденный многими наградами, обласканный Богданновым и «Золотым пером России» был спущен в помойную яму маленького нефтяного города, где кроме вони, мрака, червей и агрессивных форменных тварей, никого не было.

***

«Как едко говорят в человеке обида! – размышлял в это время Алик. – Она тщательно выбирает в противнике слабое место, находит самые ранящие слова, объединяет их самым изощренным смыслом и запускает этого идейного червя в мозг жертве. Обида упивается той разрушительной силой, с которой этот червь будет прокладывать свой путь к сердцу неприятеля. Мишень для обиды всегда сердце.

Но кто вы есть – растящие идейных червей? Не надо обманываться, увидев в зеркале пышущую здоровьем улыбку и умный взгляд. За всем этим есть костяная банка с гнилой землей, которую так любят идейные черви в качестве пищи и теплой перины. Они растут и требуют выхода, они расползаются и если от них не избавляться, то они могут мелькнуть на поверхности умных глаз и проползти судорогой по пышущей здоровьем улыбке. Горе вам, если нет рядом тех, кто может принять ваших идейных червей и уйти с ними, не внося в вашу жизнь раздора, или жить с вами, насыщаясь вашими червями бесконечно и избавляя вас от них».

***

Он опять открыл официальный сайт администрации маленького нефтяного города, страницу, посвященную собственному уничтожению, и сделал небольшой анализ.

Для начала Алик перечислил анонимные имена авторов сообщений в порядке убывания числа поданных анонимок:

1. vodochkin (8 сообщений),

2. nafanja (7 сообщений),

3. НуЯэто (4 сообщения)

4. Рыжий (3 сообщения), …

НуЯэто опубликовал даже стишок:

«…У сказки счастливый конец: дракон умирает, убитый копьем, царевна идет под венец…»

Все сообщения НуЯэто были выполнены грамотно, что отличало во всем составе телерадиокомпании маленького нефтяного города лишь одного человека – Публяшни- кову.

«То есть она уже вообразила себя в кресле главного редактора. Дракон – это я, а она – царевна – и уже идет под венец», – вычислил одного анонима Алик, чувствуя, как закипает душа…

Конечно, Алик сошел с ума, ну не по-настоящему, конечно, а так, как это может произойти с любым эмоциональным человеком. Он чувствовал себя, словно зверь в клетке, сквозь прутья которой каждый мог его ткнуть палкой, а он в ответ мог только броситься на железо, пораниться и запачкать обидчика слюной. Так своей кровью Алик и писал эту книгу. Он приходил на свое рабочее место в телерадиокомпанию, где он не должен был работать, а отстраняться от обязанностей, и писал, писал…, а потом стал ходить в опостылевшее ему помещение реже.

«А зачем там сидеть весь день, – подумал он, – если этот лживый и вероломный коллектив журналистов всегда подпишется, что я вовсе не приходил?»

Повышение активности свойственно изнашивающимся системам. Любое превышение активности – вредно. Солнце, как утверждают ученые, горит сильнее перед взрывом или перед превращением в черную дыру. Мощно работающий двигатель изнашивается быстрее. Алик понимал, что в столь агрессивной среде долго не выдержит.

СОВЕЩАНИЕ

«Негодование против других – всего лишь следствие собственной слабости».

Тем временем в администрации маленького нефтяного города заседала одна комиссия за другой: то под председательством Бредятина, то под председательством Квашнякова, то под председательством Хамовского…

– Прислужков, заканчивай эти суды, ты так увлекся травлей Алика, что все больные передохнут. Народ на тебя и так злой, – деловито произнес Хамовский.

– Мы возьмем его с другой стороны. Как работает комиссия по использованию Аликом служебного положения для сведения счетов?

– Решение написать-то мы можем, но Алик говорит, что вопросы, поднятые в письме врачей, надуманные и тоже являются оскорблением чести и достоинства. Я не уверен, что через недовольство врачей мы можем убрать его, – доложил Квашняков.

– Все, что говорит Алик – чушь собачья. Главное – то, что говорим мы, – отрезал Хамовский.

– Да и статьи такой нет в Трудовом Кодексе, чтобы снимать с должности по решению комиссии, должна пройти аттестация,… – напомнила Хиронова.

– Это я и без вас знаю, – оборвал Хамовский. – Тогда будем валить его через ревизию, надо повесить на него воровство, коррупцию. Пусть он получит то, в чем обвинял нас, а остальное отменяется. Калкин отчитайтесь по найденным нарушениям.

– Там самое главное – это учебные отпуска, оформленные, как командировки. Алик жил в Москве и не только в общежитии, но и в Измайлово. Но все согласовано с вами, – напомнил Калкин.

– К черту мои согласования, может, я пьяный в этот момент был, и не понимал ничего, – сказал Хамовский. – На мне и так девять миллионов висит и уголовное дело. Копейкой больше, копейкой меньше, мне от этого хуже не станет. Собирайте на Алика все, все. Теперь, как дела в коллективе телерадиокомпании?

– Все нормально, Семен Петрович, программы выходят, Алика травят, как могут, создают ему невыносимые условия, но он не увольняется, – отчитался Бредятин.

– Кстати, он хочет ваше распоряжение по отстранению от должности опротестовать через прокуратуру, – напомнила Хиронова.

– Вы же знаете, что ему это не удастся. Такого хорошего прокурора, как этот Шпендриков, в нашем маленьком нефтяном городе еще не было, – весело завершил совещание Хамовский…

ДОКУМЕНТ

«Безумие становится нормой, если так распорядилась власть»

– У вас продолжается отстранение, – поприветствовала Алика Зябильник, в утро того дня, когда истек срок первого распоряжения об отстранении от работы.

Она протянула Алику бумагу, но без печати и подписи.

– Галя, это не документ, – заметил Алик. – По логике, я должен приступать к исполнению обязанностей.

– Это все, что передали, – ответила Зябильник.

Несмотря на то, что формально – документа об его отстранении не существовало, брать власть силой было опасно. Алик вообразил вмешательство милиции, психиатров и Хамовского, похохатывающего и помахивающего оригинальным документом, и понял, что активные действия могут обеспечить ему наказание.

Моду создавать официальные документы без подписи, но с печатью, глава маленького нефтяного города Хамовский завел потому, что такой документ с одной стороны официальным не являлся, и за него не было ответственности. С другой стороны, все чиновники маленького нефтяного города боялись не исполнять приказ главы города даже без его подписи и соглашались на печать.

***

«Но если я не получу оригинал, то у Хамовского будет формальный повод обвинить меня в неисполнении должностных обязанностей», – подумал Алик и поехал в администрацию маленького нефтяного города.

Там Алику также не хотели отдавать документ, подписанный Хамовским, и лишь, когда он подключил к этому делу и Квашнякова, и Бредятина, лишь тогда документ нашелся. При этом Квашняков разыгрывал из себя хорошего полицейского, а Бредятин – плохого. Из всей этой суеты Алику запомнилась лишь необычная фраза Бредятина:

– Алик, просьбы граждан мы исполняем быстро.

Смысл фразы был очевиден: Бредятин намекал Алику, что он более в маленьком нефтяном городе не фигура.

– Я просто поражен вашим усердием в этом отношении, – бросил в ответ Алик, но «граждан» в отношении себя запомнил, как и то, что Бредятин явно располнел.

Уединение с Квашняковым в кабинете, где раньше сидел Лизадков, Алику также принесло интересную находку.

– У Хамовского сейчас много проблем, он сильно болеет, – посетовал Квашняков, хотя по логике не должен был выдавать недуга начальника его врагу, каковым Алик в данный момент являлся. А далее Квашняков принялся предлагать Алику различные варианты работы на выбор, напоминал о секретности данной информации, что он работает ради Алика – в общем Квашняков нес ту околесицу, которую и должен нести самый злейший враг и подлец.

«Не всякий привлекательный звук исходит от соловья, любая наживка, как известно, должна быть привлекательна для жертвы», – раздумывал Алик, глядя на Квашнякова, но в конце его речей поблагодарил за заботу и вышел, а по пути на работу все думал, зачем Квашняков сообщил ему о тяжком недуге Хамовского. И внезапно его осенило.

ПОРЧА ХАМОВСКОГО

«Привыкший нести тяжесть всегда найдет новую ношу».

Алик любил гадания и разные их варианты: он раскладывал пасьянсы и карты Таро, бросал кубики и по выпавшим на них очкам определял ответ на желание, а иногда бросал монету и загадывал желание. В новогодние праздники он гадал на свечах, капая воск в воду и рассматривая получившуюся фигуру, прокалывал яйцо с двух сторон, выдувал его содержимое в воду и смотрел, что получилось. Он вчитывался в гороскопы, и у него даже была гадалка, к которой он регулярно обращался. Алик был человеком со множеством странностей, но разве может быть человек необычный без этого множества странностей?

Под впечатлением от вышеописанных событий Алик так рассердился на Хамовского за его подлости, что достал его книжку с фотографией, такой светлой и радостной, что не верилось, что за всем этим светом и радостью находится мерзавец и казнокрад и воткнул в фотоглазки Хамовского по иголке, воткнул их, покачивая, чтобы глубже вошли, а затем все это произведение шаманского искусства вынес на балкон. Постоял, посмотрел на то, что получилось, и добавил к шаманскому произведению полусгоревшую церковную свечу, которую положил ровнехонько между иголок.

Зачем? – Он сам не мог объяснить. Он не был колдуном и не знал обрядов, просто возникло внезапное желание поступить именно так, он его исполнил и почувствовал облегчение оттого, что убрал лик Хамовского из дома. Это было действие сравнимое с действиями рассерженных на начальника японцев, которым, чтобы снять раздражение на начальника выставляют где-то его чучело для сведения счетов: бей сколь угодно.

Но примерно за неделю до вышеприведенного разговора с Квашняковым, он внезапно решил избавиться от шаманской книги вовсе. Она полетела с балкона, как подстреленная птица, бессильно махая страницами, и упала прямо под его балконом на очищенную от снега площадку, где неизвестный сосед ставил свою машину.

Ночью Алика разбудил скрип снега, сминаемого автомобильными колесами. Хлопнули двери, а следом раздался смех. Алик подскочил в постели, шире приоткрыл окно и услышал:

– Смотри-ка, а глазки-то наколоты!

Голос был наполнен невероятной силой человека, знакомого с подобными проделками, человека, знающего, как это правильно делать, человека, удивленного глупостью и непрофессионализмом. Возможно Квашняков, говоря о болезни Хамовского, хотел подарить ему уверенность, что чары подействовали, тогда этот маленький нефтяной город настолько ужасен, что и плюнуть-то нельзя, любой неизвестный уже бежит, докладывает.

«Детский сад», – легкомысленно оценил Алик и вернулся на телерадиокомпанию, с мыслью поскорее уйти домой и отдохнуть. Его сильно утомляли разговоры с враждебно настроенными сотрудниками. Они будто силы высасывали.

«Будут мстить, – давно понял он. – И ловить на опозданиях и прогулах». Но погода была так хороша в этот день и так мягка, что неодолимо тянуло в сон, сон безмятежный и спокойный. Потеплело внезапно, пошел мягкий плавный снег, Алик, не дождавшись обеда, ушел с работы, а после обеда внезапно решил никуда не ходить, а лечь и выспаться, тем более, что глаза прямо-таки сами закрывались. Он провалился в забытье и впервые приснился ему Задрин.

ТЕНЬ

«Тьма превращает людей в тени».

Это была плотная черная объемная тень, с неявными человеческими чертами, но это был он – Задрин. Он ходил вокруг без явного дела, но Алик чувствовал, что все его хождения были связаны с ним. Словно бы Задрин наблюдал за ним, и в этом состояло его самое главное дело.

Тут к Алику пришли посетители, каждый со своими проблемами, требовавшими отражения на телевидении: женщина с ребенком, обиженным в детском саду, мужчина со связкой ключей от ограбленного склада… Но постепенно все отошли от него к другим журналистам. Их перенаправил Задрин. Алика это вывело из себя, и он произнес:

– Нельзя передавать темы, над которыми работает один журналист, другим. Это некорректно.

– Это ваша вещь – можете забрать, – предложил Задрин, не обращая внимания на слова, обращенные к нему, и показал на пол.

На полу валялся кожаный ремень, весь покрытый грязью.

– Если ты его оближешь, – отказался Алик, напрашиваясь на скандал.

Но скандала не состоялось. Задрин будто испарился. Алик сел за свой стол, чтобы продолжать работу, но телефон внезапно перестал работать, компьютер исчез, Алик обернулся и в открытом оконном проеме увидел того мужчину с ключами, которому он хотел помочь. Мужчина уходил. Стало настолько тоскливо, что Алик проснулся.

***

«Зафиксировали мое отсутствие», – мгновенно понял он. Его интуиция работала – как – он не знал, но был уверен, поэтому позвонил в секретариат телерадиокомпании.

– Из прокуратуры нет новых писем? – спросил он первое, что пришло в голову.

– Никаких, – сухо ответила Зябильник. – Вы завтра будете?

– Да, – ответил Алик и положил трубку и уже, когда клал трубку, понял, что вопрос, заданный секретаршей был необычным. Вопрос был утверждением того, что его не было сегодня. Он перезвонил.

– Галина, а почему ты спросила, буду ли я завтра?

– Составлен акт о вашем отсутствии на рабочем месте, – ответила Зябильник.

– Так я же отстранен, – напомнил Алик.

– Вы отстранены от должности, но на работе должны быть, – повторила Зябильник парадокс, вылетевший из администрации маленького нефтяного города…

Алик мигом собрался, вызвал такси и поехал в больницу, чтобы взять больничный, как делали многие проштрафившиеся жители маленького нефтяного города. Повод у него был. Он недолежал в больнице, могло быть сердечное обострение на потепление. Так он и объяснил врачу – молодой женщине. Она записала его жалобы, сняла кардиограмму, замерила давление.

– У вас нет показаний для выдачи больничного, – сказала она. – Мы можем дать только справку.

– Я уже с обеда не был на работе, – сочинял на ходу Алик. – Лекарств напился и дома лежал.

– Мы вам выдадим справку с момента выдачи вам талона, – ответила врач, – то есть с шести часов вечера.

– Но мне надо с двух, – попросил Алик.

– Я не могу. У меня четкое указание в отношении вас, – ответила врач, когда медсестра вышла из кабинета. – Я здесь недавно и мне не нужны неприятности.

– А чьи указания? – спросил Алик.

– Этого я сказать не могу, – ответила врач.

Схему Алик собрал тут же. Получается, что администрация города против него действовала в этот раз не просто быстро, но и системно. Задрин, несомненно, известил о составлении акта об его отсутствии на работе Бредятина или Квашнякова. Далее, те, понимая, что у Алика остается один шанс избежать прогула – взять больничный, тут же позвонили главному врачу Прислужкову, тот перезвонил своему заместителю по взрослой поликлинике. И вот результат – всего лишь справка, к которой придется еще прикладывать заявления соседей, что он действительно был болен.

Это Алик смог сообразить, но он не предвидел, что тут работала и вторая цепочка передачи информации. Врач, выдавшая ему справку, отчиталась перед заместителем по взрослой поликлинике, заместитель по взрослой поликлинике отчиталась перед Прислужковым, тот сообщил о случившемся Квашнякову или Бредятину, а кто-то из них перезвонил Задрину.

– Акт об отсутствии Алика на работе в течение одного дня может не сработать, он сегодня был в больнице и у него есть справка – сообщил Квашняков-Бредятин. – Ваша задача завтра же оформить акты на всю неделю, чтобы одной справкой он не отделался.